Сталь и Глина. История Суздали

Он медленно, как старик, обвёл взглядом поле боя. Его дом. Его деревню. Трупы. Он никогда не видел столько мёртвых. Свои – те, с кем он вчера пил квас, – и чужие, с искажёнными в предсмертной ярости или ужасе лицами, лежали вперемешку в неестественных, сломанных кукольных позах. Руки, раскинутые к небу. Глаза, удивлённо смотрящие в никуда. Вывалившиеся внутренности, блестящие на солнце, как змеи. Кровь пропитала землю, превратив её в тёмную, чавкающую грязь. Воздух был тяжёлым от густого, сладковатого, тошнотворного запаха смерти.

Он победил.

Но победа пахла падалью и выглядела как скотобойня.

К нему, шатаясь, пробираясь между телами, подошли Лада и Милада. Они шли, как две тени, как лунатички, их движения были заторможенными, механическими. Их лица, нежные и юные, были перепачканы сажей и забрызганы чужой, быстро темнеющей на солнце кровью. В глазах застыл пережитый ужас, они были огромными, пустыми и абсолютно сухими. Слёзы, казалось, выгорели внутри вместе со всем остальным. Они прошли через огонь и через смерть, и это оставило на их душах такие же ожоги, как и на руках.

Они не сказали ни слова. Просто подошли и встали по обе стороны от него, прижавшись к его бокам. Ростислав обнял их – или скорее, просто уронил на их плечи свои тяжёлые, свинцовые руки. Они были единственной точкой опоры в этом рушащемся мире. Он чувствовал их тепло, чувствовал, как мелко дрожат их тела, и эта дрожь передавалась ему. Их близость, их живая, горячая плоть, их запах пота, дыма и страха – это было единственное, что сейчас казалось реальным.

Они держались за него, за своего мужчину, за своего вождя, который провёл их через ад и вывел живыми. А он держался за них, за своих женщин, которые не сбежали, которые дрались рядом и ради которых он выжил. Три выживших, израненных, опустошённых островка в безбрежном море смерти.

Ростислав закрыл глаза. В его сознании, на фоне трупов и пожарищ, вспыхнула другая картина: ночная гончарня, их сплетённые тела, жаркое дыхание, обещание… Они были его ещё до битвы. Теперь, после неё, они были им спаяны воедино. Эта связь, закалённая в крови, была прочнее любой клятвы, любого брачного обряда. Это было нечто первобытное. Самка и самец, пережившие нападение и теперь зализывающие раны в своём разорённом логове.

Он почувствовал, как рука Лады скользнула по его груди и осторожно коснулась раны на плече. От её прикосновения боль не утихла, но изменилась, стала чем-то осмысленным. Милада просто положила голову ему на здоровое плечо, утыкаясь в его шею. Её волосы щекотали кожу. Он был их. Они были его. Просто, страшно и навсегда. И прямо сейчас, посреди этого кошмара, это было единственное, что имело значение.

Глава 20: Возвращение и седина

Из зелёного, равнодушного полумрака леса, как призраки, начали просачиваться люди. Робко, неуверенно, по одному. Жители Вешней Поляны возвращались. Сперва они остановились на краю поля, на безопасном расстоянии, в ужасе и немом оцепенении глядя на то, что осталось от их дома. Их взгляды метались от дымящихся остовов изб к страшному месиву из тел, устилавшему землю перед проломленными воротами. В воздухе всё ещё стоял густой, тошнотворный запах гари и крови. Многие женщины не выдержали, закрыли лица руками и зашлись в беззвучном плаче. Мужчины стояли с окаменевшими лицами, сжимая кулаки. Это был их дом. Точнее, то, что от него осталось.

А потом, среди этого разорения, их взгляды нашли группу выживших. Ростислава, который всё ещё стоял, опираясь на топор, и по обе стороны от него – Ладу и Миладу. И ещё горстку парней, измазанных в крови и грязи, с пустыми глазами.

Сначала было молчание. Люди не могли сопоставить картину тотального разрушения и этих нескольких выживших. А потом, словно прорвало плотину, до них начало доходить. Они видели не только сгоревшие дома, но и десятки трупов кочевников. Они видели проломленные, но устоявшие ворота. И они понимали, какой ад здесь творился, какую цену заплатил этот крошечный отряд за их жизни, которые они спасали в лесной тиши.

Их реакция была дикой, первобытной смесью страха, облегчения и благоговения. Они смотрели на своего юного старостича, покрытого кровью с головы до ног, высокого и страшного в своём изнеможении, и видели в нём не просто парня-гончара, а своего спасителя. Своего героя. Бога войны, сошедшего на их грешную землю.

Старый плотник, тот самый, что кричал Ростиславу "ты молод и горяч!", первым рухнул на колени. За ним последовали другие. А потом мужики, которые ещё вчера называли его безумцем, с рёвом бросились к нему. Они оттеснили Ладу и Миладу и, несмотря на его слабые протесты и боль в раненом плече, подхватили его на руки. Их руки были сильными, грубыми, и они подкидывали его в воздух, снова и снова, выкрикивая его имя в небо: «Ростислав! Слава! Слава!». Это была истерическая, почти безумная радость людей, заглянувших в лицо смерти и уцелевших.

Женщины, рыдая уже не от горя, а от облегчения, бросались к нему, пытаясь дотянуться, поцеловать его окровавленные руки, одежду, сапоги. В этой толпе, в этом хаосе обожания, Ростислав чувствовал себя странно отстранённым. Их радость была ему чужда. Он всё ещё был там, в кровавом проломе, и в ушах его стоял предсмертный хрип Велемира.

Среди этой суматохи к своим дочерям пробился гончар Гордей. Он растолкал людей, его глаза безумно искали только два лица. Увидев Ладу и Миладу, живых, невредимых, он издал звук, похожий не то на стон, не то на рёв, и рухнул перед ними на колени. Он не говорил ни слова, лишь обхватил их ноги своими сильными руками гончара и зарыдал, сотрясаясь всем телом, уткнувшись лицом в подолы их перепачканных платьев.

Ростислав посмотрел на него и содрогнулся. За эти два дня волосы Гордея, ещё вчера тёмно-русые с благородной проседью, стали совершенно белыми. Снежными, мёртвыми. Так сильно переживало его отцовское сердце, так глубоко в него въелся страх, что он состарился за одну ночь.

Агния, его жена, спокойно подошла и положила руку ему на плечо. Затем она подняла глаза на Ростислава. В её взгляде, пересечённом старым шрамом, не было ни слёз, ни радости толпы, ни женского обожания. Было лишь тяжёлое, понимающее, почти мужское уважение. Взгляд воина, смотрящего на другого воина, который только что прошёл своё боевое крещение. В этом взгляде он прочитал всё: благодарность, признание его права на её дочерей и молчаливое предостережение. Она знала, какой зверь просыпается в мужчине, познавшем вкус крови и победы. И она видела этого зверя, родившегося сегодня в глазах Ростислава.

Глава 21: Волки и псы

К полудню воздух над Вешней Поляной изменился. Из леса, куда ушла погоня, начали возвращаться киевские дружинники. Они ехали не спеша, их кони устали. Сами воины были покрыты кровью – уже не только своей, но и чужой. На луках сёдел у многих висели страшные трофеи – отрезанные головы кочевников, связанные за волосы. Охота была удачной. Лесные псы, как они презрительно называли степняков, были вырезаны почти полностью. Дружинники со смехом и грубыми шутками рассказывали, как загоняли последних беглецов в овраги и болота.

А вскоре после них подошли и основные силы. Это была уже не просто лава, а могучий, ощетинившийся копьями поток. Сотни воинов. Во главе ехал сам киевский князь Святослав. Он был уже немолод, седина тронула его длинные усы, но сидел он в седле прямо и крепко, как молодой. Его глаза, пронзительные и холодные, как у ястреба, облетели разорённую деревню. В них не было ни жалости, ни сочувствия. Лишь оценка. Он смотрел на трупы, на пепелища, на проломленные ворота, как хозяин смотрит на испорченное имущество.

Он не спешиваясь, объехал деревню, хмуро глядя на разрушения. Он слушал восторженные, сбивчивые рассказы жителей и короткие, деловитые доклады своих дружинников. Воевода, который вёл передовой отряд, указал мечом на Ростислава:

– Вот он, княже. Вожак. Держались, как бешеные псы. Мы едва успели.

Князь подъехал ближе. Он смотрел на Ростислава сверху вниз, с высоты своего огромного боевого коня. Его взгляд был тяжёлым, оценивающим. Он словно взвешивал его, прикидывая цену. Ростислав стоял, не отводя глаз. Рядом с ним, как две тени, замерли Лада и Милада. Они чувствовали исходящую от князя угрозу и инстинктивно прижались ближе к своему защитнику.

