Последняя кицунэ. Том первый

Старики даже затеяли соревнование: у кого она задержится подольше, от кого примет в подарок ящик овощей, с кем съездит в город на обследование. Это только забавляло молодую докторшу и, вернувшись домой, она поучала дочку тому, как важно быть терпеливой и вежливой со старыми людьми.

Девочка только кивала – ей ведь нельзя было ни с кем общаться, не то что быть вежливой!

Нередко женщина помогала жителям управляться по хозяйству, если кто-то из ее подопечных болел или у родственников не получалось приехать. То у старой Мидзухары развесит одеяла для просушки, то клубнику с Сакаем соберет, то отвезет хромую Сакуру аж в Токио на осмотр.

Старики смеялись: «Доктор Мори – хозяйка дома престарелых!»

Вскоре в деревню совсем перестали вызывать поселкового терапевта – докторша управлялась сама и только в крайних случаях вызывала скорую.

Хикари часто вспоминала о своей жизни в Югавара, под присмотром чуткой Татибаны Аой. Место, где она оказалась теперь, где уже сама помогала людям и присматривала за маленькой лисичкой, напоминало ей о том, что нужно во что бы то ни стало научить Юми быть человеком. Научить на своем примере. Старики Дзюкая давали ей эту возможность. Правда, выпускать диковатую девочку в общество она не торопилась, позволяя ей присмотреться к людям.

Хикари была счастлива как никогда – жизнь налаживалась. На обломках прошлого она была полна решимости создать новую жизнь – для себя и дочери.

Обломки прошлого

После приезда в Дзюкай кроме старого Сакая на новом месте больше никто не расспрашивал Хикари об отце девочки с необычной для Японии внешностью. Было и без того понятно, что он иностранец. А то, что они прибыли в деревню без него и с одной лишь сумкой, добавляло уверенности – увидеть его здесь вряд ли придется. К тому же женщина не носила обручального кольца.

С отцом девочки Хикари познакомилась в университете, когда училась на втором году ординатуры.

Кит Локхарт был профессором и старшим научным сотрудником кафедры кардиохирургии. Привлекательным рыжеволосым великаном немного за сорок с золотистыми глазами, идеальной прической и в костюме с иголочки. Каждый второй в университете мечтал хоть немного сблизиться с ним. Происхождение из знатного шотландского рода добавляло ему веса как среди коллег, так и среди студентов. Когда-то Кит учился на хирурга и добился немалых успехов, но пять лет напряженной работы в кардиохирургии иронично оставили печать на его слабом сердце. Мужчина окончил аспирантуру, начал преподавать и занялся исследованием болезней сердца.

Профессор заметил странную студентку еще когда та училась на четвертом курсе. На первый взгляд невзрачная, она все же притягивала взгляд. Огромные очки из дешевого пластика и серая, бесформенная одежда при рассмотрении вблизи не могли скрыть ее осанку, плавные движения и гладкую кожу. Локхарту хотелось познакомиться, но ее отстраненность от коллектива его смущала.

Обедала она в стороне от всех, на лекциях сидела в крайнем ряду у окна, приходила в кампус и уходила тоже одна. Другие студенты поглядывали на нее с любопытством, шушукались, но профессор ни разу не видел, чтобы она общалась с кем-то из них вне лаборатории.

Поступив в ординатуру, девушка и вовсе перестала попадаться ему на глаза, потому что приходила в университет лишь один-два раза в месяц. Но вскоре им выпал случай пересечься в деканате, где она ждала директора, а он готовился к лекции. Они остались одни и мужчина решил воспользоваться случаем.

– Мисс Мори, верно? – профессор сел в кресло напротив и приветливо заулыбался.

– Добрый день, профессор Локхарт, – равнодушно ответила девушка, не поднимая глаз от конспекта.

– Обедаете одна? – сказав это, он усмехнулся сам себе, мол, ты бы еще о погоде спросил, глупец.

– Мне нужно было кое-что прочитать перед лекцией, – ответила мисс Мори так же равнодушно.

– Хм… Я не про сегодня. Ни разу не видел вас в чьей-то компании, – сказал профессор, и она наконец-то оторвала глаза от тетради.

Ненадолго задержав ироничный взгляд на мужчине, она снова переключилась на конспект, и сказала с легким раздражением:

– Я поступила в универ так далеко от родины для того, чтобы учиться – чем, собственно, и занимаюсь.

