Чайный бунт

Кейси Блэр

Чайный бунт

Всем, кто верил в эту книгу

Отдельная благодарность Джанго Векслеру, Рафу Моргану и Эй Ти Гринблэт, которые убедили меня в том, что мои желания не выходят за рамки возможного

Text copyright © 2021 Casey Blair

Cover illustration copyright © Christin Engelberth, 2025

© Юлия Четверикова, перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025, Popcorn Books®

Глава 1

Я иду одна по коридору, полному незнакомцев. Не ожидала, что церемония восхождения к Великому святилищу будет настолько абсурдной. Сопровождать меня никому нельзя, а сотне людей наблюдать за мной можно. Нельзя идти слишком быстро. Это бы значило, что я не ценю их присутствие, пренебрегаю им. Если буду медлить, решат, что я не уважаю их время и злоупотребляю той честью, которую они оказывают мне своим визитом.

Четвертая из пяти дочерей, я не привыкла быть в центре внимания, но иду без колебаний. Потому что знаю, как должна выглядеть со стороны. И все же я не додумалась отрепетировать проход босиком по ледяному каменному полу заранее. Интересно, отмораживал ли кто-нибудь ступни во время церемонии посвящения.

С одной стороны, хочется дойти поскорее. После свершения всех ритуалов мне надо будет медитировать в одиночестве, тогда я смогу подоткнуть под себя ноги и согреть их. С другой – церемония хоть и неприятная, но посильная. А вот предстоящий мне выбор – не очень.

Старшим сестрам было легко. Они взяли на себя совершенно определенные обязательства перед народом, и каждая невероятно хорошо им соответствует. Все думают, что я пойду по стопам сестер, и требования ко мне невысокие: следовать их примеру, не отсвечивать, сливаться с фоном.

Но каждый раз, когда я представляю такое будущее, оно давит на меня все больше, а я сама кажусь себе все меньше. Будто только я понимаю, насколько отличаюсь от других, будто только мне страшно, что неподходящая служба сломает меня, только я думаю, что это повредит и мне, и народу, которому я якобы должна служить.

Интересно, неужели никто из королевской династии Исталама не подходил к Великому святилищу с таким количеством сомнений? Сложно поверить, но ни один представитель королевской семьи с самого основателя не вышел с церемонии посвящения без четкого предназначения.

По ощущениям, проходит целая вечность, когда я достигаю конца коридора. Здесь я хотя бы вижу знакомые лица. Но менее одиноко от этого не становится.

Сперва я кланяюсь своей единственной младшей сестре, Карисе. Между нами всего пара лет разницы, но уже понятно, что она будет самой низенькой из нас пятерых. Иностранное происхождение отца проявилось в каждой из нас, кроме старшей сестры, в Карисе – маленьким ростом.

Она кланяется в ответ и язвительно шепчет:

– У тебя пальцы синие.

Конечно же, теперь я замечаю, как сильно замерзли руки из-за серебряных браслетов, которые я никогда не снимаю.

С ее стороны это очевидная колкость, попытка насолить мне. Мне, не имеющей над ней никакой власти, да еще и в чуть ли не самый важный момент моей жизни. Впервые с начала церемонии я жалею, что мне запрещено говорить, если того не требует ритуал. Карисе на самом деле тоже, хотя неудивительно, что ее это не волнует.

Пропустив хамство мимо ушей, я поворачиваюсь к самой старшей сестре, Ирьясе. Я не каждый день сталкиваюсь со скверным характером младшей, но легко могу догадаться, чтó ее так злит. И хотя платье на Карисе изящнее обычного, Ирьяса ее затмевает – даже одетая в простую белую облегающую тунику в пол и широкие штаны, как и у меня. Ирьяса – образец истальской красоты: тонкие руки, стройные ноги, кожа идеально смуглого оттенка, блестящие темные волосы. Не будь она так занята обязанностями коронованной принцессы, каждый художник в городе написал бы ее портрет. У Ирьясы слишком высокое положение, чтобы быть безопасной мишенью для гнева младшей сестры. В отличие от меня.

