Башня Мудреца

Мобиль, дергаясь по камням, приближался к усадьбе, не предвещая ничего хорошего. Максимус уже предполагал, что едут искатели беглого раба, но, не подавая виду, продолжал сидеть в кресле. Его непоколебимый вид пошатнулся только тогда, когда он разглядел человека, вышедшего из мобиля и уверенно шагающего к его входной двери. Это был Виктор фон Райхтенберг – его извечный противник во всем, что только можно представить.

Виктор также служил в армии империи, но имел куда более низкий ранг и должность. Рост у него был практически такой же, как и у Максимуса, он имел белые, присущие знати, волосы и очень худощавое телосложение. Больше всего в нем выделялись уши, которые были необыкновенно вытянуты на конце, словно он был жертвой соития человека и мифических эльфов из легенд. Одетый в стандартную синюю военную форму, он широкими шагами приближался к дому, выражая всем своим внешним видом недовольство.

Бух… Бух… Бух… – раздался громкий стук в дверь. Аристократической вальяжностью тут даже не пахло. Все указывало на его раздраженность или же на отсутствие должного воспитания. Хотя сила эфира в Викторе была на достаточно среднем уровне, для семьи Райхтенберг это было недостаточно. Все члены его семьи обладали поистине высокой способностью взаимодействовать с эфиром, а Виктор оказался белой вороной, или, как любили называть его в семье, «ничтожным выродком». Это исходило не только от всей семьи, но и даже, по приказу родителей, от всей прислуги, работающей в поместье. К нему относились «снисходительно» и позволяли жить с слугами, но в возрасте 14 лет тут же отдали в академию фехтовальщиков.

– Ааааааа, дорогой Виктор, какая неожиданная встреча! – ответил Максимус, открывая дверь. – Чем могу быть обязан столь неожиданному визиту?

– Я вовсе не за любезностями сюда пожаловал, Максимус, – грубо ответил он. – Я тут исключительно по делу.

– Хм. И какое же дело у тебя ко мне?

– У меня сбежал раб. Проворный мальчишка, которого не удается приучить даже плетью. Его видели, как он под покровом ночи поднимался в сторону твоего дома и… кажется, я его уже нашел…

Сказал он это, заглядывая за плечи Максимуса. Вдалеке по коридору из ванной комнаты в этот момент вышел Антон и с ненавистью смотрел на Виктора. Казалось, будь у него под рукой кинжал, он бы накинулся на него и убил на месте, но против опытного воина с эфиром у мальчишки не было и шанса.

– Скажи мне, многоуважаемый майор, с какой целью вы укрываете у себя моего беглого раба?

– Укрываю? Умерь пыл, Виктор. За подобные необдуманные обвинения в адрес старшего по званию можно проститься не только с карьерой, но и с жизнью, – Максимус закрыл собой обзор Виктору, давая понять, что не пропустит его в дом. – Этот молодой человек был напрочь промокший от проливного дождя и попросил у меня кров над головой, а я, как подобает истинному аристократу, не мог отказать нуждающемуся в подобной просьбе.

– Перестань играть в эти игры, Максимус, – закричал Виктор, сжав руку в кулак. В этот момент у него начали дергаться не только руки, но и глаз, указывая на его раздраженность. – Этот беглый раб – МОЯ собственность. И я могу это доказать по его идентификатору на браслете!

– Сколько ты хочешь за него?

– Что? – удивленно спросил Виктор, словно этот вопрос поверг его в ступор своей внезапностью.

– Сколько грэн ты хочешь за этого, как ты назвал, «беглого раба»? Я заплачу тебе прямо здесь. Назови цену.

Предложение Максимуса звучало вполне серьезно, о чем свидетельствовало его безэмоциональное лицо. Это, в свою очередь, вызвало у Виктора замешательство, от чего он кратковременно потерял дар речи.

– Что скажешь, Виктор? Продашь мне этого раба, раз он такой невыносимый?

– С каких пор поборник империи без рабов решил обзавестись одним из них?

– Просто назови свою цену.

– Сто тысяч грэн.

– Идет! – не раздумывая сказал Максимус.

– Что? – в удивлении прошептал Виктор. – Это целое состояние.

– Так мы договорились?!

