Страна сумасшедших попугаев

–Нет.

–Жила была в Могилеве девочка, умная, талантливая. Вела себя хорошо, на скрипке играла, после школы в музыкальное училище поступила. Все кругом нарадоваться не могли, ну, прямо–таки Белоснежка, вот на последнем курсе Белоснежка влюбилась. Избранник ее был красивый, умный, образованный, местный прынц. Вот только не знала бедная девочка, что прынц из семьи Змея Горыныча.

–Это как?

–Отец у него главным кгбешником в Могилеве был, ему такая невестка на болт была не нужна, еврейка, наполовину сирота, отец всего лишь инженер на местной фабрике, а сынок, собственно, на ней жениться и не собирался. Это у Лельки была любовь, а у него так…, развлечение. Ну, бывает, как говорится, объяснились, прослезились и привет, только парень оказался не только дерьмо, но еще и трус. Сам ничего делать не захотел, попросил папеньку проблему решить, тот и решил, как умел… Лельке подкинули наркотики, а еще до кучи обвинили в воровстве и аморальном поведении, чтобы наверняка. Все бы очень плохо закончилось, если бы не друг отца. Они дружили с детства, партизанили вместе и Лельку он хорошо знал. Друг тогда уже в Минске жил и был, на минуточку, членом ЦК компартии Белоруссии. Он вмешался, Лельку оставили в покое, дали сдать выпускные экзамены, извинились, но настоятельно рекомендовали покинуть город.

–Вот почему…

–Это еще не конец истории. Она когда сюда приехала, нашла работу в Коммунарке, в школе пение преподавать, Коммунарка совхоз богатый у них в клубе много чего было, в том числе и ансамбль. Лельку туда с руками оторвали, а ребята не только на совхозных посиделках играли, но еще всю округу обслуживали, санатории, пансионаты. Совхозному начальству занесут, сколько надо и все довольны. Лелька успехом пользовалась бешенным, на нее даже специально приезжали, а потом кто–то из ребят, ей сказал, что в ресторан «Сказка» солистка требуется. Она поехала, спела, ее тут же взяли, это уже и уровень другой, и деньги, и возможности. Вот там–то ее Корецкий и нашел.

–Специально?

–Нет, конечно. Пришел в ресторан, увидел красивую бабу, поет шикарно, всем нравиться, деньги вокруг нее крутятся, узнал, кто такая, потом пробил через соответствующие органы…

–Через дядьку, что ли?

–Зачем? Он же вырос в этой среде, у него и свои связи имеются.

–А потом?

–Потом… Суп с котом!… Сначала как обычно, тили–тили, трали–вали… Ну, Лелька ухаживания принимала, ее понять можно, мужик он с виду шикарный. Пару месяцев покрутился рядом, выяснил, как живет, чем занимается, а потом намекнул, что может сильно осложнить ей жизнь и теперь деньги тянет, он же игрок заядлый.

–Лелька его долги оплачивает?

–Ну, честно говоря, он и свои мани, не экономит, только проигрывает много и часто, при таких запросах никакой офицерской зарплаты не хватит, а к родственникам он не пойдет, поэтому Лелька и пашет, как говориться, на себя и на того парня… Просто так, от Юрки не отделаешься, человек нужен весомее Корецкого.

–А может она его любит?

–Ой, не могу!!! Держите меня семеро!–Антонина даже вскочила,–Странный вы, девки, народ! Вам обязательно прынца на белом коне подавай!

–А тебе нет?

–Мне прынц на фиг не нужон! Я лучше коня возьму, надежнее и выгоднее.

…Дзи–и–и…, дзи–и–и…, откуда–то из глубины квартиры… Антонина развернулась и вышла. Я проводила ее взглядом и заглянула внутрь чайника, он был почти полон, но вода уже остыла, надо подогреть.

Пока шла из комнаты в кухню слышала, как Туанетта говорит кому–то по телефону,–…Завтра с утра заезжай, часиков в шесть, полседьмого… Да, все как договаривались… Деньги когда?… Поняла… Подругу мою заберешь, подбросишь, куда она скажет. Червонец сбавлю…

***

Сеанс закончился, наши места в середине ряда, спокойно ждем, пока рассосется публика, и можно будет без проблем двинуться на выход.

