Последняя воля Нобеля

После этого снова были показаны леденящие душу кадры.

Сначала показали дом, едва видимый на фоне темного неба.

Потом на третьем этаже взорвалась детонационная граната, экран заполнила ослепительно-белая вспышка. Вскоре снова появилось изображение. В окнах замелькали какие-то тени; камера заметно дрожала. У двери дома с визгом тормозили полицейские автомобили. Оттуда выскочили полицейские в бронежилетах с автоматами и бросились в дом.

В комнату вошел Калле, сел рядом с матерью и прижался к ней.

– Что они делают, мамочка? – спросил мальчик, видя, с каким вниманием Анника смотрит на экран.

– Полиция арестовала семью, чтобы задать ей несколько вопросов, – ответила Анника.

– Это опасная семья, мамочка?

Анника вздохнула:

– Не знаю, маленький, но не думаю. Во всяком случае, девочки, наверное, не опасны. А как ты думаешь? Посмотри на них.

Две полуодетые девочки-подростки в наручниках были препровождены в две машины.

Мальчик покачал головой:

– Я думаю, что им очень страшно.

Зазвонил телефон, и Калле воспринял это как сигнал к бегству.

Звонила Берит.

– Ты слышала, что произошло в Бандхагене? – спросила она.

– Это событие сейчас показывают по телевизору, – ответила Анника. – Какая здесь связь с убийствами на нобелевском банкете, о которой говорят полицейские?

– За этим я тебе и звоню, – сказала Берит. – Ты ничего не слышала?

– Я? – от души удивилась Анника. – Я только что проснулась. Что говорят в полиции?

– Говорят об агентурных данных.

– О нет, – простонала Анника. – Кто-то надавил на них и потребовал немедленных результатов.

– Может быть, – сказала Берит, – но только арестованная мать семейства поразительно схожа с тем фотороботом, который был составлен с твоим участием. Съемка невысокого качества, но, может быть, ты рассмотрела ее лицо?

Анника собралась было ответить, но передумала.

Что она может сказать? Что она может говорить, а что нет?

– Фоторобот был опубликован в открытой печати, и видно, что эта женщина нисколько не похожа на убийцу, – осторожно сказала она. – Кроме того, я не уверена, что могу что-то говорить.

Берит тихо вздохнула.

– Да, дело действительно запутанное, – сказала она. – Я понимаю, что ты в безвыходной ситуации, но это делает затруднительным и наше положение. Мы вынуждены ходить вокруг тебя на цыпочках, чтобы узнать вещи, которые тебе уже известны.

– Слушай, – сказала Анника, выпрямившись. – На самом деле я ничего не знаю, кроме того, что какая-то женщина наступила мне на ногу, когда я танцевала в Золотом зале. Полиция ничего не сообщила мне о том, что произошло в Бандхагене или в Берлине. Я не имею ни малейшего представления о том, что у них на уме. Тот факт, что я оказалась на месте преступления, не может помешать мне работать над собственной версией.

Было слышно, как Берит зашуршала чем-то на противоположном конце провода.

– Понимаю, – тихо сказала она. – Но я думаю, что ты можешь спокойно отдохнуть в выходные. Патрик работает с полицией, а я делаю все остальное. Мы увидим тебя в понедельник?

Некоторое время на линии вибрировало напряженное молчание.

– Конечно, – ответила Анника.

Она положила трубку, чувствуя в душе невыразимую пустоту.

Когда ей в последний раз звонили, чтобы сказать, что она может не работать?

– Кто это был? – спросил Томас от двери, вытирая полотенцем свежевыбритый подбородок.

– Берит из газеты. Она…

Томас уронил полотенце на пол.

– Как все это знакомо! – в сердцах воскликнул Томас. – Только потому, что мы договорились поехать к моим родителям на грог, ты говоришь, что тебе надо работать. Я знал, что так и будет!

– На самом деле так не будет, – сказала Анника, вставая.

Она подняла с пола полотенце и протянула его мужу, заметив на ткани кровь. Томас порезался, пока брился. Он отвернулся, не взяв полотенце, и Анника молча смотрела на его широкие плечи, когда он снова исчез в ванной. В душе всколыхнулись самые противоречивые чувства. Как ей хотелось до него достучаться. Как ненавидела она его самодовольство. Как отвратительна была ей мысль о той интрижке, которая была у него с той блондинкой из областного совета, шлюшкой Софией Гренборг.

