Выбор крови

– Хочешь отдохнуть, солнышко? – спросил Джеймс, указывая на скамейку в тени.

– Нет-нет, пап, я не устала! – поспешно ответила Лили, пытаясь улыбнуться. – Давай еще к слонам! Они пошли к слоновнику. Подъем по небольшой лестнице к смотровой площадке дался Лили тяжело. Она остановилась на полпути, оперлась о перила. Джеймс увидел, как капельки пота выступили у нее на лбу, хотя было не жарко.

– Лили?

– Я… я просто хотела посмотреть, – прошептала она, избегая его взгляда. Ее грудь быстро вздымалась.

Эмили, шедшая сзади, нахмурилась. Она подошла ближе, ее медицинский взгляд автоматически считывал симптомы: тахипноэ (учащенное дыхание), тахикардия (она видела, как пульсирует сонная артерия на тонкой шейке), бледность, потливость при минимальной нагрузке. В ее глазах мелькнуло нечто большее, чем просто раздражение на отцовскую «панику». Мелькнул профессиональный интерес, смешанный с тревогой.

– Лили, давай присядем, – сказала Эмили уже другим тоном – мягче, но с ноткой команды. – Прямо здесь, на ступеньке.

Лили послушно опустилась на прохладный камень. Она закрыла глаза, откинув голову на перила. Солнечный свет, пробиваясь сквозь листву, падал на ее лицо, делая бледность и синеву под глазами еще более пронзительными. Она выглядела не просто уставшей – она выглядела больной. Хрупкой. Сломленной. Джеймс опустился рядом, обнял ее за плечи. Он чувствовал, как мелко дрожит ее худенькое тело. Тревога, которую он долго подавлял, вырвалась наружу, сжала горло ледяным кольцом. Он посмотрел на Эмили. В ее глазах он увидел отражение собственного страха – и что-то еще: пробуждение сестры, врача, который понимал, что «просто усталость» и «легкая анемия» здесь не работают.

– Эмили… – начал он, голос сорвался.

– Молчи, пап, – резко оборвала она, не отрывая взгляда от Лили. Ее пальцы легли на тонкое запястье сестры, нащупывая пульс. – Просто молчи. Лили? Как ты себя чувствуешь, малышка? Говори правду. Лили открыла глаза. В их голубой глубине стояли слезы – не от боли, а от стыда, от страха, от понимания, что она больше не может притворяться сильной.

– У меня… у меня кружится голова, Эмми, – прошептала она, и голосок ее дрожал. – И дышать… дышать тяжело. И сердце… стучит вот тут, – она прижала крошечную ладонь к груди. – Я… я не хотела портить день, честно! Я хотела быть хорошей! Последние слова прозвучали как нож в сердце Джеймса. Он прижал дочь к себе, чувствуя, как ее маленькое сердечко бешено колотится, как птица в клетке.

– Ты хорошая, солнышко, ты самая лучшая, – бормотал он, целуя ее макушку, но его голос был полон ужаса. Эмили выпрямилась. Ее лицо стало каменным, профессиональным, но под этой маской Джеймс увидел панику. Настоящую панику.

– Все. На сегодня достаточно. Домой. Сейчас же, – ее тон не допускал возражений. Она посмотрела на отца. – Пап… Завтра. Первым делом. К педиатру. Не к нашему участковому. К лучшему. Я… я знаю, к кому. Завтра.

