Культ. Выжившая

Павел, значит… Наверное, ты был самой легкой его добычей.

Поднявшись со стула, я подошла к нему. Нутро подсказывало, что мне нужно следовать за ним, и оставалось лишь молиться о том, что наш путь не ведет назад в ту клетку.

Павел резко повернулся, будто что-то внутри него требовало спешки. Не говоря ни слова, он быстрым шагом направился вперед по коридору. Я подавила мгновенное желание спросить, куда мы идем – знала, что ответа не будет. Мы повернули к лестнице, и на миг страх возвращения в клетку ослабел. Но тут же сменился новым страхом – не попаду ли я в место, куда более жуткое? Проходя мимо одного из кабинетов, я заметила, что его дверь приоткрыта, и немного замедлилась, пытаясь рассмотреть, что же там внутри. Глаза уловили три или четыре мелькающих силуэта – тени, движущиеся в кабинете. Павел не остановился, и я, словно оторванная от размышлений, снова пошла следом.

Широкая бетонная лестница устремлялась вверх, плавно огибая шахту лифта. Судя по количеству пролетов, здание вмещало не более пяти этажей. Я замедлила шаг, непроизвольно задержавшись у лифта, который сразу привлек внимание. Вместо привычных дверей его охватывали кованные решетки – тяжелые, массивные, словно тюремная ограда, но не пугающие, а завораживающие. Металлические прутья переплетались в причудливые узоры, образуя странные, почти гипнотические линии, словно кто-то вложил в них скрытый смысл. Даже ржавчина не уродовала лифт, а наоборот – придавала ему особый шарм, превращая его в реликвию прошлого, хранящую в себе что-то важное. Шахта лифта повторяла ту же паутину узоров, уходя вверх в темноту. Внутри смутно виднелись истертые остатки красного коврового покрытия, потерянные во времени, но все еще сохранившие отголоски былой роскоши. На одной из стенок неуместно расположилась панель с позолоченными кнопками, блестящими, но словно чужеродными. Рядом с ними ждали два рычага, назначение которых оставалось неизвестным, но почему-то ощущалось важным.

Мы медленно поднялись на третий этаж. В разные стороны расползался темный лабиринт коридоров. Обстановка этого этажа угнетала еще сильнее. Если первый этаж казался приведенным в порядок, хоть на полу и валялся мусор, но дыры в стенах были заботливо зашпаклеваны, новые двери плотно закрыты, будто кто-то пытался вдохнуть в него новую жизнь, то третий возвращал нас в реальность – в руины, в заброшенное прошлое. Двери выглядели шатко, словно простое прикосновение могло выбить их из равновесия, а некоторые и вовсе отсутствовали, демонстрируя пустое нутро кабинетов. Под ногами скрипели прогнившие половицы, а осколки стекла хрустели под весом шагов. Местами с потолка свисали оборванные провода, дрожащие от едва заметного движения воздуха, словно напоминая, что здесь когда-то бурлила жизнь. Павел шел вперед, ведя меня все глубже в темноту коридоров. Каждый шаг казался шагом в неизвестность, и обстановка становилась только хуже.

За очередным поворотом я увидела свое новое пристанище. Несколько кабинетов с плотно закрытыми металлическими дверями, которые явно установили тут совсем недавно. Они выглядели массивно, непреклонно, словно сейфовые двери из банковского хранилища – толстые, тяжелые, встроенные в обветшалые, ободранные стены, казались чужеродными.

Интересно, а в тюрьмах такие же двери или даже преступников охраняют попроще?

Павел приблизился к дальней двери, достал из кармана увесистую связку ключей и уставился на меня, призывая подойти. Я замерла, чувствуя, как что-то внутри кричит, моля меня не следовать за ним, не делать этот шаг. Но, несмотря ни на что, я знала, что должна была это сделать.

Стоит переступить порог и со свободой можно распрощаться навсегда.

Осознание всего ужаса сложившейся ситуации нахлынуло внезапно, как ледяная волна, окатившая меня с головы до ног. Ком тревоги поднялся к горлу, перекрывая свободный доступ воздуха. Спина покрылась липким, холодным потом, а по рукам и ногам прошел неприятный разряд мурашек. Я смотрела на эту массивную дверь, не в силах пошевелиться, пока все напряжение, скопившееся в теле, не ушло резко, будто кто-то щелкнул выключателем. В глазах помутилось, затем все поплыло, как смазанный мазок на картине. Ноги подкосились, а тело, отчаянно пытаясь вдохнуть, вдруг потеряло способность дышать. Легкие будто отказались принимать кислород, а мир перед глазами начал распадаться на темные пятна. Я поняла, что падаю.

