bannerbanner
Последняя воля Нобеля
Последняя воля Нобеля

Полная версия

Последняя воля Нобеля

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
5 из 8

Вопрос шел о том, допустимо ли использовать яйцеклетки, оставшиеся после операции искусственного осеменения, для того чтобы выращивать из них стволовые клетки и использовать их в дальнейших исследованиях. Эта методика известна под названием лечебного клонирования. Ученые использовали ее для клонирования овечки Долли.

Самым известным поборником исследований стволовых клеток в США был ныне покойный Кристофер Рив, актер и кинозвезда, знаменитый супермен, сломавший себе шею, упав с лошади во время скачки. Вместе с семью учеными он подал в суд на Джорджа Буша за наложение запрета на исследования стволовых клеток. До самого конца Рив надеялся, что новые способы лечения позволят ему снова встать на ноги.

Анника просмотрела массу информации. Никогда бы она не подумала, что в Интернете так много сведений на эту тему.

Она нашла обзорную статью о книге, озаглавленной «Этика и генные технологии: философские и религиозные аспекты генных технологий, исследований стволовых клеток и клонирования», откуда узнала, что наибольшее сопротивление этим исследованиям оказывают воинствующие католики и протестанты. Западная культура стала настолько индивидуализированной, что человеческие эмбрионы считаются в ней личностями, имеющими права.

Напротив, иудаизм не считает чем-то запретным модификацию человеческих зародышей. Спасение жизни взрослых людей считается более важной задачей, чем соблюдение прав эмбриона. Люди выступают помощниками Бога в деле улучшения его творения: ибо наша задача плодиться и размножаться, заполняя Землю и подчиняя ее. Если генные исследования помогают нам это делать, тем лучше.

Даже мусульмане считают, что генетические исследования вполне разумны и позволительны. Большинство исламских религиозных экспертов считают, что исследования допустимы, так как их цель – облагодетельствовать человечество. По мнению мусульман, человеческий эмбрион обретает душу только через сто двадцать дней после зачатия.

Значит, если за покушением стоит «Аль-Каида», то мотивом стало не содержимое пробирок Аарона Визеля, подумала Анника, возвращаясь к Каролине фон Беринг.

В телефонном справочнике у убитой было три номера. Зарегистрированы они были одновременно на имя ее мужа, Кнута Яльмарссона. Домашний адрес: Леркстан, район Эстермальм. Очень уютный район Стокгольма.

Анника позвонила по всем трем телефонам. По первому номеру звонок был перенаправлен на выключенный сотовый телефон, обслуживавшийся «Телией». По второму номеру Анника попала на факс. По третьему номеру прозвучало двадцать гудков, но никто не ответил.

Она положила трубку на рычаг и задумалась. Из этого статью не сошьешь. Она посмотрела на часы: половина первого. Не позже пяти часов надо забрать детей. Кроме того, надо зайти в магазин. Сегодня ее очередь готовить обед. Сегодня пятница, значит, надо приготовить что-нибудь особенное. Она вздохнула, подняла трубку и заказала такси.


На улице похолодало. Снег стал валить не так густо, так как снежинки уменьшились в размерах. Мелкие, колкие, они неистово кружились на ветру, заставляя прохожих кутаться в шарфы и накидывать капюшоны. Люди, словно черно-серые тени, текли по растоптанной слякоти тротуаров. Анника откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза, чтобы не видеть этого зрелища.

Реальность ускользала, и Анника не сопротивлялась. Она даже задремала, откинув голову на подголовник сиденья. Машина зигзагами пробиралась в плотном потоке уличного движения. Приоткрыв рот, она проспала всю дорогу от Санкт-Эриксгатан до Каролинского института в Сольне – сразу за чертой города.

Когда машина свернула на дорогу, ведущую на территорию института, Анника едва не упала на заднее сиденье и проснулась. Она расплатилась и, пошатываясь спросонья, вышла из машины перед двухэтажным зданием из красного кирпича, с высокими стрельчатыми окнами.

Анника шагнула к входной двери и нажала кнопку домофона.


Здание показалось Аннике холодным, заброшенным и скорбным. Анника подошла к Нобелевскому кабинету и уже собралась постучать, но дверь открылась, и на пороге показалась женщина с растрепанными волосами и покрасневшими от слез глазами.

– Что вам угодно?

