Оскар

С позволения сказать «сюжет» фильма навел меня на мысль, которая почему-то не приходила мне в голову раньше. Вероятно, в силу своей простоты. Если меня занимают подробности жизни путаны Лолы, могущие пролить свет на причины ее гибели и связь с видеопроизводством (если таковая имеется), почему бы не попробовать выяснить их через ее непосредственных коллег? Ход, конечно, не стопроцентный, но лучше, чем ничего. Дама на телефоне могла только принимать звонки. За ней не было никакого многоэтажного публичного дома; все девушки жили по своим квартирам и только выезжали на вызовы; они не знали и никогда не видели друг друга, встречаясь только в том случае, если клиенты заказывали сразу нескольких прелестниц, но не факт, что мне пришлют именно ту, которая занималась с кем-то имитацией любви в компании Лолы или Елены Цесаревой. И тем не менее я решил попробовать.

Набрав номер «агентства досуга для взрослых», я поначалу попал на частые гудки. Время было подходящее, работа шла полным ходом. С пятой попытки мне ответила усталая тетка с интонациями сотрудницы службы эмиграции в Израиль. В Израиль я никогда не эмигрировал (по причине отсутствия желания и невозможности поменять гены всех своих пращуров – русских православных священников), однако почему-то полагал, что говорить там должны именно так. Виной тому, очевидно, был забавный американский (иначе говоря, еврейский) сериал «Nanny», героиня которого служит эдакой крайне эмансипированной молодой нянькой в семье богатого и тоже нестарого бизнесмена, но поскольку дети давно не дети (с такой-то нянькой!), ей приходится главным образом нянчиться с их родителями, гостями родителей, родителями гостей и т.п. Ее манера говорить называется по-русски «гундосить». Она гундосит все: нравоучения детям, признания в любви хозяину, колкости жене и импозантному дворецкому, мысли вслух и душевные излияния подругам. Если бы от ее реплик зрители то и дело не скатывались под стол, ее можно было бы счесть занудой. В ее исполнении фраза «Я люблю тебя!» воспринимается не иначе как «Уйди, противный!». Обтягивающие свитера и короткие плиссированные юбки довершают картину производимого ею хаоса в умах потрясенных окружающих.

– Вам беленьких или черненьких?

– А какие остались?

– Остались и беленькие и черненькие. Вы что, не хотите выбрать?

– Я предпочитаю выбирать по ногам.

– Чем длиннее, тем лучше? Какой у вас, однако, неожиданный вкус, молодой человек.

– Почему вы решили, что я молодой?

– Пусть это будет моей тайной. Так беленьких?

– Хорошо.

– Или черненьких?

– Мне вообще-то всего одну.

– Так бы и говорили. Тогда что ж, беленькую?

– Да. И с длинными ногами.

– Записываю. Какой размер предпочитаете?

– Чего именно?

– Бюстгальтера, разумеется.

– А вы и бюстгальтерами торгуете?

– Лифчик прилагается к девушке, молодой человек. Какой вы, однако, несообразительный. Или вас это не интересует?

– А я смогу отказаться, если мне не понравится?

– А как вы думаете, я вас расспрашиваю, чтобы вы потом отказывались?

– Ну, мало ли…

– У нас работают только самые лучшие девушки. Кстати, у всех московская прописка.

– Предпочитаю с жуковской.

– Есть и такие. Записываю адрес. Диктуйте.

Позабавленный разговором с телефонной сводней, я выключил телевизор и отправился принимать душ, хотя предполагаемая близость с будущей гостьей, действительно, стояла в моей нынешней иерархии интересов на предпоследнем месте. На последнем стояла ее прописка.

Идеально было бы прямо с порога осведомиться, знакома ли девушка с Лолой Цесаревой, и если нет – вежливо распрощаться, а если да – продолжить разговор в более непринужденной обстановке. И чтобы никто не ставил меня «на счетчик». Увы, «надежды юношей питают». Я же был не просто не юношей: я был клиент.

Не прошло и часа, как в дверь позвонили. Говоря по правде, я ожидал нечто подобное тому, что было разыграно, когда ко мне в свое время пожаловала сама Лола: крупный сопровождающий с непроницаемой подмосковной физиономией, рыскающие взгляды по комнатам в поисках притаившихся компаньонов, вялое подобие одобрительной улыбки и пожелание хорошо провести время. Мол, плати, старик, да не забывай, кто тут главный.