Я, как рыба, выброшенная на берег… – подумалось мне за секунду до того, как я рухнула.

Открыв глаза, я сразу поняла, что нахожусь по ту сторону зловещей двери. И я тут не одна.

Несколько минут я смотрела в облезлый потолок. Слой за слоем штукатурка свисала с него, словно старая, облупившаяся кожа. В разные стороны расползалась паутина глубоких трещин, будто здание само по себе медленно рассыпалось на части. В центре красовалась массивная люминесцентная лампа, излучающая ослепляющий белый свет. Она была слишком яркой, слишком холодной, казалось, что комната создана специально для пытки светом.

Я попробовала пошевелиться – и ноющая боль в спине тут же дала о себе знать. Наверное, я слишком долго лежала на металлической койке, больше похожей на тюремную, чем на что-то предназначенное для отдыха. Опираясь на дрожащие руки, я подтянула тело вверх, спустила ноги вниз и, наконец, села, принявшись разглядывать свое новое пристанище.

Догадки оказались верны. Я не была тут одна. На меня уставились три пары глаз. Три таких же, как и я, ничего не понимающих, испуганных девушки. Они сидели на своих койках, изучающе разглядывая меня, но никто не решался нарушить молчание. Несколько долгих минут мы просто смотрели друг на друга, пытаясь найти ответы в чужих взглядах. Пока одна из них, наконец, не решилась сказать первые слова.

– Как тебя зовут?

– Лея.

– А меня Аня, – сказала она, улыбнувшись.

Передо мной была пышная, краснощекая девушка с красивыми голубыми глазами и русыми волосами, мягко ложившимися на плечи. Классическая славянская внешность – словно сошедшая со страниц древних сказок. Ее улыбка внушала доверие, дарила утешение, а в глазах горел живой огонек – искренний, теплый. Голос был мягким, мелодичным, дополняя ее образ, словно последняя нота в гармонии. Сразу стало ясно: она – светлый, добрый человек. Человек, на лицо которого пала тень отчаяния, боли, страха и усталости, которые она изо всех сил пыталась скрыть.

– Та малютка – Маша, – сказала она, указывая пальцем на одну из девушек.

Я проследила за движением ее руки и увидела девочку, на вид не старше четырнадцати лет. Рыжие волосы легкой волной спускались на ее острые плечи, оттеняя ее бледную кожу, усеянную веснушками. Ее детские серые глаза были наполнены добром, но в них затаилась усталость, будто она слишком рано узнала, что такое страх. Кое-где на ее хрупком теле виднелись остатки синяков, царапин и порезов. В голову тут же закралась мысль: «Неужели эти сволочи издеваются над ребенком?»

– Это Вера, – продолжила Аня, переводя палец на другую девушку.

Я посмотрела на нее. Передо мной была очень красивая девушка, примерно моего возраста. Пышная белоснежная коса спадала почти до самых колен, а изумрудные глаза блестели, словно драгоценные камни в полумраке комнаты. Тонкая длинная, даже скорее лебединая шея, бледная кожа, точеные черты лица – она выглядела словно статуэтка.

Теперь нас четверо. Четыре ни в чем неповинные девушки в плену, и ни одна из нас даже не представляет, какие испытания подготовила для нас эта жизнь.

– Вы знаете, кто эти люди? – спросила я.

– Нет, – сказала Аня, покачав головой. – Они почти не говорят с нами. Иногда одну из нас забирают и ведут к Ярославу на беседу. Мы между собой окрестили эти беседы «проповедями». Он говорит о том, как этот мир прогнил, и как в этом виноваты мы все. Задает странные вопросы, словно это лекция по философии, но в его словах скрыто нечто большее. А потом нас снова приводят сюда.

– Постой, то есть вы сразу оказались в этой комнате?

– Да. Первой тут оказалась Маша. Потом тут проснулась я. Маша сказала, что меня принес здоровяк и положил на эту койку. Около недели назад тут появилась Вера, а сегодня притащили тебя.

– И сколько ты тут находишься? – спросила я у Маши.

– Я не знаю. Долго. Время спуталось, дни смешались. Может… несколько месяцев.

