Путь Пепла и Стали. Путь от Чернигова до Царьграда

Киев.

Он не появился внезапно. Он нарастал, подобно грозовой туче, занимая все пространство. Сначала Яромир увидел лишь едва заметные на фоне неба силуэты сторожевых башен. Но с каждым шагом каравана город вырастал, поднимался из земли, демонстрируя свою мощь и величие.

Даже после рассказов купцов и воинов, Яромир не был готов к этому зрелищу. Чернигов, который всегда казался ему большим и шумным городом, теперь выглядел жалкой деревушкой в сравнении с этим гигантом.

Первое, что поражало – это стены. Не просто частокол, а огромный земляной вал, такой высокий, что на нем могли бы разъехаться две телеги. По гребню вала шла стена из могучих дубовых бревен, с высокими дозорными башнями, увенчанными остроконечными крышами. Перед валом был вырыт глубокий ров, через который к главным воротам был перекинут массивный подъемный мост. Это была не просто защита – это было заявление. Заявление силы, отпугивающее любого врага одним своим видом.

Когда караван, дождавшись своей очереди среди десятков других повозок и всадников, начал въезжать в город через Златые ворота – огромное сооружение, само по себе напоминавшее крепость, – Яромир почувствовал себя муравьем, попавшим в людской муравейник.

Шум обрушился на него, как ударная волна. Это был не просто гул толпы. Это был рёв, симфония тысяч голосов, говорящих на десятках разных языков. Он слышал певучую речь византийских греков, резкий, гортанный говор хазар и арабов, отрывистые, похожие на лай, слова варягов с севера. Мелькала речь поляков, венгров, булгар, смешиваясь с родным говором древлян, кривичей и новгородцев, прибывших сюда по великому речному пути.

Запахи сбивали с ног. К привычному запаху дыма и навоза примешивались ароматы, которых Яромир никогда не знал. Острый, будоражащий запах заморских пряностей, сладкий дух благовоний, которые курились в лавках богатых купцов, терпкий запах выделанной кожи, соленой морской рыбы, дегтя и свежей выпечки.

А потом он увидел то, что заставило его замереть с открытым ртом. Толпы. Бесконечные, бурлящие потоки людей заполняли широкие улицы. Знатные бояре в дорогих, подбитых мехом кафтанах, ехали верхом, расчищая себе дорогу окриками. Суровые дружинники в блестящих кольчугах, с гордостью носящие знак княжеской гридницы, шли строем. Суетились ремесленники в кожаных фартуках, сновали юркие торговцы, кричали нищие, выпрашивая милостыню. По улицам вели скованных цепями рабов – пленных печенегов или провинившихся общинников.

И товары! Такого изобилия он не мог себе представить. В открытых лавках, прямо на улице, лежали горы византийских шелков, переливающихся на солнце, горы арабского серебра, оружия из дамасской стали, янтарных ожерелий с севера, искусной греческой керамики.

А наверху, над всем этим кипящим котлом, возвышались они – идолы старых богов. Прямо на главном холме, у княжьего двора, стояло капище. Яромир издалека увидел их. Огромный, вырезанный из дуба Перун с серебряной головой и золотыми усами, грозно взирающий на город. Рядом с ним – Хорс, Даждьбог, Стрибог, Симаргл, Мокошь. Деревянные изваяния были огромны, их темные, просмоленные фигуры казались вечными стражами этого города, впитывающими в себя силу и веру тысяч людей. От них исходила palpable, ощутимая аура древней мощи, заставлявшая невольно опускать взгляд.

Где-то на Подоле, в торговой части города, Яромир заметил и небольшое, неприметное деревянное строение с простым крестом на крыше. Церковь, построенная для приезжих христиан – греков, варягов-наемников, которые уже приняли новую веру. Она казалась маленькой и незначительной на фоне языческого величия, робким шепотом рядом с громовым голосом старых богов.

Яромир сидел на телеге, крепко сжимая отцовское копье, и чувствовал себя совершенно потерянным. Весь его мир, все его представления о жизни рухнули. Его горе, его клятва, его цель – все это казалось таким маленьким и ничтожным посреди этого вселенского хаоса. В Чернигове он был сыном дружинника, парнем с трагической судьбой, которого все знали. Здесь он был никем. Безымянной песчинкой в бушующем океане.

Караван медленно продвигался к торжищу на Подоле. Яромир смотрел на лица людей – озабоченные, хитрые, веселые, злые – и впервые за долгое время почувствовал не гнев или скорбь, а растерянность. Морена сказала ему искать лекарство там, где сошлись все пути мира. Теперь он видел это место. Но как найти иголку в этом огромном, ревущем стоге сена? Как не утонуть, не раствориться, не быть раздавленным этим городом-гигантом?

Его путешествие только что по-настоящему началось. И первый шаг был шагом в пасть к огромному, живому, дышащему и совершенно равнодушному к нему чудовищу по имени Киев.

Глава 21.1: Дыхание Города

Чем глубже караван въезжал в город, тем сильнее Яромир чувствовал себя так, словно попал в мир из сказок, которые ему когда-то рассказывал отец. Но эти сказки были живыми, шумными, пахнущими и порой пугающими.

