Колыбельная

– А я больше не хочу слушать тебя. Соню я не отдам никому!

– К чужим людям она не попадет, – вновь улыбнулась Маргарита Георгиевна. – Катя, все что сейчас нужно – это успокоиться и прийти в себя. Твое слово не последнее. Но ты должна уже думать о себе. И вот что я скажу: доверять людям нельзя, каждому что-то нужно от жизни! Когда ты придешь в себя, вспомни, что у тебя есть бабушка. Я всегда помогу тебе. Вспомни об этом, Катя. И отнесись к моим словам уже по-взрослому!

Не слушая ее больше, Катя забрала сестру и вышла из комнаты. Маргарита Георгиевна усмехнулась:

– Катенька, ты еще такой ребенок!

Она достала из сумочки пачку сигарет, которые изредка курила и считала это признаком сильных переживаний.

Маргарита Георгиевна закурила. На ее холеном красивом лице застыла улыбка. Здоровья она была отменного и на самом деле выглядела очень моложаво. В свои пятьдесят восемь производила впечатление женщины, едва переступившей сорокалетний рубеж. Но все же с возрастом в ее душе случилась необратимая перемена – она перестала различать грань между добром и злом.

– Какой же ты еще ребенок, Катенька, – повторила она. – Ты совсем не знаешь жизни.

Катю Шугуров нашел в спальне родителей. Он все утро пытался поговорить с ней. Сейчас на ее руках посапывала Соня. Иногда она вздрагивала во сне. В эти моменты Катя начинала осторожно гладить ее и успокаивать:

– Все хорошо, Сонечка! Спи, маленькая… Спи…

– Катя, – негромко сказал Шугуров. – Мы вас в беде не оставим. То, что случилось – страшно и несправедливо. Но тебе сейчас нельзя замыкаться! Тебе нужно думать о сестре. О том, что жизнь продолжается и все еще впереди. Ты всегда найдешь помощь у меня и Сергея Назаровича. Эти дни пройдут, они закончатся. У тебя появятся проблемы, которые в одиночку не решить. Не стесняйся! Мой дом всегда открыт для вас. Катя, твои родители были моими лучшими друзьями.

– Дядя Коля, – всхлипнула Катя. – Почему они?! За что?!

Шугуров обнял ее:

– Я тоже не понимаю этого. Но нам всем приходится жить с потерями. Твоих родителей я любил. Так же я люблю тебя и Соню. Пока что вам будет помогать тетя Оля. Я не знаю, какой помощи тебе ждать от бабушки, от родни. Но не в этом дело. Добрых людей на свете очень много. Тебе всегда помогут. Только не думай, что все кончено. У тебя вся жизнь впереди. Помни об этом.

– Я хочу, чтобы Соня осталась со мной. А бабушка говорит, что мы не сможем быть вместе. Она говорит, что я буду ненавидеть Соню. Но это неправда! Это неправда…

– Конечно, – успокоил ее Шугуров. – И вы будете вместе. Никто не сможет разлучить вас. Но всему свое время. Поверь мне, многие проблемы с течением времени отпадают сами собой. Очень скоро тебе исполнится восемнадцать. И никто не сможет отнять у тебя сестру! А ты сможешь воспитать ее, я это знаю. Но, Катя, пока что рано говорить об этом. А о многих вещах, вообще, нужно забыть на время. Катя, я сделаю все, чтобы помочь вам.

Дверь приоткрылась. В комнату заглянула жена Шугурова. То, что она увидела, вызвало в ней глухое раздражение. В последнее время мужа она ревновала к каждой тени. Понимала, что это нездоровое состояние, но поделать с собой ничего не могла.

– Вот ты где! – сказала она. – Я тебя уже обыскалась!

– Здравствуйте, Галина Сергеевна, – поздоровалась с ней Катя.

– Здравствуй-здравствуй. Коля, могу я с тобой поговорить?

– Да, сейчас, – кивнул он. – Катя, отдохни хотя бы немного. Поешь, поспи. Тебе сейчас понадобится очень много сил. Сейчас я поговорю с Галей и вернусь.

