На рубеже веков

Услышав мои мысли, отец только усмехнулся.

– А как ты думаешь, почему отсюда стараются уехать все, у кого есть хоть крохотная возможность? – спросил он.

Ответ не требовался, я лишь покачал головой:

– Кому вообще пришло в голову жить здесь?

– Ну, если верить легенде, то двадцать пятого марта четыреста двадцать первого года, в пятницу, ровно в полдень из пены волн, словно Венера, поднялся прекрасный город, который и был назван именем этой богини. Но на самом деле все было гораздо проще. Где-то в шестом веке племена, именовавшие себя венетами, столкнулись с дикой ордой гуннов и германцев под предводительством Аттилы. Аттила был вампиром, сами гунны – весьма агрессивны, поэтому встреча эта венетам очень не понравилась, кроме того, они оказались достаточно миролюбивыми и решили просто уйти. Идти, впрочем, оказалось некуда, кроме как на острова в Венецианской лагуне. Вот с тех самых пор и начал свою историю прекрасный город – Венеция.

На слове «прекрасный» я поморщился.

– Нечего кривиться, город действительно красив. А климат… ну что поделаешь, в Петербурге он тоже не подарок.

– Там земля и каналы, – возразил я, – а тут каналы, дома и совершенно нет земли.

– В таком случае строители города заслуживают еще большего уважения. Или ты не согласен? Ладно, все остальное потом, сейчас нам надо попасть на остров Риальто, к собору Сан-Марко.

На площади Сан-Марко нас уже ждали. Вообще я заметил, что здесь не затруднялись выбором названий, почти все постройки на острове носили гордое имя святого Марка. Как выяснилось, горожане верили, что и сам он более тысячи лет обитал здесь в одноименном соборе в виде мощей, украденных из Александрии.

Я ухмыльнулся – фантазии у венецианцев явно не хватало.

Учитель оказался прав: город был по-настоящему красив, но все равно оставлял тягостное впечатление. Красота архитектуры не могла скрыть ни плесени, ни грязи, ни страшной сырости, так что к концу дня я откровенно затосковал. Находиться ранней весной посреди моря в небольшой неустойчивой лодочке – удовольствие ниже среднего, а если прибавить к этому еще и холодный ветер…

Внезапно я уловил мощную знакомую волну и, не веря себе, обернулся. По Большому каналу гордо шла изящная двухмачтовая яхта, а на носу виднелись знакомые фигуры капитана Федорова и Кошки.

– Ну вот, Петя, это за нами! – Учитель весело помахал им рукой.

Первое, что я сделал, поднявшись на борт и поздоровавшись с друзьями, – переоделся в сухое платье и только после того, как попросил стюарда как следует проветрить весь гардероб, приступил к осмотру судна.

Кошка ждал меня, подпрыгивая от нетерпения, и тут же устроил самую настоящую экскурсию.

– Петр Маркович, объясни мне, что ты здесь делаешь? – спросил я, поднимаясь вслед за ним по трапу. – Ты ведь вроде на «Катти Сарк» ходил?

– И дальше бы ходил, – вздохнул Кошка, – только вот батьке не нравится, что я все матросом бегаю. Пора, говорит, остепениться и шкипером стать.

– Так ты что, шкипер, что ли?

– Не, он здесь сам керует[7]. А я заместо старшего офицера. Матросиков по реям гоняю, а заодно машину осваиваю.

– Какую машину?

Кошка раздулся от удовольствия, как индюк:

– А ты что, трубу не заметил?

Труба, действительно, в глаза не бросалась. Вся яхта была ослепительно белая, и такая же белоснежная труба пряталась посреди рангоута. Только сейчас до меня дошло, что, хотя паруса и не подняты, яхта быстро бежит по морю.

– А дым где?

– А вот это главный секрет! – ухмыльнулся Кошка.

Он поведал мне, что работает котел не на угле, а на мазуте и что в нем стоит какая-то штука, принципа работы которой Петр еще не знает, но жутко дорогая. Федоров говорит, что в ней даже платина есть, потому и дыма не видно. А паровая машина здесь обычная: двойного хода и двухконтурная.

Слушая Кошку, я только удивлялся таким глубоким познаниям.

– Ты что думаешь, тезка, я все это время только по реям бегал? – Кошка с удовольствием подставил лицо солнечным лучам. – За столько лет можно и обезьяну научить вилкой есть, а я все-таки лучше обезьяны.