Профессор был очарован тем, как она говорит и смотрит – с вызовом, будто бунтующий подросток. И чем-то еще – необъяснимым, едва уловимым. Ее пренебрежительная манера речи и уверенный, низкий голос манили. То, как безвкусно одетая девушка изящным движением поправляла свои старомодные очки или упавшую на глаза темную прядь, вызывало желание прикоснуться к ней. Будто она загипнотизировала его.

Такова природа кицунэ: оставшись один на один с мужчиной, она пленяет взгляд и поселяется сначала в мыслях, а потом и в сердце.

После этого неловкого знакомства профессор перестал ограничиваться наблюдением и при каждом удобном случае присоединялся к девушке за обедом.

Поначалу Хикари игнорировала его, но вскоре стала замечать, что сама ожидает встречи, ищет его во дворе и в коридорах университета.

Это были легкие и непринужденные ланчи – в столовой университета или на газоне под огромным дубом во дворе университетской больницы. За трапезой они говорили в основном о работе и учебе. Девушка поведала о том, что тоскует по родине, а жареный тофу напоминает ей о Японии больше, чем остальные японские блюда. Шотландец понятия не имел о том, что в Японии есть поверье: любимая еда кицунэ – жареный тофу.

Их отношения не были похожи на романтические или деловые – скорее, на приятельские отношения соседей, которые обмениваются новостями при редкой встрече или делятся излишками ужина.

С ее позволения, после долгих смен профессор ждал девушку у входа в больницу, где она проходила ординатуру. Он провожал ее до дома, а по дороге они нередко заходили куда-то перекусить или выпить.

До настоящих свиданий дело не доходило, и Хикари это устраивало. Она часто и настойчиво говорила ему, что не интересуется отношениями, а вся ее жизнь – это медицина. При этом взгляд мужчины темнел, но о большем он не просил.

Когда она прошла аккредитацию и стала доктором, времени на эту дружбу стало еще меньше.

– Ты стала такой занятой. Все чаще думаю о том, чтобы украсть тебя, – смеясь, говорил профессор. – Когда я работал по обмену в Марокко, то узнал об очень красивом обычае…

– Только не говорите, что считаете похищение, зачастую несовершеннолетней невесты, и удерживание ее взаперти – чем-то красивым! – возмущенно воскликнула Хикари.

– Нет-нет! – пожалев о своих намеках, начал оправдываться он. – Зачастую это происходит с согласия девушки…

– Это варварский обычай, – холодно перебила Хикари. – Я бы никогда и ни за что не согласилась на такое добровольно.

– Вот влюбишься – узнаешь… – печально улыбнувшись, сказал профессор.

– Надеюсь, влюбившись, я не потеряю рассудок – мне ведь не пятнадцать…

Однажды профессор не выдержал напряжения и признался Хикари в любви. При этом он намеренно отстранился и дал понять, что лишь друзьями им уже не быть.

Два года общения с кицунэ не могли не отразиться на мужчине. Она прекрасно это знала. Хикари убеждала себя в том, что на этом все и закончится, что так даже лучше. Но теперь все ее мысли занимал только этот человек. Такое в ее жизни было впервые. Так сильно она не тосковала ни по приемной матери, ни по родной земле. Девушка осознала, что без Кита уже не сможет ни учиться, ни работать, ни жить в этой стране. Она злилась на мужчину за это признание, разрушившее их дружбу, но еще сильнее скучала, обедая в одиночестве.

Однажды Хикари постучалась в его дверь посреди дождливой ночи. Кит нисколько не удивился, увидев красивое заплаканное лицо.

– Иди сюда, девочка моя, – ласково сказал он, притянув к себе промокшую девушку. – Как же долго я ждал тебя.

– Если ждал, мог бы и сам прийти, – обиженно ответила она, прижимаясь к его теплой груди.

– Каждый день, стоя под твоим окном, я ломал голову, пытаясь придумать что же сказать, чтобы ты не вышвырнула меня вон одним своим взглядом.

– Ты приходил? – с надеждой подняла глаза к его лицу Хикари.

– Боже, какой же я трус… – устало прошептал Кит и прижал ее к себе еще крепче.

– Вовсе не трус. Еще вчера твои опасения вполне могли оправдаться.

