Оскар

Переходя на другую сторону улицы Ляпунова, я отыскал в уставшем за день постоянных переживаний (приятных, неприятных и очень приятных) мозгу мысль, которая успокоительно шепнула: «Не все так плохо, как кажется. Ты многое придумываешь из того, чего нет и никогда не было. Расслабься. Никто тебя не ищет. Лана действительно не видела в машине никого, кроме девушки и белобрысого водителя, потому что с того места, где стояла в этот момент не могла видеть место второго пассажира. Ты тоже прав, людей в машине могло быть трое, хотя не факт, что третьим был именно «чеченец», а не кто угодно другой из случайных попутчиков. Даже если в репортаже ты видел того же самого человека, что стоял и курил у подъезда накануне, неважно, совпадения в жизни случаются еще и не такие. Кроме того, это мог быть все же не он, а кто-то очень на него похожий. Ты же сам говорил о типе внешности «чеченца» (а не о «чеченском» типе, что не одно и то же). Заплати налоги и спи спокойно».

Однако вместо этого я предпринял нечто иное. Номер телефона с записки я предварительно перенес в память мобильника, так что сейчас мне не составило труда его найти и нажать. Ни с Александром, ни тем более со Светланой и общаться не собирался. Просто хотел проверить, действительно ни у них никто не подходит. Пока набирался номер, взглянул на часы. Начало второго. Нормальные люди, тем более в будний день, уже спят. А вежливые так поздно не звонят.

После третьего же гудка трубку сняли.

– Алло, – сказал нисколько не заспанный мужской голос.

Я нажал отбой, остановился и призадумался.

«Сеанс», как выражалась Лана, закончился. Кстати, поздновато для подобных развлечений (об этом я подумал только сейчас; когда Лана полчаса назад сделала свое предположение, я счел его вполне вероятным). Если вообще «сеанс» имел место. И если Лана набирала тот же телефон, что и я. Едва ли мы звонили в разные квартиры. Если Лана действительно куда-то звонила. Когда трубка работает тихо, всегда можно сделать вид, будто слушаешь пустые гудки. Итак что же, я оказался обманутым собственной «рабыней» и жертвой заговора? Влез не в свое дело? Угрожаю страшному синдикату убийц и маньяков? Усмехнулся невесело. Жизнь моя, иль ты приснилась мне…

Ловить машину на злосчастной улице Ляпунова я все же не стал. Дошел до Ленинского и сразу почувствовал себя почти в безопасности. Хотелось спать. Водитель, согласившийся меня подвезти до дома (почти, потому что на всякий случай я попросил его притормозить за квартал, сделав вид, будто мы уже приехали), и в самом деле оказался белобрысым. Дорогой я размышлял о том, что если хочешь отвести подозрения от кого-нибудь чернявого, то невольно сваливаешь все на такого вот светловолосого.

