Путь Пепла и Стали. Путь от Чернигова до Царьграда

Яромир же смотрел на пень, где лежал кусок хлеба. Он вспомнил слова Морены: «Уважай их владения». Простой кусок хлеба – и гнев невидимого хозяина сменился на милость. Это был урок. Урок, который он усвоил гораздо глубже, чем остальные. Мир был устроен сложнее, чем простое противостояние силы и слабости. И чтобы пройти по этому миру, нужно было учиться не только сражаться, но и договариваться. Даже с теми, у кого нет ни голоса, ни тела.

Глава 16.1: Песнь Тумана

На следующую ночь странные звуки не повторились. Охранники, ободренные этим, вернулись к своему обычному цинизму, посмеиваясь над вчерашним страхом. Только Прохор и Яромир оставались серьезны, зная, что молчание леса порой опаснее его крика. Их путь пролегал через низину, где дорога шла вдоль заросшей ряской и тиной речушки, источавшей тяжелый запах застоявшейся воды.

К вечеру, когда они расположились на ночлег, с реки начал подниматься густой, белый туман. Он был не похож на обычную утреннюю дымку. Этот туман был плотным, липким, он скрадывал звуки и искажал очертания предметов. Костер, который они разожгли, казался запертым в маленьком, пульсирующем пузыре света, за пределами которого начиналось молочное ничто.

– Туман-то какой, – проворчал Потап, ежась. – Как молоко. В двух шагах ничего не видать.

Яромир почувствовал неладное. Камень-оберег на его груди стал не просто теплым, а неприятно горячим, словно его терли о шерсть. Он не спускал глаз с белой пелены, что клубилась у самой кромки воды. Ему казалось, что в движении тумана есть что-то осмысленное, хищное.

И тут они услышали пение.

Оно родилось где-то в глубине тумана, со стороны реки. Это был не человеческий голос. Он был невыразимо прекрасен, высок и чист, лился, как родниковая вода, обещая неземное блаженство, покой и забвение всех земных тягот. Голос был женским, но казалось, что поют сразу несколько дев, сплетая свои голоса в единую, чарующую мелодию.

Слова были просты, как сама природа, и оттого проникали прямо в сердце, минуя разум.

(Приди, мой сокол, в белые туманы,)

(Оставь пути, тревоги и обманы.)

(Здесь нет мечей и нет холодной стали,)

(Здесь отдохнешь от скорби и печали.)

Первый куплет был направлен на их усталость, на бесконечную дорогу. Он обещал отдых. Молодой Игнат, самый неопытный из них, замер, его глаза широко раскрылись и остекленели. Он медленно начал подниматься на ноги.

Голос стал еще слаще, в нем появились нотки материнской нежности.

(Иди, мой милый, хватит слёзы прятать,)

(Тебя качать я буду, словно матерь.)

(Своей косой я осушу ресницы,)

(Пусть горе твое в тихой мгле приснится.)

Эта песнь была для Яромира. Он увидел лицо своей матери, Агнии, ее улыбку, почувствовал тепло ее рук. На мгновение он забыл все – клятву, копье, боль потери. Было лишь одно желание – пойти на этот голос, который обещал вернуть ему самое дорогое. Его воля пошатнулась.

Но мелодия изменилась снова, теперь в ней зазвенели нотки девичьего смеха и застенчивой страсти.

(Спеши, любимый, ложе из кувшинок)

(Ждет поцелуев, жарких и невинных.)

(Мы будем вместе до рассветной рани,)

(В моих объятьях боль твоя увянет.)

Один из погонщиков, молодой парень, который недавно женился, пошел в сторону реки, раскинув руки, словно для объятий.

– Марьяна… – шептал он имя своей молодой жены, оставшейся в Чернигове. – Я иду, родная…

Братья Михей и Лука, чьи мысли редко поднимались выше таверны и доступных девок, тоже встали. Их лица были расслабленными и глупо-счастливыми. Даже здоровяк Потап, чье сердце давно огрубело, качнулся, его суровое лицо смягчилось. Песня обещала каждому именно то, по чему тосковала его душа: покой, материнскую ласку, женскую нежность, забвение…

– Мавки, – прохрипел старый Прохор, в его голосе впервые прозвучал настоящий страх. – Русалки болотные. Не слушайте! Заткните уши! Это смерть поет!