– Посмотрите-ка, она издевается, – драматично воскликнул он. – Еще неделя и тебе бы сообщили о том, что бедняга, проживающий за этой дверью, умер от мук сердца под забором с белым плющом!

– С белым плющом? – слегка отстранившись, спросила Хикари. – Ох, ты и правда приходил?

Казалось, что они наконец-то нашли друг друга, но следующие два года стали испытанием для их любви.

Семья Кита была недовольна тем, что старший сын высокородного клана встречался с иностранкой без роду-племени. Его родные надеялись на то, что эти отношения закончатся, когда он поймет, что пора жениться на женщине, равной ему по статусу.

На светских мероприятиях, где он должен был присутствовать со своей избранницей, девушка терпела откровенное пренебрежение от женщин и все так же собирала похотливые взгляды мужчин.

Девушка подвергалась их нападкам, но Кит верил, что семья со временем смирится с его выбором, и пытался успокоить любимую. Когда мужчина сообщил о намерении жениться на мисс Мори, его родители устроили скандал, угрожая оставить сына без наследства. На него это не произвело никакого впечатления, а вот Хикари решила приложить все усилия, чтобы покорить эту неприступную семейку.

Наивно надеясь на перемены, Хикари пыталась завоевать расположение Локхартов. Поддерживала их разговоры о благотворительных балах, семейных традициях и новых деловых связях. Пыталась учить шотландский и изучала историю. Однако чем больше она старалась, тем больше презрения получала. И вечно была недостаточно хороша для их драгоценного наследника.

Мать Кита была недовольна не только восточным происхождением Хикари, но и тем, что девушка не имела ни фамильного наследства, ни связей, ни хотя бы карьерных достижений.

Кит не замечал или не хотел замечать происходящего. Думал, что со временем они смирятся с его выбором и отстанут от влюбленных. Но чем серьезнее становились их отношения, тем сильнее нарастало сопротивление семьи.

Понимая, что он тверд в своем решении, Локхарты изводили девушку, в надежде, что та уйдет сама.

Последней каплей для Хикари стало Рождество, которое праздновали в тесном семейном кругу, в загородном доме Локхартов. Обстановка была на удивление мирной, что вселило в нее надежду.

За праздничным ужином младшая сестра Кита расспрашивала Хикари о культуре японского народа. Та с удовольствием рассказывала об обычаях, о женских штучках и секретах красоты. Маргарет была на удивление дружелюбной, но разрушила надежды Хикари, рассказав об истории, которую вычитала в каком-то журнале. Это была история об императоре Коноэ и Тамамо-но Маэ26 – хитрой лисе-оборотне, обольстившей правителя, чтобы разрушить его династию.

– Говорят, на нее натравили собак и она превратилась в лису, – с жуткой ухмылкой говорила сестра Кита. – Тогда-то император понял, как ошибался на ее счет!

– Мэгги, как мило с твоей стороны – интересуешься культурой будущей невестки, – иронизировал Кит и даже не подозревал о том, как эта история может быть связана с его любимой.

– А что об этом думаешь ты, невестушка? – спрашивала Маргарет ехидно. – Может все японские девушки на самом деле ки-цу-нэ? Так ведь они называются?

– Это всего лишь легенда, – спокойно ответила кицунэ, но сердце ее было готово вырваться из груди.

Неужели они что-то узнали? Но ведь она сама много лет не видела своего хвоста и не обращалась зверем. За семнадцать лет даже под подозрение не попала ни разу!

– Кто знает! Братец, может проверим? А-ха-ха! – сладким голоском продолжала сестра. – Хикари, ты боишься собак?

– Маргарет, прекращай, – отвечал Кит, взглядом извиняясь за младшую.

– Что-о-о? Чуждая нам культура может хранить много секретов. А еще там было что-то про то, что если лиса покажет свой истинный облик, она должна будет покинуть возлюбленного…

Остаток вечера Хикари провела как во сне. Как в кошмарном сне, который никак не заканчивался, обволакивая ее липким страхом. На нее уже не обращали внимания и ни о чем не спрашивали, но временами Маргарет бросала на нее свой ехидный взгляд, отчего по скулам пробегал мороз.

– Милая, все хорошо? Не обращай на них внимания, – говорил Кит, пытаясь подбодрить любимую. – Я это сорок лет уже терплю. На самом деле они не злые.