На пороге стояла миниатюрная статуэтка.

В первый момент я, признаюсь, решил, что девушка спешила на праздник и ошиблась квартирой. Яркая косынка, обтягивающая кофточка, узкие брючки, высокие каблуки и улыбка с пол-лица. Живые карие глаза смеются из-под густого козырька светленькой челки.

Я как-то сразу понял, что мне совершенно безразлично, знает ли она Лолу, Лану, Свету или еще кого-нибудь, включая лорда Доджсона. Никакой физиономии со счетчиком позади нее тоже не маячило. Чудеса случаются не только на Новый Год.

– Здравствуйте!

– Вы ко мне?

Она сунула мне под нос листок бумаги с моим адресом, убедилась в том, что я прочитал и скомкала в кулачке.

– Теперь это надо будет выбросить или сжечь, чтобы не оставлять ненужных улик. Я могу пройти?

Я посторонился. Девушка проскользнула в квартиру и стала топтаться на коврике, всем своим видом показывая, что разуваться не собирается. Вероятно, ей были дороги те пять-шесть сантиметров, которые дарили ей туфельки. Таких ядреных ягодиц я не видел давно, пожалуй что, с поездки в Бразилию. Неужели все это еще и можно раздеть?

– Куда у вас можно пройти?

Обычно, так с порога спрашивают «А где у вас больной?» участковые врачи, чем выдают себя с головой, поскольку первым их вопросом должно все-таки быть «А где у вас можно помыть руки?».

– Пройти можно куда угодно, – признался я, не в силах оторваться от созерцания живой Барби (не дешевой китайской, а холеной американской). – Можете не разуваться.

Она оглянулась на меня через плечо, и я подумал, что сейчас услышу язвительное замечание по поводу моей галантности или чистоплотности. Мне только улыбнулись.

– У вас тут уютно, – послышалось уже из гостиной. – А ванная где?

«Хорошая медсестра», подумал я и бросился все объяснять и показывать. Особенно девушку заинтересовала посмертная гипсовая маска Пушкина.

– Все-таки он был африканец, – заключила она и таким же тоном добавила: – С расценками вы знакомы? За час деньги вперед. Все что потом – потом.

Падение на бренную землю не было болезненным. Хотя часть чуда сделала ручкой и упорхнула через распахнутую балконную дверь. Девушка не ошиблась квартирой и не спешила на праздник. Праздником была она сама.

Получив часть гонорара (поскольку я не предполагал, что одним часом все ограничится), она пошарила в своей незаметно маленькой сумочке и бросила на стол разноцветную гирлянду презервативов.

– Оплатите сейчас или после?

– Зачем это?

Мое простодушное непонимание, зачем для наслаждения статуэтками нужны какие-то елочные украшения, было встречено в прагматизмом поколения «пепси».

– Без этого у нас ничего не получится.

Я не стал говорить ей о том, что она путает презерватив с виагрой. Многие известные мировые компании зарабатывают на послепродажном обслуживании своих клиентов гораздо больше, чем непосредственно на продуктах. Возраст и внешность не выдавали в моей гостье профессионалку, однако подход к делу у нее был поставлен на высшем уровне.

– Этого хватит? – поинтересовался я, выкладывая рядом с презервативами несколько сотенных и чувствуя себя шальным кутилой.

– Лучше, чем ничего, – сказала девушка, не притрагиваясь к деньгам и продолжая осматриваться. – Кстати, предлагаю перейти на ты.

– Да мы уже на ты, – любовался я ее узкими бедрами. – Как мне тебя называть? Барби?

– Нет, только не Барби! Барби меня называют все. – Она уронила сумочку в кресло и посмотрела на себя исподлобья в зеркало, поправляя челку. – Еще, правда, меня называют Снегурочкой, но это зимой. Вообще-то я Карина.

Открыв дверь в ванную и включив там свет, она убедилась в исправной работе кранов и душа и принялась проворно раздеваться, аккуратно складывая одежду на стиральную машину.

– Если хотите посмотреть, как я моюсь, можете не закрывать дверь, – сообщила она, как будто у меня был какой-то выбор.

Я даже не заметил, что она по-прежнему обращается ко мне на вежливое вы.

– Тебе налить чего-нибудь? Шампанского? Чая?