___________________

Глава 7

Размышленья на разные темы – Nanny – Кукольное гостеприимство – Еще одна визитка

Не обладая хорошей памятью – о чем, видимо, именно поэтому постоянно упоминаю, – я, кажется, не упустил в предыдущем повествовании ничего существенного. Даже рассуждения о сути происходящего остались почти такими, какими были в те не слишком приятные (или, напротив, слишком приятные) для меня минуты. Объяснение тому весьма буднично: я сразу стал все записывать. Не в форме дневника, разумеется, от которого я с ужасом отказался еще в ранней юности, когда исправно строчил целый год, изо дня в день, буквально насилуя свою волю и сознавая, что занимаюсь полнейшим идиотизмом. Сейчас тот дневник хранится в сейфе, и я достаю его лишь в ночь на первое января, чтобы в одном-двух абзацах отразить те основные события, которые каким-то образом повлияли на мое бытие за истекший год. Нет, тетрадь, которую я завел, вернувшись из Венеции, стала пристанищем буквально стенографических записей не по дням, а «по мыслям». Не могу сказать, что мыслей не хватало для плодотворного занятия излюбленным хобби – сочинительством, но все же до того момента я неоднократно ловил себя на раскаянии оттого, что под рукой нет какой-нибудь крохотной записной книжки. До Венеции я однократно прибегнул к помощи подобного средства в Лондоне, когда захватил с собой в Национальную галерею неказистый, а главное – не разлинованный (обожаю все в клетку, и ненавижу – в линейку!) блокнотик из гостиницы и к концу дня заполнил его весь, причем не только стенограммой впечатлений, но и идеями для новых романов и поиска биографий. В шкафу у меня с некоторых пор поселился даже дорогущий японский крошка-диктофон, однако все робкие попытки пристраститься к нему и стать похожим на незабвенного героя «Твин Пикс» ни к чему меня не привели. Общаться с самим собой я могу исключительно через бумагу (или виртуальный лист компьютера), но никак не голосом. Мысль, произнесенная вслух, потеряна. Свято в это верю. Теперь со мной всегда (если я куда-то еду, а так – дожидается дома) увесистая записная книга, которую мне презентовал один известный писатель из Копенгагена и которую я именно в силу этого обстоятельства ни на что не меняю, храня как память (писатель полгода назад умер, и я теперь переписываюсь с его изумительной дочерью – наследницей всех его духовных и материальных богатств, коих немало). Хотя на самом деле мне хочется закупить сразу несколько маленьких записных книжек – эдаких пустых томиков в прочном и красивом переплете, – чтобы в конце концов получилась не толстенная энциклопедия, как сейчас, а собрание разноцветных сочинений, причем ручной работы и в единственном экземпляре: надо же оставить что-нибудь потомству, что можно будет потом, через много лет продать на аукционе «Сотби» и выручить целое состояние!

Одним словом, за фактическую достоверность происходящего со мной и вокруг меня я могу ручаться. Кстати, это замечание важно еще и потому, что до сих пор любой здравомыслящий человек мог подвергнуть правдивость моего рассказа сомнению, сославшись на обилие важных для развития сюжета совпадений. На это я возражать бы не стал, а предложил бы просто повнимательней относиться к событиям нашей жизни. Если задаться целью хранить их не в голове, а на бумаге, как теперь делаю я, чтобы всегда иметь возможность вернуться вспять и попытаться отыскать причины пожинаемых нами сегодня следствий, вот тут-то скептиков и ждет достойная оплеуха: внимательному взгляду непременно открываются скрытые связи, приводящие от реальных поступков к тому, что иногда, действительно, хочется назвать «совпадением», чтобы не скатываться до (или не подниматься до) мистических спекуляций.

Вторым средством усовершенствования нашей памяти (особенно путевой) является фотография, но о ней речь пойдет позже.

Пока же я захлопнул книгу, отложил чернильную ручку с золотым пером, откинулся на кожаную спинку послушно откинувшегося следом за мной кресла и посмотрел в окно. Хотелось уехать куда-нибудь в Италию, поселиться в маленькой Лукке и проводить дни, чинно прогуливаясь по живописному крепостному валу, до сих пор определяющему границы этого уютнейшего из городов. В окне же была многострадальная Москва, истерзанная наивным народом с его неарийскими вождями, и ее незавидная судьба напоминала мне сейчас мою собственную. Заложник нездорового любопытства! Частный детектив в лучших традициях Дойла, берущийся – даже когда никто не предлагает – за путаные дела ради искусства, но обделенный товариществом доктора Уотсона и гастрономической поддержкой миссис Хадсон. Похоже, тебе самому вот-вот сядут на хвост, и твое эгоистическое развлечение, начавшееся на пустом месте и столь многообещающе, превратится в лихую гонку на выживание.

Апатия довела меня до того, что я начал мысленно рисовать психологический портрет Ланы, желая проверить, может ли она быть моим врагом. Положительный результат этого эксперимента означал, что дверь ее дома для меня отныне закрыта и я больше не увижу ни ее, ни ее дочку. Не в том смысле, что она никогда меня к себе не пригласит, скорее, напротив, она будет рада продолжить наши игры и при случае познакомить со своей спящей красавицей. Просто если угрозу почувствую я сам, то весь путь от метро «Ленинский проспект» до ее дома покажется мне дорогой на Голгофу, а делать то, что мне не нравится, я стараюсь избегать. Прислушиваясь к себе, я понимал, что пока этого отвращения во мне еще нет (как в случаях отравления, когда нужно представить все, что ел накануне, чтобы вызывающая наибольшее омерзение еда и оказалась виновницей мучительной агонии). Таким образом, даже если некоторые факты говорили против Ланы, в душе я пока что им не верил и был «обманываться рад». Собственно, никаких реальных фактов у меня в книге «жалоб и предложений» отражено не было. Сплошные, как говорится, эмоции.

