Последняя воля Нобеля

– Сто миллионов долларов, – бесстрастно заговорил Торелл. – «Меди-Тек» решил передать в распоряжение Каролинского института сто миллионов долларов. Сто миллионов долларов на будущие исследования иммунной системы, ее интерлейкинов и межклеточных сигналов, путей их передачи между различными структурами…

В зале возникла лихорадочная суета, особенно в двух группах ученых, сидевших в первых рядах. Ропот перешел в невыносимо громкий гомон, люди начали вставать со своих мест. Только корреспонденты продолжали сохранять невозмутимое спокойствие.

– Семьсот пятьдесят миллионов крон, – прошептала Анника, наклонившись к Боссе. – Много это или мало на такого рода исследования?

– Думаю, что довольно много, – тихо ответил Боссе.

Сёрен Хаммарстен призвал аудиторию к тишине, а потом заговорил:

– Большая часть этой суммы будет передана руководителю отдела эпидемиологии и молекулярной биологии Эрнсту Эрикссону для того, чтобы он смог запустить пятилетнюю исследовательскую программу. Эрнст?

Эрнст Эрикссон был худой, одетый в серый костюм человек с красными припухшими глазами. Костюм мешковато висел на его костлявой фигуре. Он протянул руку и взял микрофон.

– Правила нашего сообщества предусматривают, что мы обязаны принимать деньги только на предложенные нами проекты.

Эрикссон замолчал и обвел взглядом аудиторию, поерзал на стуле и приблизил микрофон к губам. Было видно, как у Эрикссона дрожит подбородок.

– Я хочу воспользоваться предоставленной мне возможностью, чтобы выразить протест против коммерциализации и духа наживы, который в последнее время пропитал Каролинский институт…

– Эрнст, – строго одернул коллегу Сёрен Хаммарстен. – Здесь не время и не место…

– Замолчи! – перебил его Эрикссон неожиданно сильным голосом. – Ты и сам прекрасно знаешь, что мы не можем делать вид, что этого конфликта не существует. Он ставит под сомнение не только независимость наших исследований, но и нашу беспристрастность при присуждении Нобелевской премии…

В первом ряду встали двое мужчин и принялись кричать на Эрикссона.

– Охрана! – снова произнес в микрофон Сёрен Хаммарстен. – Пришлите людей в зал Валленберга!

Эрнст Эрикссон тоже встал. Вслед за ним вскочили и обе группы ученых. Поднялся громкий крик.

– Что за балаган? – удивился Боссе. – Ты когда-нибудь видела нечто подобное?

Люди в темных костюмах снова вошли в аудиторию, но на этот раз им не удалось дойти до президиума. Навстречу им вышла Биргитта Ларсен в полосатом костюме и что-то сказала начальнику охраны. Охранники развернулись и ушли.

– Как сильно они разнервничались, – заметила Анника. – Что-то не на шутку их разволновало.

– Немезида, – сказал Боссе. – Их преследует Немезида.

– Представляю, как им страшно. Ведь одну из них уже убили, – поддержала Анника.

Кошечка изо всех сил впилась зубами в тряпку, чтобы подавить рвущийся из груди крик. Боль от перелома, случившегося после падения с мотоцикла, была ничто по сравнению с тем, что ей приходилось терпеть сейчас. Перелом начал срастаться, но неправильно, и врач-алкоголик, которого откопал где-то ее напарник, был вынужден снова ломать кость.

– Сейчас я наложу вытяжение и правильно сопоставлю отломки, а потом наложу гипс, – виновато объяснил он. – Прошу прощения, что у меня нет обезболивающих средств…

Кошечка лежала на столе в грязной кухне дома на окраине Юрмалы, в сорока семи километрах от Рижского аэропорта. Дом, в котором она сейчас находилась, был ужасно запущенным. Она никогда не могла понять, почему эти кретины, восточные европейцы, не следят за своими жилищами. Стены покосились, в помещениях сквозняк и дикий холод. На внутренней стороне оконного стекла наросла толстая корка льда.

– Сейчас приступим, – сказал врач, и Кошечка проревела в тряпку ругательства.

Пот струями тек по ее шее, она дышала с таким напряжением, что крылья носа прилипали к перегородке на вдохе.

Напарник вытер ей лоб грязной тряпкой, и Кошечка раздраженно отвернулась. «Проклятый любитель, – подумала она. – Болтался в Торё полтора часа, ожидая меня, хотя ему было четко приказано уезжать через полчаса».

Это сущее наказание работать с любителями.

– Сейчас приготовлю гипс, – сказал врач и вытер руки той же тряпкой, которой напарник вытирал Кошечке лоб. Оба никчемные, отвратительные любители.

– Худшее позади, – сочувственно произнес напарник и взял Кошечку за руку, но она вырвала руку и в ярости выплюнула тряпку изо рта.