Страна сумасшедших попугаев

Пока хозяйка общалась по телефону, вернулась Клава, одета она уже была в фирменный зеленый халат, а волосы были убраны под косынку такого же цвета. Женщина поставила на стол термос, небольшую коробку и исчезла.

Нелька положила трубку и облегченно вздохнула,–Отчиталась, теперь можно и кофейку попить,–она открыла крышку термоса, и по комнате распространился соблазнительный запах, аромат значительно усилился, когда темно–коричневый напиток заполнил наши чашки. Нелька сделала глоток и одобрительно щелкнула пальцами,–Молодец, Реваз, не подкачал!–потом открыла коробку, там красовались две корзиночки с кремом и фруктами, две «картошки» и четыре толстеньких эклера,–И Лина молодец. Знает, что я люблю,–она положила на два блюдечка по эклеру, а на одно корзиночку, именно ее–то она подвинула малышке,–Это тебе, Лизун, что будешь «Пепси–колу» или «Байкал»?–девчушка, что–то пробормотала ей на ухо, Нелька кивнула и достала из сейфа бутылку «Байкала»,–Пей, на здоровье!–и опять поцеловала девочку в кудрявую головку, а потом, заметив мой внимательный взгляд, произнесла вполголоса, словно оправдывалась,–Ребенка, хочется…, девочку…, я бы ее литовскому научила…

–Нель, а почему ты сейчас, не такая, как обычно?–осторожно спросила я, потом испугалась и скороговоркой добавила,–Это не мое дело, конечно. Не хочешь, не отвечай.

–Условный рефлекс,–она горько усмехнулась,–как у собаки Павлова,–и замолчала…, а я крыла себя почём зря и судорожно подыскивала слова, чтобы вырулить из этой ситуации…,–Меня сюда покойный муж определил, он к тому времени уже на пенсию вышел, но связи у него остались… Гостиница–то международная, к олимпиаде строилась, поэтому, сама понимаешь, людей из «органов» здесь хватает. Вот, хотя бы, Таранчик Олег Михайлович, с которым я разговаривала, через него–то муж меня и устроил сюда, а просто так не возьмут и проверять будут усилено. Я, когда в Москву приехала, могла и не работать, тем более что дел–то хватало, муж болел, ну, и там еще…, только супруг настоял. Сказал, не потерпит, чтобы его жену в тунеядстве подозревали. Сам место нашел, сам обо всем договорился, но предупредил, чтобы никакого «фашистского» наречья, это он так мой акцент называл, ты теперь моя жена и фамилия у тебя Бочарова, изволь соответствовать. Вот я и училась…, трудно было, чуть что, сразу скандал: «….убери фашистку, прекрати «мяукать…», мог и запустить чем–нибудь…, но теперь все хорошо…, а расслабляюсь я только дома или в своей кампании.

–А как твоя девичья фамилия?

–Юндравичуте…, а отца Повиласом звали, поэтому я и Неля Павловна, нет в паспорте–то имя–отчество, как при рождении, только про это мало кто знает, вернее, знают те, кому надо.

–Как тебе удается себя контролировать? Вот сейчас посторонних нет, а ты…,–от удивления я даже все слова растеряла.

–Говорю же, рефлекс,–и опять эта ее грустная усмешка,–…Привыкла.

Опять зазвонил телефон. Нелька взяла трубку,–Бочарова. Здравствуй. Когда?… Подожди…,–она достала со стеллажа толстую тетрадь в коленкоровом переплете и стала ее просматривать…,–У тебя смена завтра, а потом в пятницу… Сто, стоп… Алабина сегодня дежурит, она, что двое суток подряд согласна отработать? Это точно? Хорошо, но, если…, ты понимаешь…,–Нелька положила трубку и негромко произнесла,–«Подменную», на всякий случай, надо вызвать, после обеда позвоню,–и опять повернулась ко мне,–А, ты, почему пирожные не ешь? Вкусные. Бери еще.