Да, у них был роман, но Анника положила ему конец.

«Это осталось позади, – подумала она. – Теперь у нас снова все хорошо».

Вечеринка у родителей мужа в Ваксхольме прошла натужно, как Анника и опасалась. Загородный дом, построенный на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, был полон радостных и восторженных провинциалов в пиджаках и начищенных до блеска ботинках. Анника шла по дому, держа за руки обоих детей. Дети были тщательно одеты, причесаны и послушны. В каждом дверном проеме толпились люди, мешая проходу. Анника почувствовала, как под грудью у нее выступил пот. Вспотели и детские ладошки. Скоро они станут такими скользкими, что их станет невозможно удержать.

Большинство гостей были членами местной деловой ассоциации, в совете которой отец Томаса состоял уже без малого тридцать лет. Разговоры крутились вокруг туристов: сколько их и как привлечь больше. Люди рассуждали о бизнесе, который оживает только в летние месяцы, когда появляются клиенты, которые в остальное время пользуются услугами фирм, работающих круглый год. Говорили о рождественском базаре, который начнет работать со следующей недели.

Только в одном месте говорили о последних событиях.

– Хорошо, что полиция захватила этих нобелевских террористов, – говорила пожилая дама с крашенными синькой волосами своей знакомой – седой даме.

Анника, не останавливаясь, прошла мимо, стараясь найти что-нибудь съестное для детей.

– Вы представляете: «Аль-Каида» в Стокгольме! – вещал какой-то мужчина. – Кто знает, не появятся ли они и у нас в Ваксхольме?

Анника прошла дальше, таща детей на кухню.

– Да, но должен сказать, что эти нобелевские банкеты сильно приукрашены. Еда всегда успевает остыть, прежде чем до нее добираются гости.

Это говорил сравнительно молодой полный мужчина, работавший в том же банке, что и первая жена Томаса.

– Это не так, – поправила его Анника. – Это миф, распространяемый людьми, которых не пригласили на банкет, хотя они на это сильно рассчитывали.

Разговор стих, и мужчины удивленно воззрились на Аннику.

– Понятно, – сказал толстяк, приглядываясь к черным джинсам и слишком большому для Анники жакету. – Ну, вам, видимо, лучше знать?

– Еда горячая. Невкусная, но горячая, – сказала Анника и подтолкнула детей к двери кухни.

На кухне тоже было многолюдно – в основном женщины в практичных туфлях и опрятных платьях. Дамы болтали и смеялись, держа в руках бокалы вина – теперь это было бургундское, сменившее грог.

– Анника, – обратилась к ней Дорис, мать Томаса. – Не поможешь с подносами? Я бы сама все сделала, но ты же знаешь, что у меня с ногами…

Рядом с Дорис стояла Элеонора, бывшая жена Томаса. Элеонора и свекровь продолжали дружить после развода, и это только усугубляло чувство неполноценности, терзавшее Аннику всякий раз, когда она сталкивалась со свекровью.

– Надо сначала покормить детей, – сказала Анника, притворяясь, что не замечает Элеонору. – Потом я с удовольствием обслужу гостей. Можно, я сделаю несколько бутербродов?

Бледные губы Дорис побледнели еще больше.

– Но, моя дорогая, – скучным голосом протянула она, – здесь же полно еды.

Анника посмотрела на подносы: крошечные канапе с селедкой, креветками и мидиями.

Она наклонилась к Калле.

– Ты видел папу? – спросила она тихо, и мальчик покачал головой.

Анника взяла детей за руки и вышла из кухни, снова окунувшись в людское море.

Она нашла Томаса в винном погребе, где он разговаривал с Мартином, нынешним мужем Элеоноры. К этому времени Анника просто пропиталась потом.

Мартин, кажется, немного удивился, но Томас был весел и немного пьян.

– Проблема не в том, что полиция шерстит криминальные группировки, – горячо говорил Томас, расплескивая крепкий грог, стараясь жестикуляцией подтвердить свои слова. – Проблема в том, что действия полиции не регламентированы законом, ее невозможно контролировать. Поэтому нам надо разработать законодательство о том, как полиция должна обращаться с массой дополнительной информации, которую она получает в эти дни…

– Томас, – сказала Анника, стараясь привлечь внимание мужа, – детям надо что-то поесть. Я пойду куплю для них какую-нибудь еду.

