Чайный бунт

Она не открывает, стоит, скрестив руки на груди.

– Тебя я знаю, Лорвин, но почему я должна доверять ей?

– Серьезно? – В голосе Лорвин звучит презрение. – Если бы я хотела навредить тебе или твоей семье, давно бы это сделала. И ты бы в жизни не догадалась о моей причастности. Брось, Ристери, неужто за последний десяток лет ты так часто получала по голове?

– Много ты знаешь? – бормочет в ответ Ристери, но калитку отворяет.

Я иду за ней, не совсем понимая, в какого рода неприятности может попадать дочь знатного семейства, чтобы огрести несколько раз.

Каменная тропка змеится вглубь рощи и приводит к маленькому домику. Теперь ясно, почему Лорвин хотела поговорить именно здесь: деревьев так много, что никаким караульным не заметить наших передвижений.

В домике едва ли теплее, чем снаружи, зато сухо. Ристери хлопком включает волшебное освещение – и в углу зажигается камин.

Она встает перед входной дверью и кривится, рассмотрев мои туфли повнимательнее.

– Ты с ума сошла носить такую обувь в Сайерсене осенью?

Забавно: почти то же самое мне сказала Лорвин. Но вряд ли Лорвин понравится, если я прысну со смеху.

– Если на сегодня это все приключения, я как минимум запомню историю с туфлями, чтобы мне не хотелось ее повторить, – говорю я.

– Снимай их, – командует Лорвин. – И шаль. Ты снова дрожишь.

Я и не замечала, что дрожу, пока она этого не сказала, а теперь меня так колотит от холода, что Лорвин с Ристери приходится самим усадить меня в кресло у очага. Умение терпеть неудобства – насущный навык для принцессы, но сдается мне, не очень полезный для здоровья.

Лорвин заставила меня обратить внимание на свои ощущения. И тут я запоздало осознаю, какой реакции моя младшая сестра Кариса ожидала, когда заставила ощутить холод браслетов на руках и камня под ногами у входа в Великое святилище этим утром.

Сегодня утром. Духи, неужели прошло так мало времени.

– У нее что, шок? – спрашивает Ристери.

– Насколько знаю, она почти весь вечер бродила под дождем, – отвечает Лорвин. – Но мыслит вполне ясно.

Я пытаюсь собраться. Сижу закутанная в кресле у камина, но Лорвин с Ристери все не успокаиваются и вьются подле меня.

Наконец понимаю, что дело не в озабоченности моим здоровьем, по крайней мере далеко не столько в ней, сколько в том, что других стульев и кресел здесь нет. В маленькой кухне стоит единственная табуретка. Эта причудливая комната явно рассчитана только на одного человека. Мне бы и в голову не пришло, что здесь захочет отдыхать знатная пожилая дама. Может, «домик бабушки» назвали так ради шутки?

– Ванная прямо за тобой, – говорит Лорвин, кивнув в другую сторону. Я вытягиваю шею, но вижу лишь стену и часть лестницы.

– Чердак – это гардеробная, в которой стоит кровать, – поясняет Лорвин.

Я хлопаю глазами:

– А гардеробная большая? Или хотя бы кровать?

– Ни то ни то, – отвечает Ристери.

– Гардеробная, – одновременно с ней отвечает Лорвин.

Они мельком смотрят друг на друга и быстро отводят взгляд.

Мне только сейчас пришло в голову обратить внимание на Ристери без верхней одежды. Прежнее предположение оказалось верным, но не исчерпывающим: на ней шелковые пижамные штаны, заправленные в массивные поношенные ботинки. К тому же у нее очень крепкие руки – не перекачанные, но мускулатура хорошо видна, такого не ожидаешь от представительницы невоенной знати. Ей примерно столько же лет, сколько и нам с Лорвин, может, около двадцати; лицо без морщин, но кожа загорелая, как у того, кто проводит много времени на солнце. Совершенно нехарактерно для знатной особы, но, опять же, большинство знатных особ нашего возраста живут при дворе. Она определенно не похожа на других.

– Ты собираешься как-то это все объяснить? – спрашивает Ристери.

– Я же сказала, что даю тебе возможность вернуть мне долг, – отвечает Лорвин. – Ты поклялась своей честью.

Ристери вновь махнула косой:

– Да, это я уже слышала, но ты не сказала зачем.

– Это Мияра, – говорит Лорвин, указывая на меня. Я молча слушаю их диалог. – Ей нужно жилье, а я как раз знаю, что этот домик никем не занят.