Они вышли на лестничную площадку.

– Ты не спал всю ночь, тебе самому отдохнуть нужно, – Галя немного посторонилась, пропуская пожилую пару.

– Здравствуйте, – поздоровались с ними старики. – Вы ведь родственники Малаховых?

– А что вы хотели?

– Мы живем в соседнем доме, – улыбнулась старушка. – Хотели выразить сочувствие. Мы очень хорошо знали Валю. Виделись с ней почти каждый день. Она каждый день гуляла во дворе со своей девочкой.

– Спасибо, – кивнул Шугуров. – Но вы извините, девочки сейчас отдыхают. Впрочем, вы можете поговорить с матерью Валентины Николаевны. Если вы знаете ее, проходите. Она в гостиной. Проходите… – он проводил стариков взглядом. – И так весь день. Галя, ты что-то хотела сказать?

– Съезди домой, отдохни! Это я хотела сказать.

– А кто им поможет? Маргарита играет на публику. А Горловы просто взяли и уехали домой!

– И что теперь?! – Галя снова вспомнила, как муж обнимал Катю. – У тебя есть ресторан. У тебя есть своя семья!

– Галя, перестань! Если приехала помочь, помоги! Нет?! Уезжай в цех, тебе и там забот хватит.

– Хорошо. Увидимся вечером. Я хотела сказать: дома увидимся. Вот только когда?

– Да-да, – кивнул Шугуров.

Он проводил ее до дверей лифта. Они поцеловались на прощание. Скорей с неприязнью.

Возле машины Галя остановилась и покачала головой: "Коля, что же мы делаем?" В этот миг ей было горько от того, что они перестали понимать друг друга. Пропасть между ними только росла. Она не обратила внимания на кучку пьяных бездельников, сидевших в тени деревьев. А те наблюдали за происходящим с любопытством.

– Прутся как в мавзолей к Ленину! – осклабился один из них – высокий длинноволосый человек в гавайке.

– Чё случилось-то, Гога?! – спросил его собутыльник.

– Малах со своей бабой ласты склеили!

– Да ты чё?!

– В них какой-то бухой на всем ходу въехал! Все на глушняк! Из машин фарш вытряхивали!

– И чё?

– Чё-чё?! Пацанки у них остались! Сиротки… А "бабло" у Малаха было, к гадалке не ходи, – пробормотал Гога уже едва слышно.

Он прошелся под окнами, обдумывая варианты "обнести хату"2 Малаховых. В районе его знали как Гогу-матерщинника. С людьми он держался с расхлябанностью вечно пьяной обезьяны и с первого взгляда вызывал подозрение. Местная шпана и бездельники уважали его за наглость и подвешенный язык.

На крыльцо вышли Катя с сестрой на руках и тетя Оля. Их сразу обступили соседки. Не слушая их причитаний, Катя увела Соню на детскую площадку. Пожилые женщины с сочувствием смотрели им вслед и негромко переговаривались.

Гога тоже смотрел вслед девочкам, но в его глазах сочувствия не было.

Скорбный день подошел к концу. Солнце село за горизонт. Небо над головой было высоким и ясным. Катя вышла на балкон. Вслед за ней вышла тетя Оля. Сколько Катя помнила себя, столько же помнила ее. Соседка была бездетной и одинокой женщиной, подрабатывала швеей-надомницей. Квартира у нее была завалена отрезами тканей, выкройками и лоскутами, оставшимися от кроя.

– Соня заснула, – сказала она. – И тебе тоже нужно поспать. Завтра будет такой же тяжелый день. Я не знаю, Катя, надо ли тебе ехать на похороны. Это ни к чему.

– Тетя Оля, – Катя неожиданно всхлипнула, – я никогда не думала, что они умрут!

– Об этом никто не думает, – тетя Оля обняла ее. – Ты почти не ела. Тебе нужно покушать и выспаться. И станет немного легче. Я знаю, тебе сейчас очень тяжело. Никто не избавит от этой боли. Все прошли через это.