–В целом так себе фильмец,–Вовка зевает и потягивается,–Хотя прикольные сценки есть.

–Что ты имеешь ввиду?–интересуюсь я.

–Ну, танец папуасов…, и еще, когда Муравьева на роликах…

Инициатором культурной программы, как всегда, была я. Билеты купила еще неделю назад, специально слиняла с работы и поперлась аж на Ломоносовский, в «Прогресс». Страсть, как неудобно, либо от «Университета» пешком (а расстояние приличное), либо от «Октябрьской» на трамвае.

Вовка, по–моему, большую часть фильма проспал, а мне фильм понравился… Наконец, большая часть публики рассредоточилась.

–Пошли,–Ленский поднимается и идет вдоль кресел, в конце ряда он неожиданно поворачивает, но не к двери, которая из зрительного зала на улицу, а к той, которая в фойе кинотеатра,–Ну–ка, встань вот так,–он разворачивает меня и прижимает к стене, потом становиться рядом и натягивает на нас портьеру, которая прикрывает входную дверь,–Теперь ждем,–я пытаюсь возражать, но Вовка прижимает палец к губам и мне приходиться смириться. Минута, две, три… Вдруг ткань, дергается, пылит, укрывает нас все плотнее и плотнее (я, чтобы не расчихаться, зажимаю себе рот), раздается дверной скрип и голос билетерши: «Пожалуйста, товарищи!». Мы стоим еще какое–то время, потом Вовка осторожно выглядывает наружу,–Все. Можно выходить,– вылезаем из убежища и быстренько переходим в фойе,–Пиво будешь?

Я киваю, и мы направляемся в буфет, но нас окликает бдительная билетерша,–Молодые люди, вы куда?! Сейчас сеанс начнется!

–А мы уже все видели,–откликается Ленский и машет у нее перед носом использованными билетами, тетечка с подозрением смотрит на голубые корешки, потом разворачивается и уходит,–При исполнении,–смеется он.

В буфете я усаживаюсь за столик, Вовка, отдает мне свой дипломат и отправляется за пивом, минут через пять возвращается, в руках две бутылки «Жигулевского» и бутерброды с осетриной.

–Дипломат, дай!–он открывает чемодан, достает оттуда книгу, журнал и кошелек. Кошелек сует в карман и идет обратно к буфету, от нечего делать я беру в руки книгу: «Бортовые спецвычислители…».

–Это Гордееву,–сообщает вернувшийся Ленский,–Давно ему обещал, да все никак, вот сегодня обещание и выполним.

–Каким образом? Он, что сюда придет?

–Нет. Мы к нему пойдем.

–Серьезно? А, где он живет?

–На «Ждановской» квартиру снимает.

–С ума сошел,–возмущаюсь я,–это же два часа езды, а сейчас почти восемь вечера!

–Не–е–е, не туда,–упокоил Вовка,–Он сегодня здесь, на «Строителей», в красных домах, родственники в отпуске, а Славка за матушкиными цветочками ухаживает.

Если бы это был не Гордеев, я бы точно забастовку устроила.

Добрались быстро, оказывается, от кинотеатра до нужного адреса пятнадцать минут ходу, если дворами.

Мы еще и позвонить не успели, а Гордеев уже дверь открыл,–Привет! Проходите. Сейчас чай поставлю, у меня по этому поводу и тортик есть.

–Тортик это замечательно,–подхватил Ленский,–но я сначала в «заведение»,– и исчез.

–Пиво?–поинтересовался Славка.

–Пиво,–подтвердила я,–А, ты, что нас ждал?

–Так Вовка еще вчера позвонил и сказал во сколько придете.

–А–а… Ну, да…,–теперь понятно, почему от так легко на кино согласился,–и какой тортик?

–Твой любимый «Ленинградский».

Понятия не имею, когда я ему это говорила…

Гордеев отправил меня в комнату, а сам исчез в кухне, там к нему присоединился Ленский. Пока они о чем–то спорили и звенели посудой, я приглядывалась к обстановке. Посидела на диване, выглянула в окно, а потом увидела на журнальном столике альбом, Рембрандт, шикарное издание, я обрадовалась и стала с интересом перелистывать глянцевые страницы, и вдруг в самом конце обнаружила фотографию.