– Только не шампанского! А сок у вас есть какой-нибудь? Только холодный.

– Есть морс. Клюквенный.

– Все равно. А то что-то мне жарко.

Ну просто актриса Малого театра! Откуда ей могло быть жарко? Вот если бы она пожаловала ко мне зимой, когда начинается сумасшедший отопительный сезон и на батареях можно жарить яичницу, я бы ей еще поверил.

Когда я вошел в ванную со стаканом клюквенного морса, Карина уже сидела на корточках в медленно поднимающейся воде и выдавливала себе на ладошки синие закорючки шампуни. Волосы она собрала в пучок на затылке и от этого показалась мне совсем ребенком.

За моей спиной раздался сдавленный писк мобильного телефона.

– Дайте-ка мне мою сумочку, – сказала девушка, подставляя кончики пальцев под струю из крана.

Она не ошиблась. Звонили именно ей. Стряхнув капли, она извлекла телефон и просто-напросто его отключила.

– Положите ее обратно, чтобы я потом не искала. Давайте ваш морс.

– Ну как, достаточно холодный?

Я стоял в шаге от нее и смотрел, как она пьет: маленькими глотками, взяв чашку в правую руку, держась левой за мокрый край ванны и сохраняя равновесие на корточках.

– В самый раз! Спасибо. – Протянула пустую чашку и облизала губы. – Я быстро.

– Можешь не спешить, – благосклонно отозвался я, а сам подумал: «Дитя природы».

Она села на попку и вытянула под водой загорелые ножки. Я почему-то вспомнил о дочери Ланы. Вспоминал и наблюдал, как Карина намыливает, словно взбитыми сливками, маленькие грудки с клюковками сосков.

– Ты занималась гимнастикой?

Озорной взгляд из-под челки.

– Откуда вы знаете? То есть, я хотела сказать, откуда ты знаешь? Очень накаченная?

– Нет, не очень. В самый раз. Занималась?

– В детстве.

Иными словами, переводя с женского языка на общечеловеческий, «бросила совсем недавно». В самом деле, у нее были красиво развитые широкие плечики и рельефные мышцы по всему телу. Только кисти рук с трогательной сеточкой вен напоминали о том, что передо мной не ребенок, а сформировавшаяся женщина. Забавно было видеть контраст между взрослыми длинными пальцами с немного хищными ногтями и ласкаемой ими почти детской грудью.

– Только не спортивной, а художественной. До сих пор на шпагат сажусь: и продольный и поперечный.

Внутренний голос, усыпленный эстетическим зрелищем, проснулся и подсказал, что можно делать первый выстрел.

– Похоже, у вас в агентство специально подбирали бывших гимнасток.

– Это почему же?

Рука Карины нырнула под воду и соскользнула по животу в заповедное пространство между выпрямленных ног, а глаза смотрели на меня по-детски спокойно и вопросительно.

– Да приходилось мне тут кое с кем из ваших встречаться. Только та была больше на бегунью или гандболистку похожа: уж больно ноги сильно развиты. Но она тоже уверяла, что занималась гимнастикой. И тоже художественной. Лола, кажется. Не знакома? Вообще-то ее, кажется, Леной зовут.

– Это не такая… – И девушка в общих чертах описала мою бывшую знакомую.

– Совершенно верно.

– Никогда не приходилось слышать, чтобы Лолка гимнастикой занималась. – Карина по очереди вынимала из-под воды блестящие ноги и намыливала коленки. – Она тебе понравилась?

Я бы очень хотел услышать в ее голосе нотки ревности, но их не было. Только детский интерес. Зато подоспело время для второго выстрела, на сей раз не наступательного, а оправдательного.

– В каком смысле «понравилась»?

– Ну, в прямом, разумеется. Как женщина.

– Не знаю, – сказал я, стараясь сохранять серьезность. Получилось, по-моему, неплохо. – Мы с ней ничем таким не занимались.

От удивления обе коленки были моментально утоплены под островами пены, а Карина схватилась за края ванны и села, восхищенно моргая.

– А чем же вы тогда занимались? За жизнь что ли говорили?

– И за жизнь тоже. Ей было безразлично, за что получать деньги. Надеюсь, тебе тоже.

– Безразлично? Не скажите! – Девушка смотрела на меня с опаской, что-то украдкой ища взглядом по сторонам и одновременно старясь не выпускать из поля зрения меня, присевшего на табурет.