У нас с Ирьясой большая разница в возрасте, поэтому мы почти не проводили время вместе. Когда я училась говорить, она уже постигала тонкости государственной службы. Мы не так близки, но я понимаю, что она надела скромную тунику в знак солидарности со мной, так что я кланяюсь ей чуть ниже, чем требуется.

Затем поворачиваюсь к женщине, стоящей перед массивными деревянными дверями Великого святилища, – моей матери, королеве Ильмари Исталамской.

На этой церемонии она, возможно, самый чужой мне человек.

Ни один мускул не дрогнул на ее лице, как и на моем. Никаких признаков взаимопонимания. Я кланяюсь ей, и серебряные браслеты на моих руках вдруг тяжелеют. Открываю рот, и грудь сдавливает, словно тело отказывается впускать воздух в легкие, не позволяет мне произнести положенные слова. Но я себя перебарываю:

– Ваше величество, я пришла посвятить себя службе Исталаму или быть изгнанной и встать на путь одиночества.

Пусть эти слова и формальность, сердце у меня забилось чаще. Я плохо знаю мать, но мне известно, что ее поразительный политический склад ума помог Исталаму выстоять в тяжелые времена. Каждое ее слово выбрано с точностью и вниманием. Она говорит мне:

– Ступай с честью, принцесса Мияра.

Двери открываются. Я захожу.

Великое святилище прибрали к моей церемонии посвящения. Я никогда не видела его таким пустынным, и от непривычки у меня кружится голова. В куполообразном помещении нет никого, кроме жрицы и трех советников, которых я выбрала сама.

В отличие от большинства святилищ, Великое святилище в Митеранском королевском дворце хранит не один, а три элемента: землю, воду и воздух. Сперва я иду к ложе земли, увязаю ступнями в почве. Уже от одного этого становится теплее, пока я не поднимаю взгляд на моего отца, консорта Кордана.

Его я знаю не больше, чем свою мать, но так и было задумано. Согласно брачному договору между представителями династий Исталама и Веласара, отец должен был быть посвящен в жизнь детей наравне с матерью. Веласар надеялся получить в результате этого брака преданных его целям наследников.

Однако до рождения Карисы наша мама отказывалась проводить с нами время. И отцу пришлось поступить так же.

Он коренастый, с ясными голубыми глазами и кудрями. Такие же кудри унаследовала я, только в виде умеренных и густых волн. Понятия не имею, что еще мне досталось от отца.

Он тоже. Наконец он говорит:

– Не знаю, зачем ты выбрала меня на эту роль.

И замолкает.

Я дала ему шанс пообщаться со мной наедине до того, как нас окружат остальные, а ему и сказать нечего.

Я тоже не знаю, что сказала бы ему в ответ, но мне все равно нужно хранить молчание. Пауза тянется, отец наконец бормочет:

– Следуй своему долгу. Это все, что мы можем делать. Такой урок земли я предлагаю тебе.

Ему лучше знать, ведь он годами следует своему неблагодарному долгу. Но я бы никому такого не желала, особенно себе.

Мой королевский долг – служение. Духовный – тоже, ведь служение людям угодно духам.

Я просто не понимаю, что мне делать. Должна ли я поддерживать нацию Исталама? Или свою семью? Или простой истальский народ? Если пример отца меня чему-то и научил, так тому, что три этих понятия пересекаются не слишком сильно – что бы там ни говорили мои наставники.

Но я кланяюсь отцу и перехожу к водоему, возле которого стоит моя сестра Саяна. Саяна ближе всех ко мне по возрасту, она старше всего на три года и провела со мной больше времени, чем остальные сестры.

– Твоя мягкотелость тебя погубит, – говорит она без обиняков. – Едва тебе выпал шанс заявить о себе и своем общественном долге, ты все спускаешь на жалость. К тому же столь очевидную. Тебе ведь откровенно жаль, что отец не участвовал в церемониях других дочерей, и выбором остальных советников ты дала ему возможность это сделать, не угрожая авторитету королевы. Не думай, что я не понимаю, к чему ты ведешь.