Мы посмеялись и продолжили разговор. За беседой я и не заметил, как яхта покинула лагуну, от общения меня отвлекла суета на палубе. Команда, остановив машину, ставила паруса, ветер был попутный, и господин Федоров направил судно прямо к Гибралтару.

Надо сказать, яхта показалась мне весьма резвой, о чем я не преминул сообщить Кошке.

– Это разве резвая! – возмутился он. – Это муха на клею! Вот «Катти Сарк»!.. Уявы соби, – от волнения он перешел на малоросский говор, – висемнадцять вузлив!

– Ну, такого не бывает…

– Бувае! Ще як бувае! Витэр, шторм, а капытан, навить витрыло[8] нэ рыфить! А вона, лялечка, мов чайка лэтыть! А колы брамсель лопнув, мов по нас пушка пальнула! – Глаза Кошки горели, он оживленно жестикулировал, пытаясь показать, как быстро ходит его любимый клипер. – А це, це – калоша! – завершил он свой монолог. – Вона ж, бильше дванадцяты вузлив нэ дае! И команда – тьфу, а нэ команда! С чотырма простырадламы нияк нэ впораються! Все гадають, що машына допоможе, а що машына? Смих! Бильш пъяти вузлив не йде!

– Думаю, что с «Катти» ты все-таки преувеличиваешь, – улыбнулся я.

– Нет, – вместо Кошки ответил из-за моей спины Федоров, в пылу разговора я и не заметил, когда он подошел, – это действительно правда. А вот про паровую машину – преуменьшает. Наша «Нереида» до десяти узлов дает, а на парусах, да при хорошем ветре, до пятнадцати. А сейчас, между прочим, корабли и побыстрее «Катти Сарк» появились, только вот одно но – они своих парусов частенько не выдерживают, разваливаются на ходу. Кстати, насчет машин: лет через пятнадцать крейсера на машинах по двадцать пять – тридцать узлов ходить будут, попомните мои слова.

– Ну, это ты, батя, загнул! – возмутился Кошка. – Это где же такую силищу взять? И у нас машина не самая слабая, а что же надо, чтобы такую махину, как крейсер, сдвинуть? Сколько угля уйдет?

– А наш котел на угле, что ли? – Капитан хитро прищурился.

– Так то ж наш!

– А другие чем хуже? Люди ведь тоже до этой идеи додумаются, причем очень скоро. И вообще, вот придем в Англию, и закончится твоя вольная жизнь. Сдам в учебу, как и обещал. Ты у меня еще капитаном станешь.

– Прощай, волюшка, – с забавным надрывом вздохнул Кошка, – ладно, поучимся. Где наша не пропадала. В Севастополе англичанин не убил, авось и в Гринвиче не съест.

Федоров одобрительно кивнул и пригласил нас обедать…

Путешествие прошло незаметно, а в компании Кошки даже забавно, и в назначенный срок я вновь увидел белые скалы Альбиона.

Знакомый город, серое небо, вечный туман (слава богу, не такой, как в Венеции), невозмутимые кэбмены и вездесущие бобби в плащах с пелеринами. Но грустное впечатление немедленно улетучивалось, как только туман рассеивался. Лондон блистал весенней изумрудной зеленью, Темза рассыпала солнечные блики, которые легко скользили по воде и мостовым города, и всё вокруг дышало незыблемостью и спокойствием, которые могла обеспечить только мощная империя. К сожалению, этой весной таких дней было крайне мало. По влажным туманным улицам чинно ходили чопорные люди, стараясь держать между собой постоянную дистанцию. При встрече знакомые вежливо раскланивались, слегка приподнимая цилиндры, изредка задавая друг другу один-два вопроса, которые не требовали ответа, как правило – о погоде. Я не узнавал города, который видел двадцать пять лет назад.

– И где же пресловутая «веселая Англия»? – наконец возмутился я.

– Сейчас это не в моде, – ответил Федоров, – все весельчаки переехали в Шотландию и Австралию, а здесь остались только верноподданные ее величества, которая очень не одобряет вольности в общении между собой, особенно в общественных местах…

* * *

…Оторвавшись от чтения, Катька пробормотала:

– Всего четверть века, а такая метаморфоза. Даже странно.

– Ничего странного, – отозвался я, – исходя из того, что мы уже прочитали, оказалось достаточно одной королевы, которая грустила сама и заставила грустить с собой всю страну. И от всех человеческих достоинств англичан осталось только чувство собственного достоинства.