В ее словах завтра прозвучало как приговор. Приговор безмятежному (пусть и несчастливому) существованию, которое они пытались построить за эти три года. Первая трещина в их хрупком мире стала зияющей пропастью. И на дне этой пропасти, бледная и дрожащая, сидела Лили – их маленькая, хрупкая, бесконечно любимая и, возможно, смертельно больная тайна. Машина Джеймса мчалась по мокрому асфальту, дворники бешено счищали набегающие капли. Тишина внутри была густой, звенящей, разрываемой только прерывистым, слишком частым дыханием Лили. Она сидела сзади, пристегнутая, прижавшись лбом к холодному стеклу. Глаза были закрыты, но ресницы влажно слиплись. Каждый выдох оставлял мутный кружок на стекле, который тут же исчезал. Джеймс ловил ее отражение в зеркале заднего вида. Каждый взгляд – нож. Та хрупкость, которую он замечал исподволь месяцами, теперь вышла на первый план с пугающей очевидностью. Как он мог не видеть? Как мог списывать на грусть, на стресс? Руки его так сильно сжимали руль, что костяшки побелели. Эмили сидела рядом с Лили. Ее медицинский блокнот был открыт на коленях, ручка быстро скользила по листу, записывая наблюдения: Время: 15:47. Состояние: слабость, головокружение, одышка (тахипноэ), тахикардия (визуально ~120 уд/мин), бледность кожных покровов с цианотичным оттенком губ, акроцианоз? Потливость (холодный пот). Синяк на правом предплечье (свежий, размер 2x3 см). Отмечает слабые ручки. Аппетит снижен в течение 3 мес по словам отца. Каждое слово было ударом. Аплазия? Лейкоз?– страшные термины, выученные на парах, мелькали в голове, заставляя сердце колотиться. Она не врач еще, всего лишь студентка, но база знаний кричала: Срочно. Анализы. Сейчас.

– Лили? – голос Эмили был мягче, чем когда-либо за последние три года. Она осторожно прикоснулась к руке сестры. Кожа была холодной и липкой. – Как сейчас? Голова еще кружится. Лили медленно открыла глаза. В них стоял туман страха и стыда.

– Чуть-чуть, – прошептала она. – Только когда… когда смотрю в окно. Машинки быстро едут… кружится.

– А дышать? – настойчиво, но мягко спросила Эмили, пальцы все так же лежали на тонком запястье, считая удары. Слишком частые. Слишком слабые.

– Нор… нормально, – солгала Лили, тут же поймав строгий взгляд Эмили. Она сглотнула. – Только… только глубоко вдохнуть не получается. Как будто… как будто грудь тугой. – Джеймс резко дернул руль, чудом не выехав на встречку. Глубокий вдох? Она не может глубоко вдохнуть? Его собственная грудь сжалась так, что стало больно дышать.

– Эмили… – его голос был хриплым, полным немой мольбы.

– Молчи, пап. Вези. – Эмили не отрывала взгляда от Лили. – Лили, слушай меня внимательно. Ты не виновата. Ни в чем. Ты понимаешь? Ты не испортила день. Ты молодец, что сказала правду. Это самое важное. Мы тебе поможем. Обещаю. – Слова обещаю повисли в воздухе тяжелым грузом. Могла ли она его сдержать? Лили кивнула, слезы покатились по щекам тихо, беззвучно. Она прижалась к Эмили, и та, после секундного замешательства, неловко обняла ее за плечи. Это было неловко, неестественно – первый настоящий физический контакт за долгие годы. Но Эмили не оттолкнула. В этот момент маленькая, дрожащая фигурка сестры перевесила все барьеры, все обиды. Это был пациент. Это была ее сестра, которой было плохо. Остаток пути прошел в напряженном молчании, нарушаемом только шумом двигателя, шуршанием дворников и тихими всхлипами Лили, которые она старательно подавляла. Джеймс чувствовал себя загнанным в угол, беспомощным зверем. Мысли метались: Какой врач? Куда звонить? Что если… Нет, нельзя думать о "если". Он ловил взгляд Эмили в зеркало – сосредоточенный, решительный. Она уже что-то придумала. Она должна была придумать. Машина резко остановилась у подъезда их дома. Джеймс выскочил, распахнул заднюю дверь. Эмили уже расстегнула ремень Лили.

– Можешь идти? – спросила она. Лили кивнула, но когда попыталась встать, ноги подкосились. Джеймс мгновенно подхватил ее на руки – легкую, как перышко, и такую хрупкую. Он прижал ее к себе, ощущая, как ее сердце колотится о его грудь. Как пульс маленькой птички в клетке.

