Сердце Севера. История Ростова

Они все смотрели на него. И в их взглядах была не только надежда. Была невысказанная просьба – не обмани нас, не приведи на убой. И он чувствовал тяжесть этих двадцати жизней, которые они добровольно взвалили ему на плечи. Она давила сильнее, чем любой мешок с мукой, тяжелее, чем самый большой хазарский налог. Если они погибнут, их кровь будет на его руках.

– Завтра, – сказал он тихо, и его голос прозвучал в тишине хрипло и чужеродно. – Перед самым рассветом, в самую темную пору. Встречаемся у тайника. Берите только то, что на себе, и ничего больше. Все, что мы оставляем позади, – мертво для нас. Обратной дороги не будет.

Он замолчал, давая словам впитаться в их сознание. Он не был глупцом. Он знал, что самый сложный бой ждет их не в лесу, а здесь, в сонной, прогнившей от страха деревне. Он видел, как кузнец Родислав последние дни ходил за своей дочерью тенью, его глаза были полны мрачной решимости. Он чувствовал на себе взгляды старейшин – подозрительные, злые. Они что-то знали. Или догадывались.

Их ждал не просто долгий путь на север. Их ждал последний, самый трудный шаг. Шаг через невидимую черту, которая отделяла их от родных домов, от могил предков, от всей их прошлой жизни. Шаг, который превратит их из недовольных, шепчущихся по углам детей в предателей. В изгнанников. В ничто. И только от них зависело, смогут ли они из этого «ничто» создать что-то новое, или просто сгинут в лесах, как безымянные дикие звери.

Глава 15.5: Благословение Матери

В последнюю ночь, после сборов у костра, когда все разошлись по домам, чтобы украсть у тьмы несколько часов сна, Ярополк не мог найти себе места. Он не мог уйти, не простившись. Не мог уйти, как вор, из дома, где он вырос.

Он тихо вошел в свою избу. Мать не спала. Она сидела на лавке у остывающей печи, словно ждала его. В свете тусклой лучины ее лицо казалось вырезанным из дерева, испещренным глубокими морщинами печали. Она все знала. Материнское сердце знает все без слов.

– Куда ты собрался, сынок? – спросила она тихо, без упрека.

Ярополк опустился на колени перед ней, не в силах выдержать ее взгляда. И он рассказал ей все. Не о своей смелости и дерзости, а о своем страхе и бессилии. О невозможности жить дальше в этой клетке. О мечте найти землю, где ее внуки, если они когда-нибудь появятся, не будут знать слова "дань". Он говорил сбивчиво, горячо, и это был не разговор вожака, а исповедь сына.

Она молча слушала его, гладя его по волосам своей сухой, натруженной рукой. Когда он закончил, она не заплакала. Ее слезы высохли много лет назад, в тот день, когда она узнала, как на самом деле погиб ее муж.

– Твой отец говорил то же самое, – сказала она так же тихо. – Он тоже искал… волю. Но не нашел. Он был один. А за тобой идут люди. Может, у тебя и получится.

Она встала и подошла к старому, вросшему в стену сундуку. Покопавшись в самом низу, под грудами старого тряпья, она достала небольшой, плотный кожаный мешочек. Он был тяжелым.

– Это все, что осталось от него, – сказала она, протягивая мешочек Ярополку. – Его плата за службу тому князю. Он берег это, хотел купить нам землю подальше отсюда. Не успел. – Она заглянула сыну в глаза, и в ее взгляде была вся любовь и вся боль этого мира. – Я не буду тебя останавливать. У рабов нет родины. Иди, ищи свою землю. Но знай, что сердце мое идет с тобой.

В мешочке было несколько десятков серебряных монет – целое состояние по меркам их деревни. Это было больше, чем серебро. Это было отцовское благословение. И материнское прощение.

Ярополк крепко, до хруста в костях, обнял свою мать. Он вдыхал ее родной запах, запах дыма, хлеба и прожитой жизни, и понимал, что, возможно, чувствует его в последний раз.

– Я вернусь за тобой, мама, – прошептал он. – Когда построю наш дом.

– Просто живи, сынок, – ответила она. – Просто живи свободным. Этого хватит.

Он вышел из избы, не оборачиваясь, чтобы она не видела его слез. Теперь он был готов. Он уносил с собой не только оружие и припасы. Он уносил с собой благословение – самое ценное, что у него было.