Глава 22: Предложение, от которого не отказываются

– Подойди, – приказал князь. Его голос был глухим и властным, не терпящим возражений.

Ростислав шагнул вперёд, оставив девушек позади. Он чувствовал себя голым под этим пронизывающим взглядом.

– Ты хорошо бился, парень, – сказал князь. Это была не похвала, а констатация факта. – В тебе течёт кровь воина. Я вижу её в твоих глазах. И чужую кровь на твоих руках. Моя гридница – моя личная дружина – будет рада такому, как ты.

Князь сделал паузу, его слова падали, как камни.

– Я даю тебе коня. Боевого, а не эту крестьянскую клячу. Даю тебе меч из хорошей стали. Кольчугу, шлем. Место за моим столом и долю в добыче. Ты будешь спать под крышей, есть досыта и брать тех баб, на которых укажешь. Тебе не придётся больше нюхать навоз и пахать землю. Ты будешь служить мне. Пойдёшь со мной?

Это было предложение, от которого не отказываются. Это была мечта любого деревенского парня. Прямой путь из грязи к славе. Честь, богатство, власть. Возможность уйти из этого разорённого мира, забыть о нём, как о страшном сне. Дружинники вокруг смотрели на Ростислава с усмешкой и завистью. "Ну, давай, оборванец, падай на колени и целуй князю сапог".

Но Ростислав, к своему собственному удивлению, не чувствовал радости. Он посмотрел на князя, потом перевёл взгляд за его спину. Он видел разрушенные дома, видел почерневшее от горя лицо Велемировой матери. Он видел своих ребят, которые смотрели на него с надеждой. Он видел Ладу и Миладу, которые вцепились друг в друга и не сводили с него глаз. Он принадлежал им. Он принадлежал этой земле, пропитанной его потом и кровью его друзей. Стать псом на княжеской псарне? Пусть и сытым, и в дорогом ошейнике?

Он медленно покачал головой.

– Благодарю за великую честь, князь. Но мой дом здесь. Кто его восстановит, если не я? Кто позаботится об этих людях?

Глава 23: Холодный мир

В рядах дружинников прошёл удивлённый, насмешливый шёпот. Отказать князю! Деревенщина возомнила о себе! Лицо Святослава не изменилось, но в его ястребиных глазах промелькнуло удивление, смешанное с холодным интересом. Он привык, что перед ним преклоняются. А этот мальчишка, едва стоящий на ногах от ран, смеет ему отказывать.

– Ты горд. Или глуп. Скорее всего, и то, и другое, – ровно произнёс князь. Он не рассердился. Он был выше этого. Он был хищником, который смотрит на странное поведение своей добычи. – Что ж. Твоя воля. Гнить тебе в этой деревне, значит, твоя судьба.

Он развернул коня.

– Но я расскажу о твоём подвиге князю Олегу Переяславскому. Это его земля, и он должен знать своих героев. А уж как он тебя наградит… это его забота.

Последние слова прозвучали почти как угроза. Князья не любят, когда их щедрость отвергают. Это умаляет их величие. И они не любят чужих героев на своей земле, если эти герои им не служат. Ростислав это инстинктивно почувствовал.

– Войско, за мной! На Переяславль! – скомандовал Святослав.

И огромная, сверкающая сталью река двинулась дальше на юг, оставляя Вешнюю Поляну наедине с её трупами, разрухой и новоявленным героем, который только что совершил свой первый политический проступок. Ростислав смотрел им вслед, и впервые с начала битвы почувствовал настоящий, холодный страх. Не за свою жизнь, а за что-то большее.

Глава 24: Кровавый закат

Войско Святослава не шло, а текло, как неумолимая река стали. Они двигались быстрым маршем, и к вечеру, когда солнце начало садиться, окрашивая небо в цвета крови и пожара, они увидели Переяславль.

Город, большой и раскинувшийся по холмам, но всё ещё деревянный, был похож на загнанного зверя, обложенного стаей голодных волков. Со всех сторон, насколько хватало глаз, его окружал гигантский лагерь кочевников. Это была не просто орда – это было целое кочевое государство, переселившееся сюда на время войны. Тысячи юрт, тысячи дымящихся костров, ржание десятков тысяч лошадей, крики людей, лай собак – всё это сливалось в единый, угрожающий гул. Степняки чувствовали себя хозяевами. Они неспешно готовились к ночному штурму, уверенные, что измученный город вот-вот падёт.

Святослав, с холма оглядев это гигантское побоище, не стал медлить ни минуты. Он знал, что его единственный шанс – это внезапность и ярость. Ждать утра означало дать врагу опомниться и перестроиться.

– Боевой порядок! – пронеслось по рядам.

Войско на ходу перестраивалось из походной колонны в широкую атакующую лаву. В центре – тяжёлая пешая дружина, гридница, закованная в железо, с длинными копьями и огромными щитами. По флангам – более лёгкая конница и наёмники-варяги, чьи двуручные секиры жаждали крови.

– Во имя Перуна! За Русь! – крикнул Святослав, и его голос был услышан всеми. – НА НИХ!

Без звука рога, в полной, зловещей тишине, лавина русичей покатилась с холма прямо в тыл самому большому, самому богатому стану кочевников. Они обрушились на них, как ночной ураган.

Первыми это почувствовали не воины, а женщины и старики в тыловых юртах. Внезапный рёв, лязг стали и предсмертные крики там, где их быть не должно. Паника вспыхнула, как сухой тростник.

Кочевники, пирующие у костров и точившие оружие, вскочили на ноги. Но было поздно. Тяжёлая пехота Святослава, как железный кабан, врубилась в их ряды, проламывая оборону, сметая всё на своем пути. Копья пронзали тела, мечи рубили головы, щиты сбивали с ног.

В тот же самый момент на стенах Переяславля увидели княжеские стяги и услышали шум битвы. Князь Олег, измученный недельной осадой, понял, что это его единственный шанс.

– ВОРОТА! ЗА МНОЙ, ДРУЖИНА! – крикнул он.

Тяжёлые ворота со скрипом отворились, и из них вырвался отчаянный, поредевший, но полный ярости отряд. Они ударили по врагу с другой стороны. Кочевники, зажатые в клещи, смешались. Их огромная армия превратилась в неуправляемую, паникующую толпу.

Глава 25: Ночь длинных ножей

То, что началось на закате, с наступлением ночи превратилось в сущий ад. Битва потеряла всякое подобие строя и распалась на тысячи отдельных поединков. В свете горящих юрт и костров, в клубах пыли и дыма рубились тысячи людей.

Это была не битва чести, а резня. Дружинники Святослава и Олега были в меньшинстве, и они знали, что отступать им некуда. Они дрались с холодной, профессиональной жестокостью. Варяги, вращая своими огромными секирами, создавали вокруг себя мёртвую зону. Каждый взмах их топора сносил головы, отрубал конечности, разрубал всадника вместе с конём. Гридники, сбившись в тесные «свиньи», медленно, но неотвратимо продвигались вглубь лагеря, оставляя за собой горы трупов.

Кочевники, потеряв вождей и связь друг с другом, дрались уже не за победу, а за жизнь. Ночь и теснота лагеря работали против них. Их главное оружие – конные лучники – было бесполезно. Они дрались в пешем строю, в котором уступали закованным в железо русичам. Крики раненых, предсмертные хрипы, мат, ржание обезумевших лошадей, треск ломаемых костей – всё это слилось в чудовищную симфонию бойни.

Женщины кочевников, поняв, что их мужчины проигрывают, дрались не менее яростно. Они кидались на русичей с ножами, били их камнями, пытаясь спасти своих детей. Но дружинники, опьянённые битвой, не видели разницы. Они убивали всех, кто вставал на их пути. Несколько разгорячённых варягов, ворвавшись в богатую юрту, зарезали охрану и, пока их товарищи грабили сундуки, на глазах у убитого мужа насиловали его молодых жён, прежде чем перерезать им глотки. Война смыла все законы – и божеские, и человеческие.

К утру, когда измождённые воины уже едва могли поднять оружие, степняки дрогнули окончательно. Они поняли, что проиграли. Бросая всё – юрты, добро, раненых, – они хлынули в степь, пытаясь спастись. Но и тут их ждала конница Святослава, которая устроила им последнюю, кровавую баню.

Когда взошло солнце, оно осветило страшную картину. Поле на много вёрст вокруг Переяславля было усеяно тысячами трупов. Обозы, полные добра, стояли брошенными. Город был спасён. Победа была полной.

Но цена была высокой. Каждый третий воин Святослава и каждый второй воин Олега лежал на этом поле, мёртвый или тяжело раненый. Победители стояли посреди этого побоища, измученные, грязные, покрытые кровью, и понимали, что даже у такой великой победы горький привкус.

Глава 26: Цена гордости

Через несколько дней до Вешней Поляны снова донёсся гул большой армии, заставивший всех жителей вздрогнуть. Но это был не враг. Это была киевская дружина, возвращавшаяся с юга. Их вид разительно отличался от того, какими они были по пути на битву. Они были потрёпаны. Почти на каждой телеге, жалобно скрипя, лежали раненые. У многих воинов, даже у тех, кто сидел в седле, были грубо перевязаны головы и руки. Но глаза их горели торжеством, а на обветренных, усталых лицах лежала печать победителей. Они прошли через огромное побоище и вышли из него живыми, с добычей и со славой. Их говор был громким, шутки – грубыми и солёными, полными кровавых подробностей.

В хвосте их колонны, как живая часть добычи, шли захваченные в плен степные женщины. Молодые и красивые, с высокими скулами, раскосыми глазами и густыми чёрными косами. Они шли со связанными руками, глядя в землю пустыми глазами, уже зная свою незавидную участь – стать подстилками для победителей, бессловесными рабынями, чей удел – рожать бастардов и терпеть унижения.

Князь Святослав снова остановился в Вешней Поляне. Деревня за эти дни начала приходить в себя. Трупы были похоронены – свои в общей братской могиле, чужие свалены в овраг и присыпаны землёй. Мужики разбирали завалы, латали крыши. Женщины стирали окровавленную одежду и пытались навести порядок в уцелевших домах.

Князь не спешиваясь, подозвал к себе воеводу.

– Позвать того парня, – коротко приказал он.

Ростислав подошёл к князю. За эти дни он изменился. Лицо осунулось, под глазами залегли тени. Боль в плече не отпускала, но он уже научился её игнорировать. Его уже не подбрасывали на руках, прошла первая эйфория, и теперь на его плечах лежала вся тяжесть восстановления деревни.

– Я видел большую битву, парень, – начал Святослав, глядя на него в упор. – Там рубились тысячи. Кровь стояла по щиколотку. И там, в самой гуще, когда мои лучшие гридни падали, мне не хватало таких, как ты. Яростных и упёртых. Я спрашиваю снова, в последний раз: пойдёшь со мной?

Он не просто предлагал. Он давал второй шанс, который давался немногим. Но Ростислав, повернув голову, посмотрел на площадь. Там Лада и Милада, теперь не отходившие от него ни на шаг, помогали раненому в бою парню сменить повязку. Их руки, ещё недавно знавшие только глину, теперь умело и бережно касались ран. В их глазах не было больше детской беззаботности. Но была твёрдая, спокойная уверенность. Они были здесь, это был их мир. Его мир. Он видел, как они подняли головы и посмотрели на него, и в их взглядах читался безмолвный вопрос, страх и надежда, что он останется.

Он снова повернулся к князю и медленно, но твёрдо покачал головой.

– Мой ответ тот же, княже. Моё место здесь.

В этот раз в ястребиных глазах Святослава явно промелькнуло раздражение. Дважды отказать Великому князю! Это была неслыханная дерзость, публичное унижение его власти. В рядах дружинников воцарилась напряжённая тишина.

Князь молчал с минуту, глядя на Ростислава. А потом его губы тронула холодная, злая усмешка. Он посмотрел на Ростислава, затем на Ладу и Миладу, которые при виде этой усмешки испуганно прижались друг к другу.

– Я понял, – медленно произнёс Святослав, и в его голосе зазвучало презрение. – Ты не хочешь быть волком в моей стае, потому что нашёл себе тёплую нору и двух смирных волчиц. Ты выбрал свою судьбу. Судьбу червя, копошащегося в своей земле.

Он резко развернул коня, но не ускакал.

– Стойте! – приказал он. И, обращаясь к одному из воевод, кивнул в сторону пленных. – Выведите ту, с чёрной меткой на щеке.

Двое дружинников грубо вытащили из толпы пленниц одну девушку. Она была очень молода, может, лет шестнадцати. Высокая, стройная, с гордой осанкой, несмотря на связанные руки. Её тёмные глаза горели дикой, несломленной ненавистью. На щеке у неё была вытатуирована маленькая чёрная змейка – знак знатного рода.

– Привести сюда! – скомандовал князь.

Девушку подтолкнули к Ростиславу. Она споткнулась, но не упала, вперив в него полный ненависти взгляд.

Князь Святослав снова громко рассмеялся.

– Это тебе, герой! – сказал он так, чтобы слышали все. – Часть твоей добычи! Ты ведь тоже внёс свою лепту в нашу общую победу. У этого зверька отец был знатным вождём. Учил меня, как надо воевать, – князь похлопал себя по боку. – Но его голова теперь украшает моё седло. Бери её. Она молода, горяча и, говорят, ещё не знала мужчины. Научишь её служить русичу. Может, она даже родит тебе сильных сыновей. Если не перережет тебе глотку во сне.

С этими словами, насладившись эффектом – ошеломлённым лицом Ростислава, ужасом в глазах Лады и Милады и гоготом своей дружины, – князь пришпорил коня.

– Вперёд!

Вся дружина последовала за ним, оставляя за собой облако пыли, тяжёлое, невысказанное предчувствие и растерянного Ростислава, у ног которого стояла его «добыча» – вражеская девушка с глазами, полными яда, и связанными за спиной руками. Проблема, которую он не просил и не знал, как решить.

Глава 26.1: Горький дар

Дружина ушла. Облако пыли, поднятое сотнями копыт, медленно оседало, но тяжесть, которую они оставили после себя, давила на плечи. На площади Вешней Поляны воцарилась неловкая, звенящая тишина. Все смотрели на Ростислава. И на его… дар.

Девушка-степнячка стояла перед ним, выпрямившись, как натянутая тетива. Её руки были всё ещё связаны за спиной, но в её позе не было ни капли рабской покорности. Она была пленной, но не была сломленной. Её тёмные, раскосые глаза, полные ненависти и презрения, были прикованы к Ростиславу. Для неё он был не героем, а просто одним из тех светловолосых варваров, что убили её отца и уничтожили её мир. Маленькая чёрная змейка на её щеке, казалось, вот-вот оживёт и укусит.

Ростислав стоял в полной растерянности. Что ему делать? Развязать её? Она тут же бросится на него с ножом или просто сбежит. Оставить связанной? Превратиться в рабовладельца на глазах у всей деревни? Это был последний, самый изощрённый плевок князя Святослава ему в лицо. Он не просто подарил ему рабыню, он бросил ему в руки живую проблему, мину, которая могла взорваться в любой момент.

Он чувствовал на себе десятки взглядов. Односельчане смотрели с любопытством и толикой зависти. А Лада и Милада… их взгляды были полны боли, ревности и страха. Их мужчина, их герой, только что получил в подарок другую женщину. Красивую, дикую, чужую. Новую соперницу, которую они ненавидели ещё до того, как узнали её имя.

Ростислав сделал шаг к девушке. Она отпрянула, как дикая кошка, и что-то коротко, зло выплюнула на своём гортанном языке. Звук был похож на шипение. Они не понимали друг друга. Стена языка была выше любого частокола.

В этот напряжённый момент к ним подошёл хромой Борислав.

– Дай-ка я, – прохрипел он, отстраняя Ростислава.

К удивлению всех, старый воин обратился к девушке на её родном языке. Его произношение было грубым, он подбирал слова медленно, но она его поняла. Её глаза расширились от удивления. Она бросила на Борислава настороженный взгляд и после паузы ответила. Их разговор был коротким, отрывистым.

– Её зовут Аза, – наконец сказал Борислав, поворачиваясь к Ростиславу. – Язык их я немного помню. Когда молодым был, в походы на степь ходили, всякое бывало… – он осёкся. – Она – дочь хана Бурундая, того самого, чья голова сейчас на седле у Святослава. Она думает, что ты такой же кровожадный пёс, как и твой князь.

Ростислав посмотрел на Азу. Теперь в её глазах он видел не только ненависть, но и горе.

– Скажи ей, Борислав, – произнёс он твёрдо. – Скажи, что я не пёс князя. Скажи, что она свободна. Пусть идёт. Я её не держу. Пусть идёт к своим.

Борислав перевёл. Аза выслушала, и на её лице появилась горькая, ядовитая усмешка.

– Она спрашивает, куда ей идти, – сказал Борислав после её короткого ответа. – Её стан уничтожен. Все, кого она знала, либо убиты, либо разбежались по степи, как перепуганные суслики. Её отец мёртв. Она говорит, у неё есть только два пути: либо остаться здесь, на земле врагов, либо перерезать себе горло. И она склоняется ко второму. Для дочери хана лучше смерть, чем рабство и позор.