–Да…, наверное, идти пора… Я тебя отвлекаю…,–мне было ужасно неловко, мало того, что взаймы прошу, еще и дорогие пирожные задарма трескаю.

–Нет, нет… Кофе допьем, тогда и пойдешь,–и в мою чашку опять пролился ароматный темно–коричневый водопад.

Пришлось подчиниться,–А кто такая «подменная»?

–Сотрудница, которую вызывают, если «дырка» в графике, у них зарплата в три раз меньше, чем у основных, платят по отработке, а она небольшая. Дежурства два–три в месяц, редко когда больше. Я пока не овдовела, тоже «подменной» работала. Мне обычно сам Олег Михайлович звонил… Ну, не мне…, мужу,–уточнила она.

–А «подменных» тоже проверяют?

–Конечно, но они обычно родственники, иногда знакомые всяких начальников или бывших начальников, и работают они не за деньги, а за стаж, никто на «постоянку» не рвётся. Олег Михайлович, говорит, что на его памяти, я единственный случай.

–Как это?

–Ну, я когда мужа похоронила, пришла к Таранчику, так и так, хочу работать на полную ставку. Он не возражал. Сначала трудилась посменно дежурным администратором, потом старшим администратором по этажу, потом дальше…, а сейчас «начальник» пяти этажей, с девятого по четырнадцатый.

–Нравиться?

–Нормально. Я же в Клайпеде техникум закончила, обслуживание гостиниц, пансионатов… Распределение в Палангу получила, три года отработала перед тем, как уехать,–Нелька потрясла термос,–Все допили, может еще принести?

–Нет, мне собираться пора, еще к подруге зайти надо.

–Ну, надо, так надо… Жаль,–она достала из сумки конверт и протянула мне.

В конверте лежали пять новеньких десяток,–Ой, как много… Я…

–Это не в долг,–перебила меня Нелька,–это аванс.

–Какой аванс?–удивилась я.

–За работу. Мне очень нужна твоя помощь. Понимаешь, в чем дело, правильно говорить по–русски я научилась, а вот писать нет. Я же литовскую школу заканчивала, и в техникуме преподавание у нас было на литовском языке. Уроки русского, конечно, были, обязательно, и училась я хорошо, но дома литовский, с подругами, друзьями тоже литовский, на русском я стала много общаться, когда в Палангу на работу приехала, но это устно, а писать мало приходилось. А сейчас мне не только накладные или графики оформлять приходится, но и отчеты. Вот ты мне с этим и помоги.

–Как?

–Да, ничего страшного, Я черновик составлю, как сумею, а ты сделаешь, как правильно, я потом перепишу и подучусь заодно.

–Ты, думаешь, я сумею?

–Уверена.

–Они не секретные? А, если начальство узнает?

–Ну, больших секретов там нет,–улыбнулась Нелька,–А начальство?… Олег Михайлович сам мне предложил. Вызвал как–то и говорит: «Я скоро на покой собираюсь, кто на мое место придет неизвестно, так что тебе неплохо бы подготовиться, найми себе учителя по русскому языку, а то твои отчеты читать, что кроссворд разгадывать».

–А почему я, ни Лелька, ни Антонина?

–У Лельки времени нет, а Антонина сказала, что русскому письменному предпочитает русский устный и желательно с фольклорным уклоном.

–Тогда Миронова, она как–никак старший библиотекарь.

–Лена живет в Одинцово, у нее работа, дочка, мама старенькая. А ты у нас дама одинокая, на работе занята строго с восьми до пяти, суббота, воскресенье выходные, всегда пару часов найти можешь. Ну, как?

–Ладно.

***

–Ага! Скотина!… Думаешь, не одолею?!! Вот тебе! Вот тебе!–Ленский с остервенением лупит кулаком по столу, и я едва успеваю спихнуть в сторону посуду. Стол трясется и шатается, пустая бутылка несколько раз подскакивает, падает и с грохотом катится к краю, пытаюсь поймать, но удается только изменить траекторию, и вместо пола она оказывается в кресле,–Сволочь! Смеешься?! Над офицером смеёшься?!!! Пристрелю!!!!–он вытягивает правую руку, привстает и прицеливается в стену.