С черно–белого глянца, размером А4, на меня хитро взирал огромный пушистый котяра, уши торчком, глаза прищурены, а изо рта презрительно высунут кончик языка.

–Это Мишка, бабушкин любимец,–оборачиваюсь, Славка, в кухонном фартуке и с полотенцем через плечо.

–А, где сейчас этот красавец?

–Нет уже давно, хотя прожил он почти восемнадцать лет, по кошачьим меркам это лет девяносто, а то и больше.

–Ты снимал?

–Ага. Мне в пятом классе фотоаппарат подарили, вот я и увлекался. Пошли чай пить.

На кухне Ленский, если судить по количеству оставшегося тортика, доедал, как минимум, второй кусок–Ну–ка,–Славка решительно отодвинул располовиненую коробку,–Оставь, даме.

–А вы бы шушукались дольше, я бы успел и остальное съесть,– усмехнулся Ленский,–Слав, мне Никола говорил, тебе квартиру должны дать?

–Он лучше знает, как–никак босс.

–Начальство, похоже, боится, что ты лыжи смажешь.

–А я начальству вопросы не задавал,–отрезал Гордеев,–Скажи лучше, когда тебе книгу надо вернуть?

…Просидели мы около часа. Я наслаждалась тортиком, тем более что, больше на него никто не посягал, а мужики говорили про какого–то Сапегина.

Перед тем, как закрыть дверь, Славка сунул мне в руку небольшой, упакованный в газету, сверток,–Держи. Подарок.

Как–то так получилось, что распаковала я его только через неделю, поначалу даже не могла вспомнить, что это такое, но когда увидела хитрую котячью морду, страшно обрадовалась, осторожно разгладила снимок утюгом и прикрепила к обоям портновскими булавками, прямо над диваном.

***

Так… «Шоколадницу» прошли, слава богу, не заметил…, теперь по «зебре», потом еще раз по «зебре»…., а там метро…. Час пик, народу полно, но на такси денег нет…, их вообще у меня нет…, ни рубля… Да, и такси тоже нет…, идем мимо остановки, к ней подкатывает набитый под завязку автобус, а народ в него все равно лезет, лезет… Ленский останавливается, прищуривается (плохой знак)…, машет дипломатом, и орет на всю улицу: «Бараны!!!! Куда, вы, прете?… Бараны!!!!»… Хорошо, что людям не до него, а то бы наваляли за милу душу. «Володя, Володя, пошли…, оставь их в покое…,– буквально волоку я его за собой,–…Оставь их в покое…», еще немного и метро…, но Ленский вырывается и резко поворачивает на Крымский Вал, идет мимо внушительного восьмиэтажного здания, поворачивает еще раз…

Высокие стеклянные двери, над ними фигурный навес и надпись: сверху «Гостиница «Варшава», внизу «Ресторан «Варшава».

Вовка, толкает кулаком дверь, швейцар даже среагировать не успевает и внутрь… Он прет, как танк, я еле за ним поспеваю. Сразу к лифту, деловито отодвигает какого–то мужика и тычет в восьмой этаж, когда дверь открывается, я понимаю, почему восьмой… Ресторан.

Помещение почти пустое, неудивительно, оно же только для постояльцев гостиницы, но это я потом узнала, и, если бы нас в тот день задержали…, а тогда у меня в голове крутилось только одно: уходить, уходить, уходить…, но Ленский и не думает уходить, он плюхается за ближайший столик, дипломат ставит себе на колени,–Ну? И, где этот халдей?

Господи, как я устала…,–Тише, ты в общественном месте…

Вовка зыркает на меня глазами, но молчит. Официант появляется ниоткуда, похоже, выростает из–под земли.

–Вот, что, любезный,–Ленский щелкает замками дипломата, достает оттуда пятерку и протягивает официанту,–рюмку коньяку.

Тот смотрит на него сверху вниз, ни слова, ни говоря, берет пятерку, приносит коньяк и исчезает.

