Ханская дочь

– В прошлом – гадкий утенок из "дерьмового тупика", – ехидно вставила Розалия и безудержно рассмеялась над своими словами, заражая смехом подруг.

Айгуль только улыбнулась. К восьмому классу Розалия определилась как королева класса. Не то, чтобы она была самой красивой. Нет. Самой красивой девушкой в классе была Назира. Розалия была симпатичной девчонкой, но из-за своих рыжих, тяжелых и пышных волос она всегда выглядела королевой в классе. Медь невероятно пышных волос Розалия оттенялась чистой белой кожей, и она выглядела среди сверстниц, как бутон красной розы. Своему имени она соответствовала с полным правом. К тому же она отличалась веселым правом и была известна в классе своим постоянным поддразниваем мальчишек, а заодно и девчонок. Мальчики, попадая ей на язычок, обычно краснели и смущались.

Айгуль и не думала обижаться, зная характер Розальки. У Айгуль уже выработался доброжелательный характер, а из упрямого и настырного ребенка она превратилась в чрезмерно гордую девушку. В седьмом классе она могла в игре с мячом бросить всем своим одноклассникам слова "дураки вы все" и покинуть игру, слыша незамедлительные ответы "ой, умная нашлась", "гордячка", "сама такая". И теперь, через год, она оставалась такой же гордой, но повзрослев, уже не делала такие резкие резюме.

Девушки, порезвившись на воле и хихикая, подоспели к следующему уроку. Спокойно уйти домой им, конечно, не позволили, и после всех уроков они все стояли в учительской. Им пришлось выслушать длинные нотации учителей о том, что они выпускной класс, о предстоящих экзаменах, о школьной дисциплине. Больше всех их распекала завуч школы, высокая полная Клавдия Андреевна.

– Вы посмотрите на них, какие они самоуверенные. Мальчики, значит, сидят на уроке, а все девочки сбежали, – возмущалась она.

– Не все, Клавдия Андреевна. Там были две девочки, Найдя и Загида, – вставила учительница, с урока которой сбежали.

– Подлизы, – не выдержала и тихо произнесла, только для своих, маленькая Люда.

– Что ты стоишь, как богиня, опусти руки, – вдруг сделала резкое замечание завуч школы, прервав свои нравоучения и повернувшись к Айгуль.

Она по своей привычке стояла с краю, особняком от всех, прислонившись к двери. Айгуль увидела, что подружки выслушивают замечания, низко склонив головы, а она по обыкновению стояла прямо, подняв голову. Она тут же опустила руки, доселе сложенные у талии, но горделивую осанку оставила. Не каждую могут сравнить в один и тот же день то с белой лебедью, то с богиней!

Новый молодой классный руководитель Радик Валеевич не счел нужным довести этот случай до их родителей. Девочки успокоились, но подобного случая уже не допускали.

– Мама, давай сделаем пирожки с картошкой, – по привычке предложила Айгуль маме.

Она предлагала то пирожки, то лепешки, то пончики.

Мама раскладывала поочередно тесто на смазанные маслом теплые сковородки, стоящие на печке. В печи ярко пылали дрова.

– Вот я съезжу в Оренбург, вернусь, тогда и сделаем. А пока, времени нет, – спокойно сказала она.

Гульзифа, торопясь в эти дни, довязывала пуховый платок, планируя в субботу выехать из дома, чтобы в воскресенье с утра выйти на рынок в Оренбурге.

– Завтра выезжать, а мне осталось покончить середку в пять рядов и присоединить с трех сторон кайму. Тебе еще надо закончить уголок последней каймы. Поставь-ка самовар, – закончила она просьбой к дочери.

Айгуль наполнила самовар водой из бака. Затем взяла железный совок, кочергу и начала вытаскивать самые большие красные угли, потроша дышащие огнем дрова. Поочередно столкнула угли тонкой кочергой в трубу самовара.

– Ты не забудешь купить мне спортивное трико? В школе скоро соревнования по баскетболу, мне нечего одеть. Вечно у меня трико изношенное.

– Обязательно, в первую очередь тебе куплю, – пообещала Гульзифа дочери, когда они после ужина сидели и доканчивали вязать шаль.

Тонкие спицы в маминых руках ритмично и быстро издавали звук. Казалось, что она лишь стукает одну спицу об другую. На самом деле у нее середка вязалась со скоростью двух петель в секунду.

Вечный недостаток превратил Гульзифу в большую мастерицу по вязке пуховых платков. За плату она иногда вязала людям середины или все четыре каймы. Деньги шли на учебу Зайнаб в физкультурном техникуме.

