Дьявол в отражении: выпускницы Смольного института

Лесть чуть смягчила гнев родственницы. Александра Егоровна подошла ближе. Подсвечник – один из немногих источников света в коридоре – приблизился к моему лицу, обдав волной жара. Женщина принялась вглядываться во что-то на моём лице. Смиренно сложив руки на выступе объёмной юбки, я опустила глаза и принялась терпеливо ждать.

– Ты будто-то из ямы вылезла! – воскликнула мадам, вытащив из моей шляпки соломинку. – Что за внешний вид, Аннушка? Господи, помилуй! Что с твоей одеждой?!

Она двумя пальцами взяла меня за рукав и резко повернула боком. Сощуренные глаза долго вглядывались в несколько потёртостей на плече. Видимо, я зацепилась этим местом за акацию, когда пыталась пролезть за ротонду.

Старушка показательно вытерла свою ладонь о моё плечо, словно она испачкалась в чём-то мерзком, когда дотронулась до меня. Нельзя обращать внимание на подобное проявление неуважения, тем более, со стороны более старших родственников. Главное держать глаза опущенными к полу, а плечи – уверенно развёрнутыми, тогда меня отпустят раньше.

– Зацепилась за кустарник в аллее у пруда, – ответила я.

Пальцы против воли сжали особо крупную складку подола. Силой воли я заставила себя отпустить расшитую ткань и расслабить руки.

«Собеседник не должен видеть Ваших истинных эмоций, особенно если они негативны», – одно из первых правил, которые вбили нам в головы в институте.

«Всегда будьте любезны и добры, даже если во время танца вас специально уронят на пол или поставят подножку», – следующая неоспоримая аксиома.

Я никогда прежде не замечала, как много подобных убеждений было сокрыто в моей голове. Но прямо сейчас, стоя перед тётушкой в подранном платье и с травинками в волосах, они одни за другими вспыхивали в памяти.

– Как же ты умудрилась? – резкий голос женщины вырвал из размышлений. – Лазаешь где-то целыми днями, как крестьянская девчонка! А говорили, «…благородное воспитание…лучший институт для девиц…»! Возмутительно! Чему они только учили вас всё это время!

– Право, Александра Егоровна, не могу с Вами не согласиться, – льстиво пропел граф и подошёл к хозяйке дома.

В отличие от мадам, Андрей Кириллович был одет во всё тот же парадный сюртук, что и днём. Единственным отличием от вечно идеально образа были растрёпанные волосы: несколько прядей так и норовили упасть из когда-то зализанной причёски на лоб.

Мужчина поравнялся с крёстной матерью. Теперь они стояли передо мной плечом к плечу, и резкие отблески свечи вырисовывали на их лицах пугающие выражения. К горлу подступил ком.

– Уверен, Анне Павловне не помешает провести время за занятием, подходящим для барышни её статуса и положения, – продолжил граф свои размышления. – Например, вышиванием. Библия говорит: «…богатство от суетности истощается, а собирающий трудами умножает его…». Может быть, и нашей дорогой гостье нужно над этим задуматься?

Гостье. Он неспроста назвал меня именно так. Пытался показать, что в доме моей семьи мне нет места, в отличие от него. Обозначает границы территории.

От этой мысли я усмехнулась. Ведёт себя как животное. Хотя нет, животные не могут вызвать во мне столько отвращения, а этот граф вполне справляется.

– «…не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить…» Евангелие от Матфея, – с улыбкой процитировала я Священное Писание.

Лица присутствующих изменились: тётушкино вытянулось от шока, а в глазах графа заиграли нотки злобы и отвращения. Он определённо не ожидал, что ему ответит женщина.

Что же, все мы когда-то ошибались.

– Аннушка…

– Прошу простить. Мадам, граф, – при обращении я слегка кивнула им. – Накатила ужасная усталость. Пойду придамся вечерней молитве. Доброй ночи!

Естественно, у тётушки даже не возникло мысли перекрестить меня перед сном.

Естественно, это заметил граф и усмехнулся.

Снова присев в глубоком поклоне, я быстро попятилась назад к лестнице, а затем поднялась на второй этаж.

Пусть остаются в прекрасном обществе друг друга. Я им мешать не намерена.

