Сердце Севера. История Ростова

Горислав, брат-близнец раненого, молча подошел и посмотрел на Ярополка с безмолвной, собачьей благодарностью.

Пришлось перераспределять груз. Часть поклажи с одной из волокуш выгрузили, распределив между остальными. На освободившееся место уложили раненого, укрыв его всеми тряпками, что у них были. Теперь волокушу, ставшую неподъемной, приходилось тащить вчетвером.

Они поняли цену первого урока. Он измерялся не только в рассыпанной муке. Он измерялся в пролитой крови, в замедлившемся пути и в тяжести ответственности за жизнь товарища, которая легла на их плечи. Лес не просто наказал их за беспечность. Он испытал их на прочность. На человечность. И этот экзамен они, пока что, сдали. Но впереди были новые, куда более страшные испытания.

Глава 23: Хозяева и Гости

Они шли по кромке мира. С одной стороны – черная, быстрая вода реки, с другой – глухая, непроницаемая стена леса. Грязный кусок бересты с каракулями Игната был их единственной связью с человеческим миром, и с каждым днем эта связь становилась все тоньше. Дни слились в однообразный, изматывающий ритуал: проснуться с первыми серыми лучами, впихнуть в себя кусок твердого мяса, впрячься в ненавистные лямки и тащить. Идти до тех пор, пока ноги не начнут подкашиваться.

Милана и Ратибор стали их кормильцами. Каждый день они, как две тени, растворялись в лесной чаще, и их возвращение было единственным ярким событием дня. Они приносили пару оглушенных камнями рябчиков, зайца, попавшего в силок, или связку скользкой рыбы, выуженной из речного затона. Эта свежая кровь и плоть, которую они жарили на костре, была единственным, что напоминало им, что они еще живы.

Родислав, оправившись от позора поражения, нашел для себя новую роль. Его практичность и знание выживания, приобретенные за долгую жизнь, оказались куда ценнее слепой ярости. Он стал стержнем их быта. Он больше не спорил с Ярополком, но его ворчание и приказы стали законом в лагере. Он показывал, как вырыть правильную яму для костра, чтобы тот не поджег сухой мох; как сплести из ивовых прутьев подобие укрытия, которое не пропустит ночной дождь; как смастерить из куска кожи и сухожилий новую лямку для волокуши. Его сыновья, Гостомысл и Пересвет, освобожденные от тяжелой длани отца, расцвели. Они оказались не просто тупыми исполнителями, а смекалистыми и работящими парнями, и их уважение к Ярополку было неподдельным. Между бывшим врагом и молодым вожаком установился хрупкий, вооруженный нейтралитет. Они не были друзьями, но были вынужденными союзниками перед лицом общего врага – этого бесконечного леса.

На третий день пути они почувствовали это. Не угрозу, не опасность. Нечто худшее. Присутствие. Лес перестал быть просто лесом. Он начал наблюдать.

Утром, проверяя свое оружие, Ратибор издал сдавленное ругательство. Все железные наконечники на стрелах, что лежали в колчане, были идеально, до зеркального блеска, затуплены. Не сломаны, не погнуты, а именно сведены на нет, будто кто-то всю ночь методично тер их о речной валун. Ножи, лежавшие рядом с людьми, остались острыми.

На следующую ночь у них пропала вся соль. Мешочек из плотной кожи, который Заряна, девушка с хутора, хранила в самой середине мешка с травами, просто исчез. Ни следов, ни шума. Дозорные клялись, что не спали ни на миг и никого не видели.

Потом кто-то невидимый начал с ними играть. Ночью он перекладывал их пожитки с места на место. Путал тропы, которые они намечали днем. Им стало казаться, что деревья за ночь меняются местами. Лес дышал им в затылок, шептал, смеялся над ними. Это была не открытая враждебность. Это было медленное, садистское сведение с ума. Паника, тихая и липкая, начала просачиваться в лагерь. Волки были понятным врагом. Их можно было убить или отогнать. Но как сражаться с тенью? Как победить того, кто играет с тобой, как с назойливой мухой, и может прихлопнуть в любой момент, когда ему это надоест? Страх перед неизвестностью был куда страшнее страха смерти.