Теперь Зайнаб преподавала в школе по направлению районного отдела народного образования в одном совхозе, но подоспела очередь Резеды. Вот и сейчас срочно понадобились деньги на учебу дочери в училище.

Айгуль в этот вечер было легче. Она спокойно довязала уголок последней каймы и принялась нанизывать на длинную спицу боковые петли каймы. Три каймы этой шали она связала сама. Кроме вязки, она сучила всю нить для шали и иногда даже вязала середку. Это только Резеда умудрилась, не связав ни одной каймы в помощь матери, вырасти и уехать из дома.

– Пора вынимать хлеб из печи, иди возьми ты, у меня хоть время останется, – попросила Гульзифа.

Айгуль отложила кайму и тут же вскочила с места. Она постоянно выполняла мелкие бесчисленные поручения своей матери. В передней комнате, которая служила им столовой, она на нарах расстелила скатерть. Вынув круглый хлеб из печки и перебрасывая его легонько, чтобы не обжечься, она понесла его показывать маме.

– Испекся!

– Испекся? Легкий он?

– Да, очень легкий.

– Тогда вынимай и остальные.

Айгуль все три хлеба поставила рядышком на скатерть и смазала водой верх. Накрыв их другой скатертью, пошла довязывать кайму.

– Мама, зачем нам нары? Дом как у древней старушки. – Давайте их уберем и купим мебель современную, – сказала она.

– Конечно, уберем, но со временем. Пока нет возможности. Они и не нужны. Вы выросли, сестры твои уехали. Теперь стало просторнее. Дай мне время. А отец твой и думать не думает о приобретении новой мебели.

– Мама, а зачем ты папу ругаешь словом "хан", – спросила она, беря кайму в руки.

– Весь их род – ханский. Он всю жизнь считает помогать жене по дому унижением для себя. А он же видит, что мне трудно растить шестерых. У него уже в кровь въелась мысль, что раз жена, значит обязана. Такова его байская натура.

– А чем отличается бай от кулака? Ты же еще говоришь "кулацкий сын"?

– Хан, бай, кулак – какая разница? Ничем они не отличаются. У всех у них единый взгляд на жизнь – заставить кого-либо работать на себя.

Мама была сердита на отца, Айгуль не хотела расстраивать ее и сменила тему.

– А почему нашу улицу все, кто живет здесь, называют "дерьмовым тупиком"?

У нее постоянно возникали вопросы, которые она непременно хотела выяснить для себя, и поэтому она часто допытывалась у своей матери, сидя рядом с ней за работой. Мать не отказывала и охотно отвечала ей.

– Раньше на нашей улице была непролазная грязь. Да и сейчас не пройти по ней ни весной, когда тает снег, ни летом, если оно дождливое, ни осенью, когда распутица. Да вы и сами ходите в школу огородами вдоль берега. Поэтому люди и назвали так, – задумчиво ответила мама.

Казалось, мама ей отвечает, в это же время думает о своем.

Уже засыпая, Айгуль услышала, как мать, довязав, пушила шаль на полу. Она брызгала водой шаль и била ее о гладкий пол.

– Мама, ты ее уже закончила? – спросила она. Она заранее знала, что это так, но в свой вопрос вкладывала сочувствие маме за то, что такая поздняя ночь, а она еще не спит. Она и не ждала ответа.

– Ни одну шаль не приходится носить самой, чтобы она распушилась на голове. Заканчиваю и, как всегда, уже наутро выезжаю на продажу, – тихо, вполголоса приговаривала мама, сильно разглаживая шаль между ладонями.

Наутро Айгуль увидела красавицу-шаль. За ночь она высохла, распушилась, и когда она провела по ней ладонью, была на ощупь мягкой и нежной. Однако мама свернула ее бережно, завернула в ткань, положила в сумку и уехала в Оренбург.

Дом без нее тут же опустел. Без мамы не было ни домашнего уюта, ни тепла. Айгуль не любила, когда мама уезжала, ей не нравилось даже тогда, когда она задерживалась у соседей. Она привыкла к тому, что мама постоянно дома, что мама не ходит на работу и что ее работа – это – их родной дом.

Пока мама была в отъезде, пришло письмо от Peзеды. Отец отдал ей его нераспечатанным. Айгуль ни разу не видела, чтобы он читал хоть одно письмо. Лишь при случае он слушал, когда мама читала вслух облепившим ее Роберту, Арслану и ей. Когда открывался конверт, всем хотелось немедленно узнать, о чем в письме речь.