В моей комнате горел камин, край покрывала на кровати был приглашающе отогнул, на комоде мерцали подсвечники. Около окна возилась Вася. Её тонкие руки резко задёргивали шторы, стараясь не оставить ни одной щели для утренних лучей. Заметив меня, она улыбнулась и проверила, плотно ли я закрыла дверь.

– Сударыня, не томите! Откуда у вас этот сундук? И что в нём? – девчонка рассыпалась в вопросах, при этом не повышая голос выше шёпота.

Я успокаивающе погладила её по предплечью.

– Тише-тише, Вася. Я всё расскажу, только скажи, где ящик?

– Под кроватью. Сейчас достану!

Не успела я и слова сказать, как Василиса в несколько шагов оказалась у цели, встала на колени и, подняв край тёплого покрывала, достающего почти до пола, вытащила сундук. Крепостная поставила его на край кровати, а сама встала напротив.

Девчушка вела себя как ребёнок, и это меня умилило. С улыбкой я прошла вглубь комнаты и села. Поясницу ломило от корсета и долгого дня на ногах, но я не подала виду. Привычное дело.

Не колеблясь, я открыла сундук. Знала, что Васе можно довериться: хоть о «капсуле времени» никто и не знал, но крепостной не было смысла об этом кому-то рассказывать. Да и мне хотелось верить, что Василиса не поступит подло.

Помощница восхищённо выдохнула и принялась рассматривать содержимое. Чтобы ей было удобнее, я выложила все три предмета на кровать, но даже тогда крепостная не решилась до них дотронуться.

– Можешь потрогать. И сядь, пожалуйста, – я приглашающе похлопала по покрывалу рядом с собой.

Глаза Васьки удивлённо расширились. Она испуганно оглянулась на закрытую дверь, несколько секунд помолчала, но затем быстро присела на самый край.

– Нельзя, сударыня! «Мне нельзя», – прошептала девчушка, не поднимая глаз. Две длинные косички свесились по обе стороны от её лица, словно ограждая от сурового внешнего мира.

– Всё хорошо. Когда мы наедине, не бойся вести себя свободно, я не против.

Было ясно, что понятие «свободно» у нас разнились. Но в одном мы были похожи: Вася, крепостная, не могла делать всё, что заблагорассудится. Я, дворянка, была ограничена в своих решениях и поступках.

Мы сидели рядышком на большой кровати. Между нами стоял сундучок, а отблески огня от свечей освещали наши лица. На душе было спокойно.

Васины пальцы неуверенно скользнули над моими «сокровищами». Ей было интересно всё: потрогать, померить, понюхать, посмотреть. А мне было весело за ней наблюдать – на её лице читался детский восторг.

Вдоволь всё изучив, Вася резко подскочила на ноги и хлопнула себя ладонью по лбу.

– Я же для Вас чай с ватрушками приберегла! Знала, что Александра Егоровна гневаться будет, когда Вы опоздаете к ужину. Там же всё остыло, поди! Простите кулёму забывчивую, я сейчас!

И не дав мне никак отреагировать, Василиса бесшумно проскочила за дверь. Спустя пару минут она вернулась обратно с серебряным подносом в руках. Крепостная ловко отворила дверь ногой, не дав мне помочь, и так же закрыла её бедром. А затем водрузила на прикроватную тумбочку свою ношу.

На подносе стоял заварочный чайник и кружка с блюдцем из того же набора, тарелка с ватрушками с творогом, небольшая мисочка варенья и ложечка. Заметив мой взгляд, Вася добавила:

– Смородиновое с мёдом, моя мама готовила. Я специально принесла из дома. Попробуйте!

Я с нескрываемым удовольствием зачерпнула полную ложку и попробовала. Терпкая кислота ягод, приторность мёда и мелко перетёртые листы малины. Варенье было густым, добротно уваренным в печи, и оттого ещё более вкусным.

– Невозможно оторваться! Спасибо большое, Вася, – я искренне поблагодарила девчушку, всё ещё стоящую передо мной.

Словно опомнившись, Вася аккуратно присела на кровать. Сундук её больше не интересовал, и задорные светлые глаза принялись изучать обстановку вокруг. Я же решила попить чего-то тёплого, но заметила, что на подносе была лишь одна чашка. Это мне не понравилось: есть одной, тем более при ком-то, я не любила.

– Василиса, а где твоя кружка?

– Барышня, да разве можно крепостной с госпожой чаи распивать?!

В её голосе было столько искреннего удивления и страха, что я онемела на несколько мгновений.