Она хочет поселить меня в поместье знати? Она с ума сошла?

– Почему она не может жить у тебя? – спрашивает Ристери, и я вижу, что она тут же жалеет о сказанном.

– Где у меня? – отвечает вопросом Лорвин. – Ты же знаешь, сколько у меня братьев и сестер. Мы сами еле помещаемся. Ты не думаешь, что, если бы я знала, где ее поселить, я сама бы там жила?

– Я могу найти жилье для вас обеих, – говорит Ристери.

Лорвин мотает головой:

– Нет. Во-первых, ей нужно где-то остановиться уже сейчас. И это был бы неравноценный обмен.

– А сейчас равноценный? – возмущается Ристери. – У меня с отцом не лучшие отношения, как я, по-твоему, объясню ему, кто проживает в бабушкином домике?

Лорвин не двигается, но голос ее бьет хлыстом:

– Я прошу тебя помочь человеку спрятаться и сделать это в тени твоего семейного поместья.

Ристери отшатывается, будто Лорвин хлестнула ее правдой. Между ними есть что-то, чего я не улавливаю, возможно, что-то, что касается их прошлой сделки.

– Поскольку тебе придется объяснить все семье, – говорит Лорвин, чеканя каждое слово, – дело такое: Мияра проживет здесь до весны, пока твоя бабушка не вернется. Затем это бремя упадет с твоих плеч, а мы будем квиты. Не говори, что это неравная сделка.

Ристери скрещивает руки на груди и хмурится на меня. Я все еще пытаюсь осознать, что Лорвин принуждает знатную особу пойти против воли главы семейства, не говоря уже о том, что Ристери не отвергла предложение в ту же секунду. Что бы Лорвин для нее ни сделала, это должно было быть очень веским поступком.

Ристери придется соблюдать условия сделки всего полгода – видимо, даже Лорвин не тешится иллюзиями, будто Ристери может противостоять матриарху семейства.

– Такое благородство совсем на тебя не похоже, – говорит Ристери Лорвин, хотя смотрит в это время на меня. – Что ты получишь от этой сделки? Ты бы не пошла на нее без возможности урвать выгоду.

Лорвин резко меняется в лице – Ристери явно надавила на старую рану слишком сильно. Не успевает Лорвин ответить, как я выстреливаю:

– Думаю, в ближайшем будущем меня ждет много жучиного чая.

Девушки переводят взгляд на меня. Затем Ристери прищуривается и с подозрением смотрит на Лорвин:

– Скажи, что она это не про масложуков.

Лорвин закатывает глаза:

– Я тут ни при чем.

– Ты делаешь чай из масложуков! – продолжает Ристери. – Поверить не могу. Лорвин, что ты забыла в этой чайной? Ты ведь можешь уволиться…

– Нет, не могу, – отсекает Лорвин.

Они смотрят друг на друга еще несколько мгновений, от веса их прежних ссор сгущается воздух.

Я вдруг понимаю, что слишком устала, чтобы мириться с драмой, подоплека которой от меня ускользает. Очевидно, для них это серьезная проблема, но также очевидно, что за день она не решится. Такими темпами Лорвин доведет Ристери до того, что она вышвырнет нас на улицу, и вот тогда я точно отморожу ноги.

– Не подскажете, – осторожно начинаю я, – найдется ли в кухне чайник, чтобы приготовить чай? Какой-нибудь, эм… менее экзотичный?

Лорвин это, вопреки моим ожиданиям, не рассмешило, хотя она все же оторвала пристальный взгляд от Ристери и посмотрела на меня:

– Ристери покажет, где что находится. Я зайду за тобой утром.

Она направляется к двери и снимает с крючка плащ, но тут Ристери говорит:

– Я не давала своего согласия.

– Ты дала согласие десять лет назад, – бросает Лорвин и хлопает входной дверью, оставив меня наедине с дамой из знатной семьи, которой явно в тягость мое присутствие.

С другой стороны, если бы Лорвин не ушла, ситуация могла бы стать еще более неловкой. Мы с Ристери стоим и молча смотрим друг на друга.

– Я и не подозревала, что о масложуках уже все знают.

Ристери резко вскидывает брови:

– Лорвин разве не говорила?

– Подозреваю, список вещей, о которых она мне не рассказала, довольно длинный.

Ее губы трогает призрак улыбки.

– Пожалуй, так. Но всегда скажет в лицо, что о тебе думает. – Ристери покачивает головой. – Я зарабатываю тем, что вожу экскурсии по Катастрофе.