– И черт с ними, с англичанами, – откликнулась Катька, – нам, слава богу, там не жить. Поэтому даже думать о них не хочу. Пошли лучше гулять.

Я вздохнул: где здесь гулять? Все, что можно, уже осмотрели, разве что вдоль речки-вонючки, забранной в бетонные берега, или в степь. А что, это идея – собрать рюкзаки, махнуть на Киммерийский вал и пожить там пару недель. Жизнь в Керчи порядком поднадоела, единственным развлечением были записки отца и новости.

Новости, кстати, были весьма неприятными. На фоне керченской рутины особенно отчетливо становилось понятно, что напряженность в мире нарастает. Оставалось только гадать, кто первым нажмет на курок. Наиболее это было заметно по регионам Закавказья. Грузины постоянно нарушали все договоренности и шли на откровенные провокации. Европейские наблюдатели, как обычно, ничего не видели, русские миротворцы молчали, все это казалось мне колоссальным унижением. Но, с другой стороны, невольно вспоминался сорок первый год, когда советским солдатам категорически запретили отвечать на немецкие провокации.

В воздухе просто пахло войной, ее тень накрыла весь Кавказ и Закавказье. В том, что она начнется, не сомневался никто из тех, кто умел думать, только вот верить в это совершенно не хотелось.

Отгоняя мрачные мысли, я встал и потянулся за рубашкой, но тут коротко звякнул телефон. Звонил отец, он собирался в Ялту и интересовался, не хотим ли мы присоединиться к нему. Естественно, мы и не подумали отказываться…

Как выяснилось, в Никите ждали гостей, точнее – это Ермоленко ждал, а мы ему помогали. Как загадочно отметил отец, гости должны были приехать очень интересные.

– А Федоров с Петром Марковичем будут? – спросил я, вспомнив, что говорил мне Ермоленко еще зимой.

– Жду, – улыбнулся в ответ он.

После размеренной жизни у черта на куличках мы с Катькой находились в возбужденном состоянии. Гости, похоже, собирались не на один день, следовательно, можно надеяться на более тесное общение, чем в Питере. В предвкушении встречи мы разлеглись на земле в тени кипарисов, то и дело поглядывая на ворота.

– Едут! – неожиданно просияла Катерина.

– Уже приехали, – поправил я ее, кивая на въехавший во двор автомобиль.

Честно говоря, засек я их километров за пять, но Катьке не говорил: она на такое расстояние не дотягивалась, а я не хотел ее смущать. Когда у машины нарисовался Ермоленко, я не заметил, но зато хорошо услышал радостные вопли и гулкие хлопки по плечам и спине – судя по звуку, способные свалить с ног слона.

– Эй, бездельники, идите сюда! – позвал нас отец.

Мы выбрались из кустов и, отряхиваясь, отправились здороваться. Майора Деева мы знали, познакомились на общем Магистрате, а вот его спутника там не было. Это оказался ученик Деева – молодой вампир, лет двадцати пяти на первый взгляд; приблизительно ровесник Каркалыги, ну, может, на пару лет младше. Он производил странное впечатление: круглое добродушное лицо, курносый нос, пухлые детские губы, яркие синие глаза и… абсолютно седые волосы. Не одинокая прядь, как это иногда бывает, а полностью белая голова. Мы молча и совершенно неприлично таращились на непривычную для вампиров масть, пока отец нас не представил:

– Знакомься, Леня, мой ученик с супругой.

Я встряхнулся и протянул руку:

– Иван.

– Катя, – смущенно улыбнулась Котька.

– Леонид, – озорно подмигнул молодой вампир, пожимая мне руку.

Наставники хитро наблюдали за церемонией знакомства. Я подозрительно посмотрел на них, что-то смутно знакомое шевельнулось в памяти. Судя по лицу Катерины, она тоже пыталась уловить ускользающую ассоциацию.

– Ваня, покажи гостям их комнаты, – прервал мои мысли отец.

Я беспрекословно проводил их и, спустившись в холл, спросил у отца:

– А много еще гостей будет?

– Нет. Гольм с Дашей и Мойшей, Федоров с Петром, ну и так, по мелочам.

– Значит, не меньше двадцати человек, – подытожила, выходя из столовой, Антуанетта.

– Как и считали. – Отец обнял ее, и они немедленно забыли о нашем присутствии.

Мы переглянулись и отправились на улицу. Чуть позже, когда Деев с учеником и Ермоленко с Анютой присоединились к нам, Катька неожиданно спросила:

– Алексей Иванович, а вы ведь майор?