– Можно. Со мной можно, – твёрдо ответила я и оглянулась. Не до конца разобранный чемодан всё ещё стоял в углу комнаты, около шкафа. – Вася, открой, пожалуйста, мой багаж и достань из него зелёную шкатулку с птицами.

Девчушка сразу же послушалась. Несколько минут в тишине она искала то, что я попросила, а затем принесла и поставила рядом со мной прекрасный ящичек цвета незрелой пшеницы с искусно нарисованными ласточками на крышке. Открыв его, я явила свету набор, состоящий из двух чайных пар и нескольких ажурных щипцов для рафинада – о нём в деревнях ещё не слышали, но в крупных городах такой сахар пользовался невиданной популярностью среди богачей. Некоторые даже считали признаком статуса испорченные чёрные зубы. Но лично мне это угощение пришлось не по душе – слишком приторное. Не то что мёд или ягоды.

Этот набор мне подарила одна из учениц института в благодарность за помощь в изучении французского. На протяжении нескольких месяцев мы тайно, во время обедов в столовой, разбирали особо сложные правила грамматики, делая вид, что обсуждаем очередные новости из города. В канун Рождества одноклассница подарила мне чудеснейший набор из китайского фарфора, расписанный вручную художником-немцем. Мастер приходился давним другом отцу подруги, и на праздниках он остановился погостить у них дома. В качестве подарка творец привёз одну из своих работ. Тогда глава семейства тут же отправил этот набор своей дочери, а она передарила мне.

Если честно, моей радости не было предела, когда я впервые увидела это чудо: нежная шкатулка с изображением ласточек, а внутри теснённые нежно-розовые формы, держащие не менее завораживающие чашки и блюдца. На гладкой поверхности посуды виднелись те же ласточки, что и на ящичке, а щипцы подруга положила уже от себя.

Я крайне редко пользовалась этим подарком – старалась беречь и боялась разбить такую красоту, но сейчас был повод. Несмотря на скверный характер суровой родственницы и ещё более неприятного графа, моё настроение было хорошим. Сегодня мне почти удалось встретиться с другом детства, а ещё я стала на шаг ближе к своему детству с помощью «капсулы времени». Разве это не повод?

Достав обе чашки и блюдца, я разлила по ним чуть остывший напиток и протянула одну порцию Васе. Судя по аромату, кто-то из поваров заварил смесь мяты и ромашки. Что же, это хорошо. Подобные рецепты часто рекомендуют цирюльники для крепкого сна. И тогда горожанам приходится выкладывать большие суммы, чтобы купить листья, стёртые в порошок, в аптеках. А тут эти травы сушатся в каждом крестьянском доме над печкой, и я уверена, далеко не каждый крепостной догадывается об их цене в городе.

Оторвавшись от размышлений, я повернулась к собеседнице. Василиса с расширенными от ужаса глазами мелкими глотками пила чай, с силой вцепившись в фарфоровую ручку. Она определённо не могла расслабиться.

– Красивый набор, правда? – дружелюбно начала я и подняла чашку на уровень наших глаз. – Его расписал один немец, а сам сервиз он привёз из Китая, когда странствовал. Там же он и научился росписи эмалью, благодаря которой нарисовал этих ласточек.

Мои слова возымели обратный эффект. Крепостная словно поняла истинную ценность набора и чуть было не отбросила его от себя. Вовремя взял себя в руки, она одним глотком допила чай и поставила посуду на край тумбочки.

– Спасибо большое! Я больше не буду его трогать лишний раз…

Отговаривать её было бесполезно, а потому я просто кивнула. Что поделать, многие люди на протяжении всей жизни не могут привыкнуть к роскошным вещам, а тут девчушка из крестьян.

Я предложила ей угоститься ватрушками. Сначала Василиса долго отказывалась, но потом всё же сдалась и вороватым движением стащила с подноса выпечку. Глядя, как она отщипывает пальцами, а затем съедает творожный слой, я спросила:

– Вася, а твоя сестра ещё что-нибудь говорила про Константина Алексеевича?

Старый управляющий всё никак не давал мне покоя. С того ночного происшествия мы виделись лишь пару раз, и в те мгновения он обязательно заглядывался на какую-нибудь молоденькую служанку. Один лишь вид этого старика вызывал в душе бурю негодования и отвращения, а ещё я безумно боялась, что его внимание может переключиться на Ваську.