Я рассмеялся. Постарался, чтобы смех не получился зловещим.

– Ты о чем таком подумала, Карина? До сих пор ты ничего как будто не боялась, а тут вдруг с лица спала. Почему тебя так смутило предположение, что я не сплю с проститутками?

Она сделала движение, чтобы встать. Я положил ногу на ногу, всем своим видом показывая, что не собираюсь ей мешать. Подумав мгновение, она осталась сидеть в воде, отпустив края ванны и прикрыв обеими ладонями груди. Ждала продолжения. Старалась улыбнуться.

– Не стану утомлять тебя долгими повествованиями о моих философских взглядах, но просто эротика и секс для меня не одно и то же. Мне кажется, что и ты приехала не ради секса. У тебя ведь наверняка есть мужчина?

– Есть… – неохотно, но честно кивнула она.

– В таком случае, я прав, и ты занимаешься этим ради независимости и от него и от кого бы то ни было на свете. То есть ради денег. Даже если сама себе в этом не всегда признаешься. Просто третьего не дано. А если тебя уязвило слово «проститутка», не думаю, что его следует лишний раз табуировать, скрывая за столь популярными нынче «путанами» и «ночными бабочками». Я не знаю значения входящих в него корневых слов и согласен, что звучит оно не слишком приятно, но уж что делать, если твое занятие так у нас называется. Согласна?

Гипноз псевдонаучного потока речи действовал. Карина кивнула. Я не останавливался на достигнутом.

– Мне никогда еще не приходилось встречаться с проституткой, которая бы любила свою работу. Ты понимаешь, что я имею в виду. В интервью озабоченным журналистам она всегда будет говорить, что ей нравится зарабатывать деньги не меньше, чем получать половое удовольствие, но я считаю это враньем. Если уж в тебе проснулась самка, ты пропустишь через свою постель легионы, но едва ли станешь требовать за это иной награды, кроме собственного удовольствия. Прекрасно, если ты умеешь настраиваться на любого клиента и не испытывать отвращения от его повадок, слов и специфического запаха, однако сомневаюсь, что тебе будет постоянно вести на горячих самцов и обходительных джентльменов. До первой крови, как говорится. Когда в какой-то момент станет больно и стыдно, продолжать начатое тебя заставят только деньги.

Я видел, что Карина расслабляется, хотя слушает меня по-прежнему внимательно. Как и любой девушке, в душе ей было приятно, что взрослый человек разговаривает с ней в серьезном тоне.

– А потому, если предоставляется возможность поменять на некоторое время рутину будней и за те же деньги заняться чем-нибудь другим, менее обременительным и скучным, любая проститутка скажет «да» и будет только рада.

Карина покраснела. Скорее всего, как я и предполагал, она никогда не думала о себе как о проститутке. Что угодно, только не это. Только не быть на одном уровне со всеми. За плечами среднее образование, а может быть, и высшее, а ее тут ставят на место безмозглых, тупорылых телок, умеющих только сопеть, когда забит рот, и стонать, когда заткнуты две другие дырки. Она же гимнастка!

– У тебя красивое тело, очень выразительное, – резко сменил я тему и заметил, как девушка встрепенулась, выходя из задумчивости. – Лола мне тоже понравилась, но ты нравишься мне больше. Ты как будто создана для того, чтобы быть обнаженной. Тебе нравится показывать свое тело?

Карина насупилась. Руки она давно опустила под воду на живот, и оставшиеся без защиты грудки смотрели на меня искрящимися бусинками сосков.

– Ты никогда не выступала в стриптизах?

Уголки ее губы стали снова растягиваться в улыбку.

– Выступала.

– А фотографам позировала?

– Нет.

– Странно. Такое тело стоит сберечь для истории. Я бы с удовольствием тебя поснимал. Жалею, что Лола отказалась.

– Почему вы… почему ты все время спрашиваешь про Лолу? Позвонил бы сразу ей.

Я наклонился, опустил руку под воду и успокаивающе погладил Карину по тонкой щиколотке. Она не отдернула ногу.

– А ты разве даешь свой прямой телефон тому, кто тебе понравится?

– Даю, конечно. А что в этом такого? Не всю же жизнь мне на чужих работать. С моим мужчиной я живу не всегда, так что могу себе позволить встречаться с кем хочу и когда хочу. И вообще я предпочитаю составлять свою собственную клиентскую базу.