Глава 16: Тревожный Рассвет

Рассветная мгла, холодная и сырая, как погребальный саван, окутала деревню. Поодиночке, призраками скользя в тени еще спящих изб, заговорщики пробирались к опушке леса. Их было чуть больше двадцати душ. Каждый нес на себе убогий узелок с тем немногим, что можно было назвать личным. Воздух был наэлектризован страхом. Сердца стучали так громко, что казалось, их стук разбудит всю деревню. В рядах беглецов зияла пустота. Не было Дары, дочери кузнеца.

Время утекало, как кровь из раны. Предрассветный туман начал редеть, и оставаться на открытом месте становилось самоубийством.

– Надо идти, – прошипел Ратибор, нервно теребя свой нож. – Вот-вот хватятся. Пойдут по следу – и нам конец.

– Без нее не уйдем, – твердо, как будто вбивая гвоздь, ответил Ярополк. Он видел перед собой ее решительное лицо у костра и чувствовал свою вину. Это его слова толкнули ее на открытый бунт против отца. Бросить ее сейчас было равносильно убийству. – Я пойду.

Вместе с Всеволодом, который молча шагнул следом, он двинулся обратно в самое логово зверя – в спящую деревню. У дома кузнеца их встретил не лай собак, а нечто худшее: приглушенные звуки борьбы и яростной, сдавленной ругани. Дверь в кузницу, где жили и работали дети Родислава, была заперта на массивный амбарный засов – снаружи. Из крохотного, забранного толстыми прутьями оконца доносились глухие, отчаянные удары.

Ярополк подкрался ближе. В полумраке кузницы он разглядел бледное, искаженное гневом и слезами лицо Дары. Она колотила маленькими кулачками по толстой двери.

– Он запер нас! – прошептала она, увидев Ярополка. Голос ее срывался на рыдания. – Узнал все! Замкнул меня и братьев. Сказал… сказал, что лучше живьем в землю закопает, чем отпустит с тобой на верную смерть!

В этот самый момент тяжелая дверь избы, стоявшей вплотную к кузнице, с грохотом распахнулась, словно от удара тарана. На пороге стоял Родислав. Могучий, как медведь, бородатый, с обнаженным до пояса торсом, не замечающий утреннего холода. Его тело было напряжено, как тетива боевого лука. В ручище он сжимал не топор, а огромный кузнечный молот, которым он правил раскаленное железо. Его глаза, налитые кровью, горели слепой, отцовской яростью.

– Я так и знал, что ты приползешь, змееныш! – прорычал он, и голос его был подобен скрежету металла. – Убирайся прочь! Ты принес на нашу землю хазарский гнев, а теперь хочешь забрать моих детей?! Я вырву твое сердце голыми руками.

Глава 17: Вызов

Рев кузнеца вспорол утреннюю тишину, как нож – брюхо. Из ближайших домов начали появляться люди. Сначала по одному, потом десятками. Старые, молодые, женщины с перепуганными детьми на руках. Они не бежали на помощь. Они выходили на зрелище. Староста Боримир, другие старейшины, соседи – они медленно и молча окружали дом кузнеца, создавая живую, враждебную стену. Их лица были угрюмы и полны глухого, обвиняющего гнева. В их глазах Ярополк был не вольнодумцем, а вором, который пришел украсть у них самое ценное, то, что позволяло выживать – рабочие руки их детей.

– Предатель! – выкрикнул кто-то из толпы, и этот крик подхватили другие. – Ты сбегаешь, как трус, а нам потом перед хазарами ответ держать! Ты ослабляешь деревню!

– Он на погибель их ведет! Глупцов! Своими глазами видел, как купцы его отговаривали!

Ярополк не повернул головы. Он не видел и не слышал их. Весь мир сузился до пространства между ним и кузнецом. Он смотрел в налитые кровью глаза Родислава.

– Отпусти их, кузнец, – сказал он ровным, ледяным голосом. – Они сделали свой выбор.

– Их выбор – пахать землю и рожать детей здесь! А не сдыхать от голода в лесу с безумцем, который возомнил себя князем! – взревел Родислав, делая тяжелый шаг вперед. Молот в его руке казался продолжением тела. Из-за его могучей спины выглядывали сыновья – два крепких парня, его подмастерья. Их лица были растеряны; они разрывались между сыновним долгом и клятвой, данной друзьям.

– Если ты считаешь их своим имуществом, то дай мне право их выиграть. По-мужски, – сказал Ярополк, и в голосе его зазвенела сталь. Он сделал шаг из тени, выходя на открытое, вытоптанное пространство перед кузницей. – Я вызываю тебя на бой, Родислав. На суд Перуна.