– Давай уедем, – устало шептала Хикари. – Я хочу домой.

Он не понимал – или не хотел понимать – ее чувства. Для благородного, богатого и всеми любимого единственного сына это было легкой забавой – препираться с людьми своего положения. Для Хикари каждое слово о ее низком происхождении было как удар под дых. Она постоянно чувствовала давление: недостаточно образованна, недостаточно красива, недостаточно шотландка…

В конце вечера, обменявшись несколькими язвительными любезностями с наследником, семья вышла во двор, чтобы проводить пару. Хикари вздохнула с облегчением только когда машину Кита подогнали к дому, но это было еще не все.

Раздался свист и на дорогу, загребая гравий лапами, выбежал огромный черный доберман.

– Канцлер, ко мне, милый! – голос Маргарет звучал намеренно ласково.

Хикари не боялась собак. В первые годы с момента ее превращения она не раз убегала от деревенских сторожевых в обличии лисы. Но стоило ей принять облик человека, собаки теряли к ней интерес. Так и в этот раз, пес даже не обратил внимания на нее.

Хикари села в машину с бешено колотящимся сердцем. Но не собаки испугалась молодая кицунэ – впервые она боялась человека. Маргарет сверлила ее холодным взглядом, пока машина не выехала на подъездную дорожку. Это было объявлением войны.

Хикари понимала мотивы сестры Кита и то, что она никак не могла знать правду, но в сердце девушки поселился животный страх – быть схваченной и растерзанной людскими предрассудками. И не важно, с каким ее происхождением связаны эти предрассудки: низким человеческим или запретным животным.

Несколько недель Хикари пыталась унять тревогу, погружаясь с головой в работу.

Кит мало обращал внимание на устои семьи, но и не спешил рвать с ними связь и отказываться от своего положения. Да Хикари и не просила. Она ни разу не пожаловалась возлюбленному, дожидаясь когда он сам все поймет. Но, не ведающий ни осуждения, ни давления, он оставлял все как есть.

Хикари представляла, как признается любимому, и они вместе будут хранить ее секрет. Как он примет ее природу и полюбит еще больше. Иногда ей казалось, что это могло бы даже привязать его к ней еще сильнее. Девушка пыталась внушить себе, что бояться нечего, что только им с Китом решать – будут они вместе или нет. Но тревога и неуверенность только нарастали, лишая ее сна и жизненных сил.

– Милая, в последнее время тебя что-то тревожит? – спрашивал Кит, но она только устало улыбалась.

– Простое переутомление.

– Ты слишком много работаешь!

Хикари смотрела на него и ей безумно хотелось закричать. Высказать свои тревоги и попросить защиты. Но он нежно целовал ее в макушку и больше ни о чем не спрашивал. Она не находила в себе сил вызвать любимого на серьезный разговор.

В конце концов ее тревога и неуверенность, его беззаботность и невнимательность отравили их любовь.

Однажды утром, ничего не объяснив, Хикари исчезла из жизни Кита, не оставив даже прощального письма. Она понимала, что каждое слово станет попыткой оправдаться, и это только усилит их боль от расставания. Он еще найдет женщину, подходящую ему. Найдет свою любовь. На этот раз настоящую!

Хикари ушла, оставив кольцо, подаренное Китом, на прикроватной тумбочке. Чувствуя тупую боль в груди, она понимала, что это боль поражения. Мост к становлению человеком будто был разрушен. Но можно построить новый!

В поезде до Лондона и, блуждая по улицам дождливого города в ожидании рейса в Токио, она была полна решимости начать все сначала там, где будет своей. Однако, ступив на родную землю, Хикари почувствовала, как что-то в ней надломилось. Она проиграла – и прежняя, уверенная в себе мисс Мори исчезла, оставив дрожащую от страха неизвестности кицунэ.

Забежав ненадолго в бар к Хару, молодая женщина впервые в жизни крепко напилась и рассказала о своей реальной жизни в Оксфорде, о которой не писала в своих письмах другу. Он предложил пожить в комнате над баром, но Хикари отказалась, чувствуя как безудержно ее тянет в родные места. Казалось она вот-вот задохнется, если не вдохнет аромат Канагавских лесов.

– Ты знаешь где меня найти, Мори, – обеспокоено прошептал Хару, обнимая подругу на платформе станции Синдзюку.

