Последняя кицунэ. Том первый

– Юми, я дома! – громко позвала Хикари с самого порога, шурша пакетами из комбини29. – Ты уже пообедала?

– С возвращением, мам! – радостно скатившись вниз по лестнице, завопила Юми. – Я и уроки сделала! Проверишь перед ужином?

– Хорошо! – с улыбкой вздохнула женщина, запуская руку в свою сумочку. – Угадай, что я тебе из города привезла?

– Неужели моти30 с клубникой? – сверкнув желтыми глазами, Юми сцепила ладони в замок на груди.

– Лисичкин нюх все такой же острый? – хитро прищурившись, сказала Хикари.

– Да-да-да! Можно мне один попробовать? – нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, спросила девочка.

– Конечно! Но сначала погляди вот на это.

Мать достала из сумки что-то прямоугольное, завернутое во много слоев газеты, и протянула девочке.

Юми даже сообразить не могла, что это может быть. Она осторожно потрясла гостинцем у самого уха, решив, что это коробка конфет. Бабушки-соседки иногда угощали ее и некоторые конфеты были упакованы не в отдельные обертки, а лежали в ячейках. Это были шоколадные произведения искусства, которые и есть-то было жалко! Конфетки в виде листочков и цветов восхищали ее больше всего. Однако эта коробочка не отозвалась ни звуком потревоженных сладостей, ни пустотой внутри да и пахла только старой газетой.

– Можно сейчас открыть? – с горящими глазами спросила девочка.

– Конечно, открывай! – ответила Хикари, довольно улыбаясь.

Она испытывала особое удовольствие, наблюдая за восторженной реакцией дочери даже на самые простые вещи. Девочка умела принимать подарки, в отличие от своей матери.

Аккуратно развернув подарок, Юми так и открыла рот в изумлении.

– Это что, Оэ31? – воскликнула девочка, зависнув с открытым ртом. – Мама, как ты узнала?

– Ну, я же твоя мама! Я боялась, что эта книга не по возрасту восьмилетке… – сказала Хикари и добавила, утомленно закатив глаза: – А потом вспомнила, что ты уже до дыр зачитала книги во всей деревне, и детских среди них не так уж много.

– Я так рада, мам! Спасибо большое, – сказала девочка с закрытыми глазами, прижимая к груди слегка потрепанную книгу в черно-красной обложке. – Можно мне сейчас почитать?

– А как же моти с клубникой? – подразнила ее Хикари.

– Так точно, мэм! – девочка зажала книгу под мышкой, торопливо подхватила пакеты и побежала в кухню, командуя на ходу: – Скорее умывайся и переодевайся, а я поставлю чайник и разберу покупки.

– Хорошо, милая, – ответила Хикари, прислонившись плечом к стене, и блаженно прикрыв глаза.

В такие моменты она чувствовала неописуемую гордость за свою дочь, которая несмотря на замкнутую среду обитания, не стала похожей на мать. Хикари помнила, как в юности безмятежно носилась по лесу, без остановки задавала глупые вопросы своей приемной матери и бесконечно создавала проблемы. А также понимала, какой нелюдимой ее в итоге сделало давление общества, в которое она не вписывалась.

Юми же всегда оставалась послушной, будто считывала каждый жест и взгляд или читала мысли матери. Часами могла как читать книгу, так и носиться по саду, гоняясь за стрекозами и светлячками, или по полдня рассматривать цветы и стройную процессию рыжих муравьев.

Понимающая девочка была лучиком света для Хикари, настрадавшейся в своем добровольном изгнании. Иногда женщину мучило чувство вины за то, как строга она была с дочкой, пока они бродяжничали. Как можно было не любить и не баловать это прекрасное создание столько лет? А ведь Юми ни разу не упрекнула ее – ни словом, ни взглядом!

Еще когда Юми только-только исполнилось шесть, Хикари начала покупать ей учебники, по которым обучала девочку школьным предметам. Позже она разрешила себе тратиться и на художественные книги, о которых девочка слышала от стариков, но не находила на их книжных полках.

Жители деревни разрешали пользоваться своими домашними библиотеками и дарили книги, которые Юми хотела прочитать снова. В ее комнате даже появился целый книжный шкаф, которым девочка безумно гордилась.

Недостаток общения со сверстниками привил ей особую любовь к чтению. Убегая в лес за травами или на прогулку, девочка обязательно брала с собой книгу и с упоением читала, сидя под деревом или на большом камне.