С момента нашей последней встречи (она же по сути первая) прошло два дня. Все это время я не возвращался к истории с Ланой, отвлекшись на довольно крупный проект в Интернете, который разрабатывал с одним своим франкфуртским партнером. Он как раз сообщил мне по электронной почте, что наконец-то получил мой компакт-диск с фотографиями художественно раздетых моделей, и мы взялись за обсуждение общей концепции и зрительного ряда будущего альбома. Проект обещал быть если не слишком денежным, то во всяком случае весьма прибыльным: в отличие от настоящего издательства, когда приходится нести уйму издержек, связанных не только в распространением книг, но и с их хранением, публикация книги или альбома в Интернете в сущности позволяет авторам потратить силы, время и деньги один раз, чтобы потом только считать выручку. Произведение создается в единственном экземпляре, вывешивается в глобальной «сети», максимально широко (или же просто прицельно) рекламируется и дело по сути сделано: покупатели расплачиваются кредитками через специальную биллинговую компанию (получающую за свои услуги фиксированный процент), а вся оставшаяся сумма поступает в заранее оговоренной пропорции на счета компаньонов. В любом случае это не только значительно удобнее, но и выгоднее, нежели быть автором вещи, предназначенной для продажи через магазины. Едва ли кто-нибудь из издателей согласится делиться с тобой половиной чистой прибыли, каким бы популярным писателем (или фотографом, как в нашем случае) ты ни был. Скажи спасибо и за пятнадцать процентов, дружок. А нам еще детей кормить, сотрудником зарплату выдавать, за склад и бумагу платить, так что держи уж лучше что дают…

Двухдневный перерыв позволил мне вернуться к рассуждениям о Лане и иже с ней на свежую голову. Отсутствие каких бы то ни было событий могло свидетельствовать о том, что мои первые опасения напрасны, и смелые похождения кота в сапогах обошлись без последствий: никто не караулил меня во дворе, никто не дышал в затылок в метро, к сюжету в криминальной хронике ни само телевидение, ни газеты, ни Интернет не возвращались, так что стала создаваться иллюзия, будто все это мне просто приснилось. Был, правда, один шальной утренний звонок на мобильный телефон, когда мужской голос сказал с южным акцентом «алло», и на мое эхо ответил «я ошибся» и скрылся в гудках, но подобные звонки раздаются сплошь и рядом, так что, запомнив его, я не придал ему особого значения. Лана не звонила да и не могла, поскольку номера своего я ей так и не дал. Венецианский ее муж с экранов телевизоров временно пропал, так что судить о времени его возвращения я не мог. Хотелось ли мне увидеть Лану? Поначалу совсем не хотелось. Она слишком многое мне с собой позволила, притупив инстинкт первооткрывателя. Загадка была уничтожена уже тогда, когда она разделась в лесу. Все последующее стало лишь развитием одной темы. «Должна быть в женщине какая-то загадка» – не просто слова глупой песенки. В Лане загадка не состоялась. Так я во всяком случае думал на следующий день, после описанных ранее событий, когда меня отвлекла и увлекла работа с Интернетом. Под вечер, однако, я вспомнил о ее существовании с некоторой ностальгией и подумал даже справиться о самочувствии. И все же не стал. Ничто до сих пор не подтвердило, но и не развеяло моих вполне основательных подозрений. Я решил выждать.

На исходе второго дня я решил позвонить Александру. Трубку сняла Светлана, я не сразу сообразил, что могу поговорить с ней, поскольку мы немного знакомы, и позвал Сашу. Тот удивился, узнав меня.

– Ты откуда мой телефон знаешь? – прозвучал не слишком вежливое приветствие.

– Ты мне сам давал.

– Разве?

Он был сух, сдержан и встревожен. Для проформы я поинтересовался, когда будет следующее представление.

– Это тебе лучше Светку спросить. Слушай, давай я тебе ее дам, с ней и поговори, а то я тут немного занят.

Я услышал, как, не дожидаясь моего согласия, он зовет сестру. Та громко его послала, заметив при этом «твои друзья – ты и разговаривай», но трубку все-таки взяла. Я представился.