– Да, – коротко ответила девушка, крепче стискивая фланелевую рубашку на его спине. – Знаю…

Татибана Аой встретила блудную дочь и окружила ее заботой и теплом, как в старые добрые времена. Два месяца истощенная Хикари только спала и ела, набираясь сил. Когда она обнаружила, что беременна, было поздно что-то с этим делать. Хикари решила оставить ребенка.

Аой так и не узнала новость о том, что станет бабушкой. Пожар забрал ее раньше, оставив Хикари одинокой и обездоленной.

Ее приютила школьная учительница. Через несколько месяцев у нее родилась дочь-полукровка – с рыжими волосами отца-шотландца и некоторыми способностями матери-кицунэ. Девочка, ставшая для нее и самым большим несчастьем, и лучшей наградой за все страдания…

Молодая докторша неохотно говорила о прошлом, связанном с рождением Юми, и понимающие старики Дзюкая не любопытничали. Они обговорили свои догадки между собой, сделали выводы и лишних вопросов не задавали. Невелика редкость – быть матерью-одиночкой!

Новая жизнь

Работая со стариками, Хикари снова начала доверять людям. Заботливая докторша чувствовала, что наконец-то нашла свое место в человеческом мире, где было так важно не только отдавать, но и получать поддержку и признание своих талантов. Здесь, среди отживших свое стариков, она наконец смогла вдохнуть полной грудью такую желанную свободу и быть человеком в свое удовольствие.

Внешность Хикари и ее дочки не вызывала у стариков и их детей вопросов – только восторг и умиление. Это значительно упрощало жизнь. Было сложно определить ее возраст, так как доктор Мори не красилась и одевалась довольно скромно. На вид ей было двадцать, но старики понимали, что в таком юном возрасте доктором быть еще рано, и сделали вывод, что ей около тридцати.

Высокая молодая женщина была красива и поражала своей изящностью буквально во всем – в осанке, в движениях, в голосе. Она казалась благородной дамой, которая вышла к простолюдинам в скромной одежде, чтобы изучить их быт и привычки. Старики любовались внешностью молодой женщины, но, очарованные, не забывали и хвалить ее профессионализм.

Девочка отличалась от матери буквально всем – и внешностью, и характером, и поведением. Рыжая, загорелая и конопатая коротышка, она, как дикий зверек, с немыми криками носилась по двору и саду, собирая жуков и стрекоз. Ее движения были хоть и по-детски милыми, но грации в них было примерно… нисколько. Соседи видели малышку лишь издалека, однако было и так понятно, что на мать она совсем не похожа. Старики качали головами и поджимали губы, предпочитая не лезть в чужую жизнь.

Лисьи глаза Юми по-прежнему беспокоили Хикари. В сумраке зрачки расширялись, маскируя цвет, а вот днем выглядели неестественно и даже устрашающе на детском личике. Поначалу девочка сторонилась людей и пряталась, когда к матери приходили пациенты. Но Хикари подстраховалась и объяснила жителям, что у дочери редкое заболевание – миоз. Зрачки ее деформировались, а радужки из карих стали темно-желтыми. Однако это никого не беспокоило – старики только жаловались на то, что редко видят девочку, и просили приводить ее в гости.

Дети жителей деревни слышали от своих родителей про рыжую дочку нового деревенского врача и к следующему своему приезду готовили девочке подарки: конфеты, книги, одежду.

Темно-зеленое платьице с белыми рюшами – от внучки бабки Накатоми – было любимым. Хикари даже пришлось его два раза перешивать, чтобы растущая девочка могла в него влезать целых три года. А желтые сандалики и желтую панамку с вишенкой – от деда Сакая – повесили на стене в комнате Юми, когда она выросла из них. Хоть Хикари и не нравилось лишнее внимание к ее дочери, но она тихо благодарила дарителей и с еще бо́льшим рвением помогала старикам.

Жители платили деревенскому терапевту не только деньгами, но и вручали якобы лишние овощи со своих огородов, рис и яйца, а также сладости для неуловимой дочери доктора Мори.

Из сундуков заботливых старух извлекалась одежда их молодости и детская одежда, из которой внуки давно выросли. Такая помощь помогала прилично сэкономить. Хикари давно отвыкла от стильной одежды и побрякушек – она активно откладывала деньги «на всякий случай». Да и перед кем в такой глухой деревне щеголять?