Толпа замерла, а потом загудела, как растревоженный улей. Поединок! Староста Боримир рванулся было вперед, но его уже никто не слушал.

– На поединок? – Родислав расхохотался. Это был короткий, злой смех. – Ты, щенок, которого я одним ударом в землю вобью?

– На поединок, – повторил Ярополк, и его волчьи глаза впились в глаза кузнеца, не давая тому отвести взгляд. – На честный бой. Голыми руками, без железа. Условия просты. Если ты одолеешь меня – я признаю свое поражение. Мы никуда не идем. Заговор окончен. Все расходятся по домам зализывать раны. Но если верх будет за мной… ты не просто отпускаешь Дару и своих сыновей. Ты, вся твоя семья, идете с нами. И забираете с собой каждый молот, каждые клещи из своей кузни.

Это была неслыханная, безумная ставка. Вся его затея, все двадцать жизней против одной семьи. Но семьи, без которой их будущее в диких землях было бы обречено. Это была игра ва-банк. И кузнец это понял. Он посмотрел на свои ручищи, на дрожащую от злости толпу, на самоуверенного мальчишку. И азарт бойца, уверенного в своей силе, захлестнул его.

– Я согласен! – проревел он, и толпа одобрительно загудела. – И когда я сломаю тебе кости, я заставлю тебя ползти отсюда на коленях.

Глава 18: Молот и Ветер

Ставка была немыслимой. Всё или ничего. Азарт, дикий и кровавый, сверкнул в глазах кузнеца. Он окинул взглядом свои ручищи, которыми гнул подковы, потом посмотрел на жилистого, сухого Ярополка. Разница в весе была почти двукратной. Это будет не бой, а избиение. Шанс не просто остановить безумцев, но и показательно, жестоко унизить этого выскочку на глазах у всей деревни.

– Я согласен! – проревел Родислав и с грохотом швырнул свой молот на землю. Тот с гулом вошел в грязь по самую рукоять. – Готовься молить о пощаде, щенок, когда я буду ломать тебе ребра!

Толпа сомкнула кольцо, предвкушая кровавую расправу. В центре этого круга они встали друг против друга. Родислав был похож на разъяренного медведя-шатуна – грузный, медлительный, но способный одним ударом сокрушить быка. Ярополк был подобен волку – легкий, поджарый, собранный в комок пружинящих мышц, он не стоял на месте, а постоянно переступал с ноги на ногу, словно ветер, ищущий, куда ударить.

Кузнец пошел в атаку первым, без разведки, рассчитывая снести противника одним сокрушительным ударом. Его кулак, огромный, как булыжник, с гулом рассек воздух, нацеленный прямо в лицо Ярополку. Но там, где мгновение назад была цель, оказалась пустота. Ярополк не отпрыгнул – он шагнул в сторону и чуть вперед, проскальзывая под самой рукой-молотом. Инерция пронесла Родислава мимо, и пока тот разворачивался, Ярополк нанес короткий, хлёсткий удар костяшками пальцев не в бок, а точно в почку.

Удар не был сокрушительным, но он был подлым и невероятно болезненным. У Родислава перехватило дыхание, и он взревел от боли и неожиданности. Он снова бросился на Ярополка, уже не пытаясь целиться, а просто размахивая руками, как цепами, пытаясь зацепить, свалить, подмять под себя. Но каждый раз его тяжелые удары обрушивались на пустое место.

Ярополк не пытался бить в ответ. Он кружил, как хищник вокруг жертвы, заставляя кузнеца тратить силы, терять ярость и вязнуть в собственном бессилии. Каждый уворот сопровождался едким, точным тычком: в солнечное сплетение, чтобы сбить дыхание, под колено, чтобы нарушить равновесие, в бедро, чтобы мышца занемела.

Это был не бой силы. Это была охота. "Память рук" отца-воина вела Ярополка. Он не думал, он действовал, его тело само знало, когда уклониться, когда ударить, когда отскочить. Он не отвечал на выпады, он их предугадывал, читая по напряжению плеч, по смещению веса. Это был танец, но танец смертельный. Толпа, которая сначала улюлюкала, ожидая быстрой расправы, теперь затихла. Они видели, что медведь устает. Он все еще был опасен, но его ярость сменилась растерянностью, а на лбу выступила обильная испарина, смешиваясь с грязью. Это было не избиение. Это было унижение сильного.

