Дьявол в отражении: выпускницы Смольного института

– Удивительно. Ведь рядом есть деревья выше.

– Не знаю, Сударыня, – поспешно перебил меня Архип и резко дёрнул поводья. Коляска дёрнулась. – Бога ради, простите! Вся дорога – сплошные выбоины!

В груди закрались сомнения. Извозчик словно нарочно отводил разговор подальше от событий, связанных с пожаром на мельнице.

Более того, Архип общался с каждой семьёй в деревне. Ну не верилось мне, что он не знал правду!

Поразмыслив, я предприняла вторую попытку:

– Всё же странности произошли на мельнице. Ты ничего не знаешь?

Плечи старика, сидящего ко мне спиной, вздрогнули и ссутулились. Седая голова наклонилась ниже, практически полностью скрывшись в вороте жёсткого полушубка.

– Право не представляю, сударыня! В деревне поговаривают, что Мирошники4 чем-то самого Перуна разгневали, вот и заслужили кару Небесную. А нам, простым смертным, о таком знать не положено.

Больше никакой информации мне выудить не удалось.

Полчаса спустя имение Бакиевых появилось на горизонте. С каждой секундой нашего приближения к пункту назначения, в голове всплывало всё больше воспоминаний, связанных с этим местом.

Здесь мы с Эженом и Олегом бегали во дворе, разыскивая сверчков для наших научных исследований (на самом деле, мы просто накрывали насекомых стаканами и долго наблюдали за ними через мутное стекло, а затем выпускали). Здесь я следила за первыми успехами друзей на уроках. Здесь мальчики в тайне учили меня фехтованию, скрывая тот факт, что я была абсолютно бесталанна в этом деле. Здесь мы чаще всего занимались верховой ездой. Варвара Геннадьевна даже отвела под меня отдельную лошадь Агнеш5 – цвета крепкого чая со светлыми «яблоками» на боках. Имя прекрасно подходило под нрав кобылы – животное отличалось редкой «огненной» энергией. С чужими была непокорная, как языки костра, а с хозяевами спокойная, словно пламя свечи в безветренный день.

Здесь осталась частичка моего сердца, моей души, моей прошлой жизни.

– Зачем я еду сюда?.. – тихо спросила я пустоту, не надеясь получить ответ.

Осознание импульсивности и глупости собственного поступка начало стремительно настигать сознание. Руки похолодели.

Статный дом, чётко выделяющийся на фоне светло-голубого неба, быстро приближался. Усадьба была окружена садом и большим прудом. Дорога под колёсами коляски постепенно становилась всё твёрже и крепче, что положительно сказалось на комфорте поездки, но даже это не могло успокоить мои расшатанные нервы.

Вокруг поместья, практически вплотную, располагалась деревня – ещё одно владение обеспеченной семьи Бакиевых. На улице сновали крепостные, через дорогу часто переходил скот, на лавках около заборов сидели дети. Глядя на непривычную суматоху, я невольно забыла, зачем сюда направилась.

Румяная девушка в коричневом, явно мужском, тулупе старательно развешивала на верёвках бельё. Другая пыталась согнать со стола беседки кур. Старик заколачивал щели между брёвнами полуразрушенной избы.

– Барыня, зачем мы сюда направились? – раздался откуда-то спереди взволнованный голос Архипа.

Голый сад приветливо расступился перед нами, открыв обзор на спокойный пруд и небольшой рыбацкий причал. Именно на нём одиноко стоял высокий юноша в тёмном рединготе6. Услышав шум подъезжающей кареты, человек обернулся. Теперь стало видно, что это не юноша, а скорее молодой мужчина. Мой взгляд невольно пробежался по напряжённому лицу, задержавшись на угловатой линии челюсти, узких губах и прямой спинке носа. Что-то в его чертах показалось мне до боли знакомым, почти родным.

Затем внимание привлекла густая тёмная копна, выглядывающая из-под полей повседневного цилиндра. Непослушные, кудрявые волосы ниспадали на лицо своего хозяина, поддаваясь порывам весеннего ветра. Словно не замечая этого, мужчина в упор смотрел на нас. На меня.

Осознание этого заставило выпрямиться, хотя моя осанка, итак, была идеальной.