– Как же, как же, помню, – с наигранным добродушием сказала Света. – Вы еще одну мою девочку так хватили, что она чуть не сорвалась с веревки.

Света явно принимала меня за другого. Я даже знал, за кого: один из зрителей, действительно, добравшись до кнута, разнервничался и стегнул Лолу слишком сильно, отчего та под общий смех взвизгнула и завертелась юлой. Что ж, это было мне на руку: по крайней мере брат с сестрой останутся под впечатлением, что им звонили разные люди.

– Кстати, как она поживает? – бросил я.

– Кто?

– Ну, эта самая девушка. Не сильно я ее?

– В самый раз. Так что вы хотели узнать?

– По поводу следующего дня. Я бы еще двух приятелей привел.

– А приятели проверенные? – В ней уже боролась жажда лишних денег и необходимость строгой конспирации. – Времена сейчас опасные пошли. Лучше недобрать, чем перебрать. Вы ведь меня понимаете?

– Конечно. Кстати, – решил действовать наудачу я, – вы слышали, что одну из тех девушек все-таки убили?

Воцарилась пауза. Можно было подумать, что Света шокирована новостью и растеряна, однако я подозревал, что она судорожно собирается с мыслями, думая, удивляться или сознаваться.

– Откуда вы знаете?

– Да тут в новостях показывали. Сказали «Елена Цесарёва из Жуковского».

– А вы что, ее знали?

Один ноль в мою пользу! Будь Света попроворнее, она именно сейчас могла бы одной фразой откреститься, сделав вид, что я обознался и что на самом деле ее девушек звали, к примеру, Наташа Королева и Кристина Орбакайте. Вопросом же своим она все это перечеркнула и лишний раз подтвердила слова Ланы.

– Нет, не знал, но мы с ней вместе поднимались в лифте, и я запомнил ее по шубке. Кто бы, интересно, это мог быть?

– Не представляю. – Она снова замялась. – Ну, вы меня этим сообщением просто сразили. А я и не в курсе. Вот ведь как бывает. Ну, дела… Говорила же ей, дурехе, чтобы завязывала с проститней своей! Никого еще панель до добра не доводила. Жуть какая… Это когда, сегодня говорили?

– Да нет, вчера. Вы думаете, ее свои же кокнули?

– Ничего я не думаю, – спохватилась Света, и в голосе ее отчетливо зазвучало нетерпение. – Ментам каким-нибудь не дала, они и пришили. Знаете что, перезвоните нам дня через два, а лучше – в конце недели, где-то в пятницу, тогда я по поводу следующего раза буду больше знать. Ну это надо ж!

И она повесила трубку.

Заварив кофе, я сел на балконе делать записи в «книге жалоб и предложений». С тех пор, как я живу один, балкон в моей квартире перестал служить складом самых ненужных вещей, от которых избавиться раз и навсегда не позволяет избавиться малодушие. Теперь самодельный шкаф, где хранились банки с прокисшим вареньем, старые лыжные ботинки, плитка, оставшаяся после ремонта, сухие краски в консервных банках, ржавые коньки и прочее накапливающееся с годами барахло, был разобран и вместе со всем своим содержимым, а также треснутыми лыжами и ящиком из-под картошки, был благополучно препровожден на свалку, и на его месте с наступлением весеннего тепла появлялся аккуратный раскладной столик. Рядом со столиком ставилось слегка потерявшее прежний лоск итальянское офисное кресло на куриной ножке с колесиками. Оставалось балкон только застеклить, однако самому мне было заниматься этим лень, да и стекло имеет тенденцию быстро пачкаться в нашей московской альтернативе воздуху. А потому я проявил смекалку и пока вышел из положения тем, что натянул по всему периметру балкона леску – от поручней до самого верха – и пустил по этому подобию теннисной ракетки несколько наиболее неприхотливых вьюнков. Не скажу, что получилась оранжерея, но поскольку балкон мой висит над двором, закрытым со всех сторон домами, сильные ветры ему не страшны, сверху его закрывает другой балкон, и создается впечатление, будто при желании через листву вьюнков можно разглядеть внизу сине-белые волны ласкового Тирренского моря. Верхнего света на балкон я проводить не стал, а ограничился удобной выносной настольной лампой, при которой сейчас делал свои записи «по горячим следам».