– Так точно.

И тут я вспомнил балладу о сыне артиллериста, героями которой были и майор Деев, и майор Петров, и до срока поседевший Ленька.

– Леня, – Катерина успела задать вопрос раньше меня, – в таком случае твоя фамилия – Петров?

– Петров.

– Значит, Симонов описал вашу историю?

– Нашу, – подтвердил Деев. – Приврал, правда, немного для рифмы, а как же без этого. На самом деле все было куда проще.

– А как? – загорелся я.

Ермоленко с легкой улыбкой откинулся на спинку скамейки, он явно был доволен, что сегодня рассказывать придется не ему…

* * *

Майор Деев был старше Ермоленко лет на тридцать. Пройдя все войны девятнадцатого века, он думал, что уже не найдет в мире ничего удивительного, но двадцатый век сумел поразить его не только огромным количеством войн и революций, уместившихся в первые двадцать лет, но и обретением человеческого друга.

Они встретились в горячке боя под Царицыным и остались служить в одном эскадроне. Бывший путиловский рабочий стал настоящим военным и вскоре уже принял под командование эскадрон. Деев не отставал от друга, продвигаясь по служебной лестнице в революционной армии параллельно с товарищем.

В годы Гражданской они лихо рубились с белогвардейцами, а потом вместе перешли в артиллерийский полк. Затем два года училища, и молодые офицеры с новенькими ромбами в петлицах приняли первые батареи.

Но даже себе боялся признаться Алексей Деев, что главным человеком в этой жизни для него был сын Петрова – Ленька.

Этот вихрастый голубоглазый пацан стал для Деева всем светом, более того, он сумел смягчить боль от потери учителя, и майор частенько ловил себя на мысли, что считает Леньку своим сыном, а не сыном товарища.

Мать Леньки умерла от тифа, но отец не стал отдавать парня в детский дом, таская его с собой по всем гарнизонам. Мальчишка рос в казарме, играя патронами и скромными игрушками, которые вырезали для него бойцы. А появление такого друга, каким стал для Петрова Алексей, вообще полностью решило проблему воспитания Леньки. Он знал, что в случае его отъезда сын будет под надежным присмотром. И действительно, Деев не спускал с парня глаз. Он учил его читать и писать, рассказывал самые диковинные истории, случавшиеся с ним за долгую жизнь, учил держаться в седле и читать карту. Если же у Леньки что-то не получалось или его обижали, Деев прижимал к груди худенькое тельце и тихо говорил:

– Ничего, родной. Из седла нас не выбить, а умираем только один раз. Давай еще попробуем.

В тридцатые годы друзья расстались. Деева отправили на Север, а Петров уезжал в Крым. Писем они друг другу не писали – что правда, то правда, – но раз в году Алексей обязательно приезжал в гости. Отпуск он проводил с Ленькой. А на зимние каникулы пацан уезжал на Север. Ни Ленька, ни его отец ни разу даже не задумались, почему сразу после Нового года постоянно подворачивалась оказия переправить мальчишку на Кольский. Причем эта оказия всегда была в виде самолета…

Мы с Катькой только молча переглянулись. Вампиры всегда путешествовали быстро (насколько позволяло развитие техники) и со всеми удобствами. Поэтому мы прекрасно понимали, что пилот нашего самолета совершенно спокойно брал на борт Леньку, чтобы он мог встретиться с приемным отцом.

…Так прошло около десяти лет. Только один раз за эти годы Деев не смог навестить Леньку. В тридцать седьмом он, как и многие, был в Испании.

Вернувшись домой, он вновь заехал в Крым, чтобы поговорить с молодым человеком. Ленька окончил школу и собирался поступать в военное училище, чтобы стать артиллеристом. Деев, как и Петров, не возражал, но именно сейчас решил посвятить Леньку в свои планы относительно его дальнейшей судьбы. К удивлению майора, юноша воспринял все сказанное очень спокойно: похоже, он решил, что это какие-то новейшие военные разработки, и сразу согласился на инициацию.

– Нет, сынок, не так быстро, – охладил его пыл Деев, – начнем с училища, потом послужи лет пять, вот тогда и поговорим, если к тому моменту не передумаешь…

А к тому моменту пришла война. Деев воевал там, где застали его боевые действия – на Севере. Иногда до него доходили весточки от друга, который защищал Крым, а однажды, развернув газету, майор с удовольствием прочитал об успехах своего товарища. Главным во всем этом было то, что Петров жив и здоров. Но почти сразу после статьи в полк прибыл молодой вампир, который вместе с документами передал майору несколько сообщений, одним из которых оказалось известие о гибели старого друга. Деев ошеломленно спросил, когда это произошло, и понял, что газета вышла уже после смерти товарища. Позже майор даже вспоминать о Леньке не решался. Боялся, что сглазит и парня тоже убьют.