Читала она много и все подряд – не глядя на аннотации к книгам, Юми брала с полки первую попавшуюся. Бывало, старики рекомендовали ей произведения, которые отвечали сути их беседы.

Однажды дед Сакай долго рылся в своих сундуках, но так и не нашел заветную «Опоздавшую молодежь32». Тогда они с восьмилетней Юми обсуждали послевоенное время. Юми спрашивала, а старик красочно и с упоением рассказывал о своем детстве и юности – как человека, не заставшего войну, но познавшего ее последствия. Девочка активно искала книгу в других домах, но так и не нашла.

Мать, услышавшая от одного из пациентов о поисках дочери, взяла это на заметку, и при первой возможности купила книгу в городском магазинчике.

Сто чужих песен

Спокойная и размеренная жизнь вызывала в Хикари потребность наверстать упущенные годы и сблизиться еще больше с подрастающей дочерью. Ей хотелось проводить с Юми каждую свободную минуту, заниматься вместе домашними делами, гулять по лесу, практиковаться в английском, смотреть на звезды.

Временами она чувствовала, что любовь к девочке не умещалась в ее сердце, и оно было готово разорваться. Это было и болезненно, и радостно одновременно.

Кицунэ, как правило, обладают музыкальным слухом и красивым голосом – Хикари и ее дочь не были исключением. Женщина с благодарностью вспоминала своего старого друга-писателя, который открыл для нее невероятный мир музыки. Мать с дочкой часто пели песни на японском и английском, которые Юми слушала с младенчества, засыпая на спине матери. Нередко они подпевали и песням, которые играли вечерами из старенького радиоприемника.

Иногда девочка устраивала для Хикари целые концерты с переодеваниями, узнав о домашнем театре из книги «Маленькие женщины33». Юми редко стремилась повторить опыт героев книг, но эта идея показалась ей достойной практики.

Мать усаживалась на диван в гостиной, а девочка театрально спускалась по лестнице и пела. Одетая то в кимоно из простыни, то в старый безразмерный хантэн, который нашла в янэура34 под крышей, а то и вовсе в набедренной повязке и с перьями в волосах. Это мог быть «Кими га ё35» или шотландская народная песенка, Бинг Кросби или Селин Дион – девочка почти идеально копировала голоса и интонации.

Долгими зимними вечерами Хикари с осторожностью рассказывала дочери о жизни в городе – о его огнях и суматохе. О метро и скоростных поездах, что мчатся к морю. О диковинных животных в зоопарках и рыбах в больших аквариумах. О театрах и кино, о музыке. Не забывала рассказать и о цене, которую платили жители больших городов: им приходилось встречаться с толпами незнакомцев!

Упоминания о незнакомцах пугали Юми больше, чем сказки Накатоми о демонах, что притаились в ночи.

О многом из этого девочка уже читала или слышала от соседей, но все равно с удовольствием внимала неспешной красивой речи. Юми особенно нравилось чувство их единения и теплая расслабленная атмосфера. Она восхищалась тем, как много знала ее мать. Тем, что у нее всегда был ответ на любой вопрос. Девочка мечтала стать такой же умной, талантливой и образованной.

Такие вечера близости приводили Хикари в неописуемый восторг, но и внушали некоторую тревогу. Она опасалась того, что интерес дочери к искусству и новым открытиям может развиться в желание покинуть дом в поисках приключений.

Но Юми жаждала лишь внимания и одобрения матери, которую боготворила и ужасно боялась расстроить.

Телевизора и телефона у них не было, но девочка знала что это. Почти у всех стариков в деревне была всевозможная техника. Ей нередко приходилось пользоваться благами цивилизации, помогая жителям по дому. Особой ценности в телевизоре Юми не находила, ведь старики обычно смотрели новости, а так как девочка не знала большого мира, то и известия о нем ее не особо волновали. Если видела что-то интересное или непонятное, она расспрашивала мать – та была для нее ходячей энциклопедией. Хикари побаивалась того, что у Юми может появиться мечта увидеть все своими глазами. Но та не проявляла особого интереса к приключениям за пределами Дзюкая и только удивлялась новым открытиям. Редкие просмотры телепрограмм были лишь дополнительным источником знаний.