Глава 19: Урок Чести

Кузнец начал задыхаться. Его дыхание стало хриплым и прерывистым, а могучие плечи опустились. На лбу выступил обильный пот, заливая глаза и мешая видеть. Ярость в его взгляде сменилась растерянностью, а затем и тихим, животным страхом. Он не мог попасть по этому юркому, вертлявому дьяволу. А каждый ответный тычок, хоть и не валил с ног, но отнимал силы, заставлял мышцы гореть и неметь.

Он собрал последние силы для решающего рывка. Рявкнув, он ринулся вперед, выставив перед собой обе руки, чтобы сгрести, схватить, повалить. Но он уже был слишком медленным. Ярополк, вместо того чтобы отскочить, сделал то, чего кузнец ожидал меньше всего – шагнул навстречу.

Он резко нырнул под загребущие руки, проскальзывая почти под мышкой у гиганта, и, оказавшись сбоку, нанес короткий, жестокий удар пяткой по задней стороне колена Родислава. Сухожилия не выдержали. Нога у кузнеца подломилась с противным хрустом, и огромный мужчина с криком боли рухнул на одно колено. В тот же самый миг Ярополк, уже развернувшись, нанес жесткий, отточенный удар локтем в основание шеи.

Родислав захрипел, из горла вырвался сдавленный, булькающий звук, и он повалился лицом в грязь, как подкошенное дерево. Он не потерял сознание. Он лежал, судорожно хватая ртом воздух, парализованный болью и шоком, не в силах даже пошевелиться. Бой был окончен.

В толпе повисла абсолютная, мертвая тишина. Слышно было лишь тяжелое, свистящее дыхание кузнеца и как капает с волос Ярополка пот. Никто не мог поверить своим глазам. Мальчишка. Выскочка. Не просто победил, а унизил, разобрал на части самого сильного мужа в деревне, не получив при этом ни единой царапины.

Ярополк подошел к поверженному врагу. Он не смеялся, не праздновал. Он молча смотрел на огромную, дрожащую спину. Затем он присел на корточки рядом с головой Родислава.

– Ты сильный муж, кузнец. Но сила – это не только мышцы, – тихо сказал он, чтобы слышал только тот. – А уговор – это честь.

Он выпрямился и протянул Родиславу руку. Не чтобы помочь встать. Чтобы заключить сделку.

Родислав с трудом повернул голову. Он посмотрел на грязную, но крепкую руку, протянутую ему. На ледяные, не знающие пощады глаза Ярополка. Потом его взгляд метнулся к сыновьям. Они смотрели не на своего поверженного отца. Они смотрели на победителя, и в их глазах плескался плохо скрываемый восторг и восхищение. В этот миг Родислав понял, что проиграл не только бой. Он проиграл своих детей.

В его взгляде больше не было ярости. Лишь горькое удивление, усталость и… тень уважения. Он был грубым, упрямым, но честным человеком. И он всегда держал свое слово. Тяжело, с хрипом выдохнув, он с огромным усилием поднял свою руку и вложил ее в ладонь Ярополка. Рукопожатие было слабым, но оно было крепче любой клятвы.

Глава 20: Новые Союзники

– Дара! – крикнул Родислав, с трудом поднимаясь на ноги при помощи своих подбежавших сыновей. Голос его был хриплым и надтреснутым. – Вылезайте! И вы, оболтусы! Забирайте все, что сможете унести. Каждый молот, каждые клещи. Мы уходим.

Из темного проема кузницы раздался сдавленный, счастливый крик. Дара распахнула дверь и, не веря своему счастью, выбежала наружу. Она бросилась на шею отцу, крепко обняв его. Потом, к полному изумлению толпы, она подбежала к Ярополку и так же крепко, но коротко, обняла его, прошептав: "Спасибо". Это был жест, нарушавший все мыслимые правила, – признание его власти.

Старейшины стояли как громом пораженные. Староста Боримир открывал и закрывал рот, но не мог произнести ни слова. Они потеряли не просто самого сильного человека. Они теряли единственного кузнеца. Это было катастрофой. Без него первый сломанный плуг или топор становился неразрешимой проблемой. Это означало медленную деградацию и смерть для деревни.

Ярополк повернулся к замершей толпе. Его взгляд был холоден.

– Мы уходим сейчас, – сказал он громко и четко. – Если есть еще кто-то, кто хочет присоединиться – шаг вперед. Место найдется.