Я хлопаю глазами в попытке обработать всю информацию, содержавшуюся в этом предложении.

Во-первых, она работает. За деньги. Для представителей знати зарабатывать трудом, тем более на виду, по сути, непотребство. А она делает это по доброй воле. Что бы ни послужило причиной, это удивляет, но куда больше поражает ее выбор работы.

Катастрофой мы называем территории, которые когда-то входили в состав Исталамской империи, а также некоторые пограничные с ней страны.

Никто не знает, какие из них все еще существуют. Никто не знает, как далеко простирается Катастрофа.

Полвека назад где-то на востоке произошел взрыв волшебной энергии. Причины так и не выяснили, но многие боятся, что поводом стало вышедшее из-под контроля колдовство.

В результате взрыва множество земель остались непригодными для жизни. Катастрофа дестабилизировала реальность: магия на ее территории неконтролируема. Законы физического мира к ней неприменимы, там в принципе нет никаких законов, кроме одного: все постоянно меняется. Верх становится низом, твердая почва обращается огненным газом, плоды испаряются или принимают облик диких когтистых зверей, цунами возникают вдали от воды, стрелка компаса не указывает на север. Все, кто попал в зону воздействия Катастрофы, пока ее границы расширялись, умерли.

Потери неизмеримы.

Народ Лорвин, гелланцы, – самая крупная группа, которой удалось избежать губительного воздействия. Они бежали на запад так быстро, как могли, перед расходящейся волной магической энергии. Большинству повезло намного меньше.

Проникнуть в Катастрофу возможно. На окраине магический эффект не такой сильный. Смельчаки отправляются туда, чтобы в относительно безопасной обстановке увидеть диковинные вещи: удивительные пейзажи, никогда не существовавших животных, разумные голодные лианы, погодные явления, дрейфующие во внезапно лопающихся пузырях. Но чем дальше заходишь, тем сложнее найти путь назад. Там постоянно пропадают целые группы, но те, кому удается выбраться, возвращаются с волшебными сокровищами, которые могут принести им целое состояние.

Если Ристери проводит экскурсии, значит, она часто бывает в Катастрофе и знает границы ее территорий достаточно хорошо, чтобы водить туда людей. К тому же у нее должно быть немало опыта, чтобы справиться с магическими аномалиями и внезапными атаками живущих в Катастрофе существ, чтобы защитить незадачливых туристов и вернуть их в целости и безопасности. Работает она только на окраине, конечно, но это все равно подразумевает, что Ристери провела много времени и в глубине Катастрофы. Даже как гид она рискует своей жизнью. Что, судя по всему, происходит каждый день.

Все знают, что пойти в Катастрофу решаются либо отчаянные смельчаки, либо глупцы. И конечно же, именно с такой богатенькой дочкой могла познакомиться маленькая ведьма.

– Кажется, я знаю, почему у вас проблемы в отношениях с отцом, – говорю я.

– Нет, не знаешь, – отвечает Ристери. – Пойдем, покажу, где что находится.

Она ведет меня по домику, показывает заклинательные крючки и как их активировать.

– Волшебные технологии здесь не самые передовые, тормозят, но проблем с духовкой или другой техникой быть не должно, – говорит она.

Будто я знаю, как ей пользоваться. Чудо, что она сама знает.

– Домик построили несколько поколений назад, для особо ценного управляющего, – рассказывает Ристери, пока мы поднимаемся по лестнице, – но еще недавно его использовали в качестве гостевого. Здесь больше уединения и удобнее, чем на постоялом дворе, да и расположение удачное. Но бабушка взяла и решила, что он ей нравится и что лучше уж у нее будет личное пространство, чем преимущества поместья, так что теперь домик закреплен за ней на время, когда она приезжает к нам, – весну и лето.

Насчет второго этажа Лорвин не шутила. Почти всю комнату занимают комоды и пустые сундуки. Она не столь большая, как гардеробные в знатных домах, но вполне вместит одежду на пару сезонов. Если Лорвин и правда делит тесный дом с кучей родственников, можно представить, что к жизненному пространству она относится совсем иначе, чем Ристери.

Но меня интересует кровать. Довольно узкая, она завалена горой одеял и мягких подушек, и… ничего привлекательнее я в жизни не видела.

– Вот, садись, – говорит Ристери.

Я пропускаю ее слова мимо ушей, думая, что, присев, уже не смогу встать, и наблюдаю, как она подходит к комоду.