– Веди, Эмили, – бросил он, направляясь к дому. – Что делать? Куда звонить? Сейчас же! Эмили шла рядом, рыская в телефоне.

– Я звоню доктору Шоу. Она гематолог-онколог, лучшая в детской клинике «Санрайз». Она вела мой практикум. – Пальцы Эмили дрожали, когда она искала номер. – Она поможет. Должна помочь. Надо описать симптомы, попросить срочную консультацию… может, сразу анализы… – Она говорила быстро, почти бормотала, больше для себя, выстраивая план действий в голове. Страх гнал ее вперед, превращая в машину по спасению. Они вошли в дом. Холл встретил их привычной прохладой и тишиной, но теперь эта тишина казалась зловещей. Джеймс бережно опустил Лили на диван в гостиной, накрыл пледом, который валялся рядом. Девочка прижала колени к груди, спрятав лицо. Она выглядела потерянной и смертельно усталой.

– Пап, принеси воды, – скомандовала Эмили, поднося телефон к уху. Ее взгляд скользнул по лестнице – дверь комнаты Кейт была плотно закрыта. Ни звука. Как будто в доме не происходило ничего важного. Горечь подкатила к горлу, но Эмили подавила ее. Сейчас не до Кейт. Совсем не до нее. Джеймс кинулся на кухню. Его руки тряслись, когда он наливал стакан воды. Зеркало над раковиной отразило его лицо – изможденное, осунувшееся за последние полчаса. Он видел в нем отражение собственного страха. Страха, который мог стать реальностью. Из гостиной донесся голос Эмили, резкий, профессиональный, но с дрожью под поверхностью:

– Доктор Шоу? Это Эмили Харпер. Простите за беспокойство в выходной… Мне срочно нужна ваша помощь. Моя младшая сестра… ей восемь лет… У нее симптомы… – Эмили сделала паузу, глотнув воздух. – Сильная слабость, бледность, одышка при минимальной нагрузке, тахикардия, петехии… и синяки… много синяков… Да… Да, подозреваю гематологическую патологию… Очень срочно… Пожалуйста…

Джеймс замер в дверном проеме, прижимая стакан воды к груди, как щит. Слова "гематологическая патология", "петехии" прозвучали как приговор. Он видел, как Лили на диване вздрогнула, услышав этот жесткий, чужой тон сестры. Ее большие глаза, полные слез и немого вопроса, встретились с его взглядом. В них был только страх. Чистый, детский страх перед неизвестностью, которая ворвалась в их дом на тихой субботней улице и теперь разрывала последние остатки иллюзий о "новой норме". Настоящая драма только начиналась, и ее следующей сценой должна была стать не гостиная с мягким диваном, а стерильный, пахнущий антисептиками кабинет врача, где слова Эмили обретут страшный, конкретный смысл. Дрожь в голосе Эмили, когда она произносила слова «гематологическая патология», ударила Джеймса сильнее, чем крик. Он стоял в дверях гостиной, стакан воды в руке казался неподъемным. Лили прижалась в угол дивана, плед натянут до подбородка. Только огромные глаза виднелись над тканью – синие, влажные, полные немого вопроса: Это из-за меня?

– Да, доктор Шоу… Спасибо. Огромное спасибо, – голос Эмили срывался, но она держалась. – Завтра, восемь утра. Да. Мы будем. Все анализы… конечно. – Она положила телефон, ладонь на секунду прижала ко лбу, глаза закрыты. Глубокий вдох. Выдох. Когда она открыла глаза, в них была только сталь. – Записали. Завтра в восемь, детская клиника «Санрайз», доктор Шоу лично примет. Сразу возьмут кровь, возможно, еще что-то. – Джеймс подошел, присел перед диваном. Вода. Он почти забыл про нее.

– Пей, солнышко, – его пальцы коснулись холодной ручки стакана, поднесли его к губам Лили. Она послушно сделала маленький глоток. Ее губы были сухими, бескровными. – Молодец.