Знали ли мои знакомые об убийстве? Судя по всему, да. Хотя Александру я звонил первый раз (если не считать проверочного звонка той ночью, но мы не разговаривали, так что он не в счет), и можно было предположить, что он пребывает в подобном взвинченном настроении всегда. Его звонок мне, когда он сообщал адрес, тоже получился весьма лаконичным. Неудовольствие по поводу того, что кто-то чужой (то есть я) обладает его домашним номером, конечно, вызывало некоторые подозрения, однако и здесь я очень хорошо его понимал. Собственно, мобильным телефоном я сам только для того и обзавелся, чтобы не иметь точной «привязки к местности», а вовсе не затем, чтобы повесить на себя «коровий бубенчик» и быть доступным всякой твари везде и всегда. Хобби Александра требовало недюжинной конспирации, а я знавал людей, занимавшихся значительно менее недозволительными вещами, которые просто не подходили к телефону, если предварительно ты не позвонил им и не повесил трубку после второго гудка; тогда при втором заходе они, как правило, оказывались дома. Я давно убедился в том, что у всех свои причуды и что при желании и некоторой доли фантазии любого человека можно счесть крайне подозрительной личностью. Таким образом пока против Александра у меня никаких весомых заключений не находилось.

Реакцию Светланы тоже можно было трактовать по-разному. Кроме «попадания на крючок» с именем убитой, все остальное в нашем диалоге прошло с ее стороны вполне гладко (я же был, разумеется, просто неподражаем!). Паузы были уместны, дрожь в голосе неподдельна, даже неумение откреститься от знакомства с некой Еленой Цесаревой («Кто такая? Я знаю только Лолу». Правда, тогда бы напрашивался вопрос, а почему она решила, что я имею в виду именно Лолу, а не Лану, например? Нет, если уж он действительно хитра, то сказала бы, наверное, просто, что никаких Лен Цесаревых не знает) говорило о том, что и во всем остальном она оставалась искренна. Может быть, да, а может быть, нет. Конечно, я не мог не заметить, как изменился ее тон к концу нашего короткого разговора, когда ее предположение относительно нелицеприятной роли «ментов» прозвучало излишне вульгарно, если предположить, что Лола была ее хорошей знакомой. По крайней мере, способствовавшей неплохим приработкам. Хотя «хорошей» она могла, кстати, и не быть: ведь по словам Ланы девушка появилась у Светланы первый раз. Переживать предстояло как раз таки Александру, ее где-то нашедшему. Так что опять я попадал мимо цели. Психоанализ в свежести ночного балкона с ароматным горячим кофе и при неяркой лампе был весьма интересен, но ничего толком мне не давал, кроме очередного упражнения для ума. Вырисовывалось слишком много следствий при полном отсутствии побудительных причин.

Более того, я почему-то был с самого начала уверен в том, что передо мной рассыпали кусочки мозаики, которые, если напрячь воображение, обязательно должны сложиться в рациональную картину. Лирическая атмосфера тихого балкона (нарушаемая лишь залетными комарами) и постепенно смолкающие звуки города позволили мне расслабиться и посмотреть на все с другой точки зрения. Ведь кусочки, принимаемые мною за единое целое, могли на самом деле быть фрагментами разных картин и всякое искусственное их собирание приведет в лучшем случае к нарочитому сюрреализму а-ля бесталанный Дали. Света с Александром порют и снимают девочек, Лана с упоением обманывает мужа и растит нимфетку, «чеченец» рыщет по подворотням, Лолу зарезали или задушили пошлые отеллы в милицейской форме – четыре правдоподобные и нигде не пересекающиеся истории, которые происходят сплошь и рядом и связаны именно так, а не иначе только через меня, их наблюдательного наблюдателя. Окажись я вне игры, никто бы не подумал связать все эти фрагменты вместе, чтобы получить подобие детективного сюжета, в котором главные действующие герои известны, а преступник и его сообщники выглядывают между строк. Отпив кофе, я нашел себе подходящее оправдание: в подобных случаях принято искать виновников произошедшего, то есть отвечать на вопрос «Кто?». Меня же больше интересовал ответ на детский вопрос «Почему?». Почему маньяки убивают людей, которых заведомо встречают в первый и последний раз в жизни? Почему некоторые женщины послушно ложатся под плеть или не имеют ничего против короткого интимного свидания с посторонним мужчиной, который думает, что платит деньги за свое удовлетворение, а на самом деле – за возможность их унизить? Почему маленькое неразвитое существо с зачатками тела волнует нас порой сильнее, чем изысканная фотомодель? Почему, наконец, это именно так, а не иначе?