Но его слова тонули в чарующей мелодии. Чары уже действовали, и туман, казалось, становился плотнее, скрывая смертельную красоту своих певиц…

Яромир почувствовал, как мелодия пытается проникнуть и в его сознание. Она обещала ему конец боли. Обещала встречу с матерью, живой и здоровой. Образ ее улыбающегося лица встал перед его глазами так ярко, что он на миг потерял волю.

Но тут камень на груди обжег его, выдернув из сладкого дурмана. Боль от ожога была острой, настоящей. Она пронзила иллюзию. Яромир тряхнул головой, и образ матери растаял. Он посмотрел на реку и его камень-оберег "глаз водяного" показал ему правду.

Сквозь клочья тумана он увидел не прекрасных дев, а бледные, утопленные тела женщин с длинными, спутанными волосами цвета тины. Их глаза горели холодным, фосфорическим светом, а рты, из которых лилась чарующая мелодия, были полны мелких, острых, как у щуки, зубов. Они медленно выходили из воды, маня людей к себе, и их длинные ногти царапали мокрую землю. Их нагие тела, облепленные илом и пиявками, были раздуты от воды, но двигались с противоестественной, плавной грацией хищниц, поджидающих добычу.

– Стоять! – заорал Яромир, его голос прозвучал как раскат грома.

Он схватил горящую головню из костра и швырнул ее в сторону идущего к реке погонщика. Головня ударила его по ногам. Парень споткнулся, упал, и боль от ожога на мгновение вернула ему разум.

Яромир и Прохор, который, видимо, по-своему умел противостоять чарам, бросились к остальным. Яромир не церемонился. Он ударил Потапа кулаком по лицу. Здоровяк пошатнулся, непонимающе моргнул, и наваждение схлынуло, сменившись яростью.

– Ты что творишь, щенок?!

– Заткнись и слушай! – рявкнул в ответ Яромир. – Это не женщины! Это нечисть! Они утащат вас на дно!

В этот момент одна из мавок подошла слишком близко. Ее лицо на миг показалось из тумана, и все увидели ее истинный, жуткий облик. Михей взвизгнул от ужаса и отпрянул назад. Чары развеялись, сменившись леденящим страхом.

Мавки, поняв, что их обман раскрыт, издали согласованный, злобный шипящий звук, и их прекрасное пение сменилось жутким, пробирающим до костей визгом. Они медленно отступили обратно в туман и скрылись в воде.

Несколько минут все стояли в тишине, тяжело дыша. Спасенный погонщик рыдал, уткнувшись лицом в землю. Потап медленно провел рукой по лицу, где уже наливался синяк от удара Яромира. Он подошел к юноше.

– Ты… ты спас нам жизнь, – проговорил он глухо. – Как ты… не поддался?

Яромир коснулся камня под рубахой.

– Мое горе сильнее их песен, – холодно ответил он.

Этой ночью больше никто не спал. Они сидели спиной к спине у костра, вслушиваясь в тишину и боясь тумана, который рассеялся лишь под утро. И теперь в глазах бывалых охранников, смотрящих на Яромира, было не просто уважение. Был страх и вопрос: кто же он такой, этот мрачный юноша, которого не берут чары, что чуть не погубили их всех?

Глава 16.2: Очи Берегинь

Испытание с мавками сплотило отряд. Теперь на Яромира смотрели не как на новичка, а как на человека, обладающего непонятной, но полезной силой. Путь стал легче, но лес не отпускал их, продолжая испытывать.

На третий день дорога испортилась окончательно. Прошли дожди, и тропу размыло, превратив в сплошное месиво из грязи и воды. В одном месте колесо головной телеги глубоко увязло в яме, скрытой под огромной лужей. Попытки вытащить ее силами волов и людей ни к чему не приводили – телега села намертво.

Солнце клонилось к закату. Оставаться на ночь в таком уязвимом положении, прямо на дороге, было самоубийством. Гнев и отчаяние охватили людей. Святко рвал на себе волосы и проклинал и дорогу, и волов, и весь белый свет.

Яромир отошел в сторону от кричащих и суетящихся людей. Он чувствовал, что за ними наблюдают. Но это было не враждебное внимание Лешего или голодный интерес мавок. Камень-оберег был спокоен. Он закрыл глаза и попытался вслушаться в дыхание леса.