Катя разрыдалась, уткнулась ей в грудь.

– Поплачь, милая моя, – шептала та. – Станет легче.

Шугуров вышел было на балкон. Но соседка покачала головой.

– Вот так, – она продолжала успокаивать Катю. – Вот видишь, тебе уже стало легче. Все пройдет, Катенька. Все проходит… Ты поешь или сразу пойдешь спать?

– Я так устала, – прошептала Катя сквозь слезы.

– Идем, Катюша. Идем, милая моя, – она увела ее в спальню, уложила в постель и села на краешек кровати. – Спи, хорошая моя. Спи.

Спустя минуту вышла в коридор. Из кухни выглянул Шугуров:

– Заснули? – шепотом спросил он.

– Обе заснули.

– Выпьешь?

– Я не пью! – даже с испугом ответила она.

– Не хочешь вино, выпей чаю, – усмехнулся Шугуров. – Ты сама-то когда ела?

– Не помню.

Но едва она переступила порог кухни, как раздался дверной звонок. Тетя Оля торопливо прошла в прихожую.

– Здравствуйте, – поздоровалась с ней Шугурова. – Коля здесь?

– Да, он на кухне.

Галя сразу прошла туда.

Соседка проводила ее взглядом. Она поняла, что супруги сейчас поссорятся. Прошла следом за ней и произнесла негромко:

– Николай Андреевич, я ухожу. Закройтесь за мной, пожалуйста.

– Хорошо, Оля, – кивнул он. – Спасибо за помощь.

– Коля, ты меня любишь? – спросила его жена.

– Да.

– Если ты хоть немного любишь меня, сегодня ты приедешь домой.

– К чему это, Галя? Ты ведь знаешь, сегодня я ночую здесь. Зачем ты испытываешь меня?

– Никто тебя не испытывает. Я тебя люблю! Я хочу видеть тебя дома. Я буду ждать тебя… Закрой за мной.

Она тоже вышла с кухни. Через несколько мгновений в прихожей хлопнула дверь.

Николай Андреевич покачал головой и выпил водки, помянув друзей.

В квартире было очень тихо. Шугуров осторожно вышел с кухни и прошел на балкон, только в гостиной задержался на мгновение. На журнальном столике лежал фотоальбом Малаховых. Он смотрел на фотографии погибших и чувствовал на глазах слезы.

На следующий день прошли похороны. Родственники и друзья погибших подходили к Кате, целовали, выражали сочувствие. Потом шли к двум закрытым гробам.

Катя сидела понурившись, на ее голове был повязан черный платочек. Маргарита Георгиевна тоже была в трауре, но уже от кутюрье. Сверкала белым золотом и платиной украшений. Возле нее с участливым видом сидели Горловы.

– Как это страшно, хоронить своего ребенка, – в какой-то момент сказала она Горловой. – Я не думала, что переживу дочь… Но мы должны думать о живых.

– Да, – кивнула та. – Вы можете спокойно отдохнуть от этого ужаса. Я уже встретилась с инспектором по опеке. На формальности уйдет несколько дней.

– Спасибо, Леночка. Спасибо за все.

– Нужно подумать о старшей, – в тон ей кивнул Василий Львович. – Мы боимся, как бы не зачастили к ней друзья с подругами. Вы же знаете молодежь: пиво, дискотеки и никакой ответственности за свои поступки.

– Не приведи, Господь, еще с какими-нибудь наркоманами свяжется, – поддакнула ему супруга.

– С Катей я поговорю сегодня же, – успокоила их Маргарита Георгиевна. – Думаю, она поедет со мной. Лучшее средство от печали – долгое путешествие. Я уже брала ее в Европу. Не думаю, что она откажется на этот раз. Бедная девочка, ей просто нужно развеяться. И мне нужно развеяться. Кто бы мог подумать… Мы потеряли их.

– Брата как живого вижу! – неожиданно и уже совершенно искренне всхлипнула Горлова. – Только закрою глаза и вижу.

