Ханская дочь

Выборы считались большим праздником. По местному радио на всю улицу гремела музыка. На избирательном участке организовывали буфет и продажу дефицитных товаров, которых никогда не бывает в магазинах села – индийский чай, шоколадные конфеты и гречневую крупу.

Эта гречиха летом морем цвела под пятиферменскими горами на огромном поле тут, за селом. За лето пчелы собирали самый вкусный, после липового, чистый, темного цвета, гречишный мед. Однако жители Абзана после сбора урожая в своих магазинах не видели ни крупинки гречки.

Мужчины села шли на выборы в своих будничных одеждах, зато женщины прихорашивались. И наряднее всех, праздничные были старушки. Они уже не надевали серые пуховые платки, а словно опережая весну, накидывали на голову, поверх пальто, свои яркие цветастые кашемировые платки. Из-под пальто виднелись новые штапельные платья в цветочек. В день выборов пойти проголосовать считалось наипервейшим делом, и все делали это с утра.

Айгуль с нетерпением ждала маму с выборов. Она обещала купить гостинцы. Она тоже была сладкоежкой, как и ее брат Роберт.

Гульзифа, несмотря на вечно скудный семейный бюджет, все же купила обещанные ириски "золотой ключик", печенья, вафли.

– Что там было интересного? – спросил Роберт.

– А что там может быть интересного? – откликнулась Гульзифа, принимаясь месить тесто после прихода. – Все одно и то же. Ты же был со мной на выборах в прошлом году.

Айгуль ни разу не видела, чтобы мама сидела без дела, просто так. Иногда она начинала ее упрашивать, чтобы она просто отдохнула. Мать не могла себе это позволить и говорила, что вязка шали для нее и есть хороший отдых. Айгуль не соглашалась, споря, что это все равно работа.

Вечером, когда в печке ярко горели дрова и подоспело тесто, Гульзифа занялась стряпней. Что-что, а Айгуль любила, когда мама занималась выпечкой, и она охотно помогала ей.

Айгуль посыпала мелко накрошенный лук на горячую рассыпчатую картошку и, добавив масла, принялась толочь. Мать положила соль и черный молотый перец, Айгуль не знала пока меру специям. Пока мама разделывала тесто на хлеб и на пирожки, готовила начинку, Айгуль разговаривала с мамой.

– Мама, давай я сама одна свяжу всю шаль. А потом продадим и купим мне часы, – поделилась со своей мечтой о наручных часиках.

Гульзифа была согласна.

– Ладно. Вот придет весна, счешем с коз новый пух, сдашь экзамены за восьмой класс, я приготовлю тебе пряжу и будешь вязать на летних каникулах, – обещала она дочери.

Как Айгуль любила эти спокойные домашние зимние вечера! Она с мамой занята стряпней. Отец вел в соседней комнате беседу с пришедшим соседом Аухадий агаем. Они беседуют о запасах сена, еще два месяца до летнего выгона скота в горы. Заядлый курильщик Аухадий агай вовсю дымил папиросой "Беломорканал". Она у него в мундштуке, но пальцы у него все равно желтые от табака. Сам Амир не курил, заменяя сигарету жаренными семечками. Дома никогда не пахло табаком.

– Где осталась Василя апай? – спросила Гульзифа соседа.

– Сейчас обещала подойти. Не знаю, почему она запропастилась.

Айгуль налила на сковородку сладкое пахучее подсолнечное масло.

В детстве, когда было не так сытно, как теперь, она любила вместе с братиком Робертом макать хлеб в это нежное масло с тонким вкусом. На белой фарфоровой тарелке оно казалось расплавленным янтарем, бусы из которых носила их Гульбика иняй.

Пирожки получились пышные, нежные и румяные.

Вошла Василя апай.

– Добро пожаловать, – приветствовала Гульзифа соседку. – Сегодня ты задержалась, Василя апай.

– Дома запасы кончились, последний мед выскребла из бака. – Василя апай поставила пиалу, до верху наполненную медом, на стол. – Детям гостинец.

– Спасибо. Сейчас попьем чай с медом и пирожками, – поблагодарила Гульзифа.

Аухадий агай и Василя апай пришли сегодня на посиделки. Мужчины играли в карты, две соседки после чаепития всегда вязали шаль, обсуждая домашние дела, говорили о детях и сплетничали.