Перед Анникой стояла маленького роста полная женщина с рыжими, крашенными хной волосами, в белой блузке и светлых брюках.

Анника мгновенно ощутила привычную неловкость, которая охватывала ее всякий раз, когда приходилось общаться с родственниками и коллегами безвременно умерших людей.

– Я хотела бы задать несколько вопросов о Каролине фон Беринг, – сказала она, вдруг смутившись и не зная, надо ли протянуть руку.

Женщина шмыгнула носом и недоверчиво посмотрела на Аннику:

– Какие вопросы?

Анника поставила сумку на пол и протянула руку.

– Анника Бенгтзон, – представилась она. – Я из газеты «Квельспрессен». Мы – и это вполне естественно – пишем о страшном событии в ратуше и поэтому хотим рассказать о Каролине фон Беринг.

Женщина поколебалась, но руку не протянула.

– Я понимаю, – сказала она. – Так о чем вы хотите писать?

– Мне представляется, что она никогда не выставляла напоказ свою личную жизнь, – ответила Анника. – Естественно, мы отнесемся к ее памяти с должным уважением. Но в своей профессиональной жизни она была публичным человеком, и мне хотелось бы задать несколько вопросов о ее работе и позиции в Нобелевском комитете.

– Почему вы решили, что об этом надо спрашивать меня?

Анника показала на табличку на двери «Нобелевский кабинет».

– Нет, нет. – Женщина достала из кармана платок и высморкалась – Я работаю не здесь.

Теперь она сама протянула Аннике руку.

– Биргитта, – сказала она, – Биргитта Ларсен. Я сотрудница Кари. Точнее… была ее сотрудницей. Коллектив, естественно, остался, хотя самой Кари уже нет. Я не знаю, как выразить, но вы сделаете это лучше меня, вы ведь владеете словом, не правда ли?

Анника замешкалась с ответом, но он, видимо, не интересовал Биргитту Ларсен.

– Здесь работают сотрудники администрации. – Женщина ткнула пальцем через плечо и пошла по коридору. – Ассамблея и комитет состоят из работающих профессоров, а их рабочие места разбросаны по территории института. Что вы хотите знать?

Биргитта остановилась и посмотрела на Аннику так, словно только что ее заметила.

– Мне хотелось просто поговорить с человеком, лично знавшим Каролину, – ответила Анника, – который смог бы рассказать, что она была за человек и коллега.

– Хорошо, – согласилась Биргитта. – Давайте где-нибудь присядем.

Женщина, стуча каблуками, пошла по коридору, и Анника последовала за ней, с трудом переставляя ноги. Сказался сон в такси. Анника никак не могла стряхнуть с себя сонное оцепенение.

Дойдя почти до входной двери, Биргитта Ларсен свернула налево, и они с Анникой оказались в небольшом конференц-зале с проектором и телевизором на колесиках.

– Здесь мы проводим небольшие совещания, например собрания Нобелевского комитета. Эта картина называется «Зеркало», – сказала она, показав на чернобелые квадраты на восточной стене зала.

Анника оглядела помещение. Внимание привлекало окно, странно расположенное в самом углу, у края стены.

На улице начало темнеть, свет, проникавший снаружи, приобрел свинцово-серый цвет.

– Вы тоже работаете здесь, в Каролинском институте? – спросила Анника, усаживаясь за большой круглый стол.

– Я профессор биолого-физиологического факультета, – ответила Биргитта, прочитав удивление во взгляде Анники. – Кари работала на факультете эпидемиологии и молекулярной биологии.

– Насколько хорошо вы были знакомы с Каролиной? – спросила Анника, доставая из сумки блокнот.

Профессор остановилась у окна рядом с телевизором и принялась смотреть на тающие на земле снежинки.

– Мы одновременно защитили докторские диссертации, – сказала она. – Нас было в то время несколько женщин, и мы защищались в одно время. Тогда это было необычно, хотя мы окончили докторантуру всего двадцать пять лет назад.

Она обернулась и посмотрела на Аннику.

– С ума сойти, как быстро летит время, не так ли?

Анника кивнула.

– Каролина была самой молодой из нас, – сказала Биргитта Ларсен. – Она всегда была самой молодой.

– Из этого я могу заключить, что она была очень талантлива, – сказала Анника.

Биргитта села за маленький боковой столик.