Чего греха таить, ладони тоже покрылись испариной, несмотря на прохладную погоду. Я с силой вытерла руки о расшитую ткань тёплого салопа, не разрывая зрительный контакт с незнакомцем. Нервоз не проходил.

Глядя мне прямо в глаза, мужчина сделал несколько шагов к берегу, намереваясь перехватить нас около ворот.

Кожа под пластинами корсета покрылась липким слоем холодного пота, органы в животе сжались в тугой комок. Сама не понимая, что делаю, я нагнулась вперёд, ближе к Архипу, и быстро затараторила в спину старику:

– Разворачивайся! Нет! Езжай прямо и побыстрее! – сама себе противоречила я. – Близко к забору не подъезжай!

Слуга, резко дёрнув поводья, направил коляску в сторону – на жухлую траву и камни, чудом не задев изгородь чужого огорода. Я схватилась ладонью за ручку дверцы. Колёса издали протестующий звук.

Мозг лихорадочно перебирал воспоминания, связанные с этим человеком. Наши общие воспоминания.

В это время мужчина почти бегом приближался к распахнутой калитке, около которой проезжала наша коляска. Я надвинула выходную, расшитую цветами, шляпку практически на глаза и проворно накинула поверх неё тонкий платок. Ткань невесомой вуалью укрыла головной убор и плечи, но где-то внутри я понимала, что меня всё равно узнали.

А, может быть, я просто хотела в это верить.

Архип несколько раз рассёк воздух хлыстом, громкий свист которой заставил кобылу бежать быстрее. Каким-то чудом мы успели разминуться с мужчиной и поехали дальше.

Не справившись с порывом, я оглянулась. Одинокая фигура замерла на дороге, глядя нам вслед. Он был удивлён, и на секунду мне показалось, что зол. Возможно, мне просто показалось?

Широкие плечи, обтянутые тёплой тканью, чуть ссутулились, но горящий взгляд неотрывно смотрел прямо на меня. Такой испытывающий, практически обжигающий, что внутри всё переворачивалось. Мужчина не собирался разрывать зрительный контакт, а я – не решалась сделать это первой.

Но он взял себя в руки. С каждой секундой отдаляющееся лицо преображалось: расслаблялось, и на нём появлялось некое подобие улыбки. Нет, не той доброй и искренней, какую дарит старый знакомой при встрече, а той опасной и редкой её вариации, какую не пожелаешь увидеть даже заклятому врагу на лице собеседника.

К горлу подступил ком. Я так давно мечтала вернуть себе прежнюю жизнь: ту, в которой были друзья и семья. Но когда такая возможность появилась, мне не хватило храбрости.

Прямо сейчас из-под маски возмужавшего мужчины на меня смотрело лицо обиженного двенадцатилетнего мальчика. Ребёнка, который так же, как и его брат, когда-то давно дружил с одной девочкой.

Того мальчика звали Олежкой.

А этого мужчину – Олег Васильевич. Граф Бакиев.

Глава №15. Детские сокровища

– Ехать туда было ошибкой, – только и сказала я, быстро вылезая из коляски.

Архип остановил экипаж около нашего крыльца. Колёса противно заскрипели. Не замечая никого вокруг, я пронеслась мимо нескольких крепостных и завернула за угол дома.

Где-то на задворках подсознания я понимала, что нужно поблагодарить извозчика, ответить на приветствия служанок, проходящих мимо, но сил не было. Словно в бреду я направлялась всё дальше, вглубь сада, ещё не обременённого тяжестью молодой листвы. Солнце медленно клонилось за ветви пушистых елей, пуская по небу разводы гранатовой акварели. Сначала на моём пути предстал хорошо знакомый яблоневый сад, сбоку от него небольшой перелесок, затем луг, и только после этого тропинка превратилась в каменные ступени, ровными рядами уходящие вниз – к большому пруду.

Чудом не споткнувшись, я сбежала по лестнице к красивой аллее, проходящей у самой кромки воды. Здесь, прямо напротив пруда, располагались небольшие, но очень красивые лавки, запрятанные в углублениях живой изгороди на больших расстояниях друг от друга. Летом кусты расцветали чудесными розами, ещё больше скрывая отдыхающих от любопытных глаз.

Но сейчас меня не интересовали ни живописные места, ни прекрасные растения, на которых только-только начали образовываться почки. Моя цель до последнего не была видна. Лишь пройдя весь берег, у самого моста, ведущего на другую сторону, я свернула влево – за очередной разросшийся куст. Здесь располагалась огромная каменная беседка. Ротонда, спрятанная в искусственном гроте высокой стены.