Так выражаются секретарши, прошедшие короткие курсы делопроизводства. Я уважительно хмыкнул.

– А у тебя Лолин телефон есть?

– Есть. Но я тебе его не дам. Если она сама тебе не дала, значит, на то были причины.

– Действительно, причина была: я не спросил.

Мои пальцы уже преодолели весь путь вдоль ноги до бедра и отважно топтались на твердом лобке. Карина согнула колени и развела их в стороны, насколько позволяла ванна. Это был немой призыв к более смелым ласкам, и я не преминул им воспользоваться. Ножки табуретки противно скрипнули, когда я подался вместе с ней вперед. Ввел указательный палец в мягко расступившуюся норку. Карина смотрела на меня напряженно, с некоторым вызовом. Руки подняла и заложила за голову, чтобы не мешать.

Я нисколько не хитрил, когда признавался в том, что она нравится мне больше Лолы. И вовсе не потому, что на самом деле Лола не нравилась мне вовсе. Упоминание о том, что у Карины есть более или менее постоянный мужчина, не больно, но все же кольнуло мое самолюбие – первый признак того, что я сделался неравнодушен к девушке. Оставалось только не дать этому просыпающемуся чувству собственника пустить корни, чтобы не наделать глупостей. Хотя хотелось.

Сейчас она была похожа на маленькую нахохлившуюся мышку, которую наглый котяра зажал в норке и пугает вытянутой лапой. Мышке одновременно страшно и приятно от сознания того, что такой большой и грозный противник обратил на нее внимание и теперь собирается то ли полакомиться, то ли поиграть.

Действия моего пальца никоим образом не отражались на ее лице. Она не закрывала глаз и продолжала взирать на меня из-под едва заметно вздрагивающих ресниц.

– Нравится?

– Нравится. Почему ты перестал меня расспрашивать о Лоле?

– Ты интереснее.

Это все равно, что сказать пусть даже самому плохому артисту после его очередного никчемного выхода на сцену, будто он был неотразим. Даже если артист сам прекрасно знает, что убог и закомплексован (а это известно ему не хуже режиссера), он с радостью поверит этой чепухе. Так же и женщины. Обвиняя мужчин в неумении или нежелании делать им комплименты, они не понимают, что мужчины привыкли высказываться по существу, то есть если причин делать комплимент просто нет, они их и не делают, тогда как достаточно было бы произнести любую глупость о внешности собеседницы, и та с наслаждением проглотит ее, охотно приняв за чистую правду, и взглядом попросит добавки. У комплиментов должны быть не причины, а потребности, как в работе писателя – не ожидание дуновения ветреной музы, а постоянная охота на нее с силком и гончими.

– В каком смысле «интереснее»?

Ну вот, сапожник снова оказывался без сапог! Взялся учить других отпускать комплименты, а сам даже эпитета подходящего подобрать не может. Позор!

– Ты красивее, сексуальнее, эротичнее – все это я как фотограф, писатель и просто наблюдательный человек называю «интереснее». А больше всего мне нравится, что за свое купание ты не берешь с меня отдельную плату.

Карина прыснула и свела колени. Я послушно извлек из нее осчастливленный палец и выпрямился на табуретке. Она сделала попытку встать.

– Тебя сполоснуть?

– Спасибо. Я уж как-нибудь сама.

Я передал ей гибкий шланг душа и стал следить со своего места, как она блаженствует под теплой струей, поворачиваясь, приседая, набирая в рот воды и пуская тонкие фонтанчики в противоположную стену и на себя, по очереди поднимая руки, демонстрируя гладкие подмышки, окатывая искрящейся водой живот и бока, проверяя пальцами, не осталось ли мыла между крепенькими ягодицами – одним словом, тратя нарочито больше времени, чем обычно требуется на то, чтобы как следует ополоснуться. Несомненно, мое скромное присутствие ее приятно возбуждало и вызывало желание нравиться. Значит, еще не все потеряно, улыбнулся я про себя, имея в виду свою внешность и возраст. Хотя, раскатывать губы, конечно, не стоило, поскольку дело я имел все же не с бескорыстной пляжной знакомой и не с филантропически настроенной любительницей острых ощущений: меня развлекали за мои же деньги.