Его обоняние, привыкшее к запахам черниговской кузницы и леса, бунтовало. Он никогда не знал, что в мире существует столько ароматов. Вот из лавки греческого купца, где на прилавке стояли глиняные амфоры, тянуло терпким, пьянящим духом вина и оливкового масла. Рядом, в шатре торговца из Хазарского каганата, воздух был густым и сладким от запаха сушеного инжира, фиников и изюма – диковинных плодов, которые Яромир видел лишь однажды, когда заезжий богач бросил несколько штук в толпу. А из открытой двери харчевни несло таким сложным букетом специй – перца, гвоздики, шафрана, – что у него запершило в горле. Он привык к простой соли, луку да чесноку; здесь же сама еда пахла как-то по-колдовски.

Затем его внимание привлекли животные. Волы и лошади, сновавшие по улицам, были ему знакомы. Но внезапно мимо их каравана прошел богатый боярин, и вел он на поводке не собаку, а странного зверя. Высокого, поджарого, с длинными, тонкими ногами и острой мордой, он был похож на волка, но держался с благородством, которое волкам было несвойственно.

– Борзая, – пояснил Потап, видя его удивленный взгляд. – Князья с ними на зайцев охотятся. Быстрая, как ветер.

Но настоящее изумление ждало его на подходе к торжищу. Там, в загоне, огороженном крепкими бревнами, стояли два существа, которых он не мог сравнить ни с чем виденным ранее. Они были высокими, как лошадь в холке, но неуклюжими, горбатыми, с длиннющими шеями и маленькими, надменными головами. Они лениво жевали сено и смотрели на окружающую толпу с презрением.

– Верблюды, – сказал старый Прохор, сплюнув. – "Корабли пустыни", как их арабы кличут. Святко наш тоже хотел таких купить, да уж больно дороги. Могут без воды идти неделями.

Рядом, в клетке, сидел еще один диковинный зверь – большая кошка, размером с молодого волка, с рыжей шерстью, кисточками на ушах и холодными, зелеными глазами.

– Рысь, – благоговейно прошептал кто-то рядом. – Привезли с севера, из новгородских земель. Живьем, для княжеской потехи.

Но больше всего Яромира поражали люди. Они были не просто толпой. Они были живой мозаикой всего известного мира.

Вот прошли несколько византийцев, греков из Царьграда. Они шли не спеша, с чувством собственного достоинства, одетые в тонкие туники и сандалии, несмотря на прохладную погоду. Они говорили между собой на певучем, мелодичном языке, постоянно жестикулируя. Один из них, седобородый и важный, что-то доказывал другому, тыча пальцем в свиток пергамента. Яромир видел таких только раз – миссионера Феофана. Но эти были другими – не аскетами, а торговцами и чиновниками, хозяевами мира.

А вот, толкая всех, пробиралась ватага варягов, направляясь, судя по всему, в ближайшую таверну. Они были шумные, громогласные, их речь была отрывистой и резкой, полной раскатистых "р". Они смеялись во все горло, хлопали друг друга по спинам, их светлые волосы и бороды развевались на ветру. Они вели себя в Киеве не как гости, а как у себя дома, и никто не смел им перечить.

У стены сидела на корточках группа людей в странных одеждах, с узкими, как щелки, глазами. Это были торговцы из Булгарского ханства, привезшие на продажу искусные кожаные изделия. Они говорили тихо, на гортанном, непонятном языке, и с непроницаемыми лицами наблюдали за киевской суетой.

Яромир услышал и знакомую ему речь – это были купцы-хазары, обсуждавшие со своими киевскими партнерами цены на воск. Он узнал этот резкий, шипящий акцент, и на мгновение в его душе всколыхнулась глухая злоба при воспоминании о продавце бесполезного снадобья.

Рядом прошел польский шляхтич в своем характерном четырехугольном головном уборе, гордо поглядывая по сторонам. Где-то дальше спорили кривич и новгородец, их говор был похож на киевский, но все же отличался, как отличается вода в разных колодцах.

Вся эта ярмарка народов, звуков, запахов и диковинок давила на Яромира. Он чувствовал себя пришельцем из другого, более простого и понятного мира. В его Чернигове тоже были купцы и гости, но они были именно гостями. А здесь, в Киеве, все эти народы были не гостями, а частью самого города, его кровью, его жизнью.

Город дышал не одним дыханием, а тысячей. И Яромиру казалось, что этот воздух слишком густой, слишком пряный, и он вот-вот задохнется в нем. Он был чужим элементом в этом плавильном котле, и чтобы выжить здесь, ему предстояло либо стать его частью, либо быть переплавленным и выброшенным, как ненужный шлак.

Глава 22: Расчет и Свобода

Караван медленно втянулся на обширную площадь Подола, которая была еще более шумной и многолюдной, чем улицы Города наверху. Здесь, у самой реки, находился главный торг Киева. Скрип телег, крики торговцев, ругань грузчиков и запах рыбы, дегтя и мокрого дерева создавали оглушающую какофонию. Святко направил свой караван к одному из больших складов, принадлежавшему, видимо, его давнему партнеру.

Для охранников это был конец пути. Работа была сделана. Товар доставлен в целости и сохранности. Впереди их ждал расчет и короткая, хмельная свобода киевских таверн.

Святко, заметно повеселевший от удачного завершения дела, спрыгнул со своей телеги и велел всем собраться вокруг. Его лицо снова лоснилось от самодовольства, а маленькие глазки бегали, уже подсчитывая будущую прибыль.