Ему показалось, что он видит их – не глазами, а каким-то внутренним зрением. На опушке, среди белоствольных берез, стояли три фигуры. Они были почти прозрачны, сотканы из света и листвы. Высокие, стройные женщины в длинных белых рубахах, с распущенными русыми волосами, в которые были вплетены венки из цветов. Их лица были прекрасны и безмятежны. Берегини. Хранительницы этой рощи. Они не вмешивались, лишь молча наблюдали за суетой и отчаянием людей. Они не были ни добры, ни злы. Они были просто частью этого мира, его равновесием.

«Они не помогут, – понял Яромир. – Но они и не мешают».

Он открыл глаза. Проблема была не в злой воле, а в простом невезении. Нужен был не заговор, а рычаг. Его взгляд упал на поваленную бурей неподалеку молодую, но крепкую березу.

– Хватит орать! – крикнул он, перекрывая вопли купца. – Топоры сюда! Все!

Охранники, уже привыкшие прислушиваться к нему в трудную минуту, без лишних слов взялись за дело. Под руководством Яромира они срубили упавшее дерево, очистили его от веток, превратив в огромный, длинный рычаг. Работали все вместе, слаженно, забыв о спорах. Они подвели бревно под ось застрявшей телеги, уперли его в камень, и все вместе, поднатужившись, под команду Яромира «Раз, два, взяли!», навалились на него.

С отвратительным чавканьем и скрипом колесо медленно поползло вверх из грязной жижи. Еще одно усилие – и телега выскочила на твердую землю.

Все тяжело дышали, перепачканные грязью, но довольные. Святко чуть не плакал от радости и даже пообещал всем по лишней чарке водки в Киеве.

Когда суета улеглась, Яромир снова посмотрел в сторону березовой рощи. Он никому не сказал о своем видении, но был уверен – они все еще там. Он склонил голову в знак молчаливого уважения. И ему показалось, или в шелесте листвы он услышал нечто, похожее на легкий, одобряющий смех?

В этот вечер у костра было почти весело. Люди, справившиеся с общей бедой, почувствовали себя сильнее. Но Яромир все думал о том, что увидел. Мир духов был не только враждебен. Он был разным. Были те, кто хотел убить и соблазнить. И были те, кто просто смотрел, как ты справишься сам.

Он понял, что духи леса не делятся на добрых и злых. Они – как стихии. Река может утопить, а может и напоить. Огонь может сжечь, а может и согреть. Все зависит от того, как ты себя с ними поведешь, и хватит ли у тебя сил, ума и воли, чтобы пройти их испытания. И он чувствовал, что главные испытания еще впереди.

Глава 17: Первые Тени

Лес, наконец, начал редеть. Это означало, что они приближаются к более обжитым землям и выходят из владений древних духов. Но как только ослабевала власть мистической угрозы, возрастала угроза вполне реальная и человеческая. Все в караване это знали. Разбойники, в отличие от леших, не боялись ни полян, ни близости деревень. Наоборот, они предпочитали нападать там, где пути отхода были короче, а добычу можно было быстрее сбыть.

Напряжение в отряде снова сменило свою природу. Оно перестало быть суеверным и тягучим, а стало острым, пружинистым. Охранники перестали озираться на тени под деревьями, а начали всматриваться в каждый овраг и густой кустарник у дороги. Разговоры смолкли, каждый был погружен в себя, прислушиваясь к лесу уже не ушами, а нутром.

Нападение произошло на закате, в самый предательский час, когда длинные тени искажают расстояния, а садящееся солнце слепит глаза. Они проезжали по низине, где дорога делала резкий изгиб вокруг заросшего ольхой холма. Идеальное место для засады.

Первым знаком беды стал не крик, а короткий, пронзительный свист, и один из передних волов захрипел и повалился на бок, его бок топорщился арбалетным болтом. Головная телега встала, перегородив дорогу. Почти сразу же с холма, с дикими, гортанными воплями, посыпались люди.

Это были не воины. Лесные разбойники, "волки", как их называл Потап. Оборванные, заросшие, в рваных кожаных рубахах и звериных шкурах. Их оружием были дубины, старые топоры и самодельные копья. Но в их глазах горел голод и отчаянная решимость. Их было человек десять – не больше, но их внезапность и ярость давали им преимущество.

Все смешалось в хаосе. Купец Святко с визгом забился под свой возок. Погонщики в панике пытались удержать напуганных волов. А охранники, мгновенно сбросив с себя сонливость, образовали вокруг центральных телег нечто вроде оборонительного круга.