– Да, она была талантливой и успешной, можно сказать и так, – устало произнесла Биргитта Ларсен. – Каролина стала одним из самых выдающихся иммунологов Европы в восьмидесятые годы, хотя в Швеции этого до сих пор многие не понимают.

– Какими исследованиями она занималась?

– Она совершила прорыв после публикации статьи в «Сайенс» в октябре 1986 года. Эта статья вызвала большой резонанс во всем научном сообществе. Она развила результаты Худа и Тонегавы, открывших и выделивших гены иммуноглобулинов.

Биргитта Ларсен внимательно посмотрела на Аннику, стараясь понять, дошла ли до нее суть.

– Речь идет о рецепторах Т-клеток, – пояснила женщина, – за которые Тонегава получил Нобелевскую премию.

Анника кивнула, хотя не поняла ни слова и написала: «худ тонегава иммуноглобулиновые рецепторы т-клеток».

– Вы оставались хорошими подругами?

Биргитта Ларсен перевела взгляд на «Зеркало». Анника заметила, что глаза женщины снова наполнились слезами. Биргитта достала из кармана платок.

– Да, всегда. Думаю, я знаю ее лучше, чем кто-либо другой.

Анника скосила взгляд на блокнот и поняла, что пути назад нет, что надо продолжать спрашивать и выудить из Ларсен всю информацию, какую может дать плачущая потрясенная женщина.

– Каким она была человеком?

Биргитта Ларсен вдруг рассмеялась.

– Тщеславным, – громко произнесла она. – Девичья фамилия Каролины Андерссон, фон Беринг – это фамилия ее первого мужа, и она сохранила ее, когда вышла замуж за Кнута. Фамилия Яльмарссон не откроет вам ни одной двери в медицинском мире, но фон Беринг… Ха! Она была просто счастлива, так как все думали, что она родственница старика Эмиля. Того, который открыл сыворотку и вакцину.

Анника кивнула. Это она знала.

– Детей у нее не было, это вам, конечно, тоже известно, – продолжала Биргитта. – Нет, Кари ничего не имела против детей, она была бы счастлива их иметь, но их не было, и думаю, это ее не сильно огорчало. Это звучит странно, да?

Анника тяжело вздохнула, подбирая слова для ответа, но профессор заговорила снова:

– Кари жила своей работой, она была истинной феминисткой. Она всегда старалась продвигать талантливых женщин, хотя и не афишировала это. Если бы она это делала, то никогда в жизни не стала бы председателем Нобелевского комитета – вы же понимаете?

Анника снова безмолвно кивнула.

– Это очень трудно – всегда стоять за женщин, но не иметь возможности открыто драться за их права, так как если бы Кари на это решилась, то поставила бы под угрозу свою карьеру, а этого она не могла допустить ни при каких обстоятельствах. Она была более ценной для науки как пример исследователя, а не как борец. Думаю, что с этим согласилось бы большинство людей…

Биргитта Ларсен замолчала и посмотрела в окно. На улице между тем стало совсем темно.

– Как воспринимала Каролина критику решения о присуждении премии Визелю и Уотсону?

Профессор ответила бесцветным тоном:

– Кари изо всех сил боролась за присуждение премии этой работе. Она понимала, что Нобелевской ассамблее придется жарко, но настаивала на этом решении невзирая ни на что.

– Вы не думаете, что это покушение как-то связано с присуждением премии?

Биргитта Ларсен посмотрела на Аннику так, словно увидела ее впервые.

– Что вы сказали? – спросила она. Лицо ее стало непроницаемо суровым.

Анника ощутила неловкость и с трудом сглотнула слюну.

– Или вы думаете, что это была чистая случайность? Может быть, мишенью был Визель, а Каролина просто оказалась в неудачном месте в неудачное время?

Профессор резко поднялась и уставилась на Аннику.

– Мне не нравятся ваши инсинуации, – резко произнесла она. В глазах Биргитты снова блеснули слезы. – Вам лучше уйти.

– Что я сказала не так? – удивленно спросила Анника. – Я чем-то вас расстроила?

– Пожалуйста, покиньте здание!

Анника положила блокнот в сумку.

– Спасибо за то, что уделили мне время, – сказала она, но женщина, не оборачиваясь, продолжала упрямо смотреть в окно.


Снегопад прекратился, похолодало.

У Анники совершенно окоченели ноги, когда наконец подъехало такси.