Со временем женщина стала брать дочь с собой в гости, но только по вечерам, когда ее зрачки расширялись и не могли смутить людей. Впрочем встретив девочку и днем старики ничуть не смущались. Они полюбили маленькую Кицунэ-чан. Детский смех был редкостью в их деревне, и скоро девочка заменила им внуков.

Юми была вхожа в каждый дом, но любимыми бабушкой и дедушкой все же стали дед Сакай и бабка Накатоми. Даже сблизившись с Хикари, они не спрашивали о прошлом, не учили ее жизни и баловали Юми. Возможно, от того, что были самыми одинокими стариками в деревне. Нередко вечерами они приглашали молодую докторшу и ее дочь на чай. Сидя на энгава, расспрашивали как прошел день девочки, рассказывали о своей молодости, пугали Юми историями о злых духах и страшных они27.

Девочка с одинаковым интересом слушала и о прошлом стариков, и о мифических созданиях, и о том, как правильно сажать батат. Старики же радовались тому, что можно было просто с кем-то поговорить.

Ханаджима Сакай был сиротой. За всю жизнь он так и не обзавелся ни женой, ни детьми. Выйдя на пенсию, старик уехал из города и поселился в глуши. В деревне его уважали, но дружбы он ни с кем, кроме Накатоми, не водил. Это был очень грубый и скупой на доброе слово человек. Но девочка с огненными волосами смягчила черствое сердце, скрасив одиночество старика. Без задней мысли он звал ее Кицунэ-чан, и заявлял всем в деревне, что она его внучка и ничья больше.

Фудзивара Накатоми когда-то была учителем музыки в Ямакита-мати. Она имела взрослую внучку, которая жила в Саппоро28 и приезжала два-три раза в год. Зять и дочь старушки погибли в автокатастрофе, и внучку она воспитала сама. Но девушка вышла замуж и уехала далеко на север. Перенеся несколько операций на глаза, Накатоми переехала в деревню по настоянию внучки. Чистый горный воздух и тишина леса поправили ее здоровье, но в родной поселок она так и не вернулась, как и отказалась переехать к внучке на север. Она долго отказывалась и завести помощницу, но появление Хикари с пятилетней малышкой озарило жизнь одинокой старухи. Она смогла позаботиться о них и сама получила взамен семью, которой ей так недоставало. К тому же докторша всегда была неподалеку, чтобы помочь старухе в быту.

Большинство внуков местных жителей жили в городе и почти не появлялись в деревне, а если и приезжали, то ненадолго. Девочке ничего не оставалось, кроме как завести друзей среди стариков. Но несмотря на отсутствие сверстников, Юми было чем заняться, и от одиночества она ничуть не страдала. С утра девочка убегала на несколько часов в лес на горе: лазила по деревьям, смотрела на город вдалеке, летом купалась в ручье, зимой каталась по склону на куске старого линолеума.

Хикари наблюдала за Юми, пытаясь уличить ее способности, объясняла как поступать в случае, если они проявятся. В конце концов женщина пришла к тому, что дочь можно оставлять одну дома или даже отпускать в лес. Иногда утром Юми бегала по поручениям матери, а после обеда садилась за уроки. Мать обучала ее сама, и, смышленая, девочка уже к пяти годам умела и читать, и писать, поэтому часто занималась сама. Когда Юми начала проявлять интерес к ботаническому атласу, Хикари стала учить ее собирать и заготавливать целебные травы и коренья.

Один-два раза в месяц доктор Мори ездила в город с кем-нибудь из родственников стариков. Чаще в аптеку – за лекарствами первой необходимости, реже в магазин – за одеждой или мелочами для дома.

Хоть она и старалась не выделяться и приучала к этому дочь, все же девочка есть девочка. Мать разрешала себе хотя бы изредка баловать дочь какими-то мелочами вроде милых резинок для волос, заколколок или ярких носочков. Юми с восторгом принимала невиданные гостинцы из города и очень бережно пользовалась ими. Из каждой поездки Хикари обязательно привозила сладости – разноцветные моти и бенто-тортики, шоколадные конфеты и фруктовое драже, засахаренные фрукты и мармелад. Девочка была отъявленной сладкоежкой.