Ленский смотрит ему вслед и презрительно хмыкает,–Халдей!–потом закрывает дипломат (мог, кстати, не закрывать, там все равно больше ничего нет) и принимается потягивать коньяк…

Я смотрю, как уменьшается содержимое в его бокале, и думаю, думаю, думаю…, не дай бог, еще закажет… А глаза, как в лихорадке, с предмета на предмет, со столика, на столик…, и вдруг…

Буквально рядом, два мужика собрались уходить, расплатились, встали и направились к лифту… Они ушли, а на столе осталась недопитая бутылка, и заполнена она была больше, чем наполовину. Вокруг никого, а она стоит… и выход из ресторана рядом…

Я украдкой смотрю на Вовку, тот как раз допил коньяк, глаза у него стали масляными и подобрели…

–Пошли отсюда,–Ленский сделал вид, что не услышал,–Пошли отсюда!!!–рявкаю я с ледяной злостью,–Быстро встал, и за мной!

Не дожидаясь, пока он выполнит приказ, вскакиваю и иду к выходу, а когда прохожу рядом с заветной бутылкой, дрожащей рукой сую ее под пальто…

И только на улице, на приличном расстоянии от ресторана, «трофей» перемещается ко мне в сумку…

Уже дома, когда Ленский угомонился и, наконец, уснул, я достаю заветную бутылку: «SOPLICA produce of Poland 40gr 0,5L» и наискось через всю этикетку красный штамп: «ресторан ВАРШАВА ВИНО ВОДЫ».

Пригодиться…

***

–Ты, первый раз здесь?–шепчет мне на ухо Миронова. Я молча киваю,–А я уже раза четыре была,–в ее голосе явно слышаться горделивые нотки.... и радостные.

Это понятно. Мы сидим в ресторане «Сказка», в том самом, где работает Лелька. Сидим не просто так, отмечаем очередную «звездочку» Пашутина. Ленке есть чему радоваться, все «наши» мужики капитанские погоны носят (кроме Ланина, но это не в счет, Олег майора за Афган получил), а ее Лешенька недавно подполковника примерил. Вот, что значит правильно жениться! Насчет «недавно», не совсем так, звание он получил еще месяца полтора назад, и некоторые из присутствующих отмечают это событие кто по второму, а кто и по третьему разу.

Накануне Туанетта мне все подробно объяснила, первый банкет был для «особого народа», еще бы, на нем же Лешкин тесть присутствовал, замминистра обороны, из «наших» были Разин, Корецкий, Булкин, не знаю, приглашал ли Шутник Ленского, но его там точно не было, про второй раз не в курсе, не спрашивала, и вот теперь, собрались уже в третий.

Компания свойская, неофициальная, все друг друга знают. Ресторан модный, кухня великолепная, Миронова счастлива, не так часто она может себя «хозяйкой» почувствовать, наверное, поэтому Ленка периодически вскакивает, о чем–то шепчется с официантами, потом довольная возвращается обратно.

Нам с Антониной повезло, мы сидим рядом, а вот Нелька, напротив, рядом с Разиным, тот по–хозяйски облапил ее за плечи, но беседу ведет не с ней, а с Борисовым. Нелька нехотя ковыряется в тарелке, потом смотрит в нашу сторону и морщит нос, мы машем ей в ответ, мол, держись, подруга, кто–то из мужиков произносит тост, даже не прислушиваемся, а смысл? Все равно об одном и том же. Сначала чокаемся друг с другом, потом тянемся к сидящей рядом Мироновой, а Бочаровой достаются воздушные поцелуи. Нелька смеется и тоже посылает поцелуй.

На эстраду выходят музыканты, небольшая пауза, потом верхний свет гаснет (остаются только огни рампы да небольшие светильники на столах). Ансамбль начинает что–то тихо наигрывать, и откуда–то сбоку появляется солистка…

Она медленно пересекает сцену из конца в конец, присаживается на высокий стул рядом с роялем и опускает голову… Черное платье блестит и переливается загадочным серебряным блеском, а длинные изумрудные сережки почти лежат на плечах…

Я знаю, что это Лелька, но она настолько непохожа на себя обычную, что невольно начинаю воспринимать ее, как незнакомку.