– Бабушка всегда оставляет какую-то одежду здесь на случай, если ее багаж из столицы задержится, – поясняет Ристери, доставая одежду. – Она тебе не по размеру, но явно суше, чем то, что на тебе надето.

Поколебавшись, я принимаю одежду. Ткань мягкая, почти пушистая, сквозь нее чувствуется бугорок, и я нежно надеюсь, что это носки. Они. Никогда не радовалась им так, как сегодня.

– Вы точно не против? – спрашиваю я.

Она пожимает плечами:

– Точно. Ну а бабушке об этом узнавать не обязательно.

Ристери, должно быть, самая странная дочь знатной семьи в мире.

Но, опять же, пусть она и бунтарка, из нас двоих это я сбежала от своей семьи.

– Я не это имела в виду. Вы же меня совсем не знаете.

Она медленно кивает:

– Правда. Но я знаю Лорвин, а она против себя ради других не пойдет. Так что она либо знает о тебе достаточно, чтобы доверять, либо упражняется в искусстве сострадания. А вот я действительно неравнодушна даже к малознакомым людям, и мне не нужно от них никаких гарантий.

Равнодушная Лорвин – звучит хоть и убедительно, но однобоко. Что бы между ними в детстве ни случилось, это серьезно.

– Лорвин сказала, что вы сдержите слово несмотря ни на что, – говорю я.

Ристери напрягается, глубоко вздыхает и переводит тему:

– Мы можем обсудить условия твоей жизни здесь завтра. Сегодня тебе еще что-нибудь понадобится?

Я почти говорю «нет», но, вспоминая, что не слежу за ощущениями, я замолкаю и думаю.

– Не найдется ли у вас дома немного лишней еды? Я давно не ела… – спрашиваю я.

Ристери хмурится:

– Как давно?

Я начала соблюдать пост вечером накануне церемонии, так что…

– Сутки примерно.

Ристери дергается:

– Жди здесь.

Я поддаюсь соблазну надеть носки, а затем осознаю, что из дома Ристери не вышла, только спустилась вниз.

– Это все, что у меня с собой есть, – говорит она по возвращении и протягивает мне мешочек с орехами и кусок сыра.

– Вы носите еду в плаще? – спрашиваю я.

Ристери пожимает плечами:

– Никогда не знаешь, где тебя поджидает магический карман и сколько придется в нем просидеть. Лучше быть к нему готовой.

Звучит мудро. Подозреваю, что очень скоро я тоже приучусь брать с собой перекус и запас хорошего чая, а также обзаведусь крепкой обувью.

И носками!

– Я попробую найти еще что-нибудь в доме, – говорит Ристери. – Съешь пока то, что есть, и готовься ко сну. Выглядишь так, будто вот-вот упадешь от усталости.

Глаза у меня уже слипаются, усталость подкрадывается почти так же внезапно, как это было в поезде. Я еле расправляюсь с перекусом, надеваю пижаму и проваливаюсь в сон, не дождавшись Ристери.

Глава 4

Я просыпаюсь с пением птиц и растерянно смотрю в потолок, не украшенный мозаикой с изображениями трех великих духов мира. Это самый обычный белый потолок. Озираюсь: сквозь окно различаю контуры деревьев. Мне незнаком этот вид, но теперь, кажется, он мой.

В моей комнате есть окно. В покоях принцесс это недопустимо, даже в таком безопасном городе, как Митеран.

Воспоминания вчерашнего дня постепенно возвращаются ко мне. Не помню, как я оказалась в постели: либо легла сама, либо меня уложила Ристери, а я не заметила.

Потираю голые запястья. Надо быть внимательнее. Наверное, мне можно простить неосмотрительность в первый самостоятельный день, но тем более нельзя превращать ее в привычку, меня больше некому защищать. Теперь это моя обязанность.

Пока что мне чрезвычайно везло, но нельзя и дальше полагаться на чужую доброту.

Вставая с кровати, я чувствую, как на коже трескается корка грязи. Несколько секунд спустя я уже в ванной. Делаю вдох, обдумываю минувшую ночь и указания Ристери. Соображала я туго, но хотя бы слушала. Покрутив ручки, наконец набираю горячую ванну. Флаконы средств для умывания обнаруживаются в шкафчике.

Я погружаюсь в воду и упиваюсь ощущением всеохватывающего тепла. Эту способность воды я раньше явно недооценивала. Затем я пытаюсь разобраться, как пользоваться средствами из флаконов; хорошо, что они подписаны.