– «Квельспрессен»? – спросил шофер, когда она назвала адрес. – Знаете, мне думается, что вы пишете в своей газете много всякой ерунды. Как на телевидении – голые девки и жулики-политики. Я ее не читаю.

– Откуда вы тогда знаете, что в ней пишут? – устало поинтересовалась Анника, доставая из сумки сотовый телефон.

– Ну, я просто знаю, что там пишут всякую ерунду про мусульман, о насилиях и взрывах…

Этот человек сам был иммигрантом. Об этом свидетельствовал его сильный акцент.

– Вчера мы напечатали статью, где говорилось о том, что большинство мусульманских ученых высказываются в пользу работ со стволовыми клетками, ибо Коран учит, что эти исследования сулят благодеяние человечеству, – солгала Анника. – Вы не уменьшите громкость радио, чтобы я могла поговорить по телефону?

Шофер выключил приемник и не произнес больше ни слова.

– Как прошла пресс-конференция? – спросила Анника, когда Берит ответила.

– Полиция работает в тесном контакте с немецкими коллегами. Представители полиции намекают, что скоро начнутся аресты подозреваемых, – сказала Берит. – Спикен был прав, говоря, что они ждут, когда случится что-нибудь еще. В то же время полицейские говорят, что разрабатывают и другие версии. Как твои успехи?

– Нормально. Я поговорила с расстроенной коллегой. Но многого из этого не выудишь. Так что значит «другие версии»?

– Как я понимаю, они ищут следы исключительно в группах, близких к «Аль-Каиде». Думают, что целью был израильтянин, а Каролина убита случайно.

Такси выехало на Эссингское шоссе. Оно было забито автомобилями, и Анника нервно посмотрела на часы. Четверть четвертого. Начались обычные для пятницы пробки.

– Мне кажется, что за этим убийством едва ли стоит «Аль-Каида», – сказала она. – Если бы «Аль-Каида» хотела испортить нобелевский банкет, они взорвали бы всю ратушу. Они никогда не совершают точечных терактов, а потом не убегают, убив не того человека.

Берит тяжело вздохнула.

– Я знаю, – сказала она, – но что мы можем сделать? Они разрабатывают этот след, а значит, мы должны о нем писать.

– Мы можем найти людей, которые поднимут их на смех, – возразила Анника. – Людей, которые проведут параллель с Хансом Хольмером и глупой упертостью в отношении курдского следа в убийстве Улофа Пальме.

Ни для кого не было секретом, что убийство премьер-министра Швеции так и не было раскрыто, не в последнюю очередь потому, что руководитель расследования целый год цеплялся за версию связи убийства с заговором Курдского движения за независимость.

– Насколько вероятно, что нам позволят опубликовать такую статью? – устало спросила Берит, и Анника поняла, что коллега права. Газета никогда не пойдет на публикацию статьи с критикой полиции в такой момент. Полиция с помощью конкурентов просто заткнет им рот.

– Встретимся в редакции? – спросила Анника.

– Нет, я, наверное, немного задержусь. Я как раз еду в больницу к охраннику. Ты работаешь в выходные?

– Меня никто об этом не просил, – ответила Анника.

– Хорошо. Хоть немного отдохнешь, – сказала Берит, собираясь отключиться.

– И еще одно, – торопливо произнесла Анника Бенгтзон. – Зачем кому-то понадобилось убивать Каролину фон Беринг?

– Ну, будем надеяться, что среди «других версий» полиции есть и эта…


Анника забрала Эллен из садика всего лишь с пятнадцатиминутным опозданием. После обеда девочка поспала, а это означало, что спать сегодня она не ляжет до полуночи.

Детский сад Калле находился в соседнем здании. Пытаясь одеться, он неловко упал на пол.

– Я хочу умереть! – простонал он.

Анника бросила на пол сумку, присела на скамеечку и посадила сына на колени.

– Ты же знаешь, как я люблю моего маленького мальчика, – зашептала она ему в ухо и качая его на ноге. – Ты же самый дорогой, самый важный для меня человек. Как прошел сегодня день?

– Все глупые! – запальчиво крикнул Калле. – Все глупые, а ты глупее всех. Я хочу умереть!

Когда Калле в первый раз вдруг объявил о своем нежелании жить, Анника была потрясена до немоты, но, поговорив с медсестрой из детского психологического центра, немного успокоилась. Шестилетние дети часто переживают нечто вроде пубертатного периода со вспышками ярости и резкими колебаниями настроения.