Обойдя каменные колонны, украшенные лепниной, я втиснулась в щель между постройкой и колючей акацией, чудом не порвав любимый салоп. Пришлось сесть на корточки, не волнуясь за сохранность платья, чтобы дотянуться до фундамента. Некоторое время ушло, на поиски, но затем мне удалось сдвинуть выступающий булыжник в сторону. Свободного места практически не было: перед лицом находилась каменная кладка, а из-за спины тянул свои колючие лапы дикий куст. Прелестная, но такая непрактичная шляпка всё время задевала ветви, грозясь либо повиснуть на них, либо порваться. Недолго думая, я сняла головной убор и одним точным движением швырнула его в сторону, откуда пришла. Произведение искусства, отделанное атласными лентами и небольшими бутонами, которым так завидовали ученицы Смольного, приземлилось на гравийную дорожку аллеи.

Ногтями мне удалось выколупать из образовавшегося углубления небольшой деревянный ящик. Простой сундучок, в толстом слое земли и паутины, покрытый блестящим (но уже где-то истёртым) лаком и с поржавевшим крючком-замочком явился на закатный свет. Находка оказалось неожиданно лёгкой, хотя в моей памяти она навсегда осталась чем-то тяжёлым и очень важным.

Стараясь не испачкаться о ящичек и не пораниться о ветки, я с трудом выбралась из укрытия. Брошенная шляпка ждала меня на холодном гравии в лучах закатного солнца. Подняв свободной рукой головной убор, я зашла в ротонду, как полагалось нормальным людям – через вход между колоннами. Села на круглую мраморную лавку, на столике перед собой уместила сундучок, а шляпу отложила в сторону.

Пришлось изрядно повозиться с замком. Поржавевший крючок стал очень шершавым, из-за чего мне банально не хватало сил, чтобы его открыть. Но в конце концов мне удалось добиться своего с помощью небольшой серебряной шпильки. Неумело поддев металлическую петельку, я потянула её вверх, и механизм с неприятным скрежетом поддался.

Сундук оказался отперт, но сразу же поднять крышку мне не хватило духа. Вот уже второй раз за день передо мной маячила возможность, если не вернуться, то хотя бы окунуться в то время, когда моя жизнь имела смысл и была по-настоящему счастливой. С семьей и друзьями, а не вечными запретами и табу, заложенными на подсознательный уровень.

Но это было слишком страшно. Я думала жить в неведении, куда больнее, но это оказалось не так. Сидеть здесь, в этой залитой кровавым светом беседке, скрытой от чужих глаз голыми ветками, но оставаться при этом на виду, было ещё сложнее. Знать, что прямо перед тобой, в этом измазанном грязью деревянном ящике, лежит «билет», способный подарить несколько мгновений счастливого прошлого, было невыносимо.

Почти так же невыносимо, как осознавать, что от тебя отказалась семья. Почти так же невыносимо, как слышать крики по ночам. Почти так же невыносимо, как сдерживать рвущийся наружу страх от каждого шороха и тени. Почти так же невыносимо, как ждать. Ждать двенадцать лет.

Почему так произошло? Почему они меня оставили? Почему отослали прочь из дома, как прокажённую? Почему за меня не вступились? Почему именно я?

Я не знала, в чём нуждалась больше: в спокойном будущем или ответах на вопросы из прошлого.

В глазах неприятно защипало. С силой потерев горячую щёку, я на несколько мгновений забыла о сундуке и посмотрела на воду. На том берегу виднелось несколько рыбацких причалов, на которых слуги частенько ловили свежую рыбу к ужину, за ними высились тёмные неприступные ели, изредка разбавляемые липами и клёнами. Спокойная как зеркало водная гладь сияла в лучах закатного солнца.

Такая передышка была мне необходима. Успокоившись, я собрала всю волю в кулак и подняла крышку ящика. Внутри лежал измятый бумажный свёрток. Аккуратно отогнув пожелтевшие края, я рассмотрела то, что находилось внутри.

Перед глазами тотчас стали проноситься картинки из прошлого. Воспоминания о дне, когда мы с друзьями решили заложить наш общий клад, спрятав в нём свои самые ценные сокровища.