Гораздо интереснее телевизора Юми находила виниловый проигрыватель и коллекцию пластинок с песнями, сказками и даже мюзиклами на разных языках. Муж бабушки Акиты был владельцем столичного ресторана, в котором когда-то проигрывали эти пластинки, а по выходным даже выступали музыканты. После его смерти заведение было долго закрыто и сын привез проигрыватель с пластинками домой. Переезжая в Дзюкай, бабушка Акита захватила с собой и память о муже.

Зимними вечерами Юми приходила в гости к соседке вместе с матерью и с удовольствием слушала японский джаз с приятным шуршащим звуком. Девочка мечтала о том, что когда-нибудь в их доме появится такой же проигрыватель и она будет брать пластинки у бабушки Акиты.

И все же больше всего из техники Юми нравился пылесос. Вот это помощник, вот это полезное изобретение! Когда мать уезжала в город, девочка одалживала пылесос у кого-нибудь из стариков, и с удовольствием убирала в своем доме, где водились только метла да швабра с тряпкой.

Однажды сын бабушки Акиты привез своей матери беспроводной робот-пылесос и старый она предложила забрать Хикари. Юми была на седьмом небе от счастья, но мать отказалась от такого подарка. Девочка долго жаловалась старикам на нее и те все же уговорили гордячку принять чертов пылесос. Так в их доме появился еще один представитель развитой цивилизации, помимо стиральной машины и старого радиоприемника.

Однажды девятилетняя Юми нашла в янэура таинственный музыкальный инструмент. Деревянный корпус и шелковые струны заворожили девочку. На гитару он не был похож, а звучал с надрывной хрипотцой, проникающей в самое нутро. Было приятно перебирать три струны, но в то же время от этого звука к горлу подступал ком. Каждый день девочка забиралась на чердак и пыталась извлечь что-то внятное из инструмента. Сами по себе некоторые ноты звучали приятно, но мелодии из них никак не выходило.

Хикари, обладавшая животным слухом, знала об увлечении дочери, но ждала, когда же та сама расскажет о своем открытии.

Когда Юми в очередной раз забралась в янэура и пыталась музицировать на расстроенном старом инструменте, одна из струн не выдержала и со стоном лопнула. Это был звук сорвавшейся в бездну души. Так это себе представила Юми. Она испугалась того, что испортила инструмент. В слезах и ужасе девочка схватила его и понеслась к матери.

Та успокоила дочь, рассказав немного об инструменте и о том, что струны на нем легко заменяются. Это был сямисэн36. Хикари посоветовала Юми сходить к деду Сакаю и спросить совета у него – наверняка старый знает, что делать, и к кому обращаться за починкой.

К нему Юми и отправилась.

– О-о-о! Кицунэ-чан, ты пришла, – как всегда, с широкой улыбкой встретил девочку старик.

– Привет, дедуль! Чего это ты тут делаешь? Откуда столько одуванчиков? – поставив сямисэн на крыльцо, заинтересовалась девочка.

– Да вторую весну уж с ними воюю! Один год не прополол и вот…

Юми с недоумением смотрела то на деда, то на широкую корзину с желтыми пушистыми шляпками цветов. Три года назад Сакай сломал бедро и целый год не занимался огородом и, видимо, теперь пожинал плоды.

– И зачем ты их оборвал? Красиво ж было! – возмутилась девочка.

– Красоту на хлеб не намажешь, как говорит твоя мама! – возмутился в ответ старик.

– Ой, дедуль, а неужели ты вино собрался из них делать? – вдруг осенило Юми воспоминание о названии одной из недавно прочитанных книг.

– Да какое мне вино! Сварю с сахаром, – гордо подбоченясь, ответил дед и, щелкнув девочку по конопатому носу, добавил: – Кицунэ-чан на чай с вареньем буду звать!

Сморщив нос, девочка покосилась на груду желтых цветков. Уж она-то знала, каковы одуванчики на вкус! Когда-то Сакай учил ее пускать мыльные пузыри из стебельков-трубочек – на вкус растение было очень горьким, а от его сока руки окрашивались в коричневый цвет и не отмывались три дня. Какое уж там варенье!

– Ну ладно, тебе виднее. Дедуль, мама сказала, ты знаешь, как мне помочь, – неуверенно начала девочка и, поджав губы, обернулась на сямисэн, пострадавший от ее рук.

– Чего там еще? – спросил старик, заглядывая за спину Юми.