– Успокойся, милая, – муж обнял ее. – От судьбы не уйдешь.

В этот момент Шугуров отвлекся от разговора со знакомым и сказал Фесенко:

– Не нравится мне это.

– Что ты имеешь в виду?

– Посмотри на Горловых с Маргаритой. Они явно что-то задумали!

– Не перебарщиваешь? Не похожи они на монстров. Все-таки своих хоронят.

– Любую подлость я жду только от них, – покачал головой Шугуров. – Вспомнишь мои слова, так и будет. Оглянуться не успеем, а они уже выкинут какой-нибудь фокус.

– Коля, – одернула его жена, – я тебя ждала.

– Ты приехала, – Шугуров обнял ее.

– А ты выпил.

– О чем ты, Галя? Еще на кладбище ехать. Подойдем к Кате. Почему она одна?.. Я не понимаю, почему она одна?! Где ее друзья, где ее родня?

Он посмотрел на Катю. Из-под платочка у нее выбилась прядь темных волос. Но в этот момент Шугурову показалось, что ей уже не семнадцать лет. Ему показалось, что в волосах у нее блестит седина. Но подойти не успел – опередила Маргарита:

– Катюша, ты должна проститься с родителями. А на кладбище мы уже не поедем.

Услышав голос бабушки, Катя вздрогнула:

– Да, бабушка, я сейчас… Так тяжело… Так плохо…

– Да, милая моя, я знаю, – Маргарита Георгиевна помогла ей подняться. – Нам всем нелегко. Но скоро все это канет в прошлое. Раны заживут. А если не присыпать их солью, они заживут очень быстро.

– Мне страшно. Я спать не могу.

– Все будет хорошо. Попрощайся с родителями. Скоро все закончится.

Они подошли к покойным. В этот момент у многих навернулись на глазах слезы.

Катя сначала прикоснулась к одному гробу, потом к другому:

– Мама… Папа… – прошептала она и на негнущихся ногах вышла из зала.

Шугуров сделал еще одну попытку догнать ее, но был снова остановлен супругой:

– Куда ты? Останься со мной. Мне сейчас тоже очень плохо.

 Тем временем Катя вышла из здания и прошла вглубь сквера. Увидев ее, из машины вышел Дендеберов. Проводил равнодушным взглядом и вернулся обратно. А Катя присела на скамью и опустила голову. В этот момент силы окончательно оставили ее.

Спустя минуту на улице появились Шугуровы. Николай Андреевич оглянулся по сторонам и раздраженно бросил жене:

– Я не пойму, чего ты добиваешься?! Где мне сейчас ее искать, где?!

– А я не понимаю, зачем тебе нужно ее искать? – нарочито спокойно произнесла Галя. – На кладбище она не поедет, все об этом говорят. Да и незачем ей видеть могилы.

– Стало быть, ты о ней заботишься?!

– Да. Если тебе от этого станет легче: я забочусь о ней!

– Хорошо, садись в машину. Едем на кладбище.

Еще через минуту из парадных дверей начали выходить провожающие. Маргарита Георгиевна направилась к своей машине. Заметив ее, Дендеберов вышел навстречу.

– Ты видел Катю? – спросила она. Тот кивнул на сидевшую вдалеке девушку. – Почему она не в машине?!

– Я пытался ее остановить, но она меня не послушала, – привычно солгал Слава. – Она просто твоя копия! Не драться же мне с ней.

– Хорошо, жди здесь, – холодно улыбнулась Маргарита Георгиевна, зная наверняка, что он и пальцем не пошевелил, чтобы остановить ее. – Надеюсь, хотя бы это ты в состоянии сделать?

На крыльцо ритуального зала поднималась очередная траурная процессия. Маргарита Георгиевна посмотрела на них и пошла по дорожке среди ухоженных кустов и деревьев.

– Едем домой, Катюша, – она села рядом с ней.

– Я хочу съездить на кладбище.

– Не нужно тебе туда. И тебе уже хватило, и мне. Сейчас заберем Соню и поедем ко мне.