– Айгуль, Роберт, Арслан обычно сидели в другой комнате, к гостям не выходили, но все слышали.

С появлением телевещания в Абзане такие посиделки незаметно уходили в прошлое. Когда дети были маленькие, оставляя младших старшим детям, Амир с Гульзифой весело уходили в клуб в кино, или на такие посиделки к соседям, друзьям. Теперь сказывался возраст, большие хлопоты из-за повзрослевших детей, и они редко выходили вечером из дома, предпочитая сидеть перед телевизором, который они, наконец-то, приобрели на новый год.

– Как Брежнев – всю жизнь генеральный секретарь, так и Сафаргали у нас тоже всю жизнь председатель сельсовета, – с сарказмом заметил Амир, тасуя карты, когда речь зашла о выборах.

– Сами же выбираем, – ехидно и весело сказал Аухадий.

– А разве это выборы? – сказала Гульзифа. – Слово выбирать означает выбрать из нескольких кандидатов одного. А нам подсунут в районе или в центре только одного, его и выбираем. Только одно название – выборы.

После обсуждения прошедших выборов соседи углубили тему политики и заговорили о свободе вообще.

– Говорят, у нас человек свободен, в Америке вообще нет свободы. Правда ли это? – Аухадий, в отличие от Амира, почитывал все центральные газеты.

– Кто это знает? Послушать "Голос Америки", так они твердят, что у нас нет никакой свободы. А наши же говорят, что в Америке нет. Кто прав, кто неправ, черт их разберет, – ответила Гульзифа.

Василя апай молчала.

– А Китай вы слушаете по приемнику? – спросил Аухадий.

– Да, два-три раза послушал, – ответил Амир. Они несут всякую чепуху. Ну явный обман. Они говорят о том, чего не было вовсе. Им верить нельзя.

– Наши тоже правду не говорят и как здесь разберешься? – сказала Гульзифа.

Гульзифа имела на все собственное суждение. Несмотря на засасывающий деревенский быт, она между всеми видами домашней работы брала в руки вязку и усаживалась возле радио послушать новости, была в курсе событий не только в Советском Союзе, но и знала, что творится в мире. С появлением телевизора в доме не пропускала вечерний документальный выпуск новостей "Время", а между этими сообщениями усаживалась почитать районные и центральные газеты. Из-за шестерых детей она давно отошла от общественно-трудовой деятельности, но заинтересованность во всем, что происходит вокруг, в ней была сильна, и она старалась разнообразить доставшуюся ей поневоле роль вечной домохозяйки.

А Амир не любил вдаваться в какие-либо рассуждения. Никогда не высказывал такой резкой критики в адрес советской власти, как это делала иногда Гульзифа. Хотя у него было больше причин ругать существующий строй. Он не смотрел в будущее и не оглядывался в прошлое. Он жил только сегодняшним днем.

IV

– Вы заметили, – спросила Гульсара у подружек, – Саида Ахметовна вечно прихорашивается на уроке, то блузку засунет в юбку, то рукой залезет под свитер, то незаметно заглянет в зеркальце.

Девочки остались после всех уроков в своем классе, каждая занималась своим делом, а сообща они промывали косточки своих любимых учителей.

Певунья Назира и баянист Мидхат готовили художественный номер для участия в концерте, посвященный дню рождения Ленина. Айгуль осталась с отличницей Найлей готовить стенгазету к этой знаменательной дате. Люда с Зоей остались мыть полы в классе, у них было дежурство. Неразлучные Габдрахман и Паша остались в классе, чтобы помогать одноклассникам.

– И всегда это делает в сторонке, где Зуфар сидит, – заметила Айгуль.

– А у него, бедного, от смущения всегда глаза опущены, – захихикала Розалия.

Новая учительница русского языка и литературы, Саида Ахметовна, ярко красила губы и подводила глаза. Всю суровую зиму она ходила простуженной и поэтому вечно куталась в модный шарф, шмыгала носом на уроке и не выпускала из своей руки тонкий батистовый носовой платочек. Она была одной из модниц-учительниц, которые ежедневно меняли свои наряды и богато одевались. Этим она нравилась Айгуль.