Глава 24: Кровь и Мед

После исчезновения всей их соли, до последней крупинки, отряд охватил тихий, липкий ужас. Это было страшнее нападения волков. Волк – это плоть и кровь, его можно убить. Но это… это была насмешка невидимой, всемогущей силы. Кто-то просто зашел к ним в лагерь, прошел мимо дозорных и забрал то, без чего их вяленое мясо скоро превратится в гниль.

Милана подошла к Ярополку. Ее лицо, обычно живое и насмешливое, было серьезным и бледным.

– Они недовольны, – сказала она тихо, но в голосе ее была твердость. – Мы идем по их земле, пьем их воду, убиваем их зверя, рубим их деревья. Мы только берем. И ничего не даем взамен. Леший играет с нами. Пока играет. Но скоро ему это надоест, и он просто сотрет нас с этой земли.

Ярополк сглотнул. Он был воином, но против такого врага его топор был бесполезен. Он понимал, что она права. В своей деревне они знали, как задобрить домового кашей или водяного – утопленной черной курицей. Но здесь были другие, неведомые силы. Древние, как сама эта земля.

– Что нужно делать? – спросил он, и в его голосе не было командирской уверенности. Это был вопрос ученика.

– Нужен дар, – ответила Милана. – Не подачка. Не то, что не жалко. Честный дар. Лучшее, что у нас есть. И просить. Не требовать, а просить разрешения.

Вечером они не стали разбивать лагерь на обычной поляне. Милана повела их вглубь леса, к месту, которое, казалось, источало силу. Здесь, в центре небольшой лощины, рос дуб-гигант. Его ствол был таким толстым, что пятеро мужчин не смогли бы его обхватить, а корни, похожие на когти чудовищного зверя, выходили из земли. Дуб был явно старше любого человеческого рода, и казалось, он не просто растет здесь – он правит.

У подножия этого живого идола они и остановились. Повисла благоговейная тишина.

Ярополк шагнул вперед и поставил на землю глиняный горшок с темным, ароматным лесным медом. Это был их неприкосновенный запас, лекарство и лакомство, которое они берегли на случай самой страшной беды.

Ратибор, следом за ним, молча положил под корень тушку самого большого и жирного зайца, которого ему удалось подстрелить сегодня. Отдать такую добычу, когда желудки сводило от голода, было настоящей жертвой.

Девушки выложили самые красивые и яркие ленты, которые берегли для праздников.

Но все понимали, что этого мало. Это была лишь дань. Нужен был договор.

Ярополк посмотрел на дуб, потом на своих людей, и принял решение. Он вытащил из-за пояса нож – тот самый, что выменял у купцов. На мгновение замер, собираясь с духом, а затем резко и глубоко полоснул себя по ладони. Кровь, густая и темная, выступила из пореза.

Он шагнул к дубу и протянул кровоточащую руку над дарами.

– Хозяин леса! Дух этого места! – его голос звучал громко и чисто в звенящей тишине. Он не просил, а говорил как равный, но с уважением. – Мы – изгнанники. Мы не пришли грабить или осквернять. Мы ищем новый дом, чтобы жить и растить детей. Мы берем твоего зверя, чтобы не умереть с голоду. Мы пьем твою воду, чтобы утолить жажду. Мы – дети, забредшие в твои покои.

Он сжал кулак, и несколько алых капель упали на землю рядом с медом и тушкой зайца, впитываясь в сухой мох. Это была уже не дань. Это была клятва. Печать.

– Прими нашу кровь и нашу жертву. Мы не будем брать больше, чем нужно для жизни. И клянемся платить за каждого зверя, за каждое срубленное дерево. Позволь нам пройти через твои владения. Не как ворам. А как гостям.

Они молча отошли от дуба, оставляя свои дары. Лагерь разбили поодаль, но в эту ночь никто не спал. Всем казалось, что сам лес затаил дыхание. Из темноты на них смотрели тысячи невидимых глаз, решая их судьбу. Ветер в ветвях дуба шептал что-то на незнакомом, древнем языке, и этот шепот пробирал до самых костей. Это был суд. И они ждали приговора.

Глава 25: Дыхание Леса

Утро пришло не с рассветом. Оно пришло с тишиной. Той самой тишиной, которая была их главным мучителем, но теперь она изменилась. Она перестала быть давящей, зловещей. Она стала… глубокой. Спокойной. Той тишиной, какая бывает в древнем, нетронутом храме. Давящее ощущение тысяч невидимых глаз исчезло. Лес перестал наблюдать за ними как за дичью. Он просто был.