– К бою! Держать строй! – ревел Потап, выставляя перед собой массивный круглый щит и сжимая в руке тяжелый топор.

Яромир не стал ждать команд. В тот момент, как первый разбойник выскочил на дорогу, он уже был на ногах, стоя на своей телеге. Это давало ему преимущество в высоте. В его действиях не было ни паники, ни сомнений. Весь тот гнев, вся та боль, которую он так долго сдерживал и оттачивал, наконец, нашли выход. Но это была не слепая ярость, как на тренировочном поле. Это была холодная, сфокусированная энергия.

Двое разбойников бросились к его телеге. Один, размахивая дубиной, попытался запрыгнуть на колесо. Яромир не стал бить его копьем. Он сделал короткий, резкий выпад древком, точно в грудь. Разбойник не ожидал такого быстрого и точного удара. Он крякнул, потерял равновесие и свалился обратно на землю, прямо под ноги своему товарищу.

Второй, вооруженный коротким ржавым мечом, воспользовался этой заминкой. Он замахнулся, целясь Яромиру в ноги. Но Яромир уже двигался. Он сделал шаг назад, уходя с линии атаки, и в то же мгновение нанес удар копьем. Сверху вниз.

Отцовское копье, выкованное для того, чтобы пробивать степняцкие доспехи, с ужасающей легкостью вошло разбойнику в плечо, у самого основания шеи. Лезвие пробило кожу, мышцы и кость. Раздался тошнотворный влажный хруст. Глаза нападавшего широко раскрылись от боли и удивления. Он выронил меч и схватился за древко, пытаясь вытащить его.

Яромир не дал ему этого шанса. Он не стал выдергивать копье. Вместо этого он с силой нажал на него, используя вес своего тела и преимущество в высоте. Разбойник рухнул на колени, а потом и вовсе повалился на бок, захлебываясь кровью. Его тело несколько раз судорожно дернулось и затихло.

Жестокость и эффективность этого первого убийства были абсолютны. Оно произошло за несколько секунд, без единого лишнего движения. Яромир выдернул свое копье из мертвого тела, и его лезвие было мокрым и темно-красным. Он не почувствовал ни ужаса, ни отвращения, ни триумфа. Лишь ледяное спокойствие. Это была работа. Грязная, необходимая работа.

Остальные охранники тоже бились яростно. Потап своим топором проломил череп одному из нападавших. Братья Михей и Лука действовали слаженно, как пара волков, прикрывая друг друга и нанося быстрые, колющие удары ножами. Старый Прохор, не вступая в ближний бой, метал короткие дротики с удивительной меткостью.

Но именно действия Яромира переломили ход боя. Разбойники, видевшие, как быстро и беспощадно он расправился с двумя их товарищами, инстинктивно начали его избегать. Образовалась брешь в их атаке.

Потап, заметив это, взревел:

– Вперед! Дави их!

Это был поворотный момент. Защищающиеся перешли в наступление. Разбойники, потеряв элемент внезапности и нескольких своих бойцов, дрогнули. Их ярость сменилась страхом. Поняв, что легкой добычи не будет, они бросились бежать, унося с собой раненых и растворяясь в вечернем лесу так же быстро, как и появились.

Бой продлился не более пяти минут. Когда все стихло, на дороге остались лежать трое убитых бандитов и подстреленный вол. У охранников – лишь несколько царапин и синяков.

Тяжело дыша, они собрались вместе. Адреналин отпускал, и на смену ему приходила усталость.

Потап подошел к трупу разбойника, убитого Яромиром. Он пнул его ногой, посмотрел на страшную рану, а потом перевел взгляд на юношу, который молча вытирал свое копье пучком травы.

Взгляды других охранников тоже были прикованы к нему. Они видели его в деле. Они видели холодную, смертоносную эффективность, которой не ожидали от молчаливого парня. Он не просто умел держать оружие. Он был рожден с ним в руках.

Потап подошел к Яромиру и тяжело хлопнул его по плечу.

– Ты хорошо бился, парень. Очень хорошо, – сказал он, и в его голосе прозвучало неприкрытое уважение. Он кивнул на убитого разбойника. – Я видел, как ты его… Быстро. Чисто. Без суеты.

Михей и Лука молча кивнули в знак согласия. Старый Прохор коротко хмыкнул, что по его меркам было высшей похвалой.