– Что… что она сказала? – прошептала Лили, глотая воду. – Эмми? Что со мной? Эмили опустилась рядом на колени, уровень глаз с сестрой. Ее движения были резковатыми, но голос она заставила звучать ровно:

– Ничего страшного пока не сказала, малыш. Просто нужно проверить твою кровь. Иногда… иногда она устает, как и ты. Надо понять, почему. Доктор Шоу очень хорошая. Она поможет. – Ложь во спасение. Сладкая, необходимая ложь. Лили кивнула, доверчиво прильнув к стакану, чтобы сделать еще глоток. Доверие в ее взгляде резало Эмили острее ножа.

– А больно будет? – голосок дрогнул.

– Кровь из пальчика? Чуть-чуть. Как комарик укусит, – Джеймс поймал взгляд Эмили. Комарик. Если бы все было так просто. – А потом, может, мы зайдем в то кафе… помнишь, с огромными кексами? – Он пытался улыбнуться. Улыбка вышла кривой.

Лили кивнула снова, слабый проблеск интереса в глазах. Кексы. Это было понятно. Это было безопасно. Шаги на лестнице. Тяжелые, неспешные. Кейт спускалась вниз, в наушниках, телефон в руке. Она прошла мимо гостиной, даже не повернув головы, направляясь на кухню. Хлопнула дверца холодильника. Звон бутылки.

Джеймс вскочил. Гнев, смешанный с бессилием, хлынул горячей волной.

– Кейт! – Его голос прозвучал громче, чем он планировал.

Кейт обернулась в дверном проеме кухни. Сняла один наушник. Взгляд скользнул по отцу, по Эмили, коленопреклоненной у дивана, по Лили, закутанной в плед.

– Что? – Одно слово. Ледяное. Равнодушное.

– Твоя сестра… – начал Джеймс, но Эмили резко встала, перебив.

– Завтра утром Лили нужно к врачу. К хорошему врачу. В «Санрайз». – Голос Эмили был ровным, но в нем слышалось напряжение тетивы. – Если хочешь знать. – Кейт пожала плечом. Сделала глоток из бутылки с газировкой.

– Ну и что? Она что, не ходила раньше? – Она повернулась, чтобы уйти обратно наверх.

– КЕЙТ! – Эмили шагнула вперед, блокируя ей путь. Глаза горели. – Посмотри на нее! Хоть раз посмотри! Она больна! По-настоящему!

Кейт медленно перевела взгляд на Лили. На бледное лицо. На огромные испуганные глаза. На синяк на тонкой руке, видневшийся из-под пледа. В ее глазах что-то мелькнуло. Быстрое. Неуловимое. Может, тень? Может, просто раздражение от крика? Она отвела взгляд.

– Вы все тут больные, – произнесла она четко, без эмоций. – Семейка психов. – Она надела наушник обратно, обошла Эмили и пошла наверх. Дверь в ее комнату закрылась с тихим, но окончательным щелчком.

Тишина. Глубокая. Унизительная. Лили всхлипнула, спрятав лицо в пледе. Ее худенькие плечики вздрагивали. Джеймс опустился на диван рядом с ней, обнял. Слова кончились. Осталась только тяжесть. И страх. Глухой, всепоглощающий страх перед завтрашним днем. Перед тем, что скажет врач. Перед правдой, которая, как тень больной девочки на диване, уже вошла в их дом и теперь ждала своего часа, чтобы проявиться во всей своей ужасающей ясности.

– Ничего, солнышко, – прошептал он в ее льняные волосы, сам не веря своим словам. – Ничего…

Он чувствовал, как ее сердце колотится о его ребра – маленькое, отчаянное, живое. Завтра. Оно наступало неумолимо.