– Нет, – ответ прозвучал неуверенно. – Он сам со мной разговаривал…

Внутри всё похолодело, чашка замерла у самых губ.

– Он предложил мне прогуляться вдвоём за деревней, после заката.

Силой воли я заставила себя отставить чашку на тумбочку. Спина выпрямилась, мышцы напряглись.

– Вася, не вздумай соглашаться.

Девчушка хотела было возразить, но мой твёрдый взгляд остановил её. Мы продолжили чаепитие.

Василиса покинула меня далеко за полночь. Она несколько раз поблагодарила за чай и выскользнула за дверь в темноту коридора. Я же, отказавшись от её помощи с одеждами, принялась медленно ослаблять шнуровки и пуговицы, слой за слоем избавляясь от платья.

Наконец, на пол упал последний подъюбник, и я смогла вздохнуть полной грудью. Лёгкая кружевная сорочка с длинными расшитыми рукавами и подолом до пят заняла своё законное место. Сидя за туалетным столиком и разбирая сложную причёску, я неотрывно любовалась добытыми сегодня «сокровищами»: браслет, акварель и детский гребень лежали передо мной. Когда последняя кудрявая прядь упала на плечо, я, не сдержалась, и в очередной раз погладила каждый элемент сундука. Недолго думая, взяла браслет, который когда-то принадлежал Олегу, и надела его на левое запястье – чуть выше ниток жемчуга.

Украшение, сделанное точно на руку десятилетнего подростка, идеально плотно сомкнулось на моём запястье, отдавая холодом. Я встала и подошла ближе к камину, на полке над которым располагался большой канделябр с пятью горящими свечами и зеркало до самого потолка. Хотелось получше рассмотреть «сокровище».

Пламя свечей пустило череду бликов на узорчатом корпусе, я невольно загляделась. Вдруг мне почудилось, что Олег и Эжен стоят рядом со мной, плечом к плечу, и взгляд невольно метнулся к зеркалу. Оно располагалось слишком высоко – каминная полка обрезала моё отражение почти до уровня груди, но даже так было видно, что в комнате я нахожусь одна. Однако впервые за многие годы это никак не задевало.

Воображение тотчас нарисовало по обе стороны от меня братьев Бакиевых. Повзрослевших, окрепших, но всё таких же родных и близких. Мне не удавалось разглядеть их лица, но где-то глубоко в душе я понимала, что они остались такими же: похожими на первый взгляд, но всё же имеющими отличия, как две картины, вышедшие из-под руки одного художника. Молодые люди смотрели на меня, и я чувствовала, как они улыбаются. Олег поднял руку, и на его кисти блеснул парный браслет. Я прижала своё запястье к груди и обхватила второй ладонью. Эжен улыбнулся, наблюдая за мной.

– Так вы не против? – тихо, голосом нашкодившего ребёнка спросила я.

Друзья утвердительно кивнули. Ещё несколько мгновений я обдумывала их реакцию, а затем моргнула и… они исчезли. Растворились в темных глубинах отражения, оставив меня одну. Обернувшись, я, как и ожидалось, никого не застала. Видение закончилось.

Браслет на руке больше не казался холодным. Напротив, металл стал теплее кожи. Мне нужно было думать, что за время моих размышлений, украшение просто-напросто нагрелось от тела, но куда больше хотелось представлять, что это друзья своими немыми ответами благословили меня на ношение их талисмана.

Этой ночью сон был крепкий и приятный, как лучи тёплого летнего солнца на закате. Под кружевной манжетой спрятался браслет Бакиевых, и несколько раз во сне я щупала его второй рукой, чтобы убедиться, что он по-прежнему на месте. Впервые за двенадцать лет меня окружило чувство полной безопасности, ведь во сне мне казалось, что друзья рядом – сидят на перине и терпеливо сторожат мой ночной покой.

Глава №17. Аромат души

Утро следующего дня настало внезапно. Я проснулась от возни Василисы на моей тумбочке. Крепостная спешно раскладывала вымытые чайные пары в шкатулке с ласточками. В полудрёме я наблюдала за тем, как девчонка быстро закончила с посудой, затем вышла в коридор и вернулась обратно с вешалкой, на которой раскачивалось незнакомое парадное платье. Вася прошла к окну и закрепила наряд на ширме. Солнечные лучи осветили муслин цвета слоновой кости и золотые кружева на лифе.