Peзеда сообщала, что по ходу учебы на танцевальном отделении выдержала экзамены в цирковое училище в Уфе. Создавался Башкирский национальный цирк. Отныне Peзеда собиралась учиться в Уфе, Айгуль была обрадована и удивлена. Фортуна счастья с самого начала улыбалась сестре.

Она не могла дождаться приезда матери, чтобы сообщить радостную весть и обрадовать свою маму. Она красиво прибрала дома, вымыла полы. Отец попросил к приезду матери приготовить самовар. Приезд матери из Оренбурга был всегда праздником.

– Мама едет! – забегал домой, воскликнул Арслан. Айгуль отложила роман Эмиля Золя, выскочила во двор, не одеваясь, и побежала к калитке. Шустрый Роберт на другом конце улицы, где жила Василя апа, уже подбежав к матери, брал ее дорожную сумку.

– Здравствуй, дочка! – поздоровалась Гульзифа.

– Привет, на чем приехала? – задала традиционный вопрос она.

Автобусного сообщения между Абзаном и Саракташем не было из-за полного бездорожья двенадцатикилометрового отрезка между Абзаном и Петровском. А от села Петровск до Саракташа тянулось приличное шоссе. В соседней области дорожное хозяйство было на более высоком уровне, чем в Башкирии. По мнению матери, это было парадоксальное явление – иметь в Башкортостане много нефти, газа и не иметь нормальных дорог. Она высмеивала руководителей.

– Пешком шли с одной женщиной от самого Петровска. Всю жизнь приходится топать пешком, чтобы детей вырастить, – запричитала Гульзифа от усталости. Она осталась совсем без голоса, – горло пересохло, с утра не ела ничего. Все спешила домой, руки от тяжести сумки отваливаются.

– Мама, самовар уже давно готов, я тебя ждала. Сейчас я его оживлю, – захлопотала Айгуль, жалея мать и желая ее подбодрить.

Гульзифа принялась распаковывать сумку.

Зашел пришедший с почты отец.

– Вернулась?

– Еле приехала. С Петровска пришлось пешком идти. Не было ни одной попутной машины. Сами как? Скотина жива, здорова?

– Все в порядке.

У родителей шел период мирного сосуществования.

– Мама, а за сколько шаль продала? – спросила Айгуль. Она хотела знать, во сколько оценен и ее труд. Ведь она тоже, как могла, помогала вязать шаль.

– Осенью шали на базаре обычно продаются за шестьдесят рублей. Одной русской спекулянтке продала. Как ни приедешь, вечно она скупает шали, – рассказывала мама, доставая из сумки баранки, городской белый хлеб – батон, шоколадные конфеты, печенье, финики.

– На, примерь, – протянула она дочери темно-синее трико.

Наконец-то Айгуль получила новую вещь! А то все обноски, то с Зайнаб, то с Резеды. А эту вещь купили именно ей. Как ей редко покупают вещи, все из-за того, что у нее есть две старшие сестры, и по заведенному порядку бедной семьи донашивает она. Теперь не стыдно будет ходить на любимый урок физкультуры и участвовать в предстоящих баскетбольных соревнованиях.

Роберт получил свитер. Он, как и Резеда, был требовательным к родителям, когда дело касалось одежды. Айгуль не интересовалась модой, брала в расчет трудности их жизни и не произносила слов "купи", "надо", "у других девчонок есть".

– Я иду на хор, – предупредила Айгуль маму и пошла вечером в школу. Антонида Ильинична проводила еженедельную репетицию школьного хора в актовом зале.

Айгуль спокойно уселась в последнем ряду зала и открыла очередной том Бальзака. У сцены, в первых рядах, сидели хористы. Среди них сидела и Назира. Айгуль в хоре не участвовала. Она ушла из дома, чтобы спокойно, полтора часа в глубине зала, отдаться любимому занятию, а также послушать одноклассницу. Ей нравилось, как поет Назира. В хоре она была запевалой. На концертах Назира стояла на сцене тоненькая, высокая, немного тщедушная и с самым серьезным видом своим нежным голосом пела песню "Дрозды". Пела она без всякого музыкального сопровождения. Ее чистый голос нравился всем.