ГЛАВА 6: БЕЛЫЕ СТЕНЫ, КРАСНАЯ ТРЕВОГА

Тишина после слов Эмили в телефон повисла в гостиной тяжелее свинца. «Гематологическая патология. Петехии. Очень срочно.» Каждое слово било Джеймса по натянутым нервам, как молот. Он стоял в дверном проеме, стакан с водой в руке – бесполезный, ничтожный атрибут нормальной жизни, которая только что рухнула окончательно. Вода слегка колыхалась, отражая дрожь его рук. Лили съежилась на диване, плед подтянут под самый подбородок. Большие голубые глаза, затуманенные слезами и страхом, метались между Эмили у окна, сжимающей телефон так, будто это спасательный круг, и лицом отца. В них читался немой вопрос: «Что значит “патология”? Что такое “петехии”? Почему Эмми говорит таким голосом? Это я? Я сделала что-то не так?» Она не решалась спросить вслух. Голос словно застрял где-то в сжавшейся грудной клетке, не давая сделать глубокий вдох. Этот предательский комок неотпускающей нехватки воздуха был теперь постоянным спутником.

– Да… Да, доктор Шоу. Спасибо. Огромное вам спасибо. – Голос Эмили дрогнул, в нем прорвалась облегченная слабость, смешанная с новой волной тревоги. Она положила телефон, пальцы на секунду вцепились в подоконник, белые от напряжения. Потом резко развернулась. Лицо было бледным, но собрано. В ее глазах горел тот самый хищный огонь сосредоточенности, который Джеймс видел только когда она часами корпела над сложнейшими задачами по биохимии. Теперь этот огонь был направлен на спасение Лили. И это одновременно вселяло надежду и леденило душу.

– Она нас ждет, – выдохнула Эмили, подходя к дивану. Глаза ее скользнули по Лили, оценивающе, профессионально – отмечая бледность, цианоз губ, учащенное дыхание. – Через сорок минут. В «Санрайз». Детское отделение гематологии. Она договорилась, чтобы нас приняли вне очереди.

– Сорок минут… – повторил Джеймс глухо. Сорок минут ожидания в этом доме, где стены, казалось, впитывали панику и давили? Невозможно. – Я… я пойду заведу машину. Одень ее потеплее, Эмили. Пожалуйста.

Он судорожно поставил стакан на журнальный столик, вода расплескалась, оставив темное пятно на полированной поверхности. Не обращая внимания, он рванул в прихожую, схватил ключи. Сердце колотилось так, что отдавало болью в висках. Гематология. Онкология. Эти слова вертелись в голове черными воронами. Нет. Не может быть. Просто анемия. Сильный стресс. Что-то… поправимое. Пока он заводил двигатель, гася иррациональный страх, что машина не заведется сейчас, когда это жизненно важно, Эмили помогала Лили одеться. Девочка покорно поднимала руки, подставляла ноги, но движения ее были вялыми, замедленными, как у куклы на ослабевших пружинах. Эмили натягивала на нее теплую кофту, шарф, шапку – хотя на улице было не так холодно. Ее пальцы, обычно уверенные и ловкие, заплетались. Она никак не могла застегнуть маленькую пуговку на куртке Лили. Петехии. Крошечные точечные кровоизлияния под кожей. Она их заметила, когда помогала снять кофту после зоопарка – россыпь малиновых точек на тонкой коже плеч и грудной клетки, как следы от иголок. Именно они заставили ее произнести страшное слово доктору Шоу. Именно они были молчаливым подтверждением того, что это – не просто усталость.

– Эмми? – тихий, испуганный голосок Лили заставил Эмили вздрогнуть. Она закончила с пуговицей.

– Да, малышка?

– Мне… мне будет больно? Там? У доктора? – В глазах Лили стоял такой первобытный страх перед неизвестностью и болью, что Эмили сжалось сердце. Она вспомнила свои детские страхи перед врачами. Но это было ничто по сравнению с тем, что, возможно, ждало Лили.

– Может быть, чуть-чуть неприятно, – сказала Эмили, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Она присела перед сестрой, взяла ее холодные ручки в свои. – Но доктор Шоу очень хорошая. И я буду с тобой. Все время. Обещаю. Мы просто… посмотрим, что происходит. Чтобы помочь тебе снова стать сильной.