Литературу Саида Ахметовна преподавала обстоятельно. Ученики часто конспектировали характеристики героев произведений, записывали все об авторе, а также идею и композицию художественного произведения. Наконец-то Айгуль получила серьезную учительницу по этому предмету. Русским языком она владела хорошо, писала без ошибок, литературу любила, была начитана и чувствовала себя на уроках Саиды Ахметовны уверенно. Учительница в меру ругала класс на уроке, в меру выходила из себя из-за их поведения, с уважением относилась к классу, считая их взрослыми и в класс заходила, в отличие от иных учителей, в веселом прекрасном настроении.

Айгуль взяла белый ватман и сделала красивую рамку на листе.

Ее выбрали художником редакционной коллегии, Найля занималась подборкой материалов.

Карандашом Айгуль отвела место для названия газеты. Определила расстояние от названия газеты до общего текста почти в пять сантиметров, так как материала у Найли было маловато. Приклеив в левом углу портрет вождя мирового пролетариата, вырезанный ею из журнала, она сделала под фотографией рамку для короткого стихотворения "Вечно живой". Потом Айгуль принялась за шрифт названия. Комсомольская стенгазета класса имела название "Пламя" и Айгуль после долгой работы со шрифтом, не сомневаясь, раскрасила свое творение красным цветом. Набросив рамки для заметок, она отдала лист Найле. Ее работа, как художника, закончилась.

– Ну и красиво у тебя получается. Четко. Недаром Салим Сагитович ставит тебе пятерки, – восхитилась Гульсара.

– Меня брат Галим научил. Он у нас хорошо рисует и всегда мне показывал и помогал по рисованию. У него много книг по живописи. Да и Салим Сагитович хорошо объясняет по черчению. Вы заметили, он проводит линию без линейки прямо-прямо. Сразу видно, что художник.

– Да, художник он, может быть, хороший. Но учитель… я скажу…, – растянуто ухмыльнулся Паша.

– Он сегодня классную доску с забором перепутал, – хихикнула Розалия.

Через секунду она уже хохотала. Все рассмеялись. Найля улыбалась, поправляя очки.

– А что было? Что было? – встрепенулась от любопытства Зоя. Она пропустила урок.

– Представляешь, он объяснял нам чертеж на доске, а потом взял и написал икс, игрек вместе и сказал, что мальчики сами догадаются о третьей букве. Это он так шутит, – захохотала Гульсара.

– Все равно, мне его уроки нравятся, – ответила Айгуль, складывая карандаши, краски в портфель.

– А мне нравится, как ты играешь в баскетбол, – спокойно и как бы невзначай произнес рядом сидящий Паша.

Айгуль не нашлась что ответить на его комплимент, мгновенно поняв по его тону и интонации, что невольно вызвала у него интерес к себе, и что он этим признанием отдает ей должное как необыкновенной девушке.

В свои шестнадцать лет она была одновременно высокомерна и умна, иной раз тиха и немногословна. Непосредственному общению с мальчиками ее никто не учил. Наоборот, самовоспитанием она занималась по просмотренным в абзанском клубе фильмам, да по романам, которые она, в отличие от своих одноклассниц, с упоением читала каждую свободную минуту. Ее высокомерие было в классе общепризнанным.

V

Ожидая объявления экзаменационных отметок, девушки уселись на деревяную скамеечку в маленькой березовой рощице посреди школьного двора. Березовая рощица была творением рук учителя биологии и химии Вали Саитовича, сорок лет работающего в абзанской школе. Весь школьный двор, благодаря его многолетним стараниям со своими учениками, летом утопал в зелени. Березки были также тонки и стройны, как расположившиеся под их тенью юные девушки.

Все экзамены за восьмой класс были позади. Некоторые девушки, получив восьмилетнее образование, на этом прощались со школой. Это были практичные девушки, находящие интерес к обыденной жизни, рано повзрослевшие. В девятый класс шли девушки, более склонные к знаниям, которым учеба давалась легко. Для одних девушек уже наступила пора вступления в самостоятельную жизнь, для других еще предстояло подготовить себя к этой жизни.

Впервые за годы школьной жизни Айгуль не радовалась предстоящим летним каникулам. Они означали для нее разлуку со старшеклассником, но которому она тайно вздыхала. Более того, Булат сдавал выпускные экзамены и навсегда покидал школу. Она уже не сможет отныне ежедневно встречать его на переменах, в школьном дворе после уроков. Это приводило ее в отчаяние. Она не обладала той непосредственностью, при которой можно было при помощи записки или через подругу дать знать о своей любви. Ни единая душа не знала о ее любви к Булату. Она боялась насмешек, непонимания.