Я замолчала, опустив голову, внутренний холод окутал мысли. Зачем эта странная группа людей похитила нас? Почему они держат нас здесь? И самое главное – сколько еще это будет продолжаться? Если бы они были просто маньяками, эти девушки давно бы исчезли. Но они здесь. Что-то мешало мне поверить в худшее, но в то же время… В голове метались беспокойные, хаотичные мысли, как листья в бурном вихре. С одной стороны, я искренне верила в то, что мы обречены на мучительную гибель. Но с другой – внутри еще теплилась слабая надежда. Что, если они просто хотят выкуп? Что, если все это не более чем странная игра, в которой мы – пешки? Пока ничего не случилось. И это самое страшное – ожидание неизбежного.

– Он говорит, что мы избранные, часть великого замысла. Что благодаря нам мир станет лучше, – внезапно сказала Вера, ее голос звучал сдержанно, но в нем сквозило странное убеждение.

– Они просто психопаты! – почти вскрикнула Маша, голос ее сорвался на ноту гнева. – Наигравшись, они просто избавятся от нас!

– А вдруг не убьют? Тебя же до сих пор не убили.

Аня только вздохнула, ее взгляд был спокойным, примиряющим.

– Не обращай внимания, – сказала она мягко. – Вера у нас просто слишком доверчивая.

Сразу стало ясно, что такие споры случаются у них довольно часто. Вера искренне верит, что все закончится хорошо. Маша устала, ее глаза говорили больше, чем слова – она ждала самого худшего. Аня занимала место между ними – судьи, примирителя, того, кто слушает обе стороны, сдерживает, успокаивает. Но кто из них окажется прав?

Внезапно массивная дверь заскрипела и открылась. В проеме стоял Павел, а за его спиной грозной скалой возвышался Александр.

– Лея, – сухо произнес Павел, его голос был бесцветным, почти лишенным эмоций.

Девушки уставились на меня, и я поняла, что пора следовать за ним. Я встала. Шаги давались тяжело, будто ноги окаменели за время, проведенное в этой комнате. Мы минули коридор, подходя к повороту, и я обернулась в надежде увидеть подруг по несчастью. Александр без лишних слов взял подносы с едой, аккуратно поставил их на пол. Затем вышел из комнаты, и массивная дверь закрылась с глухим щелчком. Мне не оставалось ничего, кроме как следовать за Павлом.

Глава 7

Мы шли уже знакомым маршрутом, повороты сменяли друг друга в четко выверенном порядке: вперед, налево, затем два поворота направо, снова вперед, еще один поворот направо…  Я ожидала, что путь приведет к тому самому кабинету с библиотекой и красными коврами, но внезапно Павел свернул в сторону, минуя привычный коридор. Мы спустились в подвальное помещение, отделанное старой белой плиткой. Она местами потрескалась, пожелтела, словно впитала в себя дух времени и запах сырости. С потолка свисали одинокие лампочки, освещая длинные подземные коридоры холодным белым светом. По обе стороны тянулись плотно закрытые двери, скрывающие за собой неизвестность. Павел остановился у одной из них, взялся за ручку, помедлил несколько мгновений и нажал на нее. Дверь медленно распахнулась, и прежде чем я успела хоть что-то спросить, он легко подтолкнул меня внутрь. Комната была небольшой, обложенной той же белой плиткой и почему-то создавала впечатление стерильности. В центре пола виднелся сток, и только приглядевшись, я поняла, что весь пол наклонен вниз к нему. Прямо над ним висела огромная люминесцентная лампа, заливая все помещение болезненно-белым светом. Из стены торчал кран, к нему был прикручен длинный шланг, напоминающий пожарный, рядом находился вентиль. Помещение казалось странным, лишенным логики, и, главное, я не понимала, для чего оно предназначено. Внутри меня уже ждала Виктория, спокойная, уверенная, с планшетом в руках. За ее спиной возвышалась гора мышц Александра. Молчаливый, мрачный и грозный, он выглядел, как предвестник чего-то плохого. Пальцы Виктории неторопливо перелистывали страницы какой-то анкеты, словно она готовилась к давно запланированному разговору пока Александр продолжать стоять недвижимой статуей.

Она схватила меня под руку и провела в центр комнаты. Ее движения были резкими и грубыми. Поставив меня ровно в центре, она отошла и уместилась на шатком табурете в самом углу комнаты, погрузившись в изучение бланков какой-то анкеты. В этот момент Александр пришел в движение. В один шаг преодолев половину комнаты, он без лишних слов взял в руки одежду и разорвал ее прямо на мне, швырнув обрывки в сторону. Взгляд впился в мое тело, изучая каждый миллиметр, выискивая любой недочет, любую причину заклеймить меня словом «БРАК» и выбросить на помойку. Сердце стучало бешено, в ушах звенело. Я пыталась понять, что происходит, но мысли мешались, как хаотично разбросанные пазлы, и страх охватывал меня, сжимая грудь. Чувство беспомощности накатывало – внутри росло что-то тяжелое, удушающее, как будто меня тошнило не физически, а изнутри, от самой сути происходящего. Александр медленно обходил меня кругом, его движения были размеренными, но напряженными, словно он оценивал, взвешивал, делал выводы, которые известны только ему одному. Я ощущала, как холодный пот собирается на лбу, а внутри поднимается волна паники. Пытаясь произнести хоть слово, я поняла, что язык будто прилип к горлу, не давая мне ни защититься, ни спросить, что им нужно. Виктория пробежалась взглядом по планшету, а затем перевела его на меня, ее глаза искали что-то, чего я не понимала, что видели только они. Осмотрев тело поверхностно, Александр сказал мне раздвинуть ноги и терпеть. Его голос звучал грубо и неотесанно, словно каждое слово было для него в новинку, но при этом интонация была властной. Я не послушалась. Не хотела этого делать. Но Александр лишь вздохнул, будто устал объяснять, и спокойно откинул край своей майки, открывая спрятанный за поясом предмет – нож. Это не было демонстративной угрозой, скорее напоминанием, что у них всегда есть способ заставить слушаться. Я замерла, дыхание сбилось, а внутри разливался ужас, но не от предмета, а от самого факта его хладнокровия. Он решительно сжал кулаки, раздраженно отведя взгляд в сторону, и я поняла – его терпение на исходе.

– Это просто осмотр. Это необходимо, и я сделаю это в любом случае, —грубо процедил он.

Я ощутила, как потолок начинает опускаться, надвигаясь прямо на меня, чтобы раздавить, а стены сужаться. Каждый момент тянулся, как вечность, растягиваясь в мучительное ожидание чего-то неизбежного. Единственным выходом оставалась полнейшая покорность этой неизвестности, в которой никакие правила больше не работали. Лампа над головой горела слишком ярко, больно впиваясь в глаза, словно она следила за каждым моим движением. Это не просто освещение – это наблюдение, контроль, безмолвное присутствие, которое не оставляет шанса спрятаться. Я не могла понять, что именно было "необходимо" в этом странном, угнетающем месте, где каждый предмет казался бездушным, лишенным смысла, а каждый человек олицетворял целый легион чертей. Казалось, что все в мире испарилось, оставив только ослепительный свет и огромную фигуру Александра, возвышающуюся надо мной.

Он двигался хладнокровно, уверенно, его шаги были размеренными, полными скрытой силы. Медленно обошел меня кругом, обводя изучающим взглядом, высчитывая, оценивая, как будто я – объект, а не человек.

– Не двигайся, – коротко сказал он, не терпящим возражений тоном.

Я стояла ровная, как струна, каждый мускул протестовал, но мозг вопил о том, что нужно повиноваться. Пресловутый инстинкт самосохранения, толкающий на что угодно ради сохранения целостности шкуры. Александр все еще молчал, но его действия говорили громче слов. Он пробежался сильными, грубыми пальцами по моим рукам, словно проверяя упругость кожи, затем медленно скользнул взглядом ниже, выискивая недочеты, несовершенства, что могут поставить под вопрос мое существование здесь. Я не могла пошевелиться, страх расползался под кожей, холодным эхом отдаваясь в затылке. Его руки были ледяными с сухой, мозолистой кожей, и я впервые ощутила их настоящий вес. Он легко коснулась моей шеи, осторожно надавил на ключицу – короткий тест на гибкость, на реакцию.

– Дыши глубже, – отрезал Александр.