– Неееееет… Постой. Зачем они тебе? Он говорит на непонятном языке, все время пытается сбежать, не поддается воспитанию. Что в нем такого важного, что ты готов выложить такую сумму?

– Это не твое дело. Ты назвал цену, я согласился! Договор между нами, как джентльменами, заключен, и ты обязан подчиниться.

Удивление сковало Виктора, не давая ему даже двинуться с места. «Чтобы заработать такую сумму денег, нужно как минимум 5 лет служить в чине майора и не тратить ни копейки. За эту же сумму он может купить 50 рабов и организовать свое производство. Так зачем хваленому офицеру подобный экземпляр? Нет, тут есть какой-то подвох. И раз он так ему нужен, я извлеку всю выгоду из этой ситуации, какую только смогу», – так решил Виктор.

– Раз тебе так нужен этот раб, то я пойду на сделку, – сказал он. – Цена установлена в сумму, которую ты озвучил. Но это еще не все.

– Что ты еще хочешь?

– Мы устроим дуэль аристократов!

– Ты, видимо, сошел с ума? Она подразумевает, что победитель заберет все имущество у проигравшего!

– Ты заплатишь мне указанную сумму, если вдруг я проиграю тебе. А в случае, когда ты проиграешь, я заберу все твое имущество, но отдам тебе этого парнишку. Так что выбирай, Максимус, насколько он нужен тебе!

Положение Виктора в обществе было очень плачевным. Он хватался за все возможности заработать, но каждый раз проигрывал с потрохами. Неудачные вложения то тут, то там приводили к его постоянному банкротству, а сумма долгов превышала восьбесят тысяч грэн. Эта сделка была для него беспроигрышным вариантом, можно даже сказать, небесным спасением, чтобы рассчитаться с долгами независимо от исхода дуэли.

Впервые с начала разговора лицо Максимуса изменилось, он колебался с ответом. Повернув голову за спину, он увидел Антона, который не двигался и смотрел на происходящее. Правая его нога была оттянута назад, словно символизируя готовность бежать к заднему ходу, как только Максимус не согласится на условия Виктора. В голове продолжали звучать слова из сна: «Любой ценой». Он развернулся к Виктору и, со всем официозом знати, вытянувшись смирно, ответил:

– Виктор фон Райхтенберг, я, Максимус фон Шварцвингель, принимаю от вас дуэль аристократов по выше предложенным требованиям. Дуэль состоится согласно традициям в первый день холодных туманов, на дуэльной площади на рассвете. До этого момента мы более не будем видеться и обсуждать условия. А мальчишка останется у меня как гарантия, что вы не откажетесь и не предпримете против него каких-либо действий.

– Я принимаю данные вами условия, – сказал Виктор с ухмылкой и, отсалютовав как полагается старшему по чину, развернулся в сторону своего мобиля. Полностью удовлетворив свое эго, он даже не посмотрел в сторону Максимуса, завел транспортное средство и уехал прочь от усадьбы.

Максимус развернулся к все еще стоявшему в коридоре Антону и вопросительно на него посмотрел. Экономка, которая также все слышала и видела, вопросительно смотрела на хозяина.

– Я надеюсь, у вас, господин, есть веские причины идти на такую глупость? – спросила она, вытирая руки о фартук.

– Я тоже на это надеюсь, Клаузия. А теперь подай нам завтрак и принеси мой бурбон. У меня будет очень долгий разговор с моим гостем. И как мне подсказывает мое чутье, многое из него мне не понравится.

Сказав это, Максимус направился в гостевую комнату и уселся в кресло. Антон, не решаясь бежать или остаться, продолжал стоять на своем месте. Через несколько секунд он все же подошел к гостевой, но не решался войти.

– Да зайди уже в комнату и не мешайся под ногами, – сказала экономка, отталкивая его плечом, чтобы протиснуться с едой. Манеры общения ей всегда не хватало. Она говорила в лицо все, что думала, невзирая на статус человека в обществе. Из-за этого ей было трудно вживаться в разных домах. Исключением стал Максимус, которому порой были необходимы ее нравоучения и ругань. Они давали ему стимул быть лучшим в своих делах, ведь от всех в окружении он слышал только подхалимство ради благосклонности его рода.