С грустью выхожу, когда вода начинает остывать, надеваю висевший тут же халат. Лавандовый шелк мастерски расшит порхающими фиолетовыми птицами – я моментально в него влюбляюсь. Затем вспоминаю, что он не мой. Ничто здесь не принадлежит мне. Снова бездумно потираю запястья.

Я нахожу гребень и пытаюсь причесаться, но живот начинает урчать от голода. Последние два дня я почти ничего не ела, а надо бы. На голодный желудок без толку за что-либо браться: начиная с умения не засыпать в присутствии незнакомцев и заканчивая умением не зависеть от их великодушия.

В кухне на столе, прямо перед табуретом, лежит записка от Ристери: она оставила в холодильнике суп. Отлично, потому что я понятия не имею, как добыть себе еду. Я не могу связаться ни с Лорвин, ни с Ристери, денег на продукты тоже нет, да я и не знаю, где их купить.

Масштаб последствий вчерашнего импульсивного решения угрожает оказаться мне не по силам. Я, конечно, понимала, что отныне буду самостоятельно искать себе пропитание, но не учла некоторые детали. Мне придется заново учиться жить.

Я делаю несколько глубоких вдохов. Воздух успокаивает. Снова потираю запястья. Одергиваю себя. Я разобралась с тем, как принимать ванную. Значит, и с едой разберусь.

Холодный суп подернулся пленкой; думаю, его надо подогреть. Если я могу вскипятить воду в чайнике, это тоже получится.

Я осматриваю кухонные шкафчики, удивляюсь количеству посуды и приборов, обслуживающих нужды всего одного человека: бокалы, тарелки, салатницы, мерные ложки и множество неизвестной мне утвари, видимо, для готовки. Я останавливаю свой выбор на котелке, переливаю в него суп незнакомым мне приспособлением и включаю хлопком волшебный огонь на плите, даже не осознав этого.

Интересно, что именно готовка – воплощение земли и питания – так легко дается мне сегодня, ведь еще никогда я не была так далека от своих корней. Словно я совершенно новая Мияра.

Нет, впервые в жизни я – это я.

Пока ищу плошку с ложкой, думаю, пользуется ли кухней бабушка Ристери. Или уже много лет к этой посуде никто не притрагивался? Приходит ли к ней каждый день слуга? Или знатная дама, ровесница моей бабушки, научилась готовить?

Тогда, может, и я смогу.

Вскоре я уже сижу на табурете с плошкой горячего супа. Молочно-желтый цвет и насыщенный вкус грибов, капусты и лапши с перцем. Я отвлекаюсь на вкус, чтобы есть медленнее: нельзя обжечь язык, сегодня мне снова могут понадобиться вкусовые рецепторы.

Пока суп остывает, я пристальнее изучаю домик. Все это время я бродила по нему, как призрак, но, если сегодня в чайной у меня все получится, я проведу в его стенах целых полгода.

Здесь уютно, хотя само понятие «уют» совсем не ассоциируется у меня с бабушками. Лучше сказать, с моей бабушкой, самой влиятельной правительницей Исталама и, наверное, далекой от обычных представлений о бабушках.

Хотя опять же, откуда мне знать? Может быть, все бабушки непостижимо мудрые и грозные. Но и такое описание не вяжется у меня с этим домиком.

Стоило провести всего один день на холоде, как я начала ценить уют в моей жизни.

Кухня, с ее белоснежными шкафчиками и медными ручками, совершенно не сочетается с гостиной – там пол устлан коврами винного оттенка с желтыми цветами; у камина стоит огромное кремовое кресло с тем же узором. Перед креслом – бронзовый столик, столешницу которого покрывает мозаика с рубинами и золотом. Толстое шафрановое одеяло заманчиво лежит рядом.

А вот алтаря для поклонения духам нет. Наверху я его тоже не видела. Это крайне необычно – по крайней мере, судя по моему опыту. Хотя я мало бывала в гостях.

Так что, может быть, алтарь не самая распространенная вещь, но для меня все же важная. Впуская в дом духов, вместе с ними впускаешь их милость и равновесие в жизнь. Это что-то да значит.

Может, как появятся деньги, сооружу себе свой. В домике не так много открытых пространств, но цветы не помешают.

Я уже расправилась с супом и начала искать вазу, как в домик без стука врывается Лорвин. Она пинком захлопывает дверь и смотрит на меня. Я хмурюсь в ответ.

– Ты что в такую рань не спишь? – возмущается она.

– А ты что в такую рань грубишь? – парирую я без колебаний.