Пожалуй, Саяна знает меня лучше всех, но мы настолько несхожи характером, что в нас трудно признать родственников.

Взгляд ее голубых глаз тверд как камень.

– Мияра, перестань тратить время на ерунду и займись чем-нибудь полезным. Работы здесь непочатый край; ты на многое будешь способна, если поставишь себе цель. Вот мой совет, сестра. Стремись вперед, как вода.

Удивительно слышать от Саяны такие приятные слова. Она скупа на комплименты, и ее уверенность в моих силах дорогого стоит. Я не знаю никого с таким же врожденным умом и проницательностью. То, что она думает, будто я могу последовать ее примеру, лишь глубже ранит меня и заставляет чувствовать вину из-за сомнений.

Но от меня не ускользает истинный смысл сказанного: прекрати думать о других. Просто делай свою работу.

В конце концов, почти не отличается от совета отца. Но меня не перестает мучить вопрос: если во имя долга мне надо отказаться от тех своих черт, благодаря которым я – это я, то кто же тогда отдаст себя служению?

Я покидаю Саяну ради последней ложи – воздуха.

Саяна оказалась права насчет моего выбора советников. Чтобы компенсировать участие отца в церемонии, вторым советником я назначила самую близкую мне сестру, а третьим – бабушку, бывшую королеву Эсмери, которой уже за семьдесят. Она сидит за метровой напольной свечой. В свое время она была столь неистовой правительницей, что беспрепятственно разделывалась с любыми противниками своей власти.

А еще она была настолько противоречивой, что ее дочь вместе с престолом унаследовала ворох проблем, которые той пришлось разгребать.

Я протягиваю руки над свечой и смотрю на бабушку сквозь пламя, согревающее ладони.

– Перед тобой стоит неоднозначный выбор, – произносит она.

Пальцы замирают. Впервые кто-то предположил, что я могу и не пойти по управленческой стезе вслед за Саяной, принимая бессмысленные административные решения.

– Ирьяса станет королевой. Реята посвятила себя воинской службе и командованию армией Исталама. Саяна занялась магией, чтобы подготовиться к роли распорядительницы. Что такого можешь сделать ты, чего еще не охватывает их служение?

На моем лице отразилось удивление – и я понимаю это, когда бабушка смеется.

– Тогда будем считать, что твой урок воздуха таков, – говорит она, пристально глядя на меня поверх очков. – Для тех, кто умеет слушать, работа всегда найдется.

Что она имеет в виду?

Бабушка подмигивает мне:

– Осторожнее с огнем, милая.

Я отдергиваю руки – если держать их над пламенем слишком долго, серебряные браслеты обожгут кожу.

Но если убрать руки, это будет значить, что время советов подошло к концу. Я хочу закричать на нее, но обязана молчать до клятвы посвящения. Отец, сестра и бабушка выходят из усыпальницы. Жрица запирает нас.

– Готовьтесь столько, сколько потребуется, ваше высочество, – говорит она, отходя к стене купола напротив дверей, через которые я вошла. – У вас впереди вся жизнь, но надо успеть до рассвета.

Будто этого времени достаточно, чтобы решить мою дальнейшую судьбу. Будто сегодня передо мной возникнет ответ, который я искала все эти годы.

Я опускаюсь на холодный каменный пол и наконец подтыкаю под себя ноги. Минуту спустя я понимаю, что, даже если сяду не по правилам, жрица никому не расскажет, так что я вытаскиваю ступни и грею их своими браслетами.

Возможно, мне стоило выбрать других советников, если я хотела услышать что-то дельное. Этих я, конечно, выбрала по многим причинам, но все они касались политики. Быть принцессой – значит жить политикой. И все мое окружение связано только с политикой.

И что бы я ни выбрала, так будет всегда.

Мне все равно придется следовать долгу, продвигаться в назначенном мне темпе. И состраданию тут не место. Любое его проявление будет расценено как признак слабости, как растрата ресурсов. Я по-прежнему буду четвертой принцессой, совершенно лишней после трех выдающихся сестер.

«Для тех, кто умеет слушать, работа всегда найдется», – сказала бабушка. Что слушать? Кого? Как? Как я собираюсь служить людям, если даже на эти вопросы не могу ответить?