Пока я рассматривала чудо портного искусства, помощница нараспашку открыла окно. Не имея сил на возмущения, я вся сжалась, ожидая холод, но комната тотчас наполнилась свежим, почти летним воздухом. Василиса расправила лёгкий подол платья, заворожённо провела ладонью по коротким рукавам-фонарикам и только после этого принялась меня будить.

– Сударыня! Сударыня, вставайте!

Её голос раздался совсем близко, но я позволила себе детский жест – укрылась одеялом с головой. Девчонка рассмеялась, но своих попыток не оставила.

– Сударыня, Вы только посмотрите, что я принесла! Александра Егоровна настоятельно просит вас надеть его сегодня.

Смирившись с тяжёлой участью, я всё же оторвалась от постели и подошла к тётушкиному подарку. Великолепное платье в таком модном сейчас стиле «Ампир» и с квадратным вырезом поблёскивало на солнце. Вблизи я смогла разглядеть искусную бисерную вышивку на подоле и у края рукавов, тончайшее золотое кружево, линии которого плавно спускались с плеч, через грудь к талии, и даже, на первый взгляд, незаметные капли жемчуга, в строгом порядке украшавшие подол.

– Изумительно… – прошептала я, теребя верхний полупрозрачный слой ткани.

– Примерьте же, сударыня!

Василиса помогла мне принять ванну, которую натаскала ещё до моего пробуждения, и ополоснула мои волосы незнакомым травяным отваром. Пока я обтиралась сухими простынями и жевала ватрушки, оставленные со вчерашнего вечера, девчушка занесла в комнату ещё одну коробку. В ней оказались светлые шёлковые туфельки, под стать платью, перчатки и бархатный мешочек на завязках. Распустив его, я обнаружила внутри гарнитур. Серёжки напоминали жемчужные гроздья, крепление которых были украшены сверкающими брызгами горного хрусталя. Подвеска целиком состояла из одинокой жемчужины, по форме напоминающей каплю.

Так же на дне коробки оказалось затейливой формы бюстье: в отличие от привычных корсетов, оно обхватывало только грудную клетку выше талии. Василиса помогла мне управиться с незнакомым предметом гардероба, ловко затянув шнуровку на спине. Дыхание перехватило.

Затем последовало нижнее платье. Оно было телесным и настолько тонким, что назвать его сорочкой язык не поворачивался. Не успела я возмутиться такой вопиющей откровенности, как на меня надели сам наряд. Из полупрозрачного муслина, с талией под самой грудью и однослойный! Клянусь богом, единственной его задачей было держать на себе вышивки и кружева!

Пока я отходила от шока, Вася помогла мне надеть туфли, которые оказались на редкость удобными, и гарнитур. После этого усадила за туалетный столик.

– Я сейчас вернусь! – единственное, что крикнула помощница и выбежала за дверь.

Через пару минут она вернулась в комнату не одна: за ней шла молодая женщина в шерстяном костюме винного оттенка и с небольшим сундучком в руках. Волосы гостьи скрывались под модной шляпкой, а приталенный редингот плотно обхватывал узкую талию. Подол её платья был запачкан грязью, но в остальном одежды выглядели идеально.

«Ехала издалека», – тотчас промелькнуло в голове.

В нескольких шагах от меня женщина остановилась и присела в реверансе, чуть более глубоком, чем того требовали приличия. Я же в ответ кивнула и с интересом уставилась на Василису. Та спохватилась.

– Барышня, это Ольга Петровна. Мастерица по наведению марафета из города. Лучшая в своём деле! Даже Александра Егоровна её хвалит!

Гостья при этих словах смущённо улыбнулась и опустила глаза. Я встала.

– Раз даже тётушка Вас хвалит, то тогда я спокойна.

Наши взгляды встретились. Только вблизи я разглядела вокруг её глаз едва заметные морщинки, а над верхней губой родинку. Волосы цвета крепкого кофе были собраны в аккуратный низкий «пучок» так, чтобы не мешать шляпке. Отглаженный костюм в некоторых местах прохудился, но мастерица умудрилась это умело скрыть: на манжетах добавила вышивку, а торчащие нитки на лацканах колючего редингота вывела крючком на изнаночную сторону.

Всё указывало на то, что женщина была из мещан. Тех талантливых мастериц, затерянных на городских улицах, весть о которых передавалась из уст в уста.