Лорвин замирает, не сбросив до конца плащ, и косится на меня.

– Я всегда одинаково очаровательна, даже не выпив свою дневную дозу чая.

Ага.

– А ты, я посмотрю, еще более дерзкая после завтрака и теплой ванны, – никак не угомонится Лорвин. – Стесняюсь спросить, а что ты сделала с волосами?

Стало хуже?

– Хотела расчесать.

Лорвин вздыхает, и этот вздох – всем вздохам вздох.

– У тебя есть старшие сестры, да?

Не совсем понимаю, при чем здесь они, но киваю. Не чувствую тут никакого подвоха.

Она вскидывает руки:

– Ну конечно есть! А вот я проклята, и у меня только младшие. Пойдем-ка наверх, приведем твою голову в порядок, но предупреждаю: я не буду расчесывать тебя каждый день. Лучше просто обрежь их.

Лицо тут же выдает охвативший меня страх.

Лорвин снова вздыхает, и я молча поднимаюсь за ней по ступеням.

С короткими волосами скрываться будет легче, но уверена, до такого не дойдет. Конечно же, я разберусь, как ухаживать за волосами без слуг, так ведь?

Наверху Лорвин сразу начинает рыться в шкафу.

– Надо убедить Талмери, что ты ничем не хуже чайного мастера, пусть и без сертификата, так что выглядеть ты должна подобающе, – бормочет она и вдруг замирает. – Проклятье. Любой признает в этом парадную тунику ее бабушки. Я об этом не подумала.

– Нет, – возражаю я. – Такие туники были в моде в прошлом году, знатные дамы не носят вещи два сезона подряд, да и узор стал слишком узнаваемым. Я буду выглядеть лишь слегка старомодной. Но ты уверена, что мы можем ее взять?

Пижама – одно дело, а вот нарядное платье…

– Знаешь, у меня парадные прикиды под ногами не валяются, – говорит Лорвин. – Давай примерь.

Она машет бледно-желтой, солнечного оттенка тканью с фиолетовыми украшениями.

– Другого варианта нет? – спрашиваю я.

Она округляет глаза:

– Ты придираться собираешься? Мы не можем выбирать весь день.

– Мне не стоит надевать одежду такого цвета, тем более осенью, если хочешь, чтобы твоя начальница сочла мои знания этикета удовлетворительными.

Лорвин вскидывает руки.

– Ладно. Поищи сама, а я схожу за гребнями и заколками. – Она вихрем несется по лестнице вниз, и меня на миг пробирает сочувствие к ее младшим сестрам.

Пожалуй, самый странный момент утра – это перебирать гардероб парадных туник и брюк. Дело не в том, что все это чужое, а в том, что ощущение мне знакомо. В нарядах я хотя бы разбираюсь и знаю, как себя подать… хотя нет, не знаю. Я больше не принцесса.

Я впервые воспринимаю эту мысль без удивления. Отлично.

Я выбираю кремовое платье, расшитое медными перьями, а под него оранжевые брюки от другого комплекта. Оранжевый – оттенок для весны, но в паре с кремовым это будет незаметно. Приятно, что мне удается надеть платье самой, но беда в другом.

Судя по всему, бабушка Ристери выше меня и немного крепче. Высокая горловина широка для моей шеи; рукава болтаются; подол платья ниже, чем нужно, а прорези начинаются не на уровне талии.

Я смотрю на этот цирк в зеркало, и меня пронзает ужас.

Но тут же на моих глазах ткань волшебным образом подтягивается по фигуре.

Я оборачиваюсь и вижу Лорвин: она смеряет меня взглядом, стоя у лестницы.

– Вот так, – говорит она. – Временно сгодится. Но экспериментировать с колдовством, чтобы распутать тебе волосы, я не стану. Садись на кровать, и давай-ка приведем их в порядок.

– Экспериментировать? – повторяю я.

Она отмахивается:

– Со своими волосами я и без колдовства справляюсь. Хочешь, чтобы я потренировалась на твоих?

– Нет, спасибо, – выстреливаю я в ответ, сдерживаясь, чтобы не закрыть волосы руками.

– Вот и я так думаю. А теперь сиди смирно.

При дневном свете лавка «Чаи и сборы от Талмери» оказывается не таким уютным местом, каким я его увидела, будучи насквозь мокрой. Бледно-зеленый фасад и золотистая надпись на вывеске выделяют чайную среди непримечательных каменных домов по соседству, но выглядит она холодно и тускло.