Яромир ничего не ответил. Он просто встретился с ними взглядом. И они поняли, что этот юноша не просто занял свое место в их рядах. Он доказал, что его цена – не половина, а, возможно, гораздо больше, чем у любого из них.

В эту ночь разговоры у костра были другими. Никто больше не подшучивал над Яромиром. Его молчание теперь воспринималось не как робость, а как признак силы. Он прошел свое первое боевое крещение. И кровь на отцовском копье смыла с него последние остатки мальчишества.

Глава 18: Деревня на Пути

Через день пути, когда густые Брянские леса окончательно отступили, уступив место полям и редким рощам, караван вышел к небольшой деревне. Она называлась Залесье и была типичным поселением на торговом пути: полсотни почерневших от времени изб, огороженных шатким частоколом, маленькая деревянная церквушка, построенная еще во времена Ольги, и обязательная корчма у дороги, служившая одновременно и постоялым двором, и местом сбора всех новостей.

Для Святко это была запланированная остановка. Ему нужно было пополнить запасы провизии, дать отдохнуть волам и, самое главное, сторговать часть своего товара местному старосте в обмен на свежие припасы и свежие слухи о состоянии дороги впереди.

Как только караван втянулся на главную улицу, он сразу стал центром внимания. Из домов высыпали люди. Женщины в простых домотканых сарафанах, босоногие, чумазые дети, которые с опасливым любопытством глазели на охранников, и несколько бородатых мужиков в лаптях, с топорами за поясами. Жизнь в таких деревнях была однообразна, и прибытие каравана было сродни большому празднику.

Яромир спрыгнул с телеги. После замкнутого пространства леса и постоянного напряжения последних дней, вид мирной жизни был для него непривычен и странен. Он смотрел на лица людей – уставшие, обветренные, но в большинстве своем спокойные. Видел, как мать отчитывает своего убежавшего со двора сына, как двое мужиков чинят покосившуюся крышу, как девушки у колодца смеются, обсуждая что-то свое.

Это была простая, незамысловатая жизнь, построенная вокруг смены времен года, урожая и страха перед Богом и княжеским наместником. Эта жизнь была так не похожа на его собственную, полную метаний, скорби и сражений с незримыми тварями и вполне реальными разбойниками. На мгновение он почувствовал укол чего-то, похожего на зависть. Просто жить, просто работать на земле, растить детей, стареть и умирать в своей постели… Он был лишен этой простой роскоши.

Святко, оставив охрану присматривать за товаром, направился с парой помощников к дому старосты для торга. А Потап, получив от купца несколько монет, повел своих людей в корчму.

– Пошли, парни, промочим горло! – зычно объявил он. – И ты, Яромир, тоже идешь. После вчерашнего я угощаю.

Яромир колебался. Ему не хотелось ни пить, ни разговаривать. Но он понимал, что отказ будет воспринят как неуважение. К тому же, корчма была лучшим местом, чтобы послушать, о чем говорят люди. Он молча кивнул и пошел за остальными.

Корчма была темной, натопленной, пахнущей кислым пивом, потом и дымом. За грубо сколоченными столами сидело несколько местных мужиков, лениво цедивших пиво из глиняных кружек. Хозяин, полный, краснолицый дядька, радушно приветствовал охранников, понимая, что сегодня будет хорошая выручка.

Потап заказал всем по кружке пива и жареной свинины. Яромир сел в углу, поставив копье у стены, и больше слушал, чем участвовал в общем разговоре. Его товарищи, расслабившись после недавней стычки, громко хвастались своей победой, преувеличивая и количество разбойников, и свою собственную храбрость. Местные слушали с уважением и толикой зависти.

– А как у вас тут, тихо? – спросил Потап у хозяина корчмы, когда тот принес заказ. – Зверье не шалит? Лихие люди не заглядывают?

Хозяин вытер руки о грязный фартук и вздохнул.

– С лихими-то вы сами вчера повстречались, слыхал я уже, – кивнул он. – Слава богам, что вы их потрепали, а то они и к нам начали заглядывать, скотину со дворов таскать. А вот что до зверья… не зверье нас нынче тревожит.

Он понизил голос, и местные мужики за столами тоже придвинулись ближе, тема была, очевидно, наболевшей.

– Нечисть у нас завелась. На Гнилых Топях, что к востоку от деревни.

– Кикиморы, что ли? – усмехнулся Михей.