Айгуль не обладала музыкальным талантом. Певучесть отца не передалась ни одному из них, разве что Роберту, который был равнодушен к сцене. Айгуль же, в силу своего веселого характера, в детстве всегда напевала за игрой и за работой. Со временем такая непосредственность у нее исчезла. Но увлечение было одно, а музыкальный талант – другое. Этим талантом она не обладала. Теперь она уже не участвовала в художественной самодеятельности, но привычка тянуться к Антониде Ильиничне осталась, и она всегда посещала подобные мероприятия.

Выйдя из школы, Айгуль, поболтав с Назирой, распрощалась. Назира шла домой в противоположную сторону. Зимний вечер был темный, лишь возле почты и интерната горели уличные фонари. Перейдя неровный мост, возле интерната она повстречала своих подружек – Санию с Гульнисой. Они были на год старше ее и в совместных играх они все трое выросли на Школьной улице. За зданием интерната к ним присоединились два парня. Они оказались одноклассниками Сании и Гульнисы. Дойти спокойно до дома подружкам не дали.

Вначале Айгуль, улыбаясь, смотрела, как парни валяют смеющихся подружек в сугробе. Ее забавляла их возня в мягком снегу. От хохота подружки теряли силы, не могли встать на ноги и лишь когда парни засовывали им за шиворот горсть снега, они вместе с визгом обретали и силы. Айгуль заведомо отошла на безопасное расстояние – она боялась за свою книжку, которую держала подмышкой. Она не знала – ждать ей подружек или идти дальше.

Айгуль сразу повернулась и пошла прочь, когда заметила, что это не просто забава на снегу: парни залезали рукой девчонкам под пальто и щупали им грудь. По визгу подружек Айгуль догадалась, что им это нравится. Она была поражена такой вольностью в отношениях с парнями.

Когда она пришла домой, родные уже отужинали. Она налила в тарелку домашнюю лапшу, заправила ее черным молотым перцем и накрошила курут. Ей на тарелке оставили кусок мяса.

Дома царил мир и покой. Все отдыхали и после сытного ужина у отца было благостное настроение. У него настроение всегда было напрямую связано с едой. Отец возлежал на диване и напевал свои веселые фронтовые песни. Их Айгуль слушала постоянно и знала наизусть. Очень часто он пел песню о том, как на позицию девушка провожала бойца. Эта была бы оптимистическая песня, если бы отец не пел эту песню далее, еще два-три куплета, которых досочинили сами солдаты в окопах войны. В этих последних куплетах отец пел о том, как этот боец решил проверить верность девушки.

… Парень шлет письмецо:

Оторвало мне ноженьки

Раздробило лицо…

… Ковыляй потихонечку и меня позабудь…

пел отец про ответ девушки. Боец, узнав об измене девушки, предстает потом перед ней бравым военным, целехонький и в погонах со звездочками. Последний куплет отец, дважды раненный во время войны в одну и ту же ногу, пел всегда весело, ожидая, чтобы мама улыбнулась. Мама улыбалась, не выдерживая.

Повзрослев, она поняла и смысл одной частушки тех военных лет, которую отец иногда пел в задоре и которую Айгуль не понимала много лет.

Ты военный, ты военный,

Ты военный не простой

Что же вы делаете,

В доме женка, три ребенка

За девкой бегаете.

II

Айгуль стояла за кухонным столом и мыла посуду. Вечное мытье полов, посуды, растопка печи, стирка – как монотонна деревенская жизнь, как бессмысленна нескончаемая домашняя работа. Какая эта скука, когда такой работе не видно конца и когда несовершенен деревенский быт.

За окном, в палисаднике со стороны переулка росла черемуха. Сейчас, зимой, она стояла наполовину в снегу. Айгуль всегда смотрела на нее, когда мыла посуду и предавалась своим мыслям.

Надо было ежедневно заносить воду в ведрах домой, наполняя эмалированный бак, надо было каждый вечер заносить дрова для растопки печи, проходя через все комнаты. Эти хлопоты вносили только беспорядок в убранстве комнат.

Во всем этом Айгуль не находила для себя смысла, и, выполняя из года в год всю домашнюю работу, не любила деревенскую жизнь. Зайнаб рано, после окончания восьмилетки, оставила такую жизнь и уехала учиться в столицу. Резеда, больше всех презиравшая жизнь в деревне, вырвалась из родного дома, не слишком утруждая себя домашней работой, всегда веря в свою избранность. И только Айгуль досталось все сполна: и домашняя работа, и вязка шалей, и перебранка родителей. Впереди были еще девятый и десятый классы, и Айгуль завидовала самостоятельной жизни своих сестер. А пока рядом была мама, которую Айгуль сильно любила, жалела и только поэтому без принуждения, в общем-то, всегда с хорошим настроением взваливала на себя всю домашнюю работу.