Я хлопаю глазами. И словно оглушенная смотрю на свои королевские браслеты. Я не могу.

Я не могу служить людям, если не понимаю, чего они от меня ждут. Я не знаю, что могу им дать. И может быть… вот он, ответ.

Сердце оглушительно стучит. Я не похожа на своих упрямых сестер. Я делаю только то, что должна. Не выхожу за рамки и тихо сливаюсь с фоном. Я не приношу проблем. Возможно, в этом-то и проблема.

Я посидела еще немного, гадая, не сошла ли с ума, не вышибла ли остатки моего разума необходимость выбора. Но сейчас я чувствую, что поступаю правильно. Как никогда прежде. И если я хочу воплотить задуманное, мне понадобится все время, которое есть в моем распоряжении.

Дрожа, я встаю.

– Жрица, – зову я осторожно.

– Вы готовы посвятить жизнь служению, ваше высочество? – спрашивает она.

Я сглатываю.

– Ничего в жизни я не желаю так, как служить своему народу, жрица, – произношу я. – Только я не знаю как.

Она удивленно поднимает брови. По идее, я должна озвучить только то, чему готова посвятить всю оставшуюся жизнь.

– Боюсь, что не поним… – У нее перехватывает дыхание, глаза округляются.

Я снимаю браслеты и протягиваю ей. Странно теперь держать их – до этого момента я не осознавала, насколько они тяжелые.

– Никто не поступал так уже сотни лет, – выдает жрица, словно поверить не может в то, что такое происходит у нее на глазах.

– Да, одна только основательница Исталама, – соглашаюсь я. – Но ритуал допускает такой выбор.

– Ваше высочество, у вас не будет возможности передумать!

– Я знаю. – Я смотрю в ее полные удивления глаза и оглашаю свой выбор: – Я пойду путем одиночества.

Изгой королевской семьи.

Проходит миг, затем еще один.

– Жрица? – наконец окликаю ее я.

Она прикладывает руку ко лбу.

– Ох, дорогая. Тогда, наверное, лучше нам уйти отсюда, да? И поскорее. Следуйте за мной, ваше в…

Жрица замолкает. Мы смотрим друг на друга.

Никто больше не назовет меня «ваше высочество».

Я решила не посвящать себя служению. Я отвергла свою жизнь и, как только выйду из усыпальницы, лишусь всего и буду вынуждена начать с чистого листа. Без поддержки. Без семьи. Без ожиданий. Я больше не принцесса.

Я ощупываю эту мысль, пытаюсь к ней привыкнуть. Внутри меня оседает облегчение оттого, что я наконец вырвалась, и предвкушение будущего, а еще не осталось ни намека на страх неизвестности или удивления, что я так быстро приняла самое важное в жизни решение. Правда, все это ощущается приглушенно, будто разум еще осмысляет путь, который выбрало сердце.

Жрица подзывает меня к задней стене Великого святилища. Здание построено так, что со стороны кажется сплошным, но мы проходим сквозь стену в коридор. Замешкавшись у вешалки, жрица хватает добротную серую шаль и протягивает мне.

– Наденьте, – говорит она. – Вы привлечете внимание, если останетесь в белом.

Я закутываюсь в шаль, а она, заметив, что я босиком, скидывает свои туфли и подталкивает в мою сторону.

Я кланяюсь в знак благодарности. Обувь тонкая, но жрица и не обязана мне ее давать. Мне вообще больше никто ничего не должен. Эта мысль только начинает пугать. Я задвигаю ее подальше, пока мы идем.

Солнце уже поблескивает сквозь облака, и я думаю, что дальше пойду одна, но жрица знаком приказывает мне остановиться и достает из мантии три свечи.

Она зажигает их и говорит:

– Вы же осознаёте, что ваша семья будет недовольна.

Я киваю:

– Они окажутся в крайне неловком положении и, вероятно, попробуют надавить на меня, чтобы я передумала.

– А также попытаются нарушить традицию и убедить Святилище дать вам второй шанс.

– Однако, если я исