Сталь и Глина. История Суздали

– Крючья! – рявкнул он.

Шестеро самых дерзких и умелых всадников вырвались из кружащей массы. Они прикрывались небольшими круглыми щитами из твёрдой кожи, обтянутой вокруг деревянного каркаса, и на бешеной скорости понеслись прямо к воротам. Ярило и Всеволод с башни успели сделать лишь по одному выстрелу. Одна стрела беспомощно отскочила от щита, вторая пропала без вести.

Всадники подскочили вплотную к частоколу, почти под самую стену. С сёдел они сорвали тяжёлые стальные крючья, похожие на когти хищной птицы, привязанные к толстым верёвкам из конского волоса. Раскрутив их над головой, они с силой метнули их вверх.

Два крюка не долетели. Четыре – со скрежетом, от которого по коже бежали мурашки, впились в верхнюю кромку ворот и частокола. Стальные когти вонзились в податливое дерево с отвратительным, чавкающим звуком.

– ТАЩИ! – взревел один из кочевников, и его крик был сигналом для остальных.

Четверо всадников, чьи крючья достигли цели, резко развернули своих выносливых лошадей и что есть мочи ударили по их крупам короткими плетьми-камчой. Удар плети звучал, как выстрел. Лошади, взвизгнув от боли, рванули с места.

Верёвки натянулись, как струны на гигантском луке, зазвенели от напряжения. Казалось, они вот-вот лопнут. Лошади дико храпели, вытягивая шеи, их мышцы бугрились под лоснящейся от пота шкурой. Они упирались, почти ложась на землю, и из-под их копыт летели комья земли и травы.

Изнутри деревни раздался чудовищный треск и стон. Баррикада, которую Ростислав и его парни возвели ночью, держала мёртвой хваткой. Огромные брёвна и старые телеги приняли на себя всю чудовищную силу рывка. Ворота скрипели, деформировались, дерево трещало, из щелей сыпалась труха, но они держались. Весь частокол ходил ходуном, но не поддавался.

Ростислав, стоявший на помосте над воротами, видел перед собой напряжённые, потные спины врагов. В этот момент лучники на башне, наконец, нашли свои цели. Они целились не в людей, а в животных, как и учил Борислав.

Одна стрела, пущенная рукой Ярило, вонзилась глубоко в мясистый бок лошади. Та издала дикий, почти человеческий визг, вздыбилась, бешено молотя копытами по воздуху, и сбросила седока прямо под ноги другим коням. Вторая стрела, выпущенная Всеволодом, нашла свою цель ещё удачнее: она проскользнула в узкую щель между щитом и плечом всадника, глубоко войдя в подмышку. Кочевник взревел, выронил поводья и вцепился в древко, пытаясь выдернуть зазубренный наконечник, который уже рвал его сухожилия и мышцы.

В суматохе один из оставшихся крючьев сорвался. Но трое всё ещё тянули.

– КИПЯТОК! – взревел Борислав, и его голос перекрыл шум боя.

Ростислав и ещё двое парней, стоявшие у булькающих котлов, не медлили. Схватив котёл за ручки специальными ухватами, они подтащили его к краю помоста и опрокинули.

Шипящий, смертоносный водопад обрушился на головы штурмующих. Это был не просто кипяток. В котёл бросили всё, что могло усилить боль – золу, жир, мелкие раскалённые угли. Эта адская смесь попадала на непокрытые участки кожи, мгновенно вызывая волдыри. Она затекала под одежду, в складки шкур, под шлемы. Шёлк и кожа, нагретые до предела, прилипали к телу, и отделить их можно было только вместе с мясом.

Крики боли перекрыли всё. Это были не человеческие крики, а животный, первобытный вой. Один из кочевников, залитый кипятком с головы до ног, выронил поводья и рухнул с коня. Он катался по земле, пытаясь сорвать с себя дымящуюся одежду и, казалось, саму свою варёную кожу, сдирая ногтями плоть. Его конь, тоже ошпаренный, обезумев от боли, понёсся прочь, волоча за собой всадника, запутавшегося в стремени.

Мучения оборванца прекратил Всеволод. Хладнокровно наложив стрелу, он выстрелил ему прямо в глаз. Тело дёрнулось и затихло.

Атака захлебнулась в грязи, крови и воплях. Оставшиеся всадники, увидев судьбу своих товарищей, в панике обрубили верёвки. Они с проклятиями отступили, унося своих раненых и обожжённых, оставляя на поле боя двух мёртвых и одного изувеченного, корчащегося в агонии товарища.

Первая волна была отбита. Но цена спокойствия была высока – один из котлов с кипятком был пуст. А день только начинался.

Глава 12: Сердце молота

Батур смотрел на то, как его воины тащат назад обожжённого, вопящего товарища, и его плоское лицо исказилось от холодного, безмолвного бешенства. Он недооценил этих лесных крыс. Они не просто огрызались – они кусали больно, с ядом. Он потерял двух воинов, ещё трое были серьёзно ранены, а он даже не пробил их хлипкий забор. Попытка взять эту мышеловку нахрапом провалилась, оставив после себя лишь запах горелой плоти и привкус унижения. Его воины начинали роптать. Он видел это по их взглядам. Быстрый набег превращался в постыдную осаду.

Хватит игр.

– ТАРАН! – его голос был не громким, а сжатым, как пружина, полным сдавленной ярости. – Срубить им эту гнилую дверь!

Десяток кочевников, самых крепких и тяжёлых, спешились. Они действовали быстро и слаженно, как стая волков, загоняющая оленя. Несколько ударов топорами – и молодое, но толстое дерево, росшее на краю поля, рухнуло на землю. Они споро обрубили сучья, оставив лишь голый, увесистый ствол. Прикрываясь своими круглыми щитами от редких и уже не таких точных стрел уставших лучников, они подхватили импровизированный таран на плечи и, тяжело дыша, двинулись к воротам.

Для защитников внутри наступила самая страшная часть осады. Не активный бой, где можно было что-то сделать, а беспомощное, мучительное ожидание. Они видели, как враги готовят таран. Видели, как они приближаются. И ничего не могли предпринять. Единственный оставшийся котёл с кипятком берегли как зеницу ока. Стрелы были почти на исходе.

И вот таранщики подошли. Они раскачали бревно и, с дружным, гортанным выдохом, ударили.

БУМ!

Это был не просто звук. Это было сотрясение. Вся деревня содрогнулась, словно от удара гигантского молота по наковальне мира. Ворота застонали, вздрогнули, но выдержали. Пыль посыпалась со стен. Где-то испуганно вскрикнула одна из девушек.

БУМ!

Второй удар был сильнее. Он отдался в груди каждого защитника, заставив сердце сбиться с ритма. Он прошёл по земле, по частоколу, по рукам, сжимавшим оружие. Это был не просто удар по дереву. Это был удар по их нервам, по их воле, по их надежде.

БУМ!

Казалось, это бьётся гигантское, злое сердце самой смерти, отмеряя последние секунды их жизни. Ритмичный, неотвратимый, методичный.

Внутри, за воротами, стояла напряжённая тишина. Ростислав, Борислав, Степан-бортник и все остальные, кто должен был встретить врага в проломе, стояли, вцепившись в оружие до побелевших костяшек. Их лица блестели от пота. Мышцы свело от напряжения. Они ничего не могли сделать, только стоять и слушать, как их единственный щит, их последняя преграда – деревянные ворота – медленно, мучительно умирает под ударами.

Щепки размером с ладонь начали отлетать внутрь, со свистом проносясь мимо голов. Через растущие щели Ростислав видел искажённые натугой, потные, яростные лица врагов. Видел их жёлтые зубы, оскаленные в усилии. Слышал их тяжёлое дыхание и хриплые команды. Дерево трещало, испуская предсмертный стон. Баррикада внутри уже не помогала – таран не пытался сдвинуть ворота, он просто проламывал их насквозь.

Ростислав сглотнул. Горло пересохло. Он бросил взгляд на Ладу и Миладу, которые стояли поодаль, сжимая в руках бинты и фляги с водой. Их глаза были прикованы к воротам. На их лицах застыла маска ужаса и решимости.

Десятый удар. Или двенадцатый? Они уже сбились со счёта.

И после очередного «БУМ» раздался оглушительный, рвущий уши треск, с которым не сравнится ни один раскат грома. Одна из створок ворот, та, что уже была повреждена «кошками», не выдержала. Она разлетелась на куски, как будто взорвалась изнутри.

Проход был открыт.

На мгновение всё замерло. В проём хлынул солнечный свет, подняв в воздух облако едкой древесной пыли. И в этом облаке, как демоны из ада, стояли силуэты кочевников с тараном. Тишина продлилась одно биение сердца. А потом раздался победный рёв, и первые из них, бросив бревно, шагнули внутрь.

Глава 13: Стена из плоти и стали

Пыль ещё не осела, а победный рёв кочевников уже захлебнулся.

В тёмном проломе, куда они ожидали ворваться, как волчья стая в овчарню, их ждала преграда. Не баррикада из дерева, а живая стена из плоти и стали. Импровизированная, отчаянная, но страшная в своей ярости.

Десять человек. Ростислав, Борислав, Степан-бортник и ещё семеро самых крепких парней, что остались на ногах. Они встали плечом к плечу так плотно, что казались единым организмом. Они выставили вперёд то, что у них было – короткие охотничьи копья, заточенные колья, два старых дружинных меча. Это был не строй, это был живой, дышащий, рычащий ёж, о который предстояло разбиться набегающей волне.

– НАЗАД НИ ШАГУ! ДЕРЖАТЬ! – прохрипел Борислав, и в его голосе было столько старой, закалённой в боях ярости, что даже кочевники на мгновение замешкались.

А потом первый из них, самый дерзкий, с кривой саблей наголо, прыгнул в пролом. Он не успел даже замахнуться. Три копья одновременно, без команды, ткнулись ему в грудь и живот. Он коротко взвизгнул, изо рта хлынула кровь, и он рухнул на колени, загородив проход своим собственным телом.

И тогда начался ад.

Кочевники, оправившись от первого шока, с животным рёвом ринулись вперёд. Они лезли напролом, на копья, на мечи, давя массой. В узком пространстве ворот преимущество в числе исчезло, тактика отступила на задний план. Началась не битва, а кровавая, звериная мясорубка. Давка, в которой люди рубили, кололи, кусали друг друга. Упавших не поднимали, по ним топтались, превращая тела в кровавую кашу под ногами. Воздух мгновенно наполнился омерзительным, густым запахом – смесью свежей крови, горячего пота, вони немытых тел и едкого, сладковатого запаха вспоротых животов и выпущенных внутренностей.

Ростислав забыл всё, чему его учили. Все приёмы и стойки вылетели из головы. Остались только инстинкты. Он превратился в машину смерти, работающую на чистой ярости. Он ревел, но не слышал собственного голоса. Его рабочий топор стал продолжением руки. Он рубил. Коротко, экономно, зло. Он не целился, тело само находило цели: уязвимое горло, открытое лицо, незащищённая шея, кисть, сжимающая оружие. Кровь брызгала ему в лицо, горячая и липкая, он её не замечал, лишь моргал, чтобы она не заливала глаза. Его мир сузился до пространства в один взмах топора. Он видел только вражеские глаза, полные ненависти, и старался, чтобы они погасли.

Рядом с ним, забыв про хромоту и годы, коротко и точно, как дятел, работал копьём Борислав. Он не кричал, лишь тяжело, хрипло дышал. Удар в живот. Выдернул. Удар в глотку. Выдернул. Движения отточены десятилетиями, тело помнило то, что уже начал забывать разум. Он был старым, но смертоносным, как старый, но всё ещё ядовитый змей.

А Степан-бортник дрался с молчаливой, страшной яростью обречённого. Он не защищался. Он не ставил щит, он лишь подставлял под удары плечо и руку. Его целью была не жизнь, а смерть. Как можно больше чужих смертей. Он вкладывал в каждый удар всю свою боль, всю ненависть за свою жену, за свой растоптанный дом. Он был ужасен в своём горе. Когда очередной кочевник прорвался слишком близко, пытаясь достать Ростислава, Степан шагнул ему навстречу и просто вогнал свой топор ему в переносицу. С хрустом, от которого у стоящих рядом свело зубы.

Но стена из плоти не могла держаться вечно.

Глава 14: Первая кровь

Врагов было слишком много. Они лезли, как саранча, переступая через скользкие, дёргающиеся тела своих товарищей. На одного убитого приходили двое новых. Частокол копий начал редеть. Двое защитников, стоявших по краям, упали, сражённые ударами сабель. Стена щитов прогнулась.

Ростислав отшвырнул ногой тело врага и увидел, что линия сломана. Он понимал – это начало конца. Он видел, как Батур стоит позади, не вмешиваясь, и посылает вперёд всё новых и новых воинов, как дровосек кидает поленья в огонь.

В этот момент тонко, по-детски, почти как девчонка, вскрикнул молодой Велемир, парень, что ещё вчера хвастался перед девками своей силой. Один из кочевников, присев на корточки, из-под щитов, снизу вверх, ударил его копьём в живот, туда, где кончалась кольчуга и начиналось беззащитное тело. Велемир выронил топор и отшатнулся назад, глядя на древко, торчащее из его живота, с детским недоумением. Он сделал ещё шаг и рухнул.

К нему тут же подскочили Лада и Милада. С криком, который был слышен даже сквозь рёв боя, они оттащили его в сторону. Их лица, перепачканные сажей, теперь были забрызганы свежей, алой кровью. Забыв про всё, они опустились над ним на колени. Они уже не думали о чистоте – они рвали зубами и руками свои собственные рубахи, пытаясь сделать хоть какие-то бинты.

Лада, дрожащими руками, попыталась зажать страшную рану, из которой вываливалось что-то розовое и блестящее. Её пальцы погрузились в тёплую, липкую кровь.

– Воды… – прошептал Велемир.

Милада поднесла к его губам флягу, но он уже не мог пить. Он сделал один судорожный вдох, его тело выгнулось и обмякло. Глаза, полные боли и удивления, остекленели, уставившись в задымлённое небо.

Он был мёртв.

Это была первая их потеря.

Лада так и застыла, стоя на коленях в луже крови своего друга, глядя на свои руки, с которых стекало тепло его жизни. Мир сузился до этой лужи. До запаха этой крови. В этот миг её детство кончилось.

Но плакать было некогда. В проломе уже хрипел, падая, Степан-бортник. Он всё же нашёл свою смерть. Но даже падая с двумя стрелами в груди, он успел последним ударом раскроить череп кочевнику, который, судя по богатой одежде, был не последним человеком в отряде.

Линия обороны рухнула.

Глава 15: Дыхание Смерти

Со смертью Степана стена щитов не просто прогнулась – она рассыпалась, как глиняный горшок, ударившийся о камень. Проход был свободен, и кочевники, как грязный поток, хлынули внутрь. Их победный вой теперь звучал не перед воротами, а в самом сердце деревни. Они растекались по улицам, опьянённые кровью и предвкушением добычи.

Для оставшихся в живых защитников наступил конец. Бой распался на отдельные, отчаянные схватки. Каждый теперь был сам за себя. Стойкость сменилась агонией. Защитники выдыхались. Их руки, налитые свинцовой усталостью, едва держали оружие. Дыхание вырывалось из лёгких рваными, болезненными хрипами. Щиты, изрубленные в щепки, больше не защищали.

Ростислав чувствовал, как жизнь утекает из него вместе с кровью. Кривая сабля всё-таки достала его, полоснув по левому плечу. Боль была острой, обжигающей, и с каждым движением она становилась всё сильнее. Тёплая, липкая кровь уже промочила всю рубаху, стекая по руке и делая рукоять топора скользкой. Его щит, расколотый несколькими ударами, держался на честном слове.

Он отступил на пару шагов, тяжело дыша, и увидел рядом Борислава. Старый воин, привалившись к стене избы, пытался перевести дух. Его лицо было серым, грудь вздымалась отчаянно, как у загнанной лошади. Один из кочевников, молодой и быстрый, с ухмылкой увидел слабость старика и бросился на него, замахиваясь саблей для лёгкой победы. Ростислав, собрав последние силы, рванулся вперёд и подставил свой разбитый щит. Удар пришёлся по нему, окончательно развалив его на куски. Ростислав оттолкнул кочевника и рубанул его топором по ногам. Тот с воплем рухнул.

Но тут же, из-за угла, выскочили ещё двое. Ростислав оказался один против них. Времени поднять другой щит не было. Он отбил удар одного, но второй, зайдя сбоку, уже замахивался кривой саблей для смертельного, последнего удара. Ростислав видел его оскаленные зубы, видел торжество в его узких глазах. Он видел лезвие, сверкнувшее на солнце. Всё. Он успел лишь закрыться левой рукой, зная, что это бесполезно. Он мысленно увидел лицо Лады и Милады, их испуганные глаза… Казалось, всё кончено.

За его спиной Лада, очнувшись от оцепенения над телом Велемира, закричала. Но это был не крик ужаса. Это был рёв раненой волчицы. Схватив топор, выпавший из руки мёртвого друга, она бросилась вперёд, наперерез второму кочевнику, замахнувшемуся на Ростислава. Она не умела драться, она не знала, как держать оружие, но в этот момент её вела только слепая, инстинктивная ярость. Она просто хотела вцепиться в глотку тому, кто собирался убить её мужчину.