Конечно же, дед не смог отказать в помощи названной внучке, и вместе они пошли к Накатоми, живущей на другой окраине деревни.

Старуха уже совсем ослепла и дальше энгава не ходила. Но руки и уши все еще были при ней!

– Нана, мы со старым пришли! – весело воскликнула девочка, ожидая, когда Сакай откроет калитку во двор.

– Ох и просит же ремня, хамка мелкая! – ворчал дед, но едва сдерживал улыбку.

Расположившись на энгава, старики завели беседу о злостных сорняках в огороде Сакая. Юми молча слушала, ожидая своей очереди. Ведь не просто так дед привел ее сюда? Девочка вообще редко ходила одна так далеко от дома и привыкла слушать беседы взрослых, прежде чем на нее обращали внимание и спрашивали, как прошел ее день.

– А ты, Юми, по какому делу прибежала? – наконец-то спросила бабка, и девочке снова стало грустно.

– Я… у меня… там… – замямлила Юми и отвернулась, громко шмыгнув.

– Беда, старая, беда, – вздохнув, начал Сакай. – Девчонка инструмент под крышей нашла. Далеко ж Надзимура запрятал его…

Не дослушав, бабка заохала и вытянула перед собой руки. Сакай кивнул девочке на сямисэн. Юми осторожно взяла его с коврика и передала слепой Нане.

Изучив пальцами корпус, гриф, колки и струны, бабка покачала головой и велела Сакаю принести со второго этажа деревянный ящичек с резными кувшинками на крышке.

Юми следила за руками старухи и не понимала, откуда в этих сморщенных, дрожащих пальцах появилась такая ловкость и легкость.

Последовав за Сакаем наверх, она узнала от него, что Накатоми всю жизнь играла на сямисэне и даже обучала детей. Женщина почти перестала играть, когда переехала в деревню. А ведь могла бы стать годзэ37, и учить таких же слепых детей.

– Да кто ж будет возить их к ней в такую глушь? – шепотом подытожил дед и шикнул, прижимая указательный палец к губам.

Дальше васицу девочка в ее дом не входила и поэтому не знала, что на втором этаже дома Накатоми хранилось несколько прекрасных инструментов.

Не без помощи Сакая, слепая старуха заменила все струны и настроила инструмент. Напоследок она сыграла мелодию, от которой сердце девочки то заходилось, то останавливалось, волосы шевелились, руки дрожали, а слезы сами собой текли из глаз. Еще ни одна мелодия без слов не вызывала такую бурю эмоций у Юми.

Юми не решалась сказать, что хочет научиться играть, а Накатоми не предложила научить. В сердце девочки откуда-то появилась несвойственная ей робость.

Накатоми рассказала, что найденный под крышей сямисэн принадлежал сыну ее бывшего ученика – мальчику, которого в горах унесло селем. Безутешный отец бросил дом со всем имуществом и уехал из страны. А четыре года назад старая Накатоми дала бездомной Хикари ключи от домика, за которым присматривала по его просьбе.

С осторожностью и трепетом Юми приняла инструмент из рук бабки и понесла домой. Несколько дней она не могла к нему притронуться. Слезы подступали, когда девочка брала сямисэн в руки. Юми боялась того, что струны жалобно заплачут голосом погибшего мальчика и снова оборвутся, как и его жизнь когда-то.

Хикари с беспокойством поглядывала на дочь и вскоре вручила ей коробочку с онигири38, попросив отнести их Накатоми вместе с настоем для ее больных глаз. Когда Юми сложила гостинец в свою синюю холщовую сумку и вышла из дома, мать окликнула ее с крыльца. В руках Хикари держала найденный сямисэн. Она зачем-то попросила прихватить его с собой. Юми осторожно взяла инструмент и медленно пошла по улице, стараясь не смотреть на инструмент.

Слепая бабка будто уже ждала ее, сидя на энгава.

Они перекусили онигири с рыбой, которые передала Хикари, и долго сидели молча.

– Подай-ка мне инструмент, – небрежно бросила Накатоми, вытянув руки перед собой.

Но как слепая Нана узнала, что Юми принесла с собой сямисэн? Вон он, лежит в стороне, бережно уложенный на тростниковый коврик. Сердце девочки забилось чаще. Неужели старая сыграет ей? Юми аккуратно, двумя руками, взяла инструмент и благоговейно протянула в дрожащие морщинистые руки.