– Делать вид, что нам не нужны новые законы – это все равно что прятать голову в песок…

– Томас! – повторила Анника, повысив голос. – Томас, я сейчас отвезу детей домой. Тебя кто-нибудь подвезет до дома?

Томас обернулся к жене, явно раздраженный тем, что она перебила его излияния.

– Почему? Почему ты хочешь уехать?

– Детям надо поесть. Они не будут есть селедку и мидии.

Мартин следил за перепалкой супругов, скрестив руки на груди и отклонившись немного назад, – крупный предприниматель взирает на копошащихся у его ног червей из среднего класса.

– Ну так дай им бутерброд или еще что-нибудь.

Томас был явно смущен появлением жены в погребе. Анника утихомирила гнев, пожалев о своей вспышке.

– Ну, как знаешь, – сказала она.

Повернувшись, она вышла из винного погреба. Дети покорно потащились следом.

По дороге в Стокгольм Анника остановилась в «Макдоналдсе», купила детям «Хэппи-Мил», но ей самой кусок не лез в горло. После того как дети поели и разобрали игрушки, она отправила их в игровую.

Себе Анника купила кофе и села рядом с игровой комнатой, развернув газету.

Редакция этой газеты сумела набрать материал на специальный выпуск, где была помещена фотография ареста семьи в Бандхагене. Статью написал Боссе. Она провела пальцем по его фамилии, потом смущенно огляделась – никто не заметил, что она сделала?

В «Квельспрессен» не было ничего нового, во всяком случае, в раннем выпуске. Анника не питала иллюзий. Газета не блеснет оригинальными суждениями и не выскажет никаких мнений, отличных от преобладавших. Для этого у редакции просто не было времени.

Но если честно, то следовало признать, что во всех газетах, по сути, писали одно и то же с небольшими вариациями. Во всех статьях авторы придерживались мнения о террористической базе в Германии и считали организатором теракта «Аль-Каиду». Все считали, что целью террористов был Аарон Визель, а Каролина фон Беринг оказалась лишь случайной жертвой. Рядом с заголовком статьи о жизни Каролины была помещена фотография Боссе.

«Он пишет о том же, что и я», – подумала Анника и устыдилась собственной сентиментальности.

Газета, в которой работал Боссе, заявляла, что проведенное в Германии следствие привело к ощутимым результатам уже в ранние утренние часы, а «Квельспрессен» процитировала три источника, которые утверждали, что накануне вечером в Берлине были арестованы три человека.

Раненый охранник рассказал о стрельбе на берегу озера корреспондентам обеих газет и на фотографиях выглядел тоже совершенно одинаково. Говорили, что Визеля тайно вывезли из страны, но было неизвестно куда.

В нижнем углу первой страницы уместился короткий рассказ Анники о Каролине фон Беринг.

Другие газеты упражнялись в анализе, но это мало что добавило к общей картине.

Но «Квельспрессен» сделала одну вещь, до которой не додумались остальные газеты.

В разделе «Комментарии» профессор Ларс-Генри Свенссон из Каролинского института написал, что решение Нобелевского комитета было неэтичным и коррумпированным, но это заявление было сумбурным и плохо аргументированным.

Деятельность Каролинского института в настоящее время направляется рядом стремящихся исключительно к прибыли компаний, – писал профессор. – Нобелевский комитет делает приоритетными сомнительные исследования о происхождении жизни. Использование Нобелевской премии для наживы достойно порицания по многим причинам, но в первую очередь потому, что это противоречит последней воле и завещанию Альфреда Нобеля…

– Мама, он бросил в меня мяч! – крикнула Эллен.

– А ты брось в него, – ответила Анника, продолжая читать.

То, что Визель и Уотсон были награждены Нобелевской премией, – уже скандальный факт. Каролина фон Беринг была неутомимой поборницей неоднозначного исследования стволовых клеток. Ее усилия решили исход дела. Визель и Уотсон получили премию. Можно только гадать о мотивациях Каролины фон Беринг. Мы не можем сбросить со счетов дебаты относительно целесообразности лечебного клонирования. Обсуждение этических вопросов ценности человеческой жизни не должно закончиться со смертью Каролины фон Беринг.

Кто, черт возьми, пропустил эту статью? Это уже на грани клеветы на убитую.