Четырехлетняя Эллен, широко раскрыв глаза, молча смотрела на разбушевавшегося брата. Анника притянула к себе дочку и обняла ее.

– Хочешь, мы пойдем в магазин и купим тебе каких-нибудь сладостей?

Калле вытер слезы и, извиваясь, попытался соскользнуть с материнских колен.

– Я тоже хочу сладостей! – закричал он. – И хочу газировки!

Анника крепко прижала к себе сына.

– Перестань кричать, – внушительно и довольно громко сказала она. – Ты, как и Эллен, сможешь выбрать себе любые сладости, какие захочешь. Но газировки сегодня не будет.

– Я хочу газировку! – снова завопил Калле, попытавшись вырваться.

– Калле, – стиснув зубы, хладнокровно произнесла Анника, – успокойся, или ты не получишь никаких сладостей. Ты меня слышишь? Ты помнишь, что было в прошлый раз?

Мальчик застыл на коленях матери, широко открыл глаза и перестал сопротивляться.

– Ты не купила мне конфет, – сказал он, и нижняя губа его предательски задрожала.

– Вот именно, – сказала Анника. – Но сегодня я куплю тебе конфет, потому что ты перестал кричать и не будешь капризничать из-за газировки. Идет?

Ребенок кивнул, и Анника, повернувшись к дочке и поцеловав ее в лобик, спросила:

– Как прошел день, девочка?

– Я нарисовала для тебя картинку, мамочка, – ответила Эллен, обвив ручками шею матери.

– Чудесно, – прошептала Анника, чувствуя, как на глаза ее навертываются жгучие слезы.


За продуктами они пошли в кооперативный магазин на углу Кунгсхольмсгатан и улицы Шееле. Не обошлось без происшествий. Эллен уронила конфеты, и их тут же разметали по полу колесами тележек. Калле опять устроил скандал из-за газировки.

На лбу Анники блестели крупные капли пота, когда она втащила в прихожую сумки с продуктами.

– Включайте телевизор, – сказала она Калле и Эллен. – Скоро начнется детская программа.

Она повесила в шкаф свою и детскую одежду, поставила обувь на полку в прихожей, потом отнесла продукты на кухню и принялась выкладывать их на стол.

Черт, она забыла купить соль.

Анника почистила картошку, нарезала лук, потом порубила свинину. Пока закипала картошка, она пожарила лук и выложила его в мелкую кастрюлю. Потом обжарила мясо с беконом, думая, как обойтись без соли. Наконец придумала – оставшееся в сковородке масло вылила в кастрюлю.

Она накрыла стол и зажгла свечи, когда пришел Томас.

Он вошел на кухню в расстегнутом пиджаке, ослабляя на ходу узел галстука.

– Думаю, что у меня все на мази, – сказал он, небрежно целуя жену. – Эта работа как раз для меня. У меня идеальное резюме, а при моих связях в департаменте едва ли кто-то сумеет меня обойти. Ты приготовила салат?

Он встал у стола, созерцая приготовленное Анникой пиршество.

– Мы ведь договаривались добавлять зелень, – сказал он, обернувшись к жене.

– У нас есть зелень, – ответила Анника.

«У меня тоже был хороший день, – подумала она. – Я съездила в Каролинский институт, поговорила с коллегой убитой фон Беринг. Полиция напала на след террористической организации в Германии, и я сходила в магазин и купила еду».

Вслух она сказала:

– Займись детьми, а я пока нарежу салат.

Она пошла к холодильнику, давясь горькими слезами.

Суббота

12 декабря

Джемаль Али-Ахмед проснулся от нестерпимо яркой вспышки и оглушительного грохота. Он сразу понял, что произошло. Это был взрыв, покушение. Война началась. Она бесцеремонно вломилась в его дом. Или в дом его родителей, в дом его детства в далеком Ал-Азрак-аш-Шамали? Джемаль явственно услышал, как кричат козы, как падают бревна дома.

«Дети, – вдруг подумал он, протянув руки к пылающему свету. – Аллах, защити девочек, спаси моих дочек».

Он вскочил, с трудом выбравшись из низкой кровати на колесиках, и только теперь понял, где находится. Слава Аллаху, он в своей квартире.

Мгновенное облегчение сменилось дикой паникой. Что случилось? Где жена?