Я сделала вдох, но он вышел рваным, ненадежным. Александр кивнул куда-то вбок. Я все пыталась понять, кому он подавал сигнал, что это означало, но защитный механизм мозга продолжал упорно заполнять все пространство вокруг нас сиянием, не давая выхватить детали или хотя бы вспомнить, что таилось в том углу. Затем он поднял мою руку, проверяя напряжение мышц, медленно повернул запястье, словно оценивая, достаточно ли я послушна, достаточно ли легко поддаюсь управлению. Лампа над головой горела ослепительно, и я почувствовала, что ее свет не просто освещает, а словно допрашивает меня, требуя ответа. Александр прошелся  вокруг, затем замер, пристально глядя на меня.

– Раздвинь ноги, – его тон был ровным, лишенным эмоций.

Я не сделала этого сразу, не понимая, что именно он хочет увидеть. Александр снова кивнул куда-то вбок, затем глубоко вдохнул, будто готовясь к следующему шагу. Он все еще оставался позади, его дыхание стало тяжелым, но контролируемым. Я ощутила приступ паники, внутри все протестовало, хотело исчезнуть, раствориться, лишь бы не оставаться в этом холодном, стерильном пространстве. Александр склонился надо мной, его голос был тихим, но бескомпромиссным.

– Лучше не усложняй.

Подчинившись приказу, я раздвинула ноги. Александр положил руку мне на спину и настойчивым, резким движением наклонил. Внезапно я почувствовала, для чего нужны были эти странные манипуляции. Он каким-то глупым, и скорее всего, совершенно неинформативным способом обследовал мои половые органы. Это длилось несколько секунд – неприятных, ужасных и болезненных секунд. Его огромные пальцы проникли во влагалище резко и грубо, пытаясь нащупать что-то. Боль… Боль вспыхнула с невообразимой силой. Казалось, что он вот-вот разорвет меня пополам. Упершись в шейку матки, он проскользила по ней пальцами, будто убеждаясь в том, что она нормальных размеров и не имеет явных дефектов, после чего также резко выдернул руку. Я ощущала себя униженной. Всю промежность сковывала адская боль. Я ощущала, как чувствительная и нежная кожа треснула, разорвалась в нескольких местах. Как его острые, нестриженные ногти, словно лезвия, срезали тонкие слои внутри меня. Следующим пунктом проверки стала прямая кишка. Он запустил в меня большой палец, и это движение отозвалось новой вспышкой режущей боли. Надавливая, он прощупывала что-то, имитируя движения проктолога. От этих манипуляций мне жутко захотелось в туалет, но я понимала, что говорить об этом мне не следует. Закончив, снова кивнул и схватил меня за лицо. Его пальцы до боли впились в щеки, разжимая челюсть. Я поддалась и открыла рот. Ощутила себя лошадью или каким-то другим домашним скотом, который выбирают по зубам. Мне хотелось кричать, плакать. Хотелось убежать подальше или забиться в угол. Сделать хоть что-нибудь, чтобы прекратить это болезненное подобие осмотра. Но вот он отстранился. Мозг уловил этот жест и послал сигнал, позволяющий вновь вырисовываться объектам вокруг. Только тогда я наконец вспомнила, что в комнате была и Виктория. Вот кому он кивал, вот кто следил за всем этим. На ее лице красовалась довольная улыбка, а глаза сверкали хищными искрами.