…Левая рука прикрывает лицо, а правая вместе с микрофоном безжизненно лежит на коленях…

А музыка постепенно набирает силу, вот, вот… сейчас…

…Лелька медленно поднимает голову и подносит микрофон к губам…– Четвертые сутки пылают станицы, потеет дождями донская земля…,–ее бархатный голос, словно нехотя, заполняет зал,–…Не падайте духом, поручик Голицын, корнет Оболенский, налейте вина…,–откуда–то сзади раздается приглушенное «Браво!», но тут же обрывается,–…Мелькают Арбатом знакомые лица, с аллеи цыганки…,–голос постепенно набирает силу, и уже не обволакивает слушателей, а берет их в плен,–…Подайте бокалы, поручик Голицын, корнет Оболенский налейте вина…,–Лелька медленно поднимается со стула и выходит на авансцену,–…Над Доном угрюмым идем эскадроном, на бой вдохновляет Россия–страна…,–подносит руку к прическе, едва заметное движение, и густые черные кудри летят водопадом, а потом, словно приказ, мощно, на выдохе…,–…Раздайте патроны, поручик Голицын, корнет Оболенский, надеть ордена!…,–рука с микрофоном резко падает вниз, следом опускается лицо и волосы, как вуаль, укрывают его от посторонних… Музыканты повторяют рефрен снова и снова…, наконец, Лелька поднимает голову и смотрит в зал…,–…Ах, русское солнце, великое солнце, корабль «Император» застыл, как стрела…,–в голосе боль, страх, горечь….,–…Поручик Голицын, а, может, вернемся?…–почти кричит Лелька…,–….Зачем нам, поручик, чужая земля?…–и я вижу, как по щекам у нее текут слезы…

–Браво!!! Браво!!!!–взрывается публика,–Бис!!!…

И я вместе со всеми кричу–Браво!! Бис!!!–в восторге толкаю Туанетту под ребра, она меня…, смотрю, как хлопает Нелька, и вдруг натыкаюсь на Корецкого…

Юрка, словно пьяный купчик из фильма, лениво развалился на стуле и внимательно наблюдает за публикой. Выражение лица у него до противности самодовольное и презрительное, такое бывает у хозяина, когда его кобыла в забеге приходит первой…

***

«….Ключ этот бьет из расселины берега…..»,–медленно диктую я,–«…превратившийся мало–помалу в небольшой, но глубокий овраг…»,–слова произношу четко и ясно, отделяя друг от друга небольшими паузами,–«…и в двадцати шагах оттуда с веселым и болтливым шумом впадает в реку»… Достаточно. Проверяй,–закрываю книгу (один из томов Тургенева, я их брату так и не отдала) и смотрю, как Нелька, беззвучно шевеля губами, внимательно вычитывает текст.

У нас урок русского языка, вернее диктант. Вчера я привезла Нельке «обработанный» отчет, в оригинале он составлял около страницы, после правки на треть больше, следующий предполагался только недели через три, а получать полсотни в месяц за час работы было как–то неловко, и я предложила Нельке помочь с «русским письменным».

–Все,–Нелька поднимает голову,–Подарита… Готово,–и робко придвигает листок ко мне,–Ты смотри, а я пока кофе сварю. Гярай?–я согласно киваю и улыбаюсь, опять эта неуловимая прибалтийская мягкость и тягучая интонация, естественно, мы же у нее на кухне, а не…

Пока я проверяю диктант, Нелька священнодействует и уже через пару минут в помещении пахнет кофе, мускатом, корицей и еще чем–то…

–Ну, как?–интересуется хозяйка.

–Неплохо… Слово «ключ» пишется без мягкого знака…, «мало–помалу» не слитно, а через черточку…, «мало–помалу»–это постепенно… Да, я тебе кое–что принесла,–лезу в сумку и достаю орфографический словарь,–Дарю…, теперь… Слово «видимо» с обеих сторон в запятых, уточнение… «Охотиться» в данном случае пишется с мягким знаком. Отвечает на вопрос «что делать?».

Нелька удрученно вздыхает,–Мне никогда этого не запомнить.

–Глупости! Говорить же правильно научилась, не думаю, что в гостинице кто–то знает, откуда ты…, ну, кроме «специальных» людей,–Нелька хитро улыбается и подмигивает,–Я тут с одной знакомой договорилась, у нее сын школу закончил, так она обещала мне учебники по русскому отдать, полный комплект с пятого по девятый.

–Тетя Неля, можно водички?–на пороге стоит заспанная девчушка в ночной рубашечке, в руках у нее потрепанный плюшевый медвежонок.

–Сейчас, сейчас, Лизанька,–Нелька наливает воду в стакан и подает девочке,–Хорошо поспала, долго. Я уже будить тебя хотела,–она гладит малышку по кудрявой головке,–Умывайся, одевайся и ужинать будем,–девчушка кивает и уходит, а Нелька грустно смотрит ей вслед,–Клаву в больницу положили, не в первый раз… Взяла к себе…

–А родственники?

–Нету. Может дальние какие–то, а близких нет,–она достает из холодильника пару кастрюлек, масло и еще что–то,–Ты, когда–нибудь наши литовские цеппелины пробовала?

–Никогда.

–Сейчас попробуешь…, их надо сразу есть, а разогретые уже не то. Я вчера готовила, когда Викторас был.

–Кто был?

–Разин… Он их любит,–Нелька усмехнулась и добавила,–Раньше часто готовила, а теперь так…

Мне показалось или в ее голосе действительно сквозило облегчение?–А, где ты с ним познакомилась?

–В Паланге. Я в пансионате работала, а он там отдыхал,–Нелька вздохнула,–Ухаживал красиво… Цветы дарил, подарки… Я влюбилась,–она безнадежно машет рукой, мол, дурочка молоденькая, что поделаешь?–Он в первый год два раза приезжал, во второй несколько раз, а на третий я уже в Москву уехала,–на плите что–то зашипело, несколько минут она возилась с едой, потом повернулась,–Давно это было. Теперь не так… У него другие есть… Сянас малье…, как это… русский,–она морщит лоб и произносит, отчетливо выговаривая каждый слог,–Ста–ро–ва–та… Мы теперь больше дружим… Сексас редко…, иногда…

–А ты точно знаешь, что другие есть? Видела?

–Нет, что ты, что ты…,–машет она руками,–Витя такого не позволит, он… тяйгямос…положительный…

Я уже понимала, раз Нелька все больше и больше переходит на литовский, разговор пора заканчивать. Может тема для нее уже и не болезненная, но радости она ей точно не доставляет,–Ну, и хорошо. Где там твои цеппелины?

–Сейчас, сейчас,–засуетилась хозяйка,–Лиза, ужинать!

Огромная картофельная котлета с мясной начинкой мне очень понравилась. Единственный недостаток–сытная. Нелька положила на тарелку две штуки, а я с одной еле справилась,–Ох, до чего же вкусно!

–Еще хочешь?

–Да, что ты, я это–то доесть не могу. Можно мне чайку, а то кофе уже поздновато.

Нелька молча соглашается, заваривает чай и ставит на стол блюдо с фигурными штучками коричневатого цвета,–Медовые пряники, мы сегодня с Лизой пекли. Да?–накланяется она к девчушке, а та, засовывая в рот третий подряд пряник, радостно трясет кудряшками,–Кудикис…,–улыбается Нелька.

Пряники мне понравились, очень необычные с оригинальным вкусом,–Тоже национальное блюдо?

–Да. Меня готовить с десяти лет учили. У нас в семье так принято.

–А ты не думала вернуться?

–Куда? На хутор, где мать моя со старшей сестрой живут? Сестра вдова, замуж рано вышла и овдовела рано, в школе почти не училась, пока дочерей растила, жила на соседнем хуторе, а там родители мужа и еще семья… этого…, как это у вас…, не знаю…, брата отца мужа. Потом дочки замуж вышли, Рута домой вернулась, отец тогда уже умер… У меня еще две сестры есть и брат, все старше меня. Ближе всех к матери брат, он в колхозе работает. Тадас, человек добрый, помогает им постоянно, а в колхозе у него дом, жена, детей четверо. Вторая сестра Вайва в Моседисе, я у нее жила, когда в школе училась. В понедельник приеду, в конце недели назад, и тогда это неудобно было, а теперь у нее младший сын женился и с ними живет, есть еще Мирдза, она в Клайпеде, оба с мужем в порту работают, детей, правда, нет, но квартирка маленькая, однокомнатная. Я даже когда в техникум поступила, у них никогда не ночевала, всегда только в общежитии, места совсем нет. Куда возвращаться? Потом…,–она замялась…,–все же знают, как я уехала…

–Ты с ними видишься?