Стена оклеена дешевенькими желтыми обоями с каким–то замысловатым узором, круги, квадраты, ромбики.

–Володя! Володя! Успокойся! Это обои… Просто обои…,–я пытаюсь усадить его на место, в какой–то момент мне это удается и он плюхается на табуретку.

Несколько минут проходят в тишине, руки на столе, на них голова… Потом голова медленно поднимается, поворачивается вправо, влево, мутный злой взгляд пробегает по моему лицу и вновь упирается в стену,–Мерзавцы! Грубить?! Мне грубить?!–хватает подвернувшуюся под руку эмалированную кружку и запускает в стену… Бабах! На обоях остается грязно–бурое пятно,–Что получили?!!!… Кровавые сопли потекли!… Так вам и надо!!,–и, вдруг, мне,–Вытри!

–Что вытереть?–не понимаю я.

–Сопли им вытри! Противно!!!!

Глаза у него становятся красными и наливаются ненавистью, мне страшно, я понимаю, что лучше не спорить, беру тряпку и начинаю возить по стене…

–Да не так…, не так…,–отталкивает меня и с каким–то особенным остервенением трет пятно, пытаясь содрать его со стены.…, сначала тряпкой, потом пальцами,–А–а–а…, выблядок поганый!.... Не подчиняться?!.... Мне русскому офицеру не подчиняться?! Да я тебя…

–Володя! Володя! Остановись!!!–хватаю его за руки и получаю удар… плечо…, о–о–о!!!… В глазах искры…, от боли даже в ушах звенит, сгибаюсь пополам…, раз, два, три… и вижу: он медленно движется к окну, а в руках стул… Господи!! Только не это!!!

Резкое движение и… я повисаю на стуле…, мне уже не больно, не страшно, есть только одно: отнять, отобрать, выбить…

–Бляди!!!! Подонки!!! Уничтожу!!–Ленский резко пихает стул вперед, и его ножка вонзается мне в бок… Я ору, дергаю стул, лечу с ним в кресло и приземляюсь на что-то твердое…

…Опять больно, но теперь уже спина… Хочется сдохнуть и прекратить этот кошмар… Дышать тяжело… Открываю один глаз, потом второй, на моей груди мирно покоится отвоёванный стул… Спихиваю его на пол и прислушиваюсь. Тишина. Пытаюсь сесть, опять резкая боль, подо мной что–то твердое, и это «что–то» тычется мне в копчик, кое–как переворачиваюсь на бок и шарю за спиной…, наконец, нащупываю врага… Бутылка! Пустая тара таращится черной этикеткой, на которой человечек в красном камзоле гордо попирает надпись «Посольская водка»… и мне вдруг становится дико смешно… Посольская…, прием…, этикет…, do you speak English… Не–а…, не дую…

С дивана доносится сопение, подхожу, трогаю за руку. Спит! Значит всё…, на этот раз обошлось…, А завтра как?… Надо хотя бы пива…

Половина второго ночи…, но я знаю куда идти, только денег почти нет, ну ладно, авось повезет…

***

Мы просидели в баре около двух часов, но никто из «бильярдистов» так и не появился.

Гордеев проводил меня до двери, и мы расстались, но в номере Ленского не было, и, судя по приметам, он туда не заходил. Я постояла пару минут в раздумье и повернула обратно. Спустилась в холл, там полумрак, в углу седовласый мужик вальяжно расположился в кресле и дымил сигаретой, портье за стойкой перелистывал журнал и искоса поглядывал на доску с ключами, больше никого. Вышла на улицу, прислушалась, со стороны спортивной площадки смех и голос, решила проверить, оказалась, компания из пяти человек устроила пикник прямо на столах для пинг–понга, Вовки среди них не было, когда возвращалась обратно, наткнулась на страстно целующуюся парочку, пригляделась, оказалась «Николаевская» Наташка, а вот мужик с ней был незнакомый, напоследок заглянула в бар и бильярдную…

Гордеев мне рассказывал, что все местные «заведения» неофициально работают в круглосуточном режиме, но в бильярдной было пусто, а бармен посмотрел на меня с таким испугом, что я тут же ретировалась. Он, бедолага уже вздремнуть собрался, а тут, здрасте, вам, приперлась…, еще минут пятнадцать побродила по пансионату, потом вернулась в номер.