Его слова утонули в мертвой тишине. Никто не двинулся с места. Наоборот. Несколько человек, которые до этого колебались и с сочувствием смотрели на беглецов, теперь испуганно попятились. Поединок не вдохновил их. Он их напугал. Этот юноша был не просто дерзким безумцем. Он был опасным хищником, хладнокровным и безжалостным. Они боялись хазар, но теперь они начали бояться и его.

– Значит, так тому и быть.

Отряд молча двинулся к лесу, где их ждали волокуши. Теперь их было почти на целую семью больше: двадцать два молодых беглеца и полная семья кузнеца – сам Родислав, прихрамывающий и мрачный, его молчаливая, но решительная жена, два его сына, несшие на плечах тяжелые мехи и ящики с инструментами, и сияющая Дара.

Они шли, не оборачиваясь. Они оставляли за собой не только хазарское ярмо и привычную жизнь. Они оставляли обиду, страх и затаенную ненависть тех, кто остался. Тех, кто будет проклинать их имена каждой зимой, когда сломается лемех, и каждой осенью, когда хазары придут за данью.

Путь на север начался. И первый его шаг был сделан по разбитым надеждам и растоптанной дружбе.

Глава 21: Шаг в Неизвестность

Четыре уродливые, спешно сколоченные волокуши стояли на опушке, готовые принять свой груз. Скудные пожитки были лишь прикрытием. Самым тяжелым был гнев и страх, который они уносили с собой. Железо кузнеца, обернутое в грязное тряпье, давило на хлипкие рамы. Родислав, хромая и не поднимая глаз, лично укладывал каждый молот, каждые клещи. Его лицо было каменно-непроницаемым, но в желваках, игравших на скулах, читалась вся боль человека, потерявшего за одно утро всё: дом, уважение, власть. Его сыновья, Гостомысл и Пересвет, теперь смотрели на Ярополка с рабской преданностью щенков, нашедших нового, сильного вожака. Они молча встали в лямки самой тяжелой волокуши, готовые тянуть груз отцовского позора.

Деревня провожала их. Не словами. Не проклятиями. Хуже. Она провожала их тяжелым, вязким молчанием, полным осуждения и злобы. Никто не вышел из избы. Никто не помахал рукой. Лишь за мутными, затянутыми бычьим пузырем окошками они чувствовали на себе десятки глаз. Взгляды, полные страха перед гневом хазар. Взгляды, полные ненависти к тем, кто ослабил их род. И, может быть, самые страшные взгляды – полные черной, едкой зависти к тем, кто посмел.

Ярополк позволил себе один, последний взгляд. На свою приземистую избу, где осталась мать. Ночью он тайком оставил у ее порога почти все, что имел – немного муки, вяленое мясо, несколько серебряных монет, припрятанных отцом. Этого хватит на зиму. А может, и нет. Боль от этой мысли была физической, острой, словно ему вскрыли грудную клетку тупым ножом. Он заставил себя отвернуться, сглотнув ком в горле. Пути назад не было. Тот, кто уходит, становится чужим. Предателем.

Они шагнули под сень леса, первого леса, что стоял у них на пути. Деревья сомкнулись за их спинами, отрезая их от прошлого. И в этот миг, как ни странно, стало легче дышать. Напряжение, державшее их в тисках, чуть отпустило. Милана, чьи нервы были натянуты до предела, вдруг коротко, по-мальчишески рассмеялась и запрокинула голову к серым облакам, видневшимся сквозь кроны.

Это была первая, короткая, пьянящая секунда свободы. Секунда, которая тут же умерла.

Лес принял их в свои темные, сырые объятия. Запахи гнили, мокрого мха и прелой листвы ударили в нос. Тишина была здесь не умиротворяющей, а давящей, полной скрытой жизни. Каждый треск сучка под ногой казался оглушительным. Они были больше не в своей деревне, не на своей земле. Они были нигде. Чужаки. Добыча. Теперь они были одни. Полностью, безнадежно одни в диком, равнодушном к их жизням мире. И вся их свобода на поверку оказалась лишь правом умереть по собственному выбору.

Глава 22: Первый Урок Леса

Первый день пути был адом. Не тем быстрым, огненным адом битвы, а медленным, изматывающим, высасывающим душу. Непривычные к такой нагрузке тела молили о пощаде. Лямки волокуш, сделанные из сыромятной кожи, натерли плечи до кровавых ран. Ноги по щиколотку вязли в чавкающей грязи и гнилой листве. К вечеру они были уже не отрядом, а толпой измученных призраков. Они добрели до маленькой поляны у черного, торфяного ручья и просто рухнули на землю, не в силах даже говорить.