Следящие за проходящей едой глаза Антона и предательское урчание живота заставили его выглядеть смущенным, и он наконец зашел в гостиную. Через долю секунды он уже сидел за столом, откровенно пуская слюни на расположенные на столе блюда, но не рискуя к ним прикоснуться. На это обратил внимание и сам Максимус. Указав рукой на одно из блюд, он призвал его начать трапезу.

«Это аристократ, и нельзя показаться невеждой за то, что он вступился за меня», – подумал Антон. Далее он вспомнил все, о чем когда-то говорила ему мама об этикете за столом. Аккуратно взяв вилку левой рукой, а нож правой, он начал отрезать небольшие кусочки прожаренной яичницы и медленно класть их в рот, после чего делал медленные жевательные движения. Это вызвало небольшой смех и ухмылку Максимуса.

– Ха-ха-ха! Я уже понял, что ты знаком с правилами поведения за столом, но, как мне кажется, ты уж слишком голоден, чтобы соблюдать все эти нормы. Мы не на трапезе у императора, чтобы следовать этикету.

Эти слова потрясли Антона. Он и правда был очень голоден, поскольку не ел уже больше двух дней. Поэтому, положив нож, он начал быстро набивать рот едой, хлебом и запивать все это соком, что вызвало неодобрительное цоканье языком от экономки.

– Ну что ж, пока ты ешь, мне пора приготовиться к разговору, который будет весьма трудным, – сказал Максимус, налив в стакан бурбон и залпом его выпив. – Как нам начать общаться между собой? Ты понимаешь нашу речь, и это факт. Но как понять то, что ты говоришь, я не знаю.

Антон отложил в сторону столовые приборы, быстро прожевал и сказал:

– М гона рикасоша, – он указал рукой на лист бумаги и ручку.

– Ты сможешь написать? А это что, поможет? – вопросительно поинтересовался Максимус. После одобрительного кивка от Антона он достал из тумбочки листы бумаги и карандаш, передал их Антону. – Ну раз такое дело, то напиши, кто ты и откуда такой взялся.

Антон писал на русском языке, но при этом, как обычно в Филостинии, передавал смысл написанного так, чтобы его понимали все вокруг. Через минуту он передал лист бумаги Максимусу.

«Меня зовут Антон. Мне 15 лет, и я из другого мира, отличного от этого. Со мной была еще сестра, но она пропала, и я не знаю, где она. А еще я не могу обращаться к эфиру. Зачем вы заступились за меня?»

– Удивительно, – прочитав написанное, сказал Максимус. – Отвечу сразу на твой вопрос. Мне это сказал голос во сне, как бы глупо это ни звучало. И я решил пойти у него на поводу. А теперь ешь, набирайся сил и расскажи мне все, что считаешь нужным: о твоем мире, как ты сюда попал и как стал рабом этого неприятного человека по имени Виктор.

Они сидели за столом еще несколько часов: Максимус разговаривал, а Антон писал. Он рассказал все, как есть. Как, убегая от сестры, встретил странный синий шар. Как схожий голос ему тоже являлся перед попаданием в этот мир. Как он оказался один на проселочной дороге в южных землях континента. Там его и схватил отряд Виктора. Сначала его приняли за шпиона, но затем заклеймили браслетом как раба. И все эти три месяца он подвергался унижениям и побоям, пока не удалось вырваться и сбежать.

«Может, это не мое дело, но все же я заметил, что Виктор вас откровенно ненавидит. Это что-то личное? И не стал ли я причиной того, что он может выплеснуть на вас всю эту злобу?» – написал Антон в записке.

– Ах да, есть такое. Скажем так, ты уже знаешь о сути Виктора. Он держится на своем статусе на тонкой нити, только потому, что у его отца есть только он – единственный наследник мужского пола. У него еще семь сестер, но сейчас новая жена его отца также беременна, и множество сигналов указывает на возможность рождения мальчика. Если у этого ребенка будет связь с эфиром выше, чем у Виктора, то его выкинут, лишив всех статусов и привилегий. Вот почему он боится всего этого и пытается за счет этой дуэли получить финансы. В целом, это безвыигрышный вариант для него. А что касается неприязни ко мне, это история, которая началась еще 18 лет назад в академии…

2 день месяца весеннего пробуждения 2027 года, континент Хуркатор, имперская академия фехтовальщиков Альтаира

Я не мог находиться более дома. Все напоминало мне о ней. Запах ее парфюма продолжал витать в воздухе, даже после того как дом дважды вычистили. Я все равно слышал его, и он не давал мне покоя.