Когда первые робкие лучи солнца пробились сквозь плотный шатер из крон, они заметили и другие перемены. Воздух стал чище, лишившись своего гнилостного оттенка. Пение птиц, которое они не слышали уже несколько дней, вернулось. Казалось, сам лес выдохнул, сменив гнев на милость.

С трепетом, почти на цыпочках, они подошли к дубу-гиганту. Подношения исчезли. Ни горшка с медом, ни девичьих лент. Все было взято, до последней крошки. Но это было не воровство. Это была принятая жертва.

На том самом месте, куда вчера упали капли крови Ярополка, случилось нечто невозможное. Из мха пробился росток. Он не был маленьким и хилым. Это был крепкий, толстый стебель темного, почти черного цвета, с двумя уже раскрывшимися листьями. Листья были странной, невиданной формы, с острыми, как бритва, краями, и на их темно-зеленой поверхности проступали узоры, похожие на кровавые прожилки. От ростка исходила неясная, едва уловимая сила.

Милана, самая чуткая к таким вещам, медленно опустилась на колени. Она не коснулась ростка, лишь провела рукой над ним, закрыв глаза.

– Он принял дар, – прошептала она, и в ее голосе было благоговение и облегчение. – Кровь за кровь. Жизнь за жизнь. Он разрешил нам идти.

Это была их первая победа в этом новом мире. Победа не над человеком или зверем, а над силой, древней как сама земля. Победа, одержанная не топором, а уважением и собственной кровью. В этот момент каждый из них, от Ярополка до последнего парня, понял: законы здесь другие. Жестокие, но честные. Здесь грубая сила была лишь инструментом. А право на жизнь нужно было заслужить, доказать, вымолить. Нужно было уметь договариваться с теми, кто был здесь задолго до появления людей.

Они двинулись в путь, и идти действительно стало легче. Не потому, что ноша уменьшилась. Потому что страх ушел из их сердец. Они перестали быть добычей. Они перестали быть ворами. Они все еще были чужаками, гостями в этом огромном, диком доме. Но это были гости, которых впустили на порог. Гости, за которыми все еще внимательно, но уже без злобы, наблюдал хозяин.

Впереди их ждали новые испытания, это они понимали. Но первый, самый главный урок выживания в диких землях, был усвоен. И его цена была написана на ладони их вожака – тонким, уже затягивающимся шрамом. Напоминанием о том, что любая плата в этом мире требует крови.

Глава 26: Поселение у Топи

На шестой день пути они вышли к небольшому поселению, жавшемуся к краю огромного, зловонного болота. Деревня, если можно было так назвать десяток почерневших, вросших в землю изб, выглядела еще более убогой и запуганной, чем их родная Вербная Лука. Жители, худые и оборванные, высыпали наружу и смотрели на пришельцев с откровенным страхом. В их глазах отряд Ярополка был не просто чужаками, а предвестниками беды.

Ярополк приказал своим людям остановиться на расстоянии, чтобы не пугать местных, и вышел вперед вместе с Всеволодом.

– Мир вашему дому! – громко крикнул он. – Мы путники, идем на север. Не ищем беды, просим лишь позволения переночевать у кромки вашего леса и набрать воды.

Из толпы вышел седой, беззубый старик, очевидно, староста.

– Какие еще путники? – прошамкал он, недоверчиво разглядывая крепких парней и их волокуши. – Беглые, вот вы кто. От хазар бежите, аль от князя? Беду на нас накличете. Уходите, откуда пришли. Воды наберите и уходите. Не нужны нам тут гости.

Его слова были полны страха и неприязни. Эти люди были настолько забиты и задавлены, что любое отклонение от привычного порядка казалось им смертельной угрозой. Ярополк не стал спорить. Они молча набрали воды из мутного колодца и отошли в лес, разбивая лагерь на безопасном расстоянии. Эта встреча оставила горький осадок. Они бежали от рабства, но встретили людей, для которых это рабство стало единственной формой существования, и они боялись его лишиться.

Глава 26: Поселение у Топи

На шестой день пути они едва держались на ногах. Рана Веселина начала гноиться. Он метался в лихорадке, и его стоны были постоянным, изматывающим напоминанием об их уязвимости. Они вышли к поселению внезапно, словно оно выросло из самой земли. Десяток почерневших, вросших в землю изб жались к краю огромного, зловонного болота, от которого тянуло гнилью и безнадегой. Это место было еще более убогим и забитым, чем их родная Вербная Лука.