Я почти заснула, когда услышала странный шум и сопение. Звуки шли с балкона… С опаской отодвинула занавеску и увидела Ленского. Одна его нога стояла на ступеньке пожарной лестницы, другая болталась в воздухе, руки вцепились в балконные перила, а в зубах торчал пучок травы. Расстояние было небольшое, но как–никак третий этаж…

Опомнилась я быстро, сорвала с кровати простынь, захлестнула Ленского под грудью, концы перекрестила на спине и закрутила их за перила, получилась страховочная петля, потом ухватила Вовку за брючный ремень и стала тянуть на себя. Минут через десять наши совместные усилия увенчались успехом, он, наконец, перевалился через балкон, вынул изо рта пучок травы, и произнес,–Любимая, это тебе! Левкои!!!

Я взяла изрядно потрепанный «гербарий» и поднесла к свету: анютины глазки, львиный зев, резеда, ноготки…, все явно с клумбы,–Спасибо. Только какого черта ты через балкон лез? Дверь же в корпус не закрывается.

–В дверь с букетом не пустят. Отберут!

–Кто?!

–Злобные завистники!!

–Какие еще завистники? Ты чего?!…

–А те, кого жаба душит, что у меня такая шикарная женщина,–поцелуй в лоб, поцелуй в щеку…,–меня на руки и в комнату,–…и, что я ее люблю! Ох, как люблю,–а простыня раскручивается и за нами…,–и не от кого это не скрываю…

«Левкои» полетели на пол…

***

–Привет! Какими судьбами?–удивилась Лелька,

–Иду «работу» получать.

–Согласилась! Я сразу ей сказала, чтобы к тебе обращалась.

–А, ты?

–Передать кое–что надо,–она потрясла объемистой матерчатой сумкой,–Ну, и кофейку попить.

На охранника Лелька даже не взглянула, положила на стол трешку и дальше к лифту, а я за ней.

–Он, что тебя знает?

–Он и тебя теперь знает, ты который раз здесь?

–Второй.

–У–у–у… Считай, отлично знает, у него память фотографическая, их этому специально обучают.

Уточнять, где обучают, я не стала.

Нелькина комнатка встретила нас кофейным ароматом, а сама хозяйка радостной улыбкой,–Здравствуйте, здравствуйте!–она тут же достала из сейфа две хрупкие чайные пары,–Сейчас кофе налью, только что из бара.

Мы с Лелькой расположились на диванчике и, по очереди таская из сухарницы сдобное печенье, приступили к опустошению чашек.

–Ух! Красота!–с наслаждением произнесла Лелька,–Умеет ваш бармен бальзам на душу пролить.

–Умеет, умеет,–подтвердила Нелька, потом взяла со стеллажа школьную тетрадь и протянула мне,–Отчет сдавать через неделю, так что спешки никакой нет,–я согласно кивнула и машинально сунула тетрадь в сумку, оторваться от чашки было выше моих сил,–Ин, ты, когда мои записи читать будешь, ошибки подчеркивай.

–Успокойся!–подала голос Лелька,–И текст поправит, и ошибки подчеркнет, и параграф из учебника напишет… Нель, просьба,–она показала пальцем на матерчатую сумку,–Забери домой, а Туанетта вечером заедет, у меня вечером никак, сама понимаешь…, а у нее «окно» только в пятницу.