– Благодарю за доверие, Анна Павловна, – Ольга Петровна улыбнулась и благодарно кивнула. – Ваша тётушка сказала, что сегодня состоится важный приём и мне нужно Вас подготовить.

Спрашивать, о каком приёме шла речь, смысла не было. Подобную информацию можно получить непосредственно от самой тётушки, поэтому я лишь кивнула и села обратно.

Ольга Петровна поставила свою ношу на табурет, принесённый Василисой, и стала выкладывать инструменты на столик передо мной. Первыми на свет божий показались причудливые металлические щипцы с узорчатой ручкой и спиртовая горелка. Сверкнуло пламя огня, и женщина оставила конструкцию нагреваться.

– Сударыня, у Вас есть какие-то пожелания? – она жестом обвела своё лицо.

– Да-да, если Вам несложно, используйте мою косметику. Вася, принеси, пожалуйста, ларец из комода.

Ольга Петровна кивнула, но я видела, как благодарно блеснули её глаза. Ещё бы! Косметические средства в городе стоят недёшево, а так хоть какая-то экономия.

Гостья приступила к делу, а Василиса встала за её спиной, заворожённо ловя каждое движение. Я же наблюдала за всем через зеркало. Крем, слой рисовой пудры, немного румян. С каждой секундой из отражения на меня смотрела всё более бледная девушка. Оставив нетронутыми брови и ресницы, Ольга достала очередной пузырёк. С щелчком открыла крышку, и комнату тотчас наполнил аромат искрящегося апельсина и прохладной мяты. Она ловко нанесла несколько капель эфирного масла мне за уши и на ложбинку между ключицами.

Следующим этапом стала укладка. Нагретые щипцы несколько раз проверили на бумаге: когда металл перестал сжигать листок, вырванный из тетради, Ольга принялась завивать мои локоны. От природы кудрявые, теперь они ложились аккуратными завитками. Я же не двигалась – безумно боялась обжечься.

– Не сочтите за наглость, Ольга Петровна, но сколько Вам лет? – не удержалась я.

Мастерица звонко рассмеялась, наматывая очередную прядь.

– Меня совсем не тревожат подобные вопросы, сударыня, – проговорила она и отложила остывшие щипцы. – Этой осенью мне стукнет двадцать девять лет.

Мне показалось, что я вскрикнула, поэтому тут же зажала себе рот ладонью. Господи, как некультурно!

– Вы… вы так чудесно выглядите, – искренне похвалила я, разглядывая мастерицу через отражение.

– Благодарю, сударыня, моё лицо – моя визитная карточка, – женщина достала из сундучка шпильки и принялась закалывать передние пряди на макушке. – Всё-таки правду говорят…

– О чём вы? – тотчас спросила я.

Говорить с ней было легко и приятно.

– О том, что чем красивее девушка, тем легче ей делать комплименты другим. Вы тому доказательство.

Я смутилась и поблагодарила гостью. Оставшееся время она работала молча.

Наконец, мне разрешили встать и посмотреть на себя в зеркало. В отражении на меня смотрела незнакомка. Жемчужный гарнитур перекликался с украшениями на платье, кудри, заколотые на макушке брошью в виде бабочки, ниспадали на спину, бледная кожа придавала образу утончённости, перчатки с кружевными оборками выше локтей выглядели как брызги морской пены на водопаде, которые часто изображались на картинах в коридорах Смольного. Поверх тонкой ткани громоздилась несуразная пара браслетов – широкого жемчужного и плоского золотого – я настояла, чтобы их надеть. Василиса и Ольга Петровна определённо сотворили чудо.

– Спасибо за Ваши труды! – искренне поблагодарила я барышень.

Вася продолжала зачарованно разглядывать инструменты на столике и моё платье, в то время как мастерица задумчиво ходила вокруг меня.

– Всё-таки этот аромат Вам очень подходит! – наконец, подытожила она.

– Если честно, я его совсем не чувствую, – призналась я.

Глаза женщины заблестели.

– Правда? В таком случае, он идеально Вам подходит! Моя бабка научила меня готовить разные парфюмы на основе масел, и она всегда говорила: «Если человек не чувствует аромат, когда наносит его на себя, значит, его душа пахнет так же, поэтому он их не различает».

Ольга Петровна взяла почти полный пузырёк со столика и протянула его мне.