На балконе становилось прохладно. Выключив и захватив с собой лампу, я перешел в комнату. В сводке погоды дождей сегодня не обещали, однако я уже давно взял за правило прогнозам не верить, а смотреть на градусник и на небо. Предсказание погоды, на мой взгляд, сродни предсказанию судьбы. Если человеку сказать, что с ним произойдет, то это уже никогда не случится на самом деле, поскольку станет его прошлым. Ознакомившись с гороскопом на будущий год и попытавшись запомнить возможные вехи, ты впоследствии убеждаешься в том, что все складывается иначе. Зато, если свериться с тем же гороскопом за прошедшую неделю, частенько думаешь: «А ведь правда!».

До отхода ко сну оставалось еще несколько часов. Режима я себе никогда не устанавливал, предпочитая прислушиваться к потребностям организма, однако слишком хорошо знал, что если засижусь позже трех ночи, потом лучше не ложиться вовсе.

По телевизору кипели страсти вокруг бюджета, принятого до падения цен на нефть (Почему бы нам в дополнение к нефти ни продавать на экспорт валенки, в ту же, допустим, Канаду или Скандинавию, где люди нуждаются в теплой обуви и привыкли считать деньги? Капиталовложений значительно меньше, а прибыль значительно больше. Предварительно договориться с какой-нибудь голливудской студией, чтобы герой очередного блокбастера весь фильм ходил только в русских валенках, и растущий объем продаж на годы вперед обеспечен. И не по две тысячи пар в год, как на внутреннем рынке, а по два миллиона, и не по десять долларов, а по двести десять, чтоб ценили наши традиции! Глядишь, бюджет и поправится), так что я сразу переключился на спутник. Приютившиеся в конце длинного списка программ порноканалы крутили одни и те же прошлогодние «новинки». Преобладали, как всегда, французы, подкупающие отсутствием сумасшедших американских презервативов (каково увидеть в них оргию античного императора!) и довольно естественными (то есть без резиновых грудей и морщинисто-молодящихся лиц) старлетками из Будапешта и Праги. Раздражали только кочующие из фильма в фильм французские самцы, слегка разбавленные испанцами и редкими соплеменниками упомянутых старлеток. Принято считать, что мужчины-актеры (и то и другое, вероятно, следовало бы взять в кавычки, однако я все-таки воздержусь) получают гонорары меньше женских, но разве это должно означать, что лезть в кадр они должны соответственно больше?

Один из шедевров как раз заканчивался, член героя успел в замедленной съемке извергнуться за лицо улыбающейся в объектив героини, и по стоп-кадру поползли занудные титры. Я же успел помыть чашку (ненавижу оставлять грязную посуду), а когда вернулся в комнату, там уже шел шведский полудокументальный калейдоскоп снятых любительской камерой сцен. Девушки были местные, ворковали и стонали они по-шведски, однако все до одной оказались на удивление фигуристыми и симпатичными Обычно шведы не церемонятся, и складывается впечатление, что они, как и немцы, набирают состав прямо с улицы или с соседних рынков – из числа торговок кислой капустой (сравнение не слишком удачное за неимением подобного продукта в указанных «цивилизованных» странах, зато отражающее суть проблемы). Особенно выделялась та, что играла своеобразное связующее звено: она приезжала по вызову и принимала участие во всех сценах без разбору, будь то семейная пара, компания мужчин или сугубо женский коллектив. Дважды она успела выступить на сцене стрип-клуба – один раз с обычным танцем «а теперь сниму вот это», другой раз с сеансом мастурбации в ритме диско. Заканчивалось действо ее идиллическим возвращением в родное лоно и объятия не то мужа, не то возлюбленного, судя про продолжительности ласк и открытости рта, гораздо более ей приятное, чем все предыдущие аттракционы.