–Нет. Деньги посылаю… В основном маме с Рутой…, ну, и другим тоже…, еще подарки разные…

–Берут?

–Беру–у–ут,–как–то совсем по особенному произнесла Нелька.

–Ну и ладно. Моя бабушка всегда говорила, живи, как получается, но по совести, а остальное дело не твое.

***

Пусти, пусти…,–я отчаянно пытаюсь спихнуть мужика на пол… Мне тяжело, он придавил меня, как бетонная плита, его руки деловито шуруют у меня под юбкой,–Пусти!,–хриплю я,–Ты мне колготы порвешь…,–а он с остервенением стягивает с меня трусы и с силой вонзает колено между ляжек,–А–а–а!…,–сдавлено взвизгиваю…, никакой реакции, ноги мои распихиваются в разные стороны и внутрь вламывается здоровый твердый штырь… Почему я не ору?… В десяти метрах на кушетке дрыхнет Ленский, он смачно храпит и распространяет запах недельного перегара… В десяти метрах… А тут… Мужик издает довольный смешок и его обезумевший орган начинает методично меня потрошить, туда–сюда, туда–сюда…, с каждым разом всё глубже и глубже… До горла, что ли, хочет достать?… Я уже не дергаюсь, а тем более не ору, а могла бы, рот–то он мне не закрывал, он вообще до лица не дотрагивался!… Я пришла в спальню за Вовкой, а он следом… Не прятался… Резко изменил траекторию моего тела и оно оказалась не у кушетки, а на кровати… Туда–сюда, туда–сюда… Надо же, работает со знанием дела, никаких болевых ощущений…, даже…, не то чтобы приятно…, во всяком случае, не особо противно…, туда–сюда, туда–сюда…,

«А–а–а…, У–у–ух!!!…»,–всё…, тихо…, и тело сваливается на кровать, как мешок картошки…, опять тихо…, через пару минут чувствую, как он чем–то мягким вытирает меня внизу, промежность, ляжки, колени…, и аккуратно закрывает одеялом… Заботливый…

Открываю глаза, опасливо поворачиваю голову. Он рядом…, может и не спит, но сопит размеренно.… Чувств никаких… Совсем… Бревно и бревно… Смотрю на потолок…, пятно…, интересно от чего это? Соседи, что ли, залили?… Соседи…, соседи…, соседи…. Мои веки медленно закрываются и…

***

Черт, возьми! Этого мне только не хватало! Ключ в замке не поворачивается! Я нажимаю еще раз и ещё… Ну, и что теперь делать? Сначала в лифте чуть не застряла, теперь вот это. Уже половина одиннадцатого, нормальные люди спать готовятся, а я только с работы прусь.

С утра Рачков вспомнил, что во вторник надо сдавать отчет, сегодня пятница, а материал не готов, и главное, ведь сам, сволочь, виноват, каждый из нас свою часть написал, что называется, в установленные сроки, ему только и оставалось проверить, и скомпоновать. Так нет же! Даже не притрагивался!! Сначала этот козел минут сорок орал, потом заявил, что ему надо срочно в филиал, велел выкручиваться самим, и исчез. А его «заместерия» Шмелева вообще не имеет привычку по пятницам на работу приходить, в общем, в авральном порядке я, Крупина и Кусакин–младший приводили материал в порядок. Первым сдался Колька, я, говорит, все проверил, а лоск наводить не моё. Прав, какой с мужика толк в бумажном деле? Остались мы с Крупиной, на машинке стучали по очереди, пока одна печатает, другая готовые листы вычитывает, часам к семи сделали большую часть и тут Танька начала гундеть, что устала, что поздно уже, что ее муж дома ждет. Я продержалась полчаса, потом плюнула и велела ей сматываться, с условием, что она в понедельник придет как можно раньше и проверит все, что я без нее наворотила, а потом, кровь из носа, договорится в типографии, чтобы наш отчет в понедельник же и переплели. Танька тут же на все согласилась и исчезла довольная. Ну, еще бы ей не радоваться, живет она на соседней улице, до работы минут пятнадцать медленным шагом, а в нашей типографии у нее мать работает, как раз в переплетном цеху…