Через полтора месяца в полк прибыло пополнение. Офицер был всего один – Петров. Майор только глянул на документы и нетерпеливо отодвинул их в сторону. Шла подготовка к наступлению, и ему было не до новеньких. Только ближе к вечеру он, освободившись, вспомнил об однофамильце погибшего товарища, попросил начштаба прислать к нему молодого офицера и отправился на очередное совещание.

Поздно ночью, когда офицеры разошлись, майор, тихо вздохнув, загасил все светильники, оставив только две гильзы на столе, чтобы у ординарца не возникало ненужных вопросов, и вновь сгорбился над картой. Он так задумался, что услышал вошедшего, только когда скрипнула дверь блиндажа.

– Товарищ майор, лейтенант Петров прибыл в ваше распоряжение, – баском доложил вошедший.

Майор отвернулся от чадящих светильников и мрачно глянул на высокого юношу. Здоров, с невольным восхищением отметил он, широкие плечи, чистое красивое лицо. Вот только знакомый курносый нос и огромные светлые глаза. А губы, губ не видно под усами, но если сбрить усы, то… Это же…

– Ленька? – не веря себе, спросил он.

– Так точно! Ленька! – счастливо улыбнулся лейтенант.

Они обнялись, и уже через пять минут Ленька сидел за столом, уплетая кашу с тушенкой и прихлебывая чай. Помня, как Леонид любит сладкое, майор достал свой сахар, и Ленька, благодарно жмурясь, бухнул в кипяток еще два куска рафинада.

– Молодец, – Деев с удовольствием смотрел на Леньку, – орел!

– Спасибо, – смутился тот.

– Да не тушуйся, сынок. Будем служить вместе. Хорошо, что тебя сюда отправили, повезло… – Деев замолчал, вопросительно глядя на лейтенанта.

– Я просился к вам, – честно ответил тот, отодвигая котелок.

– Спасибо. Жаль, отец не дожил.

На глаза Леньки навернулись слезы, он резко отвернулся. Майор положил ему на плечо руку и тихо сказал:

– Не стыдись слез, сынок. Твой отец прожил хорошую жизнь и отдал ее не зря. Два раза все равно не умрем…

Он не успел договорить, в блиндаж вошел молодой майор. Ленька с интересом смотрел на прибывшего, отмечая, что тот чем-то похож на его приемного отца. Такого, действительно, не вышибешь из седла, пришла непрошеная мысль. Пока Ленька смотрел на гостя, его посетила странная уверенность, что оба мужчины уже каким-то образом обменялись интересующей их информацией. Тем временем Деев пожал вошедшему руку и сказал:

– Рад знакомству, Петр Сергеевич! – Он кивнул на поднявшегося из-за стола Леньку и добавил: – Мой сын, Леонид.

У майора вопросительно приподнялась бровь. И вновь Леньке показалось, что отец неслышно отвечает на столь же безмолвный вопрос.

– Очень приятно, – наконец ответил Петр Сергеевич, – можете сесть, лейтенант.

Он повернулся к Дееву и достал из планшета пакет. Хрустнув печатью, майор вскрыл конверт и не глядя махнул в сторону скамьи. Читая, он все больше хмурился. Ленька торопливо дожевывал, понимая, что такие пакеты просто так не привозят, при этом он краем глаза косил на новоприбывшего.

На первый взгляд майор был всего лет на пять старше самого Леньки, но на его груди красовались: орден Красного Знамени, орден Красной Звезды, две медали «За отвагу» – и над всем этим великолепием блестел эмалью орден Ленина и Звезда Героя Советского Союза. Поймав ошеломленный взгляд лейтенанта, майор подмигнул ему и налил себе чаю, а Ленька отстраненно подумал, что не дай бог с таким иконостасом в плен попасть.

– Не попаду, – невозмутимо ответил на его мысли гость, не обращая внимания на вылезшие из орбит глаза молодого человека.

Ленька поморгал и закрыл рот, решив, что, вероятнее всего, произнес последнюю мысль вслух.