По всей вероятности, профессор вначале пытался пристроить свою статью в более солидную утреннюю газету, потом в несколько вечерних газет, но все они ее отвергли, и по вполне веским причинам.

– Мама! – закричал Калле. – Она меня ударила!

Анника сложила газеты и бросила их в сумку.

– Ладно, – сказала она, вставая. – Знаете, куда мы сейчас поедем? Мы поедем смотреть дом!

Начало смеркаться, когда Анника подъезжала на машине по Винтервиксвеген к Юрсхольму. У обочин узкой дороги были видны засыпанные песком выбоины.

Припарковавшись у бордюра, Анника перевела рычаг в нейтральное положение и поставила машину на ручной тормоз.

– Ну и что вы об этом думаете, детки? – спросила она, обернувшись к сидевшим сзади Калле и Эллен. – Здорово будет здесь жить?

Дети оторвались от своих компьютерных игр и рассеянно посмотрели на белый дом, словно выплывавший из окружавшей его темноты.

– Там есть качели? – спросила Эллен.

– У тебя там будут собственные качели, – сказала Анника. – Хотите выйти и посмотреть?

– А можно туда войти? – спросил Калле.

Анника посмотрела на дом сквозь ветровое стекло.

– Не сегодня, – ответила она, глядя на стильное здание.

Вид на море, подумала она. Большой яблоневый сад, дубовый паркет, кухня с открытой планировкой и большая столовая. Синяя плитка в обеих ванных комнатах, четыре спальни.

Она вспомнила рекламные снимки интерьера в Интернете, светлую и просторную спальню, большие комнаты.

– А почему мы не можем войти? – спросил Калле. – Люди, которые здесь жили, еще не переехали?

– Мы еще не купили этот дом, Калле, – ответила Анника. – Поэтому у нас пока нет собственных ключей. Мы можем войти только вместе с риелтором, а его сегодня здесь нет.

– Где папа? – спросила Эллен, вдруг заметившая, что в машине нет Томаса.

– Папа приедет позже, он еще побудет у дедушки с бабушкой.

Анника заглушила двигатель. Наступила тишина, и в салоне стало темно.

– Мама, включи свет! – закричала Эллен, панически боявшаяся темноты, и Анника торопливо включила свет в салоне.

– Я выйду посмотрю, – сказала она. – Хотите пойти со мной?

Но дети уже снова углубились в свои игры.

Анника открыла дверцу и осторожно вылезла наружу, ступив на обледеневший бетон. С моря дул холодный, пронизывающий ветер. Воды не было видно, но Анника каждой клеточкой ощущала сырость. Вид на море в рекламе оказался на деле кусочком моря, видимым только из одной спальни на верхнем этаже, но какое это имело значение?

Анника захлопнула дверцу машины и подошла к забору.

Прошло всего три недели с тех пор, как она раскрыла старую маоистскую организацию в Лулео. При этом она обнаружила мешок с евро на сумму сто двадцать восемь миллионов шведских крон. В апреле она получит одну десятую часть этой суммы, иными словами, двенадцать миллионов восемьсот тысяч крон.

Этот дом в Юрсхольме она обнаружила до того, как на нее свалились эти бешеные деньги, – практически новостройка, в тихом месте и всего за шесть миллионов девятьсот тысяч.

Она купит этот дом за шесть с половиной миллионов, так как никто не предложил больше.

Контракт будет подписан первого мая, когда будут выплачены деньги. Они продадут квартиру на Хантверкаргатан весной. Анника уже договорилась с риелтором и оценила квартиру. Они выручат за нее три с половиной миллиона.

– Может быть, ты купишь лодку? – спросила как-то Анника, прильнув к Томасу.

Он поцеловал ее волосы и ущипнул за сосок.

– Может быть, пойдем приляжем? – прошептал он, но Анника оттолкнула его.

Нет, она не могла, не хотела близости и всякий раз отказывалась, когда он предлагал ей заняться сексом. Она сразу явственно представляла себе, как он целуется с Софией Гренборг на улице, возле торгового центра, где Анника их случайно увидела. В такие моменты она сразу представляла себе их потные, возбужденные тела, искаженные оргазмом лица.

– Мама, – крикнула Эллен, приоткрыв дверь машины, – я хочу пи-пи!

Анника вернулась к машине.

– Пойдем, я тебе помогу, – сказала Анника и извлекла дочку из машины.