Всё замерло. Удар, который должен был снести голову Ростиславу, так и не опустился.

Глава 16: Голос Надежды

В этот самый момент, когда надежда окончательно умерла, и единственным, что осталось, был отчаянный жест любви, с севера донёсся звук.

Он ворвался в какофонию боя, перекрывая крики, стоны и лязг стали.

Это был звук рога.

Но не гортанный, воющий рог кочевников. Это был громкий, ясный, поющий звук славянского боевого рога. Звук, который обещал не смерть, а спасение. Он был похож на голос самого Перуна, спустившегося с небес.

Все, кто мог слышать, замерли. Кочевник, замахнувшийся на Ростислава, опустил саблю и растерянно обернулся. Лада застыла в двух шагах от него, с поднятым топором. На мгновение битва остановилась.

А потом на холме, на северной окраине поля, из-за перелеска, как призраки, вылетела конная лава.

Они появились из ниоткуда. Словно их породил сам лес. Десятка три всадников. Не кочевники на низкорослых лошадках, а рослые мужи в добротных, сверкающих на солнце кольчугах, на мощных боевых конях. Их круглые щиты, большие, надёжные, были окрашены в красный цвет крови и ярости. Впереди мчался их предводитель с поднятым мечом, и его длинный русый ус развевался на ветру.

Это был передовой разъезд киевской дружины, спешивший на помощь Переяславлю.

Увидев их, Ростислав почувствовал, как по его телу прошла не волна облегчения, а разряд молнии. Ноги, которые секунду назад подкашивались, снова налились силой. Боль в плече отступила. В нём взорвалось второе, третье, десятое дыхание, подпитываемое дикой, мстительной радостью.

Кочевник, что стоял перед ним, всё ещё смотрел на приближающихся дружинников с ужасом и непониманием. Он даже не заметил, как топор Ростислава снёс ему пол-черепа.

Тело рухнуло к его ногам. Ростислав обернулся и увидел застывшую Ладу с топором в руках, с лицом, искажённым яростью. Он выхватил у неё оружие.

– Назад! – рыкнул он на неё, и уже не ей, а своим уцелевшим бойцам, которые, как и он, смотрели на приближающуюся помощь с неверящей радостью, крикнул: – НЕ ДАТЬ ИМ УЙТИ!

Глава 17: Красный прибой

Для кочевников, которые уже растеклись по деревне, предвкушая лёгкую добычу, грабёж и насилие, появление киевской дружины было ударом грома с ясного неба. Удар в спину. Удар, которого они не ждали. Их животная, пьянящая радость победителей в одно мгновение сменилась ледяным ужасом загнанного в угол зверя.

Батур, стоявший у пролома и наблюдавший за резнёй, был первым, кто осознал весь масштаб катастрофы. Это не были ополченцы. Это были профессиональные убийцы на тяжёлых конях, закованные в железо. Это была дружина князя. Он понял, что его маленький грабительский отряд попал в ловушку. Между молотом, который спускался с холма, и наковальней из оставшихся, но теперь обезумевших от ярости защитников деревни.

– НАЗАД! К КОНЯМ! – взревел он, пытаясь перекричать нарастающий гул.

Но было поздно.

Киевская дружина не стала перестраиваться или выжидать. Они ударили с ходу, единым монолитом. Конная лава, красная от цвета щитов, врезалась в ряды растерянных, спешенных кочевников.

Это была не битва. Это было истребление. Профессионалы против мародёров. Тяжёлый конь сшибал человека, как щепку, ломая ему кости. Широкий дружинный меч опускался на незащищённую шею или спину, почти разрубая тело пополам. Боевой топор-чекан с отвратительным хрустом проламывал черепа.

Крики ужаса и предсмертной боли, короткие, прерывающиеся, смешались с яростными, дружными боевыми кличами дружинников: «За Русь!», «На них!». Кочевники, ещё минуту назад бывшие охотниками, теперь стали дичью. Они бежали, бросая оружие, пытаясь добраться до своих коней, но тяжёлые всадники настигали их и рубили, не зная жалости.

Увидев это, Ростислав почувствовал, как в нём что-то взорвалось. Боль, усталость, страх – всё исчезло, смытое волной чистой, первобытной, пьянящей ярости. Это была не просто надежда. Это был шанс на возмездие.