Бабка ловко подкрутила колки, настроила сямисэн, неохотно побренчала что-то и подняла слепое лицо к небу.

– Научить тебя, что ли? – лениво спросила старуха.

– Кья! – от радости девочка забыла, как дышать. – Правда научишь?

– А чего б не научить-то? Ты смышленая, – Накатоми делала вид, что сама не больно-то в восторге от этой идеи, но едва сдерживала улыбку. – Только спуску от меня не жди!

– Спасибо, Наночка! – девочка вскочила с энгава и затанцевала от радости перед слепой старухой.

Оказалось, что мать недавно приходила к Накатоми и рассказала, как дочь уже несколько дней ходит вокруг находки и страдает.

Старуха по-своему любила Юми, но дети вызывали в ней лишь раздражение, и проводить время наедине с девочкой ей не особо нравилось. Юми хоть и была послушной, но задавала больше вопросов, чем лесная тишина или легкий горный ветер. То ли дело образованная и воспитанная мать! Уж с ней-то бабка могла болтать дни напролет.

Слушая обеспокоенный голос молодой докторши, Накатоми разрешила себе вписаться в эту авантюру. Она предложила Хикари обучить Юми игре на сямисэне в благодарность за заботу.

Теперь дни девочки стали еще насыщеннее. Каждое утро она с горящими глазами бежала к слепой старухе, на ходу доедая свой завтрак.

Хикари сшила для сямисэна удобный чехол с лямками и с прокладкой из картона. Теперь можно было носить его на спине, а по пути заносить соседям передачки от матери.

Пробегая мимо дома старого Сакая, девочка махала рукой деду, что копался в огороде. А тот грозился отлупить ее за то, что совсем его забросила и только с Накатоми теперь зналась. Но после занятий Юми заходила и к нему, чтобы показать чему научилась, и сердце старика таяло.

Слепая бабка учила девочку играть и отмечала большой талант, но вслух об этом, конечно, не говорила. Сямисэн – национальный инструмент и все что угодно, как, например, на гитаре, на нем сыграть сложновато, поэтому они разучивали в основном народные песни. Иногда Накатоми играла мелодии, когда-то придуманные ею, и рассказывала истории под музыку: то шутливые, то поучительные, то грустные.

Юми загорелась желанием тоже сочинить что-то свое, но ничего из этого не выходило, как бы девочка ни старалась. Со временем она могла почти идеально сыграть услышанную только раз мелодию, но не придумать свою собственную.

– Вот доживешь до моих седин и тоже сможешь сочинить что-то! – менторским голосом говорила Накатоми.

– О-о-ох, так это сколько ждать еще! – нетерпеливо ныла Юми. – Тебе небось уже сто лет?

– А ну-ка цыц! Не такая уж я и старая, – ворчала в ответ старуха.

– Ну бабуль! Может, все же есть способ научиться побыстрее, а? – ластилась девочка, потираясь щекой о сухонькое бабкино плечо.

– Ничего не берется из ниоткуда, внученька, – поучала девочку старая музыкантша, поднимая слепые глаза к небу. – За любым умением стоят годы практики, а порой и мучений! Но все мелодии сложены из одних и тех же нот. Когда ты выучишь сто чужих песен, вот тогда и сложишь ноты в своем порядке. Так песни и рождаются, и почти всегда они похожи на что-то. Прямо как человеческие жизни…

– Ого! Сто песен… Давай тогда поскорее научи меня!

Влияние посторонних

С годами гиперопека Хикари постепенно ослабевала, так как можно было положиться не только на себя, но и на подрастающую дочь, и на деревенских жителей. Хикари полюбила новый дом, а старики, о которых она заботилась, стали ей родными. Она перестала ожидать угрозу, которая заставила бы их снова бежать.

Раньше Хикари не особо задумывалась о религии или своем божественном происхождении, но, найдя себя в этой глуши, начала дружить с богиней Инари – покровительницей кицунэ. Каждый день она находила немного времени, чтобы посетить тории, что стояли на скале в лесу. Вид на долину умиротворял, а близость незримого покровителя наполняла радостью. Женщине было необходимо иметь за спиной заступника, который был в курсе ее происхождения. После смерти Аой среди людей такового у нее не было.

Хикари приносила к ториям цветы и угощение, подолгу сидела у подножия, а иногда разговаривала со своей богиней. Это успокаивало и вселяло надежду.