– Кабы кикиморы! – отмахнулся хозяин. – Хуже. Говорят, какая-то тварь болотная проснулась. То ли от дождей обильных, то ли час ее пришел. Двое наших охотников туда пошли за утками да и сгинули. Не вернулись. А пастушок, что коз у края топей пас, прибежал бледный, как полотно, и заикается до сих пор. Бормочет про глаза, что из воды на него смотрели, большие, как плошки, и немигающие.

– Может, щука-переросток? – скептически заметил Лука.

– Какая щука! – вмешался один из местных мужиков, стукнув кружкой по столу. – После этого у нас из колодцев вода вонять тиной стала, а по ночам из домов пропадать молоко и хлеб стали. Прямо со стола! Словно кто-то невидимый заходит и берет. Староста наш ходил к ведуну в соседнее село, тот сказал, что это Болотник шалит. Силы набрался, из своих топей вылезать стал, людям пакостить. Сказал, откуп ему нужен. Хороший откуп. А то и до худа недалеко – начнет скотину в болото утаскивать, а то и детей.

Яромир слушал внимательно. Его палец бессознательно коснулся камня-оберега под рубахой. Он чувствовал отголоски этой истории, отголоски той самой изнанки мира, о которой говорила Морена. Это была не его битва, не его деревня, но каждая такая история была крупицей знания. Он запоминал, складывая в копилку своего мрачного опыта. Он видел, как страх перед неведомым объединял этих людей, делая их уязвимыми.

Его товарищи, выпив пива, лишь посмеивались над "деревенскими суевериями". Для них существовала лишь одна нечисть – человек с ножом. Но Яромир уже знал, что мир гораздо сложнее.

Когда они вышли из корчмы, сытые и охмелевшие, Яромир задержался у порога, глядя на восток, туда, где за полями темнели Гнилые Топи. Он не чувствовал там той древней силы, что была в Брянском лесу. Он чувствовал нечто иное. Мелкую, пакостную, голодную сущность, которая вышла за пределы своих владений.

Эта остановка, этот короткий миг мира, показал ему еще одну сторону жизни. Люди здесь боялись не разбойников – с теми все было понятно, враг был виден. Они боялись того, что шепчет в камышах и смотрит из темной воды. И против этого врага меч и копье были бессильны. Против него нужно было нечто другое – знание или жертва. И Яромир подумал, что его собственный путь – это тоже своего рода откуп, жертва, которую он приносит неведомым силам в надежде на спасение.

Глава 18.1: В объятиях леса

Вечером того же дня, когда охранники отдыхали после сытного обеда, а Святко пересчитывал свою выручку, к костру караванщиков подошел староста Залесья. Это был высокий, сухой старик по имени Родион, с окладистой седой бородой и печальными, выцветшими глазами. Он не пришел с жалобами или просьбами. Он пришел с горем.

– Беда у нас, люди добрые, – сказал он, обращаясь ко всем, но его взгляд почему-то остановился на Яромире. Возможно, слух о том, кто именно остановил разбойников, уже дошел до него, а может, он просто почувствовал в этом юноше иную силу. – Еще одна беда, помимо той, что на болотах.

Все притихли. Святко недовольно выглянул из своей телеги. Любые беды в деревне могли означать задержку для его каравана.

– Двое наших пропали, – продолжил староста. – Молодые. Милана, дочь кузнеца, да Ярило, сын охотника. Любили друг друга, с весны хотели свадьбу играть. А вчера к вечеру ушли в рощу, что к северу от деревни. По ягоды, сказали. И не вернулись.

– Может, заблудились? Или в другую деревню сбежали, свадьбы не дожидаясь? – предположил Потап.

Староста горько покачал головой.

– Не тот лес, чтобы заблудиться, мы его как свои пять пальцев знаем. А чтобы сбежать… не такие они. Да и Ярило парень смышленый, в лесу вырос. Не мог он просто так пропасть. Искали мы сегодня дотемна, кричали, звали – тишина. Словно их и не было.

В его словах было столько безнадежной тоски, что даже циничные охранники посерьезнели. Потерять двух молодых, полных жизни людей для маленькой деревни было настоящей трагедией.

Яромир слушал, и что-то в рассказе старосты зацепило его. Роща к северу. Он вспомнил, как днем смотрел в ту сторону. Березовая роща. Красивая, светлая. Он почувствовал тогда чье-то присутствие, но оно не было злым. Оно было… иным.