По советам родственников и знающих людей я собрал все ее вещи и сжег их на лужайке у дома. Но ожидаемого результата это не дало. Я писал ей письма и тут же сжигал их в надежде, что они уйдут в эфир к ней, где она сможет их читать.

В конце концов терпение отца касательно моего самобичевания иссякло. В один из хмурых дней он зашел в мою комнату, схватил меня за руку и повел на улицу к нашему мобильному. Он ничего не говорил, но выражение его лица говорило о решительности действий. Впрочем, я и не особо сопротивлялся тому, что со мной будет дальше. Хуже, во всяком случае, не будет. Так я думал в тот момент.

Погода была поистине мерзкой. Дожди шли уже вторую неделю, не свойственные этому сезону. В размытой дороге наш мобиль то и дело застревал, заставляя водителя и помощника выталкивать нас из грязи. Внешний вид после каждого подобного действия был соответствующим. Сначала они не хотели пачкать транспорт своим присутствием, но отец строго наказал ехать даже в таком виде.

«Видимо, его сильно достало мое самобичевание».

Через восемь часов дороги мы все же прибыли в нужное место. Следует сказать, что за все это время отец не произнес ни слова, и я сам не проявлял особого желания говорить. Наконец, здание академии Империи показалось за ужасным дремучим лесом из сосен. Они были высотой около двадцати метров, и все словно на подбор. Серость неба, вдали появляющиеся молнии и беспроглядный дождь создавали угнетающую атмосферу, словно меня привезли на ритуальное жертвоприношение. Вся территория была ограждена высоким, в тридцать метров, каменным забором, создавая эффект защитной гряды, готовой в любой момент извергнуть огненные шары эфира из своих зазубренных мерлонов. Машина остановилась строго у металлических ворот, которые были единственным входом на территорию академии.

Дверь машины открылась, и я в последний раз посмотрел на отца, которого не увижу ближайшие четыре года. Он по-прежнему смотрел вперед, словно мы были в пути к пункту назначения. Он не произнес ни слова, когда я выходил из машины, и я не стал настаивать на этом. Машина тронулась сразу после того, как я закрыл дверь.

У ворот стоял караул из двух курсантов, облаченных в черную форму гвардейцев. Стандартный китель, брюки, черные сапоги – все соответствовало стандартам имперской армии. В руках у них были стандартные для имперской армии рунки. Они были представлены к правому плечу, удерживались за основание правой ладонью, а левой придерживались, как на параде.

Дождь лил уже не первый час, и стоящие под ним курсанты промокли, как говорится, до костей. К этому добавлялся холодный ветер подгорной области. Позже я узнал, что это служение является своеобразным наказанием за проступки – стоять сутки неподвижно в таком положении. После подобного любому курсанту обеспечена неделя в лазарете, а порой даже тяжелые последствия для здоровья.

Небольшие входные ворота в Крепость открылись, и из них появилась фигура грозного мужчины. Разглядеть в темноте, при тусклом свете кристаллов эфира, его лицо не удалось, но я знал, что это начальник академии и боевой друг моего отца, генерал Валериан Драконборн. В отличие от нас, он не имел дворянского чина, но заслужил свое звание и место служением императорской семье.

Он поманил меня рукой, и я проследовал за ним в корпус. Шаг, еще один, и я переступил порог здания, которое станет для меня домом на ближайшие четыре года… или местом, где придется сражаться, чтобы выжить.

– Где твои вещи, Максимус? – наконец спросил командующий академии, когда я переступил ворота.

– У меня есть только то, что на мне, милорд.

– И то верно, – угрюмо произнес он и начал двигаться в сторону открытой площади за воротами. – Все, что тебе нужно отныне, даст академия и империя!