Однажды, придя помолиться на рассвете, женщина увидела у торий мужчину. Он неподвижно сидел на камне спиной к лесу, подняв голову к светлеющему небу. Она узнала сына покойной деревенской старушки. До этого они встречались всего несколько раз. Мужчина благодарил Хикари за заботу о его матери и любезно предлагал помощь в любом деле.

У него был сын немного старше Юми. Вместе они приезжали в деревню на летних и зимних каникулах. Девочка с мальчишкой водиться не хотела, но охотно принимала подарки от его отца. Мужчина не раз передавал девочке сладости и книги через свою старушку-мать. Он говорил, что единственный ребенок в деревне заслуживает нормального детства и предлагал устроить девочку в детский сад в городе, а потом и в школу. Хикари отказывалась, понимая чем это может грозить.

Когда его мать умерла, мужчина перестал привозить сына, а сам приезжал только на Обон. В последний раз Хикари лишь мельком видела его два года назад.

Хотелось уйти незамеченной и вернуться позже, но он заметил ее, бесшумно отступающей к стене деревьев.

– Не уходите! – услышала она за спиной громкий, но спокойный голос.

– Не хотела вам помешать, извините, – Хикари поклонилась и уставилась на свои синие парусиновые тапочки, замызганные утренней росой.

– Я уже собирался возвращаться, – сказал мужчина и как-то печально добавил: – Здесь такой красивый вид.

Хикари робко подошла ближе. Мужчина встал и поклонился ей. Он был высок и хорошо сложен, черные глаза были печальны, а темные волосы серебрились сединой на висках. Одет мужчина был в черную юкату, и черные хакама39, а рядом стояли черные гэта40. Такой красивый!

За семь лет проживания среди стариков Хикари отвыкла от внимания мужчин, и нисколько по этому вниманию не скучала. Но в этот раз ее сердце дрогнуло.

– Соболезную несчастью в вашей семье. Мне очень жаль вашу дочь и мать, Камо-сан.

– Да, это был неожиданный удар, – не дрогнув, ответил он. – Вряд ли мы когда-нибудь от него оправимся, но жизнь продолжается.

– Даже не представляю насколько это тяжело… – Хикари не знала, что может быть на душе у отца, чья юная дочь трагически погибла.

– Как поживает ваша дочурка? Славная малышка, – мужчина непринужденно сменил тему и улыбнулся.

– Ах, у Юми все хорошо, – взволнованно ответила Хикари. – У нее появилось увлечение – сямисэн. Нашелся на чердаке. Накатоми-сан учит ее играть. Мне кажется, это хобби сглаживает переходный возраст девочки. Ха-ха!

– Рад слышать. В этом возрасте с девчонками никакого сладу. Я думал, что у нас будут проблемы с Хати, но хулиганом в нашей семье всегда была Хана.

– Это лишний раз говорит о том, что пол тут не играет никакой роли, – поучающе сказала Хикари и тоже улыбнулась.

– Абсолютно!

Они еще постояли молча, глядя на восходящее солнце. Хикари было неловко, но в то же время уходить не хотелось. Годы одиночества не проходят даром для кицунэ – любимицы мужчин. В ее природе – хотеть чувствовать себя желанной. Она долго подавляла эту потребность, избегая близких контактов, а может, и храня верность первой любви.

– Хикари-сама, а можно мне перед отъездом заглянуть к вам? Одним глазком поглядеть на вашу девочку. Я так скучаю по Хане…

– К-конечно, приходите! – как-то слишком быстро ответила Хикари, и со смущением добавила: – Вы всегда нравились Юми, может она даже сыграет вам на своем сямисэне.

– Спасибо большое.

Он легко коснулся ее плеча, будто желая сказать еще что-то, но развернулся и быстро зашагал прочь, оставив обувь. В его движениях угадывалось напряжение.

Хикари не стала его окликать, но убрала гэта в свою сумку, чтобы вернуть вечером. Ее сердце стучало быстрее, чем обычно, а в груди появилось тревожное, но приятное чувство.

Вечером мужчина пришел в гости. Хикари встретила его у ворот.

Юми сразу узнала его, но, завидев, убежала в комнату. Наука матери не прошла даром – с посторонними можно разговаривать только с ее разрешения! Будь то медбрат со скорой, новый почтальон или старый знакомец Хикари из города.