В ладонях оказался небольшой серебряный гребень с маленьким рубином на рукоятке. На корпусе виднелись объёмные линии, складывающиеся в замысловатые узоры.

«Троица – два схожих мальчика лет двенадцати и совсем юная девочка в дорогих нарядах – кралась по аллее вдоль пруда всё дальше от дома. Наконец непослушные дети остановились около красивой высокой ротонды, скрытой от посторонних глаз каменной стеной, раскидистой плакучей ивой и большим кустом алых ароматных роз. Усевшись на лавку, ребятня взгромоздила на стол ящик из светлого дерева, покрытый бликами из-за толстого слоя лака. Самый высокий мальчик встал и торжественным шёпотом начал:

– Сегодня в этот тёплый августовский день мы оставим неоценимый подарок нашим потомкам…

Мальчик говорил с нескрываемой гордостью и важностью. Его взгляд неотрывно смотрел вперёд. Глядя на него, девочка с волосами цвета знойного летнего солнца вдруг рассмеялась. Второй парниша поступил так же.

– Вы… вы не понимаете всю важность момента! – повысил было голос выступающий, но вовремя спохватился и продолжил шёпотом. – Из-за вас нас раскроют!

– Олежка, ты такой смешной, – через смех вымолвила девчушка и тут же передразнила друга. – …неоценимый подарок нашим потомкам…

От хохота её распущенные чуть вьющиеся локоны подёргивались, словно поломанные пружинки в часах любимого дядюшки. Шляпы эта хулиганка не носила из-за собственных принципов, чем знатно выводила из себя тётушку. Да и парадное платье, надетое специально в честь приезда очередных гостей, уже было заляпано соком от травы на уровне коленей и размазанными ягодами на кружевных манжетах. Страшно представить выражения лиц многочисленных нянек и гувернантки, когда они увидят свою подопечную.

– Нюта, ты просто слишком мелкая, чтобы понять. И чего я только требую от пятилетнего ребёнка? – подняв глаза к куполу беседки, спросил подросток.

– Я не ребёнок! И мне уже шесть! – воскликнула маленькая барышня, но тут же поспешно зажала рот ладошками. – Геша! Он опять меня обижает!

На подобное сокращение собственного имени из уст подруги Евгений никогда не обижался. Вот только привилегия его так называть была лишь у неё.

– Тоже мне, защитника нашла, – зло пробурчал Олег, всё ещё стоя перед своими «зрителями».

При этих словах второй мальчик, оказавшийся точный копией первого, замолчал.

– Ты сам нас сюда притащил, а теперь ещё и издеваешься! – совсем невежливо проговорил Эжен, но злобы в его голосе не было.

– Естественно притащил! Вы слишком приземлённые, чтобы додуматься до такого самостоятельно! – важным тоном поучал подругу и брата Олег. – А теперь не перебивайте. Я просил вас принести по одной ценной вещи. Положите их на стол.

Первой с задачей справилась хулиганка, вытащив из кармана юбки небольшой гребень для волос. Серебряная поверхность игриво поблёскивала на свету, а небольшой рубин в рукояти завораживал своим цветом. Олег взял вещицу и с заинтересованным лицом повертел её, тщательно разглядывая.

– Красивый, – сделал он вывод. – Не жалко расставаться?

Нота упрямо поджала губы и отрицательно покачала головой.

– Нет! Я устала расчёсываться, а без него гувернантка не сможет это сделать! – капризным тоном объяснил ребёнок и гордо добавил. – Всё продумано! Маме скажу, что потеряла.

– Так тебя наругают, а потом новый всё равно купят, – взволнованно влез Геша.

– Не купят, его на заказ делали специально к Пасхе. Подарок, – призналась девочка.

– Но всё же… – пытался было образумить подругу Эжен, но его перебили.

– Какая разница, если она так хочет? – спросил Олег и расстелил на дне ящика бумагу. Поверх он положил новенький сверкающий гребень.

Обладательница непокорной гривы и характера заулыбалась, довольная, что, в кои-то веки, к ней прислушались, как к взрослой…».

Маленький детский гребешок лёг в руку приятным грузом. Глядя на тени от окисления металла, я вдруг ощутила небывалую тоску. По друзьям, детству.

– Как же всё изменилось.