– Отвези меня домой, – попросила Катя. – Дома мне будет легче. Бабушка, что мне делать?

– Ты должна верить мне, – улыбнулась Маргарита Георгиевна. – Верь мне. Я плохого не советую. Моя жизнь не всегда была безоблачной. И я знаю, чего стоят необдуманные шаги. И ты тоже начинаешь понимать это… Тебя никто не торопит, тебя не толкают в спину. Через несколько дней мы будем в Европе. Я заберу тебя с собой. Послушай меня. И очень скоро все встанет на свои места.

– Но я хочу оставить Соню с собой, бабушка.

– Я знаю, – кивнула Маргарита Георгиевна. – Но это желание такое детское, такое неразумное. Ты должна быть со мной сейчас. И когда-нибудь ты скажешь мне спасибо. А сейчас идем в машину. Несколько дней вы с Соней поживете у меня.

– Но, бабушка, – Катя порывисто взяла ее за руку. – Я не могу бросить Соню!

– Катя, ты еще совсем юная. Ты говоришь, но не понимаешь смысла многих слов. Ты ее не бросаешь. Ты ее не предаешь. Соню воспитают достойные люди. Они станут для нее родителями, воспитают как родную дочь.

– А ведь вы уже все решили.

– Нет. За тебя никто не будет решать. Тебя никто не торопит. Никто ни к чему не принуждает. Но уже через пару недель ты поймешь, о чем я говорила. И мы станем только ближе.

– Значит, я уже сейчас могу сказать все! – твердо произнесла Катя. – От Сони я не откажусь. Я воспитаю ее! И сегодня мы останемся дома. И завтра мы тоже будем дома! Если ты на самом деле хочешь помочь нам – ты поможешь нам остаться вместе. Я знаю, что ты можешь помочь. Соню я не отдам никому!

– Хорошо, – улыбнулась Маргарита Георгиевна. – Будь, по-твоему. Но когда я вернусь из поездки, мы закончим этот разговор. Я еще несколько дней буду в городе. Если передумаешь или понадобится помощь – звони. А когда уеду, за помощью обращайся к тете Лене. Девочка моя, я так хочу, чтобы вы были счастливы! Хочу этого больше всего на свете! У нас разные пути, но они ведут к счастью. Мы хотим одного и того же. Поверь мне, все люди хотят счастья.

Трава стелилась мягким ковром. Катафалк и машины процессии остановились неподалеку от места захоронения. И когда на краткий миг шум стих, Шугуров понял, что над кладбищем разносится одна из композиций Ванессы Мэй3.

К горлу Николая Андреевича внезапно подкатил тугой комок. В этот момент он почувствовал отчаянье, которое на погостах4 временами ощущают все.

Возле могилы их ждали служители. Тут же лежал большой деревянный крест. Шугуров вытер слезу и покачал головой, когда жена обняла его. Служители осторожно опустили в могилу гробы и отошли в сторону.

– Прощайте, – прошептал Николай Андреевич, рассыпая рыхлую землю по лакированным крышкам. – Прощай, Саша… Прощай, Валюша… Может и свидимся, если черти меня не заберут.

– Вот и все, Коля, – даже с облегчением произнесла Галя. – Все закончилось. Едем домой.

– Да, – прошептал Шугуров. – Мы все там окажемся.

– Коля, ты устал. Тебе нужно отдохнуть, – продолжала говорить она.

– Подожди, – Николай Андреевич внезапно остановился. – Я сейчас!

– Куда ты?! Николай!

– Я скоро, я сейчас!

Он знал, что по какому-то чудовищному совпадению вслед за Малаховыми на кладбище должны были привезти их убийцу – Вадима Кропотова.

– Хороший был парень, – говорили среди провожавших Вадима. – Умница, светлая голова! Кто бы мог подумать, что этим закончится?!

– Пьяный за рулем – убийца! – Шугуров вклинился в чужой разговор. – По его вине люди погибли!

– Вы знали Вадима? – спросили его.