– Все! Я сегодня ничего не делаю. У меня сегодня соревнование по баскетболу, – заявила она матери, снимая фартук.

– Хорошо, дитя мое, только сходи к Василе апай, и попроси стакан дрожжей. Хлеб надо печь, – попросила Гульзифа. – Она вчера говорила, что дрожжи приготовила.

– Сейчас схожу.

Она оделась, взяла стакан, вышла на улицу и направилась к соседям. Деревенские женщины часто одалживали друг у друга то дрожжи для выпечки хлеба, то катык для закваски молока. Она смело открыла калитку. На их улице редко кто держал собаку. На крыльце Айгуль, подхватив веник, обмела свои черные валенки от снега.

– Здравствуйте, мама послала за дрожжами, – остановилась она у порога.

Разговорчивая, приветливая Василя апай взяла у нее стакан, приглашая пройти. Раушании дома не было, и она не стала проходить. Она по привычке спросила, дома ли Раушания, оказалось, что она ушла в школу. Василя апай говорила по-татарски так же, как и отец Раушании, Аухадий агай. Айгуль на это редко обращала внимания, почти не замечала – в этом доме была та же приветливость, то же гостеприимство. Однако дом Васили апай всегда отличалась безукоризненной чистотой и порядком. В комнатах преобладали светлые цвета в убранстве, а полы в комнате сплошь были застланы узкими паласами, которые делали в Башкортостане. Все их дети были взрослыми, жили своими семьями и в доме осталась лишь старшеклассница Раушания, к которой Айгуль приходила слушать радио, почитать журналы, которые она выписывала, и просто поболтать, хотя Раушания была подружкой ее сестры.

Василя апай налила из трехлитровой банки в стакан жидкие дрожжи.

–Чем бы накрыть стакан? – спросила она.

– Я и так донесу, рахмат? – ответила Айгуль.

– Чем занимается твоя мама? Почему сама не пришла? Вместе бы посидели, шаль повязали, – расспрашивала Василя апай, протягивая Айгуль стакан с дрожжами.

– Она подушку делает из нового пуха, не может выйти, – ответила Айгуль и попрощалась.

Придя домой, она надела новое спортивное трико. Волосы она убрала резинкой назад, сделав хвостик на затылке, чтобы не мешали в игре.

Ближе к четырем часам за ней зашла, как и обещала, Фаузия, которая тоже была из пятерки баскетбольной команды их класса. На улице Айгуль вернула увязавшуюся за ними свою собаку обратно во двор, и потом они направились к школе. Разговаривая о школьных делах, они прошли улицу, площадь перед интернатом, вошли во двор школы. От калитки через весь двор тянулась аллея к двухэтажному деревянному зданию школы. Но они прошли к другому двухэтажному кирпичному зданию школы. В этом здании находился огромный спортивный зал, в который надо было спускаться по лестнице. В этом же здании находились школьный буфет, актовый зал и классы, в которых учились, в основном, школьники из интерната. Обучение велось на родном башкирском языке. Здесь же находился кабинет немецкого языка Антониды Ильиничны, а также учился ее класс, параллельный восьмой.

Девочки зашли в школу с отличным настроением. Накануне их команда легко выиграла у девушек-девятиклассниц и сегодня им предстояло играть уже с десятиклассницами. В команду вошла Фаузия. Для своих лет она была крупная девушка, выглядела почти как десятиклассница, однако она обладала подвижностью и легкостью, когда играла и в волейбол, и в баскетбол. Стройная Зульхиза, самая высокая в классе, тоже играла в баскетбол, а остальные девушки были просто спортивные девчата. Средних была и Айгуль.

Волейбол она не любила: боялась мяча, который летел прямо не все, а баскетбол, когда нужно вести мяч и забросить его в корзину, она обожала.

Учительница физкультуры, она же и судья, Гульдар Маратовна, была на месте, спортзал заполнили болельщики, в основном, мальчишки, а также пришли одноклассники обеих команд болеть за своих девушек.

Вначале игра шла не в пользу девушек восьмого класса. Однако они быстро сориентировались. Защита Зульхизы и Фаузии была динамична, они быстро переходили в нападение, здесь подключались нападающие Люда и Гульсара. Айгуль считалась лучшим бомбардиром команды, почти все броски выполняла она. Поэтому ее и включили в команду.