В жизнь Айгуль входила печаль безответной любви. Беспечное детство с весельем и безответственностью было позади. Она мечтала о маленьком домике, где она могла бы жить с Булатом. Она представляла себя сидящей на диване, а его стоящим у окна. Дальше этого ее воображение не шло. О поцелуях Айгуль еще не имела понятия. Будничные заботы в этом домике как будто не имели к ней никакого отношения. В мечтах они отсутствовали.

В жизни же, случайно встретившись взглядом с Булатом в школе, от нерешительности и смущения отводила глаза в сторону, не выдерживая и двух секунд от страха, что ее взгляд все выдаст.

– Мне кажется, ты влюблена в Булата, – однажды спросила Назира, как всегда, без обиняков.

– Ну что ты, конечно нет. Он мне безразличен, – сфальшивила, криво улыбаясь, Айгуль.

Нет, ни за что она не призналась бы в своей любви!

После того, как им было объявлено об отметках, девушки решили сходить на могилу Владимира Матвеевича и возложить цветы. Все согласились и, выйдя из школы, они все вместе свернули направо. Пройдя двор школы, они вступили на широкий капитальный мост через Ассель. Река в этой части села протекала вдоль школьного двора и дальше вдоль огромной спортивной площадки.

Айгуль редко приходилось переходить этот мост и ее интересовал дом, расположенный сразу же за мостом. Две застекленные узкие двери с крыши мансарды выходили на железный балкон, имеющий, на первый взгляд, легкость строения. Вот этот балкончик она и хотела получить разглядеть, до этого видя его лишь издалека, когда шла в школу по утрам со стороны почты. Перед домом с балконом раскинулся широкий просторный зеленый двор. За двором был берег реки, на котором росли высокие исполинские деревья. Дом с балконом ей понравился. Оригинальность всегда привлекала внимание Айгуль.

Цветы они рвали по пути в саду у Лилии. Лилия тяготела ко всему красивому, знала толк в кулинарии, в убранстве какого-нибудь помещения и всегда была палочкой-выручалочкой, если намечалось праздничное мероприятие в классе.

Букет получился пышным и ярким. День выдался солнечный и теплый, но, когда девушки вышли из села и свернули к кладбищу, их летние платья начал трепать ветер, не оставив в покое и прически девушек. Они шли к своему бывшему классному руководителю. Класс их опять остался без руководителя. Они у них менялись каждый год. В девятом классе к ним должен был прийти вновь новый классный руководитель. Они нашли могилу своего учителя и возложили цветы. Могила была ухоженной, только фотокарточка учителя немного пожелтела от ветра, солнца и дождя.

Глава X

I

Лето постепенно рассеивало печаль безответной любви. В начале лета она вместе с матерью поехала в город Орск соседней Оренбургской области. Уже второй год они приезжали сюда. Три года назад народная молва донесла до их села славу, пользу, целебное свойство какой-то горячей воды, впадающей в реку Урал.

Грамотная и смелая, Гульзифа, недолго думая, захватив две новые шали, продав их в Оренбурге, вместе с Айгуль приехала на эти бесплатные, судя по рассказам людей, лечебные воды, чтобы самой убедиться в их целебности.

Дорога от пригородных домов Орска к месту впадины и к месту лечения была настоящим паломничеством, а там, где целебная вода из канала впадала в реку Урал, царило настоящее столпотворение.

Из огромных заводских труб в глубокий, короткий канал стекала горячая, почти кипяток, вода. Она текла по каналу серебристой лентой из-за бесчисленных металлических пылинок, которые сверкали и искрились на солнце. Кипяченная вода из канала впадала в реку, и на месте слияния вода в реке была теплой, и чем дальше по каналу к заводу, тем горячее была вода.

Горячие ванны принимали люди разных возрастов, и все же пенсионеров было больше. В летний день на свежем воздухе они выходили из канала на берег – красные и разомлевшие, как будто два часа парились и сидели в жаркой бане.

Хозяйки близлежащих одноэтажных домов быстро приспособились к новым обстоятельствам жизни и сдавали комнаты приезжающим на лечение за два рубля в сутки. Как правило, это были дома с крохотными двориками. Комнаты сооружены были как летние. Зимой паломничество прекращалось.