Молча, механическими движениями, они разожгли костер. Достали еду – по куску твердого, как камень, вяленого мяса и по пресной лепешке. Молчание давило. Каждый думал о своем: о теплой постели, о горячей похлебке, о том, что они совершили самую большую ошибку в своей жизни.

Никто не подумал выставить дозор. Мысль об опасности утонула в океане усталости. И потому они не слышали, как по ту сторону ручья, в густых зарослях папоротника, за ними наблюдают. Не пара глаз. Десяток. Стая матерых, голодных волков, для которых этот костер был не укрытием, а маяком, указывающим на легкую добычу.

Они атаковали не с одной стороны. Они атаковали с трех. Не воем, а тихим, скоординированным движением. Первый визг принадлежал Веселину, одному из братьев-близнецов. Он сидел на краю лагеря, и волк, выскочивший из темноты, вцепился ему в икру, с хрустом прокусывая кожу и мышцы до самой кости.

Начался хаос. Животный, первобытный ужас. Девушки кричали, сбиваясь в кучу в центре лагеря. Кто-то из парней инстинктивно пытался спрятаться за волокушей. Другой волк, самый крупный, вожак, метнулся не к людям, а к мешку с припасами. Он рванул его с такой силой, что холстина лопнула, и драгоценная мука, мясо, соль посыпались на землю.

Только трое не поддались панике. Ярополк, Ратибор и Милана.

Ратибор, сын охотника, не кричал. Он взревел, и в этом реве была ярость. Он метнул свой тяжелый нож не в того волка, что рвал мешок, а в того, что терзал Веселина. Нож вошел зверю точно под лопатку. Волк взвизгнул и отскочил, оставляя парня истекать кровью.

Милана уже наложила стрелу на тетиву своего лука. Она не целилась долго. Выстрел. Еще один волк, пытавшийся утащить кусок мяса, дернулся и закрутился на месте, пронзенный стрелой.

Ярополк же, не имея под рукой ничего, кроме топора, сделал единственно верную вещь. Он схватил из костра самую большую, чадящую головню и с первобытным воплем бросился вперед, размахивая огнем.

Вид огня, рев людей и внезапная смерть двух сородичей охладили пыл стаи. Вожак, поняв, что быстрой и легкой добычи не будет, издал короткий рык. Остальные волки, огрызаясь, растворились в темноте.

Они ушли. Но цена урока была ужасающей. Веселин лежал в луже собственной крови, его нога была изуродована. Большая часть самых ценных припасов была уничтожена или растащена.

Все сидели в гробовой тишине, потрясенные до глубины души. Это была не игра. Это была война. И они только что проиграли первую битву.

Лес не прощает ошибок. Ни на одно мгновение. С этой ночи у их костра всегда стояло четверо дозорных с луками наготове. А к запаху их дыма примешался новый, терпкий запах – запах пролитой крови.

Глава 22.5: Цена Урока

Когда последний волк растворился во тьме, на смену адреналиновой ярости пришел ледяной ужас осознания. Они отбились. Но они не победили.

Веселин, один из братьев-близнецов, лежал на земле, стиснув зубы, чтобы не кричать. Его штанина намокла от крови, а в свете костра была видна страшная рана. Волк не просто прокусил икру, он вырвал клок мяса, оставив глубокие, рваные следы от клыков, достававшие до самой кости.

Заряна, девушка-травница, действовала быстро и умело, несмотря на дрожащие руки. Она промыла рану отваром какой-то едкой травы, отчего Веселин застонал и потерял сознание. Потом она засыпала рану толченым мхом, чтобы остановить кровь, и туго перетянула ногу полосками чистой ткани.

– Ходить он не сможет, – сказала она тихо, обращаясь к Ярополку. Ее голос был полон дурных предчувствий. – Несколько недель, не меньше. Если не начнется заражение.

Ее слова повисли в воздуди, тяжелые, как камень. Раненый в диком лесу – это обуза. Это якорь, который тянет на дно весь отряд. На лицах некоторых читалось сомнение и страх. Каждый понимал, что теперь их путь станет вдвое медленнее. Еды понадобится больше. Опасности подстерегать будут чаще. В воздухе повис немой, жестокий вопрос, который никто не смел произнести вслух: что делать с ним? Оставить?

– Он пойдет с нами, – сказал Ярополк так твердо, что никто не посмел возразить. Его взгляд обвел каждого. – Мы ушли, чтобы не бросать своих. Здесь мы тоже не будем бросать.