– Всех командиров ко мне, – дочитав, приказал Деев ординарцу, – срочно! А ты сиди, – добавил он Леньке, – пока тебя никуда не определили, но воевать ты уже начал.

Через полчаса землянка была полна народу, Ленька, зажатый в угол, внимательно слушал.

– Товарищи офицеры, завтра штурм, – сказал Деев, – наша задача – провести артподготовку так, чтобы соседи взяли высоту, не поцарапавшись. Снаряды подвезены?

– Так точно.

– Отлично. Завтра в пять ноль-ноль начинаем. Прошу всех сверить часы. Вопросы есть?

Один из офицеров спросил:

– Корректировка огня будет? А то, как в прошлый раз, в белый свет как в копеечку. А потом царица полей обижается.

Деев нахмурился:

– Авиации не будет, а свободных офицеров у нас в данный момент нет. Послать некого, батареи оголять нельзя.

И тут из дальнего угла раздался голос:

– Товарищ майор, разрешите мне выйти с разведчиками на корректировку.

Все обернулись, Ленька немного робел перед старшими по званию, но в своем решении идти за линию фронта был абсолютно уверен, хотя местность, которую он увидел, прибыв в полк, выглядела неудачной – все доминирующие высоты находились на той стороне, хоть и рядом с нашими позициями.

Майор на секунду прикрыл глаза, в сердце словно вогнали острый кол, воздух стал нестерпимо горяч и тяжел. Вот так сразу, всего через пару часов, потерять вновь обретенного сына… Но мальчик прав, другого выхода не было. Деев с трудом перевел дух и, не позволяя боли отразиться на лице, сказал:

– Товарищи офицеры, разрешите представить новое пополнение – лейтенант Петров. – И тут же добавил, обращаясь к Леньке: – Ты со стопятидесятидвухмиллиметровой гаубицей знаком?

Ленька кивнул:

– Так точно, товарищ майор.

– Отлично. У тебя час на ознакомление с картой. Все свободны. Майор Барабашкин, останьтесь. – Все потянулись к выходу, а Деев, обращаясь к ординарцу, приказал: – Сержанта Володина ко мне.

Четверо офицеров, оставшихся в землянке, молчали, изредка переглядываясь. Наконец явился сержант, он вскинул руку к ушанке, но майор отмахнулся и кивнул на скамью. Немолодой кряжистый мужик присел, подозрительно косясь на офицеров и явно прикидывая, чего от него хотят.

Деев сразу приступил к делу:

– Товарищ сержант, ваша задача – выйти завтра на ту сторону, на высоту девятьсот двадцать, и вести корректировку огня.

Сержант готов был возмутиться, но сдержался и попытался достойно возразить:

– Товарищ майор, у нас ведь ни одного наводчика! Что я-то накорректирую? Опять на нас всех собак навесят, если что не так!

– Не навесят, сержант, с вами лейтенант Петров пойдет. Это его задача, а уж вы постарайтесь сделать так, чтобы он работал как можно дольше. Задание понятно?

– Так точно! – воспрянул духом сержант.

– А что это он у вас так корректировки боится? – поинтересовался молчавший до сих пор Петр Сергеевич.

– Да было дело под Полтавой. У них лейтенанта в группе убило, который хоть что-то понимал, а они самостоятельно так накорректировали… В пятидесяти метрах от собственных окопов снаряды рвались. Ну, им потом пехота таких вписала, вот и боится. Главное, немцев не боится, а своих – остерегается. – И он повернулся к сержанту: – Теперь к делу. Выход в три часа. Товарищ майор, – теперь Деев обратился к Барабашкину, – ваша задача подготовить рацию и подобрать сержанту хорошую группу из тех, кто остался.

Барабашкин пожал плечами: после того злосчастного прокола с Володиным в полковой разведке осталось всего два человека – сам сержант и ефрейтор Загорулько, а новых людей им еще не дали. С такими силами в разведку не пойдешь, а уж на прикрытие корректировщика, за которым все немцы в округе охотиться будут… И так для выполнения несложных вылазок приходилось набирать группу из свободных бойцов.

– Значит, опять идти на поклон к пехоте, – вздохнул Барабашкин, – а они до сих пор злятся… Разрешите выполнять?

– Выполняйте. Все свободны, – устало ответил Деев.

Ленька только коротко улыбнулся и вышел вместе с довольным сержантом. Майор даже не мог как следует проститься с ним. Когда же за ушедшими закрылась дверь, он поймал сочувствующий взгляд сородича…