– Фатима! – закричал он, но от дыма в горле запершило и голос пресекся.

Вокруг не было ничего, кроме слепящего огня. В комнате рокотали отголоски грохота. В носу застряла сильная боль, из глаз струились слезы.

Откуда-то слева раздался голос жены:

– Джемаль, у нас пожар! Наш дом горит!

Это не пожар, подумал он. Это что-то другое.

– Джемаль, – задыхаясь и хрипя, кричала Фатима, – девочки, Джемаль, спаси девочек!..

Джемаль зажмурил глаза и, как был в пижаме, пополз к двери гостиной. Что бы ни случилось, он должен вывести дочерей, если только уже не поздно! Двигаться было трудно, как в кошмарном сне. Он попытался позвать девочек, но голос отказывался повиноваться. Он зарыдал, ухватившись за дверной косяк.

– Сабрина, – наконец крикнул он, – папа сейчас спасет тебя!

Вдруг он увидел, что в дверном проеме стоит безликая фигура и целится в него из автомата. Через мгновение свет померк в его глазах.


Томас сидел за столом, читая спортивный раздел газеты, демонстративно отгородившись от всего остального мира. Дети отнимали друг у друга бутерброд. Анника пыталась читать новости, но сдалась, когда Эллен опрокинула на пол чашку с шоколадным коктейлем.

– Знаете что! – возмутилась Анника. – Вставайте и вытирайте пол, а потом марш умываться и одеваться.

– Почему я? – захныкал Калле. – Это же она разлила!

– Вот тебе салфетка, – сказала Анника, дав ему кусок бумажного полотенца. – Вытирай. Эллен, вот тебе салфетка. Вытирай.

– Ты помнишь, что мы сегодня идем пить грог? – спросил Томас из-за газеты.

Дети вытерли лужу, побросали салфетки в мусорное ведро, а Анника, захватив с собой бутерброд, чашку кофе и утреннюю газету, пошла в гостиную. Положив развернутую газету на кофейный столик, она включила телевизор.

На экране она увидела подразделение вооруженных до зубов полицейских, врывающихся в какую-то квартиру. Картинка поколебалась, потом экран заполнился белой вспышкой. В левом верхнем углу она прочитала текст: «Бандхаген. Сегодня утром…»

– Что за черт?.. – Анника положила бутерброд на стол. – Томас! Ты это видел?

В ответ она услышала, как муж включил в ванной душ.

Бесстрастный голос за кадром объявил, что отряд полиции быстрого реагирования взломал дверь съемной квартиры в Бандхагене в шесть часов восемнадцать минут утра. Полицейские застали террориста спящим в постели. Руководитель террористической ячейки был захвачен на месте. Две его дочери спали в своих комнатах.

На экране показали, как полицейские ведут в машину женщину в ночной рубашке.

– Черт их возьми! – возмутилась Анника. – Они совсем с ума посходили. Посмотрите на эту женщину – она же босая! Томас!

На экране снова возник ведущий, сообщивший, что утренний арест напрямую связан с покушением на нобелевском банкете, хотя полиция и не сообщила, в чем именно заключается эта связь. Вообще полиция была очень немногословна, сообщая об операции.

Очевидно, полицейские сняли на пленку всю операцию, и часть этого материала будет показана в дневных выпусках Шведского телевидения и ТВ–4.

В гостиную вошел Томас с зубной щеткой.

– Што шлучилось? – прошамкал он.

– Пойди выплюни пасту изо рта, – приказала Анника, и Томас исчез в ванной.

На экране возник новый, ранее снятый кадр. Какой-то чин из полиции безопасности объяснял, что операция была проведена в полном соответствии с законом о полиции.

«– Все полицейские власти обязаны через национальный центр связи информировать Национальную службу полиции о совершенном террористическом акте или об угрозе террористического акта, если это находится в юрисдикции полиции безопасности, – сказал этот чин.

– Значит, в этом случае у вас не было никаких сомнений? – спросил репортер за кадром.

– Нет, не было, – ответил офицер. – Мы опасались теракта, а так как параграфы третий и четвертый закона о терроризме гласят, что задачей национальной службы безопасности является „борьба с терроризмом на территории государства“, мы не испытывали ни малейших сомнений».

В заключение офицер сказал, что операция прошла на сто процентов успешно.

На страницу:
5 из 8