В поисках укромного места она огляделась, посмотрела на небо, вершины деревьев, здания. В ясном небе одна за другой загорались звезды. Тишина казалась осязаемой и почти черной.

Дом, ее дом, стоял на перекрестке. Он был окружен разностильными домами – виллами начала прошлого века, кирпичными домами пятидесятых годов – с огромными окнами и массивными цоколями. В окнах зажигались огни, и они засветились в темноте, словно кошачьи глаза. Сквозь редкие деревья был виден соседний дом. Большие участки были отделены друг от друга живыми изгородями и заборами.

Внезапно ее поразила одна мысль: ее дом был единственным новым домом в округе. Он был к тому же самый маленький – всего сто девяносто квадратных метров.

– Где я буду писать, мама?

Анника обошла машину.

– Присядь здесь, все равно никто не видит.

Когда дочка стянула колготки и присела на корточки, Анника услышала шум мотора быстро приближавшейся машины.

Темноту прорезали ослепительные огни фар; яркий свет залил Аннику и ее машину. Это был темный большой «мерседес». Анника инстинктивно подняла руку, чтобы прикрыть глаза, но машина внезапно свернула.

Она въехала на дорожку – на ее дорожку, проехала мимо ее дома и въехала на лужайку соседнего участка.

– Какого черта?.. – вырвалось у Анники, и она сделала два шага к забору.

– Мама, я пописала, – объявила Эллен.

– Иди в машину, я сейчас, – сказала Анника и направилась к дорожке. Вся она была покрыта следами автомобильных шин. Следы шли во всех направлениях.

Анника ступила на замерзшую траву лужайки и осмотрела следы.

Самые глубокие колеи вели туда, куда свернул мерс. Она видела, как у машины зажглись стоп-сигналы. Потом она остановилась. Водитель выключил двигатель.

Высокий, мощного сложения человек вышел из машины и запер ее. Потом он поднял голову, посмотрел в направлении Анники, и она инстинктивно отступила в тень.

Он только что срезал путь, проехав к себе через ее участок. Какое удобство!

Мужчина тщательно стряхнул снег с ботинок и вошел в дом – причудливую виллу начала двадцатого века всю в башенках и шпилях.

Потом Анника снова посмотрела на замерзшую траву, стараясь определить, куда ведут другие следы, – они вели на другие участки, к другим домам.

– Мама, когда мы поедем?

В голосе Калле было такое отчаяние, что Анника решила отложить на будущее мысли о следах.

– Сейчас, – ответила она и пошла к дороге.

Подходя к машине, Анника столкнулась с какой-то женщиной, выгуливавшей собаку.

– Здравствуйте, – сказала женщина с едва заметной улыбкой.

– Здравствуйте, – ответила Анника и вдруг почувствовала, что сильно замерзла.

– Вы не знаете, этот дом продан? – спросила женщина, кивнув в сторону дома.

– Да, – ответила Анника. – Я его купила.

Женщина остановилась, не сумев скрыть удивления. Собака резко натянула поводок.

– Как это мило, – сказала женщина, сняла перчатку и протянула Аннике руку. – Эбба Романова. Я живу вон там.

Потом она указала рукой на видневшийся неподалеку дом, и Анника увидела виллу с верандой и летним домом в саду.

– А это Франческо. – Она потрепала пса по холке.

– Но мы переедем сюда только в мае, – сказала Анника, открывая дверь машины.

– О, – сказала Эбба Романова, – как это чудесно. В мае здесь очень хорошо. Надеюсь, вам здесь понравится…

Анника шагнула к женщине и указала рукой на дом, к которому подъехал «мерседес».

– Вы, случайно, не знаете, кто живет в том доме?

Эбба Романова проследила взглядом за жестом Анники.

– Это дом Вильгельма Гопкинса, председателя Ассоциации владельцев вилл.

Потом женщина скорчила уморительную гримасу.

– Он немного чудаковат и эксцентричен, – сказала она и рассмеялась.

Смех был настолько заразительным, что засмеялась и Анника.

– Ну, я думаю, мы скоро увидимся, – сказала женщина, натянула на руку перчатку и направилась к дороге.

Анника подняла руку, чтобы остановить женщину и задать ей еще один вопрос, но та уже открыла калитку и исчезла на своем участке.

«Почему в моем саду так много автомобильных следов?»