Сделав еще две отметки, Виктория встала с табуретки, сунула планшетку за пояс и направилась к шлангу. Она разматывала его медленно, скидывая целыми кольцами на пол. Казалось, будто это не шланг, а какой-то необычный змей, свалившийся откуда-то и вышедший на охоту. Когда весь он был размотан, она взяла его за стальной наконечник, направила в мою сторону и повернула вентиль. Сильная, ледяная струя воды больно ударила меня в живот. Из-за неожиданного напора воды я согнулась пополам, пытаясь спрятать уязвимые участки тела, все напряжение внутри резко перешло в борьбу с шоком. Виктория, казалось, испытывала удовольствие от этого хаоса, наблюдая за моими реакциями с каким-то злобным удовлетворением. Вода стекала по телу, смешиваясь с холодным потом, вызывая острое чувство уязвимости. Я пыталась затаить дыхание, но страх разрастался, как черное пятно, поглощающее все вокруг. Легкие судорожно хватали воздух, но он казался чужим, не дающим облегчения. Сердце бешено стучало, удары отдавались глухим эхом внутри, заглушая все звуки, кроме монотонного капания воды. Слезы лились ручьями, смешиваясь с каплями, но их невозможно было остановить – как и страх, который пронзал меня изнутри. Весь мир сжался до этого мгновения: плитка под ногами холодная, как лед, стены давящие, словно застывшие в вечном ожидании. Голова кружилась, ноги подкашивались, а разум кричал, что выхода нет. В груди разливался липкий ужас, парализующий каждую мысль, каждый вздох. Меня словно засосало в вихрь, где нет ни верха, ни низа – только безграничное ощущение падения. Я сжимала руки, но пальцы казались чужими, лишенными силы удержать меня в реальности. Вода падала на меня с безразличной настойчивостью, ее ледяные прикосновения усиливали дрожь, делали панический страх осязаемым. Хотелось спрятаться, исчезнуть, чтобы не ощущать это удушающее чувство, но тело оставалось здесь – закованное в собственном бессилии. Я чувствовала себя беззащитной, разрываемой между инстинктом сопротивления и желанием подчиниться. Виктория, казалось, была удовлетворена своим «осмотром», и теперь ее внимание переключилось на шланг. Она начала направлять поток воды, словно изучая, как я реагирую на эту пытку. Я пыталась увернуться, извивалась, прикрывая наиболее нежные и чувствительные места. Она неустанно перемещала шланг, направляя струю туда, где мне было особенно невыносимо. Мой ум пытался найти выход – хоть какое-то оправдание, чтобы устоять перед ее атаками. Но оцепеняющий ужас лишь укреплял ее власть, а внутренняя борьба высасывала последние силы. Каждая секунда тянулась словно вечность, и наталкивала на мысль, что этому испытанию не может быть конца. Вдруг Виктория сделала шаг назад, оставив меня наедине с холодными каплями и собственными мыслями. Ее смех раздался в воздухе, как насмешка над моим положением и моей болью. Это было унизительно и ужасно, но даже в этом безумии я начала понимать: настало время найти в себе искру сопротивления, чтобы разорвать этот замкнутый круг страха и подчинения.

Вдоволь насладившись «пыткой» и красочным представлением, она повернула вентиль в другую сторону. Напор воды медленно уменьшался, пока вовсе не захлебнулся в шланге. Она неспешно наматывала тушу резинового змея на крепление, пока я безумно дрожала от холода. Руки и ноги совсем не слушались меня, пальцы скрючились, пытаясь спастись от отморожения, а само тело сжалось, стараясь занять как можно меньше места и как можно плотнее прижать части тела, чтобы попытаться согреться. Челюсть ходила ходуном, стучала и скрипела.

Я чувствовала, как холодный взгляд Виктории проникает вглубь меня, осуждая и провоцируя одновременно. Она внимательно смотрела на меня, как хищник на свою жертву. Внутри вспыхнуло непонятное чувство – тонкая нить силы и ненависти, пробивающаяся сквозь ужас. За какую-то долю секунды перед глазами пронеслась картинка, как мои пальцы обвиваются вокруг шеи Виктории и с силой сжимаются. Сейчас я мечтала что-нибудь сделать, дать отпор, но я знала, что единственное, чего я этим добьюсь – ее нож перережет мою глотку. В голове метались мысли, словно волны в штормовом море, раздирая мое сознание. Каждый взгляд Виктории, каждая искорка удовольствия в ее глазах подстегивала гнев и страх, но вместо того, чтобы сломаться, я ощущала, как поднимается во мне бунт. Я должна была найти способ вырваться из этого лабиринта ужаса, преодолеть все эти многочисленные унижения.

Виктория открыла дверь, за которой, держа в руках новый комплект такой же белоснежной одежды, стоял Павел. Они обменялись короткими взглядами, наполненными молчаливым пониманием, и Виктория, не говоря ни слова, вышла из комнаты. Я слышала ее удаляющиеся шаги, отзвук которых постепенно растворялся в тишине, и страх понемногу отпускал меня. Павел шагнул ближе, протянул мне одежду и молча ждал, пока я, дрожа от холода, натяну ее на мокрое тело.

– Пойдем, – сухо сказал он, но не со злостью, а будто сам находится в том же положении, что и я.

– Куда? – спросила я дрожащим голосом.

– Ярослав тебя ждет.

Видимо, Ярослав решил сдержать обещание и закончить разговор со мной. Как бы он ни захотел закончить мою жизнь…

Мы вновь повторили путь по мрачным коридорам, ведущим в логово этого психопата. В начале коридора, ведущего к кабинету, Павел снова остановился и легким толчком заставил меня двигаться дальше. Из-за закрытой двери кабинета доносились приглушенные звуки музыки.