Местные жители, худые, оборванные, с землистыми лицами и потухшими глазами, высыпали наружу при виде чужаков. Они смотрели на крепких, вооруженных топорами парней, на девушек с решительными лицами, и особенно на волокушу, с которой доносился бред раненого. В их взгляде был не просто страх. Был животный ужас перед всем, что нарушало их гнилое, но предсказуемое существование. Отряд Ярополка был для них не просто гостями, а ходячей чумой, предвестником перемен и насилия.

Ярополк приказал своим остановиться на почтительном расстоянии и вышел вперед вместе с Всеволодом. Он поднял пустые руки, показывая, что не ищет драки.

– Мир вашему дому! – громко крикнул он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее. – Мы путники, идем на север. У нас раненый. Просим не крова и не еды. Просим лишь совета, как унять злую хворь, да чистой воды.

Из толпы, шаркая ногами, вышел седой, беззубый старик с трясущейся головой – староста.

– Какие еще путники? – прошамкал он, и в его голосе звенела злоба. – Беглые. Воры. Или хуже. От хазар бежите, да? Или от княжеских сборщиков дани? Чтобы они потом по вашему следу пришли и нас вырезали?! Убирайтесь! Беду на нас кличете!

Несмотря на его слова, из толпы выступила морщинистая, согбенная старуха, похожая на лесного духа. Она, не обращая внимания на крики старосты, подошла к волокуше и посмотрела на рану Веселина. Ее взгляд был острым и знающим.

– Гнилая вода в него вошла, – проскрежетала она. – Еще день-другой, и ногу придется рубить. А потом и хоронить.

Она покопалась в своем узелке и протянула Заряне мешочек с какой-то серой, дурно пахнущей пылью.

– Присыпьте. И поите отваром из болотного корня. Если до утра доживет – повезло.

Староста, увидев это, рассвирепел еще больше.

– Что ты делаешь, старая ведьма?! Помогаешь им, чтобы они тут остались?! Прочь! Все! Воды наберите из колодца и убирайтесь! Чтобы духу вашего здесь не было к закату!

Слова их были жестоки, но старуха помогла. Этот странный, противоречивый поступок – помочь и прогнать одновременно – оставил еще более горький осадок. Они были рабами, но даже в их рабстве осталась крупица старого закона – помочь раненому. Но не более того.

Отряд молча набрал воды, поблагодарил старуху кивком и отошел в лес. Ярополк смотрел на этих запуганных, озлобленных людей и с тоской понимал. Они бежали от цепей. Но встретили тех, кто научился любить свою клетку. Тех, кто боялся не рабства, а свободы, потому что она несла с собой ответственность и опасность. И этот страх был страшнее любого хазарского кнута.

Глава 27: Смех у Переправы

Еще два дня тяжелого, монотонного пути. Порошок болотной старухи, как ни странно, помог. Гниение в ране Веселина остановилось, лихорадка спала, но он все еще был слаб как дитя и не мог ступить на ногу. Его приходилось тащить, и это замедляло их до черепашьей скорости. Река становилась все шире и полноводнее, и вскоре они поняли, что брода здесь не найти. Им нужна была переправа.

Они вышли к ней неожиданно. За очередным изгибом реки открылась деревня, и это был совершенно иной мир. Крепкие, добротные срубы стояли ровными рядами. По широкой, утоптанной дороге катились телеги. Люди были хорошо одеты, их лица были сытыми и самоуверенными. Это место жило за счет переправы – бойкого торгового пути.

Их встретили не страхом, а любопытством и плохо скрываемой насмешкой. Оборванная, грязная группа людей с раненым на волокуше была для них не более чем забавным зрелищем, разбавляющим скуку дня.

Староста, дородный, краснолицый мужик с хитрыми, как у лисы, глазами, вышел им навстречу, отирая жирные руки о штаны.

Когда Ярополк, стараясь выглядеть достойно, рассказал, что они ищут вольные земли на севере и просят лишь помочь переправить раненого, тот разразился громогласным, сальным хохотом.

– Вольные земли? На севере? – проревел он, и его смех подхватила толпа зевак. – Парень, да вас там лесные черти в первую же ночь на ремни порежут! У Лешего аппетит хороший, а человечина – лучшее лакомство! Вы сказок, что ли, в детстве не слушали? Хазары, от которых вы, видать, бежите, вам покажутся добрыми дедушками по сравнению с тем, что живет в тех лесах.