За воротами и стенами, даже при сырости, улицы можно было различить большую площадь, по которой мы передвигались. Здесь в свое время проводили строевые подготовки и выпускные смотры для императора и членов его семьи. Центральные здания академии представляли собой четыре корпуса. Центральный корпус именовался административным. В нем располагались командующие подразделениями и учителя, лазарет, библиотека и главная комната для брифингов, где во время боевых действий рассматривали тактическую обстановку на фронте вместе с курсантами. Второй корпус, находящийся как отдельное здание по правой стороне от административного, был казармами курсантов. Они делились на четыре отдельных корпуса, расположенные в виде квадрата, в каждом из которых жили курсанты разного года обучения. В центре между корпусами находилась столовая. За административным корпусом располагался третий корпус, где проходили основные практические занятия по рукопашному бою, фехтованию и применению эфирных техник. В четвертом корпусе, по левой стороне от административного, находились учебные комнаты для теоретической части обучения.

Через пару минут мы оказались в казарме первогодок. Там было пусто и тихо. Все они были разделены на группы по обучающим направлениям и находились на занятиях, кроме младшего офицера, который принимал меня. После нескольких коротких фраз, которыми он перекинулся с генералом, офицер приказал идти за ним следом. Казарма представляла собой трехэтажное здание с коридором с одной стороны и множеством комнат на четыре человека в каждой. На первом этаже располагались фехтовальщики шпаги и кадеты кинжалов, на втором этаже – копейщики и фронтовые защитники, а на третьем этаже – кадеты вспомогательных подразделений: лекари, усилители и кадеты стихий.

– Здесь ты будешь жить, – указал на комнату офицер. – Тут ты никто, и твой статус равен нулю. В академии статус, которым обладает твоя семья, не имеет никакого значения. Важно только одно – насколько ты хорошо можешь совладать с эфиром и шпагой. Только это имеет значение! На первом курсе у тебя нет союзников, нет друзей, нет помощников! Все друг другу враги! Те, кто останется здесь до второго курса, уже сформируют отряды, где вы сможете полагаться друг на друга, а до этого твоя задача – стать одним из тех, кого не выкинут из академии!

Офицер дал мне лист бумаги, на котором был указан распорядок дня, после чего покинул комнату. Я раскинулся на свободной кровати и начал читать распорядок. Подъем в 6 часов утра, затем утренняя физическая подготовка, в 7 утра – завтрак. С 8 часов до полудня – обучение стандартным дисциплинам, таким как тактика, история и тому подобное. Затем до часу свободное время, которое было помечено как «библиотека». Предполагалось, что этот час мы будем тратить на чтение материалов из библиотеки, но в большей степени кадеты использовали его по своему усмотрению, что вызывало тихое недовольство офицерского состава академии. С часу дня до 5 вечера – физическая подготовка в тренировочных залах. Рукопашный бой, тренировки фехтования без эфира и прочие занятия. Каждый солдат обязан уметь сражаться даже без эфира, в случае если его силы иссякнут во время боя. Ужин был в 6 часов вечера, а с 6 до 10 вечера – изнурительные тренировки с использованием эфира.

После подобного распорядка любой кадет, вернувшись в комнату, просто заваливался в беспамятстве. Предполагалось, что после всего этого сил не хватит на различные внеуставные действия.

«Такие уж реалии императорской армии», – подумал я, когда дверь комнаты открылась и в нее вошли мои соседи.

Первым был Арчибальд – парень среднего роста с серыми, как дождевые тучи, волосами, плотным телосложением и круглым лицом. Он был весьма улыбчивым и первым, кто поприветствовал меня. В стенах академии титулы не имели значения, и, следовательно, фамилии курсанты не называли, но все в академии знали, что он – сын генерала Валериана. Однако этот статус скорее мешал юному дарованию: от него требовали в разы больше, чем от других курсантов, из-за чего он часто подвергался дисциплинарным взысканиям за невыполненные задачи.

Вторым вошедшим был более высокий парень по имени Арканос с черными длинными волосами, заплетенными в косу на спине. Его волосы сразу выдавали неаристократические корни, хотя ходили слухи, что он якобы является одним из бастардов министра Кроуреля – второго по могущественности человека после императора. Он был до невыносимости простым человеком, словно у него не было ни капли амбиций. Жил он лишь по течению судьбы: куда его направит волна эфира, туда он и пойдет.

Ну а третьим вошедшим оказался мой будущий верный друг Виктор фон Райхтенберг. Во всяком случае, так было в первый год в академии. Тогда он был еще жизнерадостным парнем, который верил в людей и в систему, которой собирался посвятить всю свою жизнь без остатка. Именно он вытянет меня из пучины самобичевания и даст надежду смотреть в будущее. А вскоре я стану для него источником всех его напастей и проблем.

Все жильцы каждой комнаты фактически становились единой ударной группой на всех тренировках и занятиях. Оценка выводилась по среднему баллу в группе, это делалось для того, чтобы никто не отлынивал от учебы. Если рейтинг группы страдал из-за одного из членов команды, товарищи по команде были обязаны его подтянуть. На выпуске объединенные группы с самыми высокими оценками получали самые шикарные и достойные назначения, в то время как отстающие отправлялись в захудалые гарнизоны. До этого было еще четыре года, а пока наш квартет фехтовальщиков знакомился в тесной комнате, обсуждая то, о чем говорить по правилам академии нельзя. Без знаний о человеке, который служит рядом с тобой, доверия не построить. Поэтому руководство академии зачастую закрывало глаза на то, что творилось внутри комнат, и наказывало лишь в том случае, если это выходило за пределы четырех стен спален.

Первый год в академии был поистине тяжелым. Усиленная физическая подготовка давалась мне с трудом. Мое ослабленное тело после гибели возлюбленной напрочь отказывалось становиться сильнее. Во время марш-бросков у меня хватало сил лишь на две трети постоянно увеличивающихся маршрутов, что заставляло ребят буквально тащить меня на себе. Виктор постоянно был первым, кто закидывал меня на плечи, несмотря на то, что я значительно выше него.

Еще хуже обстояли дела на тренировках по фехтованию и рукопашному бою. Я то и дело получал вывихи и растяжения, синяки и кровоподтеки стали постоянными атрибутами после каждого спарринга. Единственное, что мне удавалось лучше всего в нашей группе, – это использование эфира. Но недостаточно просто использовать и направлять эфир; его нужно применять во время фехтования. Если стена не скреплена цементом, даже если она будет толщиной в сто метров, она может разрушиться от одного толчка.

Сияние моего эфира было поистине самым сильным на первом курсе. В то время как у большинства курсантов оно проявлялось легким голубым свечением, исходящим от шпаги и запястья, мое вырисовывалось ярким синим пламенем, создавая словно непроницаемый водоворот эфира, исходящий от кончика шпаги и обвивающий все мое тело. Но моей концентрации всегда не хватало. Инструкторы говорили, что такую силу видели последний раз двадцать лет назад, когда в академии учился наследник престола. Однако недостаточно обладать такой силой; ее нужно научиться контролировать и использовать по назначению. Насмешки надо мной стали постоянным уделом как однокурсников, так и старших курсантов. Но моей группе было не до смеха, так как я тянул их к низшим позициям по рейтингу курса. Поэтому они практически постоянно в свободное время пытались меня натренировать, сделать сильнее как телом, так и духом.

Так продолжалось вплоть до заключительных испытаний на курсе, пока мое тело не окрепло и не начало адаптироваться к условиям. В последние две недели месяца ледяных бурь занятий после полудня не было; они уделялись индивидуальной подготовке. Именно тогда я начал проявлять скрытую во мне силу. О моих натренированных способностях знали только мои друзья, и мы были уверены, что сможем вместе показать всю мощь нашего отряда.

Именно тогда начали появляться косые взгляды Виктора в мою сторону. До моего появления он был самым слабым из всех курсантов, «вредоносным семенем» для аристократии, у которого было мало эфирной силы. Когда же появился я, его перестали унижать, переключившись на меня. В конце концов, он осознал, что вскоре вернет себе прежний титул и снова станет изгоем и посмешищем среди курсантов академии. Но до этого было еще пару лет.

28 день месяца ледяных бурь 2028 года, контент Хуркатор, имперская академия фехтовальщиков Альтаира

– Сегодня наш день, Максимус, и мы пройдем экзамен вместе! – с воодушевляющей речью обратился ко мне Виктор.