На обратном пути Гульзифа, к радости Айгуль, решила заехать в город Новотроицк к Гульбике апай. Айгуль нравилось бывать у родной тети. Иняй жила вместе с дочерью, затем и внуком. Занимали они большую комнату в коммунальной квартире. В отличие от общей кухни и коридора их комната была ослепительно светлой из-за белых стен, безупречно выкрашенных в белый цвет оконных рам и широкого подоконника. Особенно ей нравился пол. Он был выкрашен в ярко-желтый цвет и покрыт блестящим лаком. Необычные узенькие доски пола плотно прилетали друг к другу. В углу комнаты мерно гудел новенький белый холодильник.

Айгуль было непривычно от тесноты, но в целом городская жизнь ей очень нравилась.

Гульбика иняй первым делом напоила свою невестку и племянницу индийским чаем с городской нежной булочкой и наисвежайшим маслом на общей кухне. Здесь царил строгий порядок и чистота. Затем все трое перешли в комнату. Гульзифа села на диван, Айгуль неосознанно, по-детски притулилась рядом, иняй же занялась ужином. Она поставила мясо на плиту на кухне, а в комнате, на просторном столе, раскатывала из белоснежной муки высшего сорта тесто на тукмас.

Роли поменялись: теперь Гульзифа сидела сложа руки, а иняй обхаживала ее. Но, все равно, Гульбика иняй, принимая в гостях свою невестку, была в выгодном положении: она была горожанка, стало быть, не была обременена нескончаемыми домашними делами деревенской женщины, о которых сейчас Гульзифа также нескончаемо повествовала ей. Айгуль не понимала: какой интерес находит иняй, расспрашивая маму так подробно о домашнем скоте, выводках цыплят, утят, гусят, о родных, о соседях. Иняй же рассказывала о своей жизни, о молодых, о внуке, с надеждой говорила о скором получении отдельной квартиры, которую должны были дать на заводе зятю.

– До чего хороша городская жизнь! – позавидовала Гульзифа. – В квартире тепло, дров не заносишь, золу не выносишь, грязи нет, вода дома течет, не надо таскать, надо посуду мыть – пожалуйста, горячая вода течет. Не увидишь ни одной соринки. Чистота кругом.

– Я никогда не упускаю случая сделать замечание своим соседям насчет порядка в квартире, – ответила иняй.

В ее голосе чувствовалась уверенность в своей правоте. Иняй и здесь, а не только в доме Амира, слыла строгой женщиной, никогда не позволяла себе снизойти до ссор с соседями. Властность чувствовалась в ее лице. У нее белое лицо с классическими чертами: строгий взгляд карих глаз, прямой нос и тонкие губы. Смеялась она мало, критиковала всех и вся, много. Одевалась она опрятно, фартук меняла каждый день, кухонные полотенца стирала ежедневно. Больше всего она ненавидела беспорядок.

Вечером с работы вернулись дочь и зять Гульбики иняй, забрав из детского сада своего малыша. Приезд гостей вызвал у них удивление и радость.

– Здоровы ли Вы, Сәсәк апай?10 – поздоровалась Фания.

Тахир с Гульзифой поздоровался, как принято у башкир – пожатием ее рук двумя руками, а с Айгуль поздоровался по-современному, по-английски.

По внешности Тахир и Фания были полной противоположностью. Тахир был серьезен, смугл и худ. Фания была веселой полненькой молодой женщиной. Она, как и ее мать, была беленькой и рыженькой. В роду Раймановых были башкиры с волосами цвета меди, белой кожей и зелеными глазами. В облике молодых чувствовалась одинаковая ухоженность, спокойствие и неторопливость. В этом была заслуга иняй. Она была и экономкой, и домохозяйкой – к приходу молодых на столе всегда был готов горячий ужин. Одеты Тахир и Фания были со вкусом и добротно. Темно-синий костюм оттенял смуглость Тахира и придавал еще большую строгость его облику. Летняя кофточка, цвета нежной зелени, очень гармонировала с золотыми бликами рыжей головки Фании. Их малыш был весь похож на отца. Он унаследовал и черные волосы, и смуглость, и ясные серо-зеленые глаза.

– Тахир, зять, садись, тебя ждем, – пригласила иней за стол.

– Сейчас, вот замажу краской одно местечко на холодильнике, – в руках он держал пузырек с белой краской.