В баскетбол Айгуль научилась играть в Ермолаево, когда училась в интернате. Уроки физкультуры вел неулыбчивый, строгий учитель. Однако учил своему предмету досконально, все объясняя. Он доходчиво, терпеливо знакомил с техникой игры, учил даже тактике. Когда Айгуль вырывалась с мячом вперед с большой скоростью, далеко оставляла своих соперников в огромном зале, закидывала в корзину мяч, точно попадая в нее, этот учитель, вместо похвалы, которую ждала наивная Айгуль, сурово смотрел на нее своими ледяными ясными глазами, а его тонкие, вечно сжатые губы презрительно произносили: "Не засчитывается, была пробежка".

Сегодня она уже не делала таких ошибок. Ко всем пришел азарт, а она была просто в ударе. Вот где сказалось, что она имеет брата-двойняшку. В игре она бегала с большой скоростью, так как вечно с Робертом бегала наперегонки, ловко увертывалась с мячом от соперниц, как ртуть, так как все детство играла с Робертом в пятнашки, с поразительной меткостью делала броски в корзину, так как очень часто с братом стреляла из лука, бросала его перочинные ножики в мишень и в соперничестве с ним вечно прицеливалась из рогатки по снующим во дворе воробьям.

Игра в баскетбол была быстротечна, судья считала очки, в конце игры решали секунды, и все же исход игры был в пользу восьмиклассниц. Они выигрывали не у своих сверстниц, не у кого-нибудь, а у самих десятиклассниц. Команда была уже уверена в своей победе.

В жаркой борьбе Айгуль чуть ли не с середины зала бросила мяч, одновременно подпрыгивая, прицеливаясь и определяя расстояние. Мяч четко влетел прямо в корзину. Одноклассники-мальчишки взвыли от радости. Победа была за ними!

Когда девушки, красные и возбужденные, вышли из спортивного зала, рядом в актовом зале шел КВН. Здесь большинство болельщиков составляли девушки. Гульдар Маратовна предупредила их, чтобы они остыли и не сразу выходили на улицу. Девушки решили остаться посмотреть КВН. В этот вечер, благодаря абзанским учителям, школьная жизнь била ключом.

Айгуль одновременно следила за остротами участников КВН на сцене и разглядывала и не могла оторвать глаз от Зухры Сайфулловны. Зухра Сайфулловна была самой миниатюрной женщиной из учительниц школы. В этот вечер она была в новом шерстяном платье. У ворот ее модного платья блестела брошь. Прическа ее была пышна и волосок к волоску. Двигалась она сейчас, как и на уроках, с медлительностью никуда не спешащей герцогини. Ноги ее были обуты в изысканные туфельки с высоким точеным каблучком. При ярком свете сцены был четко очерчен изящный подъем ее ступни. В школе, на уроках, она всем была известна строгостью и требованием полной дисциплины на уроке. Это как-то не вязалось с ее обликом, миниатюрным и изящным.

– Видела новое платье Зухры Сайфулловны? – толкнула ее в бок Гульсара.

– Смотрю, – ответила Айгуль. – Красивое платье!

III

Из-за бесчисленных буранов за зиму всю Школьную улицу завалило снегом. Полутораметровые заборы из штакетника торчали из-под снега лишь остроконечными колышками, как будто их кто-то нарочно воткнул в снег. Низкий забор из поперечных засохших жердей вдовы Шауры апай и вовсе исчез под снегом. Люди ходили по улице, возвышаясь над заборами, а калитки старых дворов одиноких старушек, которые уже не имели сил чистить свой двор от снега, и вовсе можно было перешагнуть.

Зима выдалась затяжная. Шла вторая неделя весны, а она никак не хотела себя проявлять. Тем не менее жители оживились – предстояли всесоюзные выборы. В селе запестрели алые кумачи на фоне уже грязновато-белого мартовского снега. Вся страна, если верить новостям по радио, а все верили всегда безоговорочно, разукрасилась красными флагами на избирательных участках, а также плакатами со словами "Все на выборы!"

Избирательный участок расположился, как обычно, в школе. Выборы из года в год проходили по воскресеньям, и школа была полностью в распоряжении сельсовета. В день выборов с раннего утра к школе потянулись жители. Взрослые подходили к школе с трех сторон, с точностью повторяя ежедневный маршрут своих детей: со стороны почты, с улицы Шартугай через большой мост, где проезжали машины, а также со стороны улиц, прилегающих к горам, которые находились между высоким Сусак-тау и более низкими Школьными горами.