Увидев раненого, староста, однако, смягчился. Не из жалости. А из практичности. Мертвец у его переправы – дурная примета для торговли.

– Ладно, черт с вами, бедолаги. Переправим мы вашего калеку. Но не за просто так. Десяток беличьих шкурок за переправ, и чтобы к вечеру духу вашего здесь не было.

Они заплатили. Десять шкурок, добытых с риском, ушли на то, чтобы перевезти их на другой берег.

Вечером, когда они расположились у костра уже на том берегу, к ним явилась ватага местных парней. Крепких, сытых, с наглыми, уверенными в себе лицами. Они принесли жбан мутной, вонючей браги, но жест этот был не дружеским, а унизительным.

– Ну что, герои, куда путь держите? – с издевкой начал их верховода, здоровенный детина с бычьей шеей. – От баскака своего удрали? Боитесь, что дочерей ваших портить будут? – он пошло подмигнул Милане и Даре, отчего Ратибор и сыновья кузнеца напряглись. – А мы вот не боимся. Мы платим. Честно. Сколько скажут. И нас не трогают. Мы тут хозяева. А вы… вы просто бродяги. Сдохнете в болотах от голода или в брюхе у лешего, и никто о вас не вспомнит. Глупцы.

Милана хотела было ответить что-то едкое, но Ярополк остановил ее едва заметным жестом. Он молча смотрел в огонь, его лицо было непроницаемо.

Эта встреча была в сто крат унизительнее, чем предыдущая. Там их боялись. Здесь – их презирали. Эти люди нашли свой способ жить в клетке. Они сделали ее удобной, сытной, откупились от хищника и теперь гордились своим умом и практичностью. А беглецы, ищущие какой-то мифической свободы, были для них лишь грязными, глупыми идеалистами, не знающими настоящей цены жизни.

Отряд покинул это место на рассвете, провожаемый пьяными насмешками. Но теперь их гнал вперед не только страх, но и злая, холодная решимость. Доказать этим сытым рабам, что они ошибаются. Или умереть, пытаясь.

Глава 28: Горящие Глаза

После унижения у переправы они шли несколько дней в полном молчании, стараясь держаться как можно дальше от реки и людских троп. Они снова были одни в лесу, и это одиночество после встречи с сытыми рабами казалось благословением. Наконец, когда припасы начали подходить к концу, Ратибор наткнулся на дымок.

Это был не поселок, а хутор. Пять покосившихся, полуразвалившихся изб, вцепившихся в склон холма, словно пытаясь удержаться, чтобы не сползти в овраг. Здесь не было ни тучных полей, ни крепких заборов. Лишь несколько коз, тощих и облезлых, да куры, роющиеся в грязи. Жизнь здесь была не просто тяжелой – она была на грани выживания.

Их встретили не страхом и не насмешкой. Их встретили настороженностью и усталостью. Мужчины, вышедшие им навстречу, были худы, их лица изрезаны глубокими морщинами, а руки были мозолистыми до состояния коры. Они смотрели на оружие в руках людей Ярополка, на их волокуши, на раненого, и ждали.

Вечером они сидели у одного общего, скудного костра. Ярополк, разделив с ними краюху хлеба, начал свой рассказ. Он не пытался их разжалобить или чем-то впечатлить. Он говорил просто, сухо, как на исповеди. Говорил о хазарской дани, о поруганных девушках и о мужчинах, которые вынуждены были смотреть на это, стиснув зубы. Рассказал о поединке с кузнецом. О том, что лучше сгнить в болоте в поисках призрачной свободы, чем жить сытой, но скотской жизнью.

Местные слушали, не перебивая. На их лицах не было удивления. Они знали эту историю. Может, имена были другими, но суть была той же. И в отличие от жителей переправы, они не смеялись. Они понимали. Особенно молодежь. Они сидели чуть поодаль, и в их глазах, в отблесках костра, Ярополк видел голодный, злой огонь. Такой же, как у него.

Поздно ночью, когда лагерь стих, и только дозорные бесшумно двигались во тьме, к костру Ярополка подошли трое. Двое парней – худых, но жилистых, как молодые волки, – и девушка с такими же горящими глазами и плотно сжатыми губами.

– Мы слышали, что ты говорил, – начал старший, тот, кого звали Стрибор. Его голос был низким и грубым. – У нас нет хазар. Но у нас есть соседи. Те самые, с переправы. Они считают нас своими рабами. Приходят, когда вздумается, забирают коз, зерно, если оно есть. А прошлой осенью… они забрали мою сестру. Сказали, что у старосты сын женится, нужна девка в дом. Больше я ее не видел.

Девушка, стоявшая рядом с ним, шагнула вперед.

– А у меня они забрали брата. Обвинили в воровстве и увезли к себе "на суд". С тех пор ни слуху, ни духу. Мы хотим уйти с тобой. Лучше сдохнуть в лесу, чем ждать, когда они придут за нами.

Ярополк посмотрел на них. На их рваную одежду, на их исхудавшие, но полные решимости лица. Он видел в них себя, Всеволода, Милану. Он понимал, что каждый новый человек – это лишний рот, лишняя обуза для их и без того скудных запасов. Но он также понимал, что не имеет права им отказать.

– Наш путь тяжел, – сказал он честно. – И еды у нас почти не осталось. Раненый на руках. Мы идем в никуда.

– Мы не боимся работы, – ответила девушка. – И мы не придем с пустыми руками. У нас есть кое-что припрятанное от этих тварей. Немного, но это все, что у нас есть.

Ярополк долго молчал, глядя в огонь. Потом медленно кивнул.

– Хорошо. На рассвете будьте готовы. И не берите ничего лишнего. Только то, что можете унести на себе, и оружие.

Глава 29: Новые Руки

На рассвете, в холодном сером тумане, к их лагерю подошли не трое. Их было пятеро. Новость о решении Стрибора разлетелась по хутору, как огонь по сухой траве, и еще двое, парень и девушка, решили, что лучше рискнуть и умереть в лесу, чем остаться и ждать своей очереди.

Они пришли не с пустыми руками. В их скудных котомках не было ни серебра, ни дорогих мехов. Они принесли то, что действительно имело цену в их мире. Почти полный мешок сушеных, горьких, но сытных кореньев, которые могли спасти от голодной смерти. Несколько мотков просмоленной, крепкой веревки, без которой не починить волокушу и не поставить силки. И два тяжелых, ладно сработанных топора с выщербленными, но все еще острыми лезвиями.

Их провожали не проклятиями. Старики вышли из своих изб, и в их глазах не было гнева, лишь глубокая, вселенская печаль. Матери беззвучно плакали, прижимая к себе оставшихся детей. Отцы хмуро смотрели на своих сыновей и дочерей, уходящих в неизвестность. Они понимали их. И ненавидели себя за то, что не могут найти в себе силы сделать то же самое. Эта молчаливая сцена прощания была тяжелее любых слов.

Отряд, увеличившийся почти на четверть, двинулся дальше, оставляя за спиной еще один островок человеческого горя.

Новички влились в группу на удивление легко и быстро. В них не было юношеского романтизма или жажды приключений. Они были маленькими, взрослыми людьми, закаленными до состояния стали вечной борьбой за выживание. Им не нужно было объяснять, что такое голод или боль.

Парни, Стрибор и его товарищи, оказались выносливыми, как волы, и молчаливыми, как лес. Они безропотно впряглись в волокуши, сменяя уставших, и их помощь была неоценима. А девушка по имени Любава оказалась настоящим сокровищем. Она с детства ходила по лесам, собирая травы и коренья, и знала их свойства лучше любого знахаря. Она сразу осмотрела рану Веселина, добавила к присыпке старухи своих трав, и уже к вечеру было видно, что ее лечение помогает лучше. Она умела врачевать мозоли, лечить расстройство желудка от плохой воды и делать горькие, но укрепляющие отвары. В этом диком мире ее знания были ценнее любого меча.

Их появление изменило все. Люди Ярополка, уже начавшие чувствовать себя одинокими безумцами, увидели в глазах новичков то же самое отчаяние и ту же упрямую надежду. Они поняли, что они не одни. Что их идея, их побег – это не уникальное сумасшествие, а симптом общей болезни, поразившей эту землю. Это знание придало им сил.

Они больше не были просто горсткой беглецов из Вербной Луки. Они становились чем-то большим. Ядром нового, безземельного, голодного племени. Союза отчаявшихся, готовых перегрызть глотку любому, кто встанет на пути к их призрачной свободе.