– Фания, где, ты говорила, сын ударил игрушкой?

Он аккуратно, чтобы не испачкать костюм, капнул себе на средний палец краску.

Фания указала на черное пятнышко, величиной с половины спичечной головки.

– Где взял краску, попросил у соседей? – спросила она.

– Принес с работы, – ответил Тахир, закручивая крышку.

Фания взяла с парфюмерного столика флакончик с жидкостью для снятия лака и немного ваты.

После ужина женщины расселись на диване и сложили руки. Иняй все же взяла свою вязку. Тахир включил телевизор. У Фании, казалось, не кончатся вопросы к Гульзифе, она расспрашивала обо всех делах в деревне, о погоде, о сестрах, братьях, племянниках. Айгуль спросила ее, нет ли поблизости парикмахерской, она хотела избавиться от своих длинных волос.

На другой день Фания повела Айгуль к своему парикмахеру. И ей сделали молодежную стрижку, и с этого момента она стала мучиться – идет ли ей новая прическа? Это могли сказать только ее подруги, а не мама или тетя.

На обратном пути, сидя в автобусе, который вез их с города Медногорска до самого Абзана, Айгуль спросила у матери:

– Почему Фания апай всегда называет тебя только Сәсәк апай?

– В юности я была очень красивой. Фания всегда сравнивала меня с цветком и обращалась так ко мне. Сейчас уж ничего не осталось от той красоты. Это только второе имя, – спокойно ответила мам.

Айгуль была удовлетворена ответом и повернулась к окну. Она любовалась уральскими горами, пышно покрытыми темно-зелеными лесами. Автобус подъезжал к Абзану. Предстоял большой спуск прямо к селу, а пока автобус, урча, полз на очередную гору. Дорога-кокетка то обвивала гору по ее подножию, то взлетала на высокую гору, то тонула в густых деревьях.

II

Айгуль впервые ехала на сенокос помогать отцу. До этого времени отец брал ее с собой как спутницу. Айгуль всегда сама просила отца взять ее с собой на природу. И тогда, приехав на пологий склон горы, на поляне с густой травой, отец брал с телеги широкий брезент и стелил его для нее на землю, пригибая траву, а сам принимался косить траву для вечерней подкормки коровы. Однако она недолго сидела на одном месте и отправлялась разглядывать цветы и бегать за зелеными кузнечиками. Леса она панически боялась, поэтому всегда держалась ближе к отцу. Скошенную пахучую траву отец ловко укладывал на телегу до тех пор, пока она вся не покрывалась травой и не исчезала. Видны были только четыре колеса. Отец опять стелил свой брезент уже на скошенную траву на телеге, и Айгуль, отдохнувшая, вдосталь напитавшаяся солнцем, свежим прозрачным воздухом, возвращалась домой, вдыхая аромат скошенной свежей травы.

На этот раз она ехала на настоящий сенокос вместе с отцом, Галимом и Резедой.

Амир с сыновьями уже достаточно заготовил сена, но кто знает, какая придет зима в этом году, и он, по обыкновению, косил сено еще в округах села на своем участке.

Резеда, по приезду на место, сразу выбрала работу повара. Галим вбил два колышка в землю, обстругал топором перекладину и собрал хворост для костра. Амир уехал косить на косилке. Галиму с Айгуль предстояла тяжелая работа, они должны были собирать небольшие копны в одну огромную, а затем с помощью лошади стягивать большую копну с крутого склона к подножию, где могла проехать грузовая машина или трактор с тележкой.

Шестнадцатилетняя Айгуль была физически слаба для работы с вилами. Она и не предполагала, что сено может быть таким тяжелым, а в одной маленькой копне может быть столько пыли. Воздух на горе был чист, прозрачен и даже звенел под лучами жаркого августовского солнца, но стоило вилами зацепить высохшее сено в копне, тут же следом поднималось облако пыли.

Стиснув губы, стараясь дышать носом, она делала то, что делал Галим.

Вскоре она совсем измучилась от жары и пыли, от непосильной работы и своей слабости. Этот день совпал у нее с месячным недомоганием. Как ей ни стыдно было перед братом, который старше был ее на семь лет, она, ни слова не говоря, оставила работу и побрела в изнеможении к лесу. Лес был прохладен и безмолвен. Айгуль боялась углубиться в него. Ей все казалось, что за древними деревьями кто-то прячется: человек или зверь.