Последнее соображение заставило меня пересмотреть избранную тактику легкого флирта. Протянув руку, я по-хозяйски привлек Карину за колено к краю ванны, встал, отстранил со щеки намокшие пряди и поцеловал в послушно приоткрывшийся рот. На губах остался сладковатый привкус жвачки. Отпущенная, девушка снова стала обливать себя из шланга, делая вид, будто ничего не произошло. Тогда я повторил поцелуй, на сей раз с некоторой небрежностью притянув к себе двумя пальцами за сосок. И вновь ни малейшего возражения. Правда, ответила на поцелуй она лишь с третьего раза, когда я приподнял ее на ладони, просунутой между прохладных ляжек, и поискал в ароматной ротике влажный язычок.

– А ты классно целуешься, – призналась она, когда я так же внезапно оставил ее в покое и с сознанием выполненного долга опустился на ревниво скрипнувшую табуретку.

«Ей еще на школьные утренники да новогодние елки ходить», подумалось мне, «а она все туда же, во взрослые игры играет».

– Сколько тебе лет, прелесть моя?

– Восемнадцать. То есть, уже девятнадцать. – Струи все также растекаются по загорелому телу, как будто не было тщательного процесса смывания пены две минуты назад. – Недавно исполнилось.

Глаза из-под челки смотрят озорно и одновременно вызывающе: уж не хочет ли забавный дядя прочесть ей лекцию о вреде половой распущенности и о важности хорошей учебы? Нет, дядя не хотел.

– Таким образом, вероятно, ты по гороскопу Близнецы, – предположил я и попал в точку.

– А ты что, может, и гадать умеешь? – восхитилась на свой лад Карина.

– Да нет, просто приходилось с твоим знаком общаться. Знакомый тип. Неплохой, кстати.

– А ты кто?

– Имеет значение?

– Ну-у, мне интересно. – Губки надулись, бровки насупились. – Скорпион?

– Почти. Давай я тебя вытру и пойдем из ванной. А то простудишься.

– Не простужусь.

Она перешагнула через эмалированный край и покорно стояла по стойке смирно на холодных плитках пола, позволяя оборачивать себя в большое банное полотенце и растирать, как заботливые родители растирают посиневших детей, с неохотой выбравшихся на их зов из проточных вод Москвы-реки. Пользуясь тем, что девушка скована по рукам, как маленькая египетская мумия, я еще раза два поцеловал ее в запрокинутое лицо. Она засмеялась, сверкая белыми зубками. Полотенце упало на пол. Никто не стал его поднимать. Я взял Карину за руку и вывел из ванной на ковер гостиной. Оставив ее стоять посреди комнаты, присел на диван и откинулся на удобную спинку. Только тут она ощутила некоторую неловкость и невольно прикрыла ладошкой низ живота. Переминаясь с ноги на ногу, посмотрела на меня, улыбнулась и резко отдернула руку.

– Как мне лучше встать? Так?

Она изящно заложила обе руки за голову, повернулась ко мне полубоком и соблазнительно поставила одну ногу на мысок, согнув в колене.

– Или так?

То же самое, только другим боком.

– Или так?

Повернулась спиной, выпрямила ноги, отвела плечи назад, взялась обеими руками за ягодицы и дерзко их раздвинула, демонстрируя обрамленное морщинками крохотное отверстие ануса. Оглянулась через плечо и хихикнула, зная наверняка, какое производит впечатление. Не я первый, не я последний.

– Еще?

Я пожал плечами.

Карина села на ковер, лицом ко мне, уперлась руками в пол и широко расставила ноги. Подумала и прикрыла розовые лепестки одной ладонью. Прищурилась.

– Ах да, я и забыла, что ты различаешь эротику и секс. Интересно, как? И значит ли это, что сегодня ты не в настроении?

– Не в настроении для чего? – Я положил ногу на ногу. – Убери-ка руку.

– Не в настроении заниматься сексом. – Ладонь безропотно вернулась в положение упора. Лишившиеся прикрытия лепестки как будто трепетали. – Так эротично?

– Весьма. Надеюсь, мой маленький каприз тебя не очень разочаровывает?

– Да нет, напротив. Так мне даже интереснее (отомстила моим же словечком). Сегодня мне уже довелось достаточно поработать. Ты третий. Можно в коем-то веке и расслабиться (а это уже месть, как говорится, по полной программе; скорее всего, нагло обманывает, но все равно неприятно).