Теперь в беседке нас было не трое, а я одна. Вместо яркого августовского солнца, к краю неба плыло закатное, почти сумеречное майское светило. Вместо смеха и радости, в груди разрастались одиночество и холод. Детский упрямый характер был сломлен годами заточения. Хулиганские привычки – выжжены с корнем. Даже волосы и те были покорно уложены в высокую причёску.

Боясь, что могу в любой момент разреветься, я отложила гребень и достала из ящика следующее сокровище – красивейший резной футляр из красного дерева. Проведя пальцами по гладкой от лака поверхности, я потратила несколько секунд, чтобы рассмотреть детали: на корпусе были изображены бутоны пионов, искусно выведенные острым инструментом. Внутри меня ждал набор начатой акварели. Маленькие коробочки с застывшей краской и одна-единственная кисть так и манили прикоснуться.

«Эжен, а ты что принёс? – спросил Олег у близнеца.

Вместо ответа мальчик положил на стол деревянный сундучок с красками. Увидев это, девочка занервничала.

– Как это, Геша? А как же живопись? – почти взмолилась Нюта, с тоской глядя на лучшего друга. – Если не хочешь рисовать, мог бы и мне отдать…

– Не переживай, будет тебе акварель, – уверил её Эжен и взлохматил девичьи волосы. Юная красавица тут же зарделась. – А с этим набором у меня связано слишком много хороших воспоминаний. Предпочту сохранить их для потомков.

На самом деле, Евгений никогда не увлекался живописью. Да, он и Олег умели обращаться с кистью благодаря многочисленным урокам в кадетском корпусе, но они не любили это дело так, как их юная подруга. Нюте, напротив, не потакали во всём, что было связано с рисованием. Её «злобная тётушка», как часто выражалась единственная наследница Водынского, отказывалась нанимать преподавателей из академии искусств. Хотя имела такую возможность благодаря многочисленным связям в городе. В её глазах идеальная барышня должна была уметь прекрасно музицировать, петь и танцевать, а не заниматься какими-то «малеваньями».

Братья это видели и сочувствовали девочке. Довольно часто они подстраивали всё так, что, когда юная Анна Павловна приходила к ним в гости, мальчишки занимались со своими наставниками, а младшую подругу оставляли одну в беседке вместе со своими наборами для рисования. Сначала молодая барышня смущалась и не трогала чужие вещи, но потом Олег подсказал, что они не против, да и освободятся не скоро. Именно тогда обладательница непокорной копны сотворила первый в жизни эскиз.

И эта ситуация повторялась настолько часто, что стала уже привычной. Нюта ежедневно приходила в гости к Бакиевым, братья какое-то время проводили с учителями и наставниками, а юная дворянка принималась за живопись. В один момент Варвара Геннадьевна начала посылать в излюбленную художницей беседку слуг с чаем и печеньем, а Василий Анатольевич в шутку называл девочку «третьей Бакиевой», добавляя, что, когда-нибудь один из его сыновей претворит эту фразу в жизнь.

Тогда у мальчишек были обыкновенные краски – небольшие наборы, для начинающих творцов. Но совсем скоро Жене должны были подарить большой футляр с акварелью. Он выпросил его у своих родителей на один из многочисленных церковных праздников, дав клятву вести себя безукоризненно ещё несколько лет.

Нет, в Жене не проснулась тяга к прекрасному. Просто он очень хотел порадовать свою маленькую художницу с наивным взглядом, но сам себе такое позволить не мог. Праздник должен был состояться через две недели, а сегодня мальчик решил навечно сохранить в истории тот самый первый футляр, с которого всё началось.

Олег, прекрасно просвещённый по поводу махинации с подарком, довольно кивнул и убрал набор в ящик. Они видели любимую подругу слишком редко, чтобы что-то ей жалеть – в их распоряжении были лишь тёплые летние деньки, когда братья покидали стены кадетского корпуса, в котором учились с шести лет, и приезжали домой. В это же время маленькая Нюта навещала свою тётушку…».

На сердце неожиданно стало тепло. Глубоко вздохнув, я ещё разок провела кончиками пальцев по резной поверхности, улыбнулась и отложила футляр в сторону. На дне ящика всё ещё ждало последнее, третье сокровище – сокровище Олега.