Дороги в городе были забиты, машины еле тащились. Анника не нашла места для парковки на Хантверкаргатан, поэтому пришлось ехать к ратуше, где она едва отыскала место для легальной стоянки. Дети устали и замерзли, и Анника решила подъехать к дому на третьем автобусе.

Она подняла глаза к небу. В городе никогда не видно звезд. В городе никогда не бывает настоящей тишины и настоящей темноты.

«Мне нравится это, – вдруг подумала Анника. – Как это здорово, никогда не быть одной».

Она внимательно посмотрела на главный вход в ратушу в двадцати метрах от парковки. Тяжелые ворота были заперты. Никто не знал, как долго еще будет опечатан банкетный зал.

Прошло всего два дня, подумала Анника и вздрогнула.

Они пришли домой как раз к началу детской передачи по случаю рождественского поста.

Анника вышла на кухню и набрала номер сотового телефона Томаса. Абонент был доступен, но Томас не отвечал. Анника накрыла стол, вытащила из холодильника остатки – вчерашнюю свинину и бефстроганов, оставшийся с четверга.

Когда она поставила бефстроганов в микроволновку, раздался звонок в дверь.

Наверное, Томас забыл ключи, подумала Анника и пошла открывать.

Но это был не Томас – к Аннике пришла ее лучшая подруга Анна Снапхане.

– Господи, как же я ненавижу переезжать, – простонала Анна, плюхнувшись на скамейку в прихожей. – Не могу поверить, что у меня так много барахла. В сущности, ведь я такая идеалистка, не склонная к материализму…

– Гм, – хмыкнула Анника, глядя на джинсы от Армани и куртку от Донны Каран.

– Не надо на меня хмыкать, – обиженно сказала Анна. – Я уже почти все распаковала. Знаешь, у меня, оказывается, восемь ломтерезок для сыра. Представляешь? Это же смешно. У меня несколько коробок со старыми виниловыми пластинками… Они так много мне напоминают. Ты не хочешь посмотреть? Может быть, что-нибудь возьмешь?

Она вздохнула, видя, как Анника в притворном ужасе подняла руки.

– Ах да, ты же никогда не интересовалась музыкой, – разочарованно произнесла Анна.

– Миранда с Мехметом? – спросила Анника и побежала на кухню, где запищала микроволновая печь.

Анна ответила не сразу. Вслед за Анникой она вошла на кухню и облокотилась на посудомоечную машину.

– Разыгрываю счастливого члена семьи Мехмета и его беременной невесты, – тихо сказала она.

Анника ткнула вилкой в мясо.

– Хочешь чего-нибудь поесть? – спросила она.

– Нет, но я с удовольствием выпила бы бутылку доброго красного вина, – ответила Анна.

Увидев, как напряглась Анника, она рассмеялась.

– Я пошутила, – торопливо сказала она, – я больше не пью. К тому же я обещала.

– Тебе нравится квартира? – спросила Анника, наливая воду в кувшин.

– Не знаю, как насчет «нравится», – ответила Анна. – Очевидно, хорошо жить рядом с Мехметом, а значит, с Мирандой, но я не уверена, что арт-нуво – это мой стиль.

Анника опорожнила кувшин и налила в него свежую, более холодную воду. Щеки ее пылали, она почему-то испытывала внутреннюю неловкость. Анна Снапхане переехала в город, чтобы ее дочь могла быть ближе к отцу, чтобы она могла ходить в ту же школу и сохранила старых друзей. Когда на Аннику неожиданно свалилась куча денег, она, естественно, предложила Анне большую сумму в долг без процентов, чтобы та могла устроить свою жизнь. Когда выяснилось, что деньги будут только в мае, у Анны снесло крышу. Ей надо переехать сейчас, подходящая квартира продается только сейчас, она не может жить больше нигде. Анника выступила поручителем краткосрочного кредита до выплаты вознаграждения. Но теперь Анна считала свой переезд досадной неприятностью.

– Ты что-нибудь слышала о ТВ «Скандинавия»? – спросила Анника, чтобы сменить тему.

Анна фыркнула.

– Мои бывшие работодатели объявили, что не выплатят мне выходного пособия. Это единственное, что я от них услышала. Если я буду недовольна их отказом, то смогу подать на них в суд Нью-Джерси. Вот я и думаю, может, мне сесть в мой личный самолет и сгонять в Нью-Джерси…