Лили кивнула, губы ее дрожали. Она не поверила до конца, но слово «обещаю» от Эмили, которая почти никогда с ней не разговаривала по-настоящему, значило что-то. Она ухватилась за это слово, как за соломинку. Джеймс вернулся, запыхавшийся, хотя пробежал всего до гаража и обратно.

– Готовы? – спросил он, голос хриплый.

– Готовы, – кивнула Эмили, помогая Лили встать.

Девочка сделала шаг и тут же пошатнулась. Легкое головокружение снова накатило волной. Джеймс мгновенно был рядом, подхватил ее на руки. Он нес ее к машине, как самое хрупкое сокровище, боясь даже дышать рядом. Эмили шла следом, неся сумку с документами Лили и своей медицинской картой – вдруг пригодится. Ее взгляд упал на лестницу. Дверь комнаты Кейт была по-прежнему закрыта. Ни щелчка замка, ни шагов. Полное игнорирование. Что-то острое и колючее – смесь ярости и презрения – кольнуло Эмили в груди. Как она может? Как она смеет?! Но времени на размышления не было. Она резко отвернулась и вышла в дождь, хлопнув дверью. Поездка в «Санрайз» слилась в одно сплошное напряжение. Дворники монотонно сметали дождь. Джеймс вел машину с неестественной сосредоточенностью, каждую секунду боясь, что Лили станет хуже. Эмили сидела сзади с сестрой, постоянно проверяя ее пульс, спрашивая о самочувствии. Лили отвечала односложно, прикрыв глаза, стараясь дышать ровно и глубоко, как получалось. Ее лицо в полумраке салона казалось маленьким и невероятно старым от усталости и страха. Она чувствовала тяжесть происходящего, понимала, что едет не к обычному врачу. Эта поездка была порталом в другой мир, страшный и неизведанный. Клиника Санрайз была современным, светлым зданием, но даже его яркие стены и игривые рисунки в холле не могли скрыть специфической больничной атмосферы – запаха антисептика, приглушенных голосов, фона тревожного ожидания. Джеймс почувствовал, как Лили вжалась в него, когда они вошли. Ее глаза огромными блюдцами смотрели на все вокруг – на детей в инвалидных колясках, на женщин с изможденными лицами, на медсестер в цветных халатах. Их встретила сразу. Молодая медсестра с теплой, но профессиональной улыбкой.

– Семья Харпер? Доктор Шоу ждет вас. Пожалуйста, за мной.

Они прошли по длинным, слишком ярким коридорам. Лили шла, держась за руку Джеймса, ее шаги были мелкими, неуверенными. Эмили шла с другой стороны, ее взгляд сканировал таблички на дверях, вывески. Гематология. Онкология. Процедурный кабинет. Каждое слово – удар. Они остановились у двери с табличкой Доктор Элеонор Шоу, Детский Гематолог-Онколог. Доктор Шоу оказалась невысокой, стройной женщиной лет пятидесяти, с короткой стрижкой седеющих каштановых волос и умными, очень внимательными глазами за очками в тонкой оправе. Ее рукопожатие было твердым, теплым.

– Эмили, – кивнула она студентке, затем перевела взгляд на Джеймса и Лили. – Мистер Харпер. Лили. Проходите, пожалуйста, присаживайтесь. Кабинет был уютным, с игрушками в углу и рисунками на стенах, но стетоскоп на столе и компьютер с открытой медицинской картой напоминали о его истинном назначении. Лили села на край стула рядом с отцом, вцепившись пальцами в его рукав. Эмили села рядом, готовая вмешаться. Доктор Шоу начала осторожно, задавая Джеймсу вопросы о том, когда они впервые заметили изменения, как развивались симптомы. Джеймс говорил сбивчиво, путаясь в датах, но Эмили четко дополняла его, перечисляя наблюдения: бледность нарастающая последние 3-4 месяца, утомляемость – 2-3 месяца, снижение аппетита – около 3 месяцев, синяки – участились в последние 1-2 месяца, одышка и головокружение – проявились отчетливо сегодня. Она упомянула петехии, увиденные дома. Доктор Шоу внимательно слушала, делая записи. Потом ее взгляд остановился на Лили.