–Не будет меня вечером, я вообще не знаю, когда дома появлюсь. Завтра индийская делегация приезжает, послезавтра начало какого–то международного турнира, а через четыре дня сессия исполкома СЭВ. Глав делегаций, помощников, советников селить, конечно, в центре будут, но и нам хватит. Одних только журналистов не меньше полутора тысяч. Приказано быть на рабочем месте, на всякий случай.

–Да…,–грустно вздохнула Панаева,–Аллах его знает, что теперь делать?

–Оставляй,–предложила Нелька,–Запру в сейф, а в пятницу Тоня заберет.

–Ей завтра надо… Ну, ты понимаешь… Да и тебе держать это в сейфе не лучший вариант…

–Не лучший,–поддакнула Нелька.

Обе на мгновение задумались, потом посмотрели в мою сторону.

–Домой забрать не могу,–откликнулась я,–Соседи стремные, мало ли что…, но могу отвезти.

–Вот, спасибо,–обрадовалась Лелька и тут же схватилась за телефон,–Алло! Здравствуйте! Власову, будьте любезны… Привет! Тут обстоятельства всякие… Нелька не может, тебе сумку Ика подвезет, только скажи куда? Сегодня… Где? Поняла,–она положила трубку и повернулась,–Метро «Свиблово», последний вагон из центра, наверх поднимешься и стой, она сама тебя найдет.

***

Я вышла на улицу и поежилась, прохладно, еще и темно, ночь мрачная, ни луны, ни звезд, а идти в конец дома, последний подъезд.

«Во, блядь…, педрила ежистый…, ща урыльник начищу…» Господи! Откуда?… А…, это от остановки…, только бы сюда не приперлись, теперь я даже радуюсь, что темно, по крайней мере, не увидят, ускоряюсь, как могу, а по спине мурашки величиной с кулак. Четвертый…, шестой…, седьмой…, восьмой… Всё.

В подъезде сумрак, из трех лампочек горит одна. Лифтом пользоваться нельзя–это обязательное условие. Останавливаюсь, собираюсь с силами и начинаю подниматься, а лезть надо на последний этаж, там живет Шура, днем она работает в винном отделе, а в неурочное время торгует на дому.

Все местные знают этот адрес, но привечает она далеко не всех, запойную алкошню и разномастных забулдыг она не обслуживает, только «солидных» клиентов, например, гости пришли, а в магазине уже не продают, или праздник был, и не хватило… Участковый про это знает, но смотрит сквозь пальцы, главное, чтобы тихо и никто не жаловался, поэтому и лифтом пользоваться нельзя, грохота много. Пропащие выпивохи сюда не суются, Колька (Шуркин сожитель) с лестницы спустит, да еще и накостыляет, чтобы репутацию не портили. В общем, все строго…, но меня она примет.

Сколько же прошло с тех пор, когда была наша первая встреча?....

В тот день, вернее вечер, мы с Ленским сбежали с вечеринки по случаю дня рождения его одноклассника, если честно, сбежала я, а его увела чуть ли ни силой.

Самое забавное, что именинника Володька видел последний раз на выпускном, а тут вдруг приглашение, когда пришли, всё встало на свои места. Компания была большая и разношерстная, хозяин, чтобы потешить свое самолюбие и показать каких высот достиг, собрал знакомых чуть ли не с детского сада, типа, смотрите и завидуйте–вот он я! Вовка всё это в момент просёк и разозлился.

Мало того, что не пропускал ни одного тоста, он еще и в перерывах успевал опроцедуриться. Реплики его становились всё громче и злее, а после того, как Ленский провозгласил тост: «За тех, кто в доле!», я поняла, что надо сматываться. С большим трудом уломала его уйти, что называется, по–английски, не прощаясь, даже приступ разыграла, желудок болит и всё такое.

Увести–то увела, но «боевой» дух из него не выветрился, всю дорогу (а ехали мы общественным транспортом, опять же моя идея, в надежде, что злость он в толпе подрастеряет) Ленский громко вещал о жлобах и приспособленцах без роду, без племени, которым только сортиры чистит, а они…

В общем, когда мы подходили к дому, его душа срочно требовала продолжения, а на пути магазин и за прилавком Шура.