В сундуке лежал красивейший безразмерный золотой браслет. Корпус, покрытый витиеватыми узорами, образовывал разомкнутый круг, который плотно обхватывал запястье. Это было парное украшение. Точно такой же был у Эжена. Их подарили близнецам родители на десятилетие, как символ крепкой связи между сыновьями.

«Немного помедлив, Олег снял свой любимый золотой браслет, который являлся незримой ниточкой, объединяющей братьев, и положил его в ящик.

– Олег, погоди! – воскликнул Эжен удивлённо. – Это же наши браслеты. Их нельзя разъединять!

– Эжен, мы их не разъединяем, – терпеливо начал объяснять друг, неожиданно взрослым голосом. – Напротив. Я хочу увековечить его, чтобы эта частичка навсегда осталась в истории, как связь между нами.

Несколько мгновений младший близнец молчал, не поднимая глаз от собственных колен, а затем глубоко вздохнул и кивнул.

– Как пожелаешь.

Олег, не привыкший видеть брата грустным, взъерошил волосы близнецу под грозное шипение второго. Между мальчиками завязалась короткая перепалка, закончившаяся так же неожиданно, как и началась. Между нами повисло молчание.

Закрыв сундук, Олег, как самый старший и ответственный из нас, с ящичком подмышкой, вышел из беседки, чтобы затем пролезть в щель между небольшим кустом акации и стеной ротонды. Мы с Эженом выглянули из-за колонны и увидели, как мальчик, сидя на корточках отковыривает какой-то булыжник из фундамента. Внутри оказалась небольшая полость, в которую он тут же засунул сундучок, а затем вернул камень на место. Закончив с этим, он аккуратно выпрямился и, стараясь не порвать рукава о колючие ветки, вернулся на аллею.

– Готово, – удовлетворённо подытожил Олег и отряхнул руки. – А теперь давайте вернёмся.

– Погоди, – перебил его Эжен и неожиданно снял свой браслет. – Держи.

– Нет, это же твой…

Эжен не позволил брату возразить: просто-напросто надел украшение на его запястье.

– Теперь наш. Буду знать, что он у тебя, и мне будет спокойнее…».

Золото приятно холодило кожу. На секунду мне показалось, что металл вобрал в себя последние касания своих хозяев и сейчас щедро делился ими со мной. Кожа под украшением словно загорелась от чужих пальцев.

Край солнца блестел над горизонтом, одаривая землю гаснущими лучами. Оглядев темнеющее над лесом небо, я поняла, что задерживаться более нельзя.

Быстро собрав «сокровища» обратно в сундук, я встала и направилась к усадьбе. Ящичек пришлось держать на вытянутых руках, чтобы ещё больше не испачкать платье и салоп.

Впервые за долгое время на душе было легко и тепло. Я бодро шагала по аллее вдоль кромки воды, широко улыбаясь.

Глава №16. Дружеское благословение

Когда солнце село, дома меня уже ждали. Об этом я узнала от Васи, которая караулила на улице. Стоило мне выйти из-за угла, как девчушка тут же выскочила из темноты.

– Сударыня, Александра Егоровна Вас ждёт! – быстро зашептала крепостная, дёргаными движениями поправляя мою одежду. Её руки замерли над ящичком. – Что это?

– Неважно. Вася, забери сундук и отнеси его в мою комнату, пожалуйста. Не показывай Александре Егоровне.

Не дожидаясь ответа, я всучила груз в руки растерявшейся служанки и направилась к крыльцу. Стоило мне пересечь порог, как в противоположном конце коридора появилась грозная фигура тётушки. Женщина, в светлом халате и ночном чепце, грозно смотрела на меня, поверх горящего канделябра. Несколько капель расплавленного воска упали прямо на пол, но хозяйка дома этого не заметила.

– Аннушка, дорогая.

И сколько было в её голосе плохо скрываемой злости, что совсем не походило на всегда сдержанную тётушку. Я тут же присела в глубоком реверансе.

– Куда же ты пропала? Мы с Андреем Кирилловичем тебя заждались.

Словно в подтверждение её слов, в коридоре из столовой появился граф. Мужчина внимательно оглядел меня с головы до ног, почему-то задержавшись на подоле и шляпе, а затем усмехнулся.

– Прошу прощения, мадам, – елейным голосом пропела я, разгибаясь из реверанса. – Потеряла счёт времени, осматривая Ваши владения. Давно не видела такой красоты.