– ЗА МНОЙ! БЕЙ ИХ! – крикнул он, и его голос сорвался на звериный рёв.

И его израненный, почти уничтоженный, но теперь опьянённый надеждой отряд вырвался из кровавого пролома, в который они так долго не пускали врага. Они бросились не в атаку, а в погоню. Это была чистая, незамутнённая, сладкая, как мёд, месть.

Охотники Ярило и Всеволод, сменив бесполезные теперь луки на топоры, действовали со своей лесной, безжалостной эффективностью. Они не гонялись за всадниками. Они подбегали сбоку и рубили подколенные сухожилия вражеским лошадям. Животные с визгом валились на землю, погребая под собой седоков, и братья-охотники добивали беспомощных врагов короткими ударами в горло.

Даже оставшиеся в живых парни, ещё недавно бывшие просто крестьянами, теперь убивали с холодной яростью. Они настигали раненых, спотыкающихся степняков и молча, деловито, приканчивали их, вкладывая в удар всю боль за мёртвого Велемира, за поруганного Степана, за свой страх.

Глава 18: Вкус крови

Ростислав не чувствовал боли в раненом плече. Он видел лишь спины убегающих врагов. Он догнал кочевника, который почти вскочил в седло, схватил его за одежду и с силой сдёрнул на землю. Кочевник попытался развернуться, выхватить нож, но Ростислав уже был над ним. Он навалился на него всем телом, прижав к земле.

А потом он начал бить.

Он бил его топором. Не лезвием, а обухом. Снова, и снова, и снова. В лицо. Он не рубил, он дробил. С каждым ударом он выкрикивал всё, что накопилось в нём за эту ночь и это утро.

(За Велемира!) БУМ! (За страх сестёр!) БУМ! (За свой позор!) БУМ! (За всё!) БУМ!

Он бил, пока лицо врага не превратилось в кровавое, неузнаваемое месиво из костей, зубов и мозгов. Он остановился, только когда его рука онемела от напряжения. Тяжело дыша, он поднялся. Вкус крови и соли стоял у него во рту. И этот вкус был ужасен и прекрасен одновременно.

Земля вокруг деревни, и внутри неё, превратилась в кровавую кашу, смешанную с грязью, пеплом и внутренностями. Оставшиеся в живых кочевники, видя, что их вожака Батура срубил одним ударом предводитель киевлян, окончательно потеряли волю к сопротивлению. Их отряд распался. Они рассыпались по лесу, как тараканы, спасая свои шкуры. Дружинники, не давая им опомниться, погнались за ними, чтобы вырезать всех до последнего.

И вот, в мёртвой, оглушающей тишине, наступившей после боя, посреди трупов своих и чужих, стояли выжившие защитники Вешней Поляны. Грязные, окровавленные, шатающиеся от усталости и потери крови. Вокруг них догорали дома. У их ног лежали мёртвые враги и мёртвые друзья.

Они стояли и медленно осознавали две простые вещи.

Они победили.

И они никогда, никогда уже не будут прежними. Мальчики, пошедшие в бой, умерли сегодня утром. С поля битвы уходили мужчины, познавшие вкус чужой и своей крови.

Глава 19: Тишина

Рёв битвы стих не сразу. Он уходил волнами, как отлив, оставляя на берегу сознания тину из ужаса и усталости. Последние крики замерли вдали, в лесу, куда киевская дружина ушла вершить свою кровавую справедливость. И тогда на деревню опустилась тишина. Оглушающая, вязкая, почти физически ощутимая. Её можно было потрогать, и она была бы липкой от крови и пепла.

Её нарушали лишь три звука. Сухой, нервный треск догорающих стропил. Утробное, ненасытное жужжание тысяч мух, которые уже тучами слетались на свежий пир. И тихие, похожие на скрип несмазанной телеги, мучительные стоны раненых. Своих и чужих.

Ростислав стоял посреди этого, едва держась на ногах. Он опёрся на свой окровавленный топор, используя его как костыль, и его била дрожь. Не от холода, а от того, как резко его покинуло боевое безумие. Адреналин, державший его на ногах, бурливший в крови и дававший нечеловеческую силу, ушёл, оставив после себя лишь звенящую пустоту, подступающую к горлу тошноту и острую, пульсирующую боль в раненом плече. Каждый удар сердца отдавался в ране вспышкой огня.