Ленский, прибывая в сильнейшем подшофе, разыграл перед ней целый спектакль, раскланялся, потребовал «Мартель» и ананасов, назвал её хозяйкой винных даров и блаженных ощущений, и так далее, и так далее…

Я до сих пор помню Шуркин взгляд, внимательный с прищуром, а когда она выставила на прилавок бутылку армянского и получила за него двойную цену, то сквозь ее ресницы просочилось ещё и бабье сочувствие, и смотрела она ни на Ленского, а на меня.

Получив заветный коньяк, Вовка вспомнил про лимон, и через минуту его голос уже гремел в овощном отделе.

–Слышь, ты вот что…,–я обернулась, в глазах всё тоже бабье сочувствие,–Меня Шурой зовут, в пятом доме живу, во втором корпусе, …если там надо очень, а негде…, заходи,–я закивала, как китайский болванчик и бросилась вон из магазина…

Последний этаж…Уф!… Еле отдышалась, а в голове сцена из мультика про пса и волка: ты заходи, ежели что… Смешно… Условный сигнал, теперь надо ждать…

Минут через десять дверь заскрипела и показалась Колькина физиономия, хмурая, заспанная и без эмоций (дверь в таких случаях всегда открывает он, безопасность язви их…), ни слова не говоря, Шуркин сожитель пригласительно кивнул, потом закрыл за мной дверь и исчез.

–Привет, Ин! В кухню проходи,–это была особая честь, мало кого из «клиентов» она пускала дальше коридора, а основную публику и вовсе заставляла ждать на лестничной клетке,–Праздник или не в себе?–я опустилась на табуретку и молча кивнула,–Да–а–а… Сейчас тихий или как?

–Тихий, на завтра надо.

–Это, как водится,–Шура блеснула в темноте золотыми коронками,–А дрожишь чего, заболела?–я отрицательно завертела головой,–Понятно…, нервическое,–вспыхнул свет…, стук, стук…, дзинь,–На вот…, для здоровья,–передо мной стопка и кусок колбасы, даже не пыталась возражать, просто выпила,–Деньги–то есть?

–Мало…, но я отдам, ты же знаешь…

– Знаю… Ладно, жди,–я осталось одна, от выпитой водки по всему телу разлилось тепло, дрожь прошла, стало клонить в сон…

Разбудило меня металлическое позвякивание, бигуди, маленькие алюминиевые трубочки на резинке. Шура всегда пользовалась только такими, мягкие резиновые она презирала, считала, что они для «криворожих шалашовок»,–Вот,–на столе воцарилась бутылка темно–оранжевого цвета,–Дешево и ужописто.

Я с опаской смотрю на этикетку, там, на фоне то ли степей, то ли оврагов красуется вышка высоковольтной линии. Картинка помещена в центр желтого квадрата, вокруг неё пестрят надписи. Сверху: «ТаджикМинплодоовощхоз. ПОРТВЕЙН ГУЛОБИЙ». Снизу: «ПОРТВЕЙН НУРЕК. Розовый. Вместимость 0,7 литра. УРА–Тюбинский Винзавод», но больше всего меня интересует приписка справа: «Цена со стоимостью посуды два рубля пятьдесят копеек»…, так…, ночью двойной тариф, значит, заплатить надо пятерку, а у меня с собой только два семьдесят… Дома в заначке шесть, если завтра отдать, два рубля останется… До зарплаты неделя, хорошо хоть единый оплачен…

–Эй! Завязывай считать–то,–окликает меня Шура,–по номиналу отдаю, два пятьдесят, и не сегодня, деньги будут, вернешь.

Я благодарственно киваю, лепечу: «Спасибо, спасибо…», прячу бутылку под кофту и направляюсь в коридор, там хозяйка без малейшего шума выпускает меня на площадку.