– Жаль, что не знал! – угрюмо отозвался Шугуров.

– Странное дело, – покачал головой второй из собеседников. – Он вообще не пил.

– Только мне об этом не рассказывайте! – оборвал его Шугуров. – У моих друзей дети остались сиротами!

Собеседники переглянулись. Один из них неожиданно взял Шугурова за руку:

– Зачем вы пришли сюда? Если вам наговорили про Вадима, не верьте! Он был хорошим парнем. Он не был ни пьяницей, ни бездельником! Смерть ваших друзей и его смерть – горе! Как вас зовут?

– Николай, – отозвался Шугуров, он уже начал понемногу остывать.

– Николай, я вас прошу, не устраивайте скандал. Сегодня всем тяжело. И вам тяжело, и нам тяжело. Нам незачем ненавидеть друг друга. Если Вадим виноват, он уже ответил за все. Не нам его судить. Сегодня всем горько. Я прошу у вас прощение за него.

Шугуров посмотрел в глаза собеседнику и отвернулся. Он не знал, зачем пришел сюда. Но почувствовал, что в его душе на самом деле раскололась глыба ненависти.

– Я хочу увидеть, как он выглядел.

– Конечно, идемте со мной.

В этот момент застучал молоток. Гроб готовились опустить в могилу.

Как Игорь ни крепился, все же не выдержал – закрыл глаза ладонью и стремительно вышел из толпы. Он отошел в сторону и закурил.

– Что же ты наделал, брат? – по-русскому обычаю обратился к покойному как к живому. – Почему ты поехал к этой сволочи, к Денису?! Почему не приехал ко мне?

Он в несколько затяжек выкурил сигарету и внезапно почувствовал такую ненависть ко всем причастным в смерти брата, что его лицо изменилось до неузнаваемости.

– Всех передавлю, суки! – скорей прорычал, чем прошептал он. – Брат, я отомщу за тебя!

Отбросил окурок и вернулся к могиле. Гроб уже опустили. Провожающие по очереди бросали горсточками землю. Перед Игорем это сделал незнакомый высокий человек.

– Спи спокойно, брат, – прошептал Игорь, бросив в могилу горсть земли.

Он подошел к родителям и обнял мать.

– Игорь, что же нам теперь делать?! – заплакала она.

– Жить, мама, жить! – сказал он. – Что нам еще делать-то…

– Сынок, только ты глупостей не натвори! Теперь ты у нас один остался!

– Мам, успокойся, не рви себе душу, – сейчас кроме ненависти Игорь не чувствовал уже ничего.

«Странно, – неожиданно подумал Шугуров, вспомнив настроение последних дней, – сейчас жизнь не пролетает мимо».

– Где ты был? – неприветливо осведомилась Галя.

– Там… – Шугуров посмотрел на машину с родными Кропотова. За рулем сидел Игорь. – Галя, я хочу пацанов увидеть. Я еду к ним.

– Это когда-нибудь закончится?! Хорошо. Ты можешь ехать к своим детям, к чужим детям, к Фесенко! Ты, вообще, можешь не появляться дома неделями!

– Галя, – Шугуров обнял ее. – Сегодня ты должна быть со мной. Я прошу, всего один день.

– Ты ведь знаешь, что я не могу. Я не могу видеть глаза твоей бывшей.

– Бывшей жены, Галя. Бывшей! Что с тобой творится?.. Ты слышишь только себя.

– Ты тоже слышишь только себя… Я устала!

Шугуров поцеловал ее:

– Все уже закончилось. Так ведь?

– Милый мой, ничего не закончилось. Уже завтра вы возьмешься за старое.