– Лили, милая, – голос ее был мягким, обволакивающим. – Я знаю, тебе страшно. И ты очень устала. Я просто посмотрю тебя немножко, хорошо? Ничего страшного не будет. Обещаю.

Лили робко кивнула. Доктор подошла с отоскопом, послушала сердце и легкие. Сердцебиение было учащенным, ритмичным, но слишком громким для такой хрупкой грудной клетки. Легкие – чистые, но дыхание поверхностное. Потом доктор Шоу аккуратно осмотрела кожу Лили – руки, ноги, живот, спину. Она нашла не только свежие синяки на предплечье и голени, но и несколько групп тех самых петехий – на плечах, бедрах, даже на слизистой рта, когда попросила Лили открыть ротик. Лицо доктора оставалось спокойным, профессиональным, но Эмили, наблюдая за ней, заметила легкое напряжение в уголках рта, едва заметное углубление морщинки между бровей. Она видит. Она подтверждает.

– Спасибо, Лили, ты молодец, очень терпеливая, – улыбнулась доктор Шоу. Она вернулась за стол. Теперь ее взгляд был серьезным, обращенным к Джеймсу и Эмили. – Симптомы, которые вы описываете и которые я вижу… Они очень тревожные и указывают на возможные серьезные проблемы с кроветворением. Бледность, слабость, одышка – признаки анемии, возможно, тяжелой. Синяки, петехии – признаки тромбоцитопении, то есть нехватки тромбоцитов, клеток, которые помогают крови сворачиваться. А частые инфекции? Лили часто болела в последнее время?

– В… в прошлом месяце был легкий насморк, – неуверенно сказал Джеймс. – Но вроде быстро прошло. До этого… не припомню.

– У нее была небольшая температура на прошлой неделе, пару дней, – добавила Эмили, вспомнив. – Но мы списали на усталость. Доктор Шоу кивнула.

– Субфебрилитет без явной причины – тоже возможный признак. Мистер Харпер, Эмили… Мне нужно срочно взять у Лили анализы крови. Развернутый клинический анализ с подсчетом тромбоцитов и лейкоцитарной формулой, биохимию, коагулограмму. И… – она сделала небольшую паузу, – учитывая серьезность подозрений, я бы хотела сразу сделать аспирацию костного мозга. Это даст нам наиболее полную картину.– Джеймса бросило в жар, потом в холод. Аспирация костного мозга. Он смутно представлял, что это такое, но само звучание было пугающим. Он видел, как Эмили побледнела еще больше. Она знала, что это значит.

– Это… это больно? – вырвалось у Джеймса, его взгляд метнулся к Лили, которая, похоже, поняла только слово «анализы» и сжалась.

– Мы сделаем местную анестезию, – спокойно объяснила доктор Шоу. – Будет неприятно, возможно, немного больно в момент введения анестетика и когда будем брать пробу. Но мы постараемся сделать это максимально быстро и бережно. Лили будет в сознании, но ей нужно будет лежать очень спокойно. Это самый информативный анализ для того, чтобы понять, что происходит в костном мозге – нашем главном заводе по производству крови. – Лили услышала слово больно. Ее губы задрожали, глаза наполнились слезами.

– Я не хочу… – прошептала она, прижимаясь к Джеймсу. – Папа, пожалуйста, не надо… Джеймс чувствовал, как его разрывает на части. Желание защитить дочь от любой боли боролось с холодным, рациональным ужасом понимания, что это – единственный путь к спасению, если спасение еще возможно. Он обнял Лили, прижал к себе.

– Солнышко, я знаю, ты боишься. Я тоже боюсь, – его голос сорвался. – Но доктору нужно немножко посмотреть твою… твою особую кровь внутри, чтобы понять, как сделать тебя сильнее. Она постарается, чтобы было не очень больно. И я буду с тобой. Все время. Я обещаю. И Эмили будет. Мы оба будем держать тебя за руку. – Он посмотрел на Эмили, умоляя о поддержке. Та кивнула, вставая.