–Спасибо, спасибо,–продолжаю бормотать я,–Всё отдам…, обязательно отдам…

А за спиной слышу,–Бросать тебе надо, девка…, бросать…

***

День выдался насыщенным. Утром Ленского еле добудилась, никак не хотел вставать, провозилась больше часа, чуть на завтрак не опоздали, на выходе из столовой встретили Гордеева, он предложил пойти в бассейн, я согласилась, а Вовка нет, сказал, будет досыпать. Встречу мы со Славкой назначили прямо в бассейне.

Собралась я быстро, купальник, расчёска, косметичка, вот только полотенце куда–то делось. Обыскала весь номер, ничего, на всякий случай вышла на балкон, так и есть… Лежит себе спокойно на той самой клумбе, где Ленский «левкои» рвал, чтобы до него добраться, пришлось обойти корпус, возвращаться обратно лишний крюк, и я повернула на дорожку, ведущую к зданиям, стоящим на отшибе.

Гордеев мне еще вчера рассказал, что это корпуса для высшего командного состава, так сказать «генеральские», у них там все свое, столовая, спортивная площадка, медицинский корпус, только бассейна нет, но это временно, простые «вояки» туда стараются не соваться, а вот «генеральские» постояльцы «в народ сходить» любят.

Пока я соображала, как сократить дорогу к бассейну, из–за поворота появилась парочка, при ближайшем рассмотрении оказалось, что это «Шутник» с какой–то девицей. Девица была небольшого ростика, полновата, с абсолютно невыразительным лицом, на такую физиономию в толпе не то, что внимания не обратишь, не заметишь, а вот держалась девица очень уверено, это было явно не просто так, и вряд ли мне стоит афишировать знакомство с ее спутником.

Я молча прошла мимо, Пашутин, впрочем, тоже…

Народу в бассейне было достаточно. Я быстренько переоделась и вышла к воде, Славки видно не было, пока крутила головой, заметила, как на меня пялиться мужик, что называется «последней молодости», внушительный живот чуть ли не от шеи, нависал громадиной над тоненькими ножками и прямо–таки вываливался из открытых молодежных плавок, довершала картину резиновая шапочка, она была розового цвета, выждав немного, мужик направился в мою сторону…, только этого не хватало, как бы его повежливее послать…, но тут появился Гордеев. Я так обрадовалась, что даже лесенкой пользоваться не стала, ухнула в воду со всей дури, а Славка следом.

Мы проплавали часа два, а на обратной дороге зашли в бар, там обнаружили Николаева, он сидел рядом с мужчиной в спортивном костюме, они пили коньяк и о чем–то разговаривали. Гордеев приветственно махнул рукой, «спортсмен» ответил, а вот Пашка даже глазом не повел.

–Никола в своем репертуаре,–усмехнулся Славка.

–Ты, о чем?

–Знаешь, с кем он сидит? Это начальник нашего подразделения, полковник Буранцев. Бог с ними… Кофе, коньяк, мороженое?

–Мороженное.

–Сейчас принесу,–и направился к бару, а я украдкой взглянула на Николаева, тот сопровождал Славку таким взглядом, что меня даже мороз по коже пробрал.

Ленский проснулся только к обеду. Я успела принять душ, отдохнуть, обменяться впечатлениями с соседями и даже сбегать в библиотеку, взять парочку журналов.

Во второй половине дня на территории образовался аншлаг, видимо, все кто, до поры до времени, отсыпался или поправлял здоровье, высыпали на свежий воздух, кто–то играл в пинг–понг, кто–то в волейбол, а мы с Вовкой решили выйти за территорию.

Пансионат располагался в центре лесного массива, березки, клены, осины, ольха, на первый взгляд лес был дикий, но стоило приглядеться, как сразу ощущалось влияние человека, и узкая дорожка, посыпанная мелким гравием, не просто так петляла между деревьев, и скамейка не сама пряталась за кустами жимолости, и каменная пирамидка, из которой вытекала родниковая вода, не случайно приняла такую форму…

–Как поплавали?–голос у Ленского был сухой и скрипучий.

–Отлично! А ты чего хрипишь? Простудился?–поинтересовалась я.