Шугурова за глаза называли Папой. Но на самом деле он был атомным ледоколом. По жизни шел, переделывая и обустраивая под себя мир. И тянул за собой караван родных и близких, всех кого любил и кому нужна была поддержка. В школе тянул друзей и одноклассников. Тянул баскетбольную команду, которая своими победами была обязана не учителю физкультуры, а Коле Шугурову. В институте тянул однокурсников. В армии горой вставал за земляков. Батальонные блатные боялись его как огня. Хотя сам за два года от службы не отлынивал ни разу. А когда он начал жить самостоятельно (в то время Горбачев как раз запустил кооперативное движение, а Шугуров легализовал полукриминальные наклонности барыги-фарцовщика), он уже потянул за собой с полдюжины любовниц и на паях организованный торгово-закупочный кооператив. При этом "отстегивая за крышу", хотя захребетников не жаловал никогда.

В восемьдесят восьмом году он женился на Люде Фесенко, младшей сестре Сергея Назаровича. Уже в то время он крепко стоял на ногах. А в паре с Фесенко они проворачивали дела на сотни тысяч рублей. По тем временам деньги немалые. Впрочем, продолжалось это недолго. Вскоре в городе появилось несколько акул, тягаться с которыми было себе дороже. Фесенко попытался изменить схему бизнеса и попал за решетку. В начале девяностых сферы влияния более-менее упорядочились. Незаметно для себя Шугуров занялся общепитом: пельменными и закусочными на автобусных станциях и железнодорожном вокзале. А позже все это распродал, сосредоточив силы на ресторане и цехе по производству кондитерских изделий. В то же примерно время он познакомился с Малаховым, который сначала работал у него снабженцем, а позднее управляющим.

Одним словом, к началу нового тысячелетия жизнь Шугурова превратилась в широкую магистраль с отличной разметкой. Но в двухтысячном году он встретил Галю Юрченко. Ей в то время не было еще двадцати. Через знакомых она устроилась в цех кондитером-тестоводом. Это знакомство изменило привычное течение его жизни. Через полгода он бросил семью и сошелся с ней. Они притягивали друг друга как два разнополярных магнита. Галя, невысокая, стройная, на первый взгляд совсем еще девчонка. И он, высокий, полнеющий человек, который в свои сорок с небольшим вполне годился ей в отцы. Но их взаимопонимание было чем-то за гранью. Иногда казалось, что словами они не пользуются, соприкасаясь сердцами. Трещина в их отношениях по роковому стечению обстоятельств появилась незадолго до гибели Малаховых. В последнее время Галя ревновала его ко всему что было у мужа до нее и могло случиться после. Свои страхи она воспринимала как некую реальность, которая только и ждет случая прорваться из надуманного мира в ее жизнь. Ей бы ребенка родить и заняться семьей, а не бизнесом. Все бы само собой встало на место. Но порочное желание ежедневного самоутверждения все время уводило ее в сторону.

Ресторан Шугуров устроил в старинном здании из красного кирпича. Название ему дал – "Женева", хотя обеденный зал больше напоминал великосветский русский салон начала девятнадцатого века. Окна были забраны тяжелыми портьерами. На стенах висели портреты господ в напудренных париках и портреты бледных красавиц, мебель отсвечивала темным лаком.

До начала девяностых здесь располагался музей ткацкого ремесла. За десятилетия в нем собрали богатейшую коллекцию ткацких и прядильных станков. Установили списанную с производства линию по выпуску хлопчатобумажной ткани, не говоря уже о детальных экспозициях фабричного производства XVIII—XIX веков.

Незадолго до развала СССР в музее затеяли капитальный ремонт. Все музейное добро запаковали и сдали под охрану на городские склады, после чего ремонт тихо сошел на нет. То ли это было сделано умышленно, то ли в очередной раз сработало российское головотяпство, но к ремонту здания так и не приступили. А потом случилась бюрократическая чехарда и к тому времени порядком обветшавшее здание перевели на баланс города. Вскоре его выставили на аукцион и продали. В лице нового владельца как это было принято в те времена выступила организация с солидным труднопроизносимым названием "Спецремстроймонтажиндустрия". Проще говоря, подозрительная шарашкина контора, занимавшаяся сбытом отечественной и зарубежной сантехники. Тем не менее, ремонт был сделан в рекордно короткие сроки. А к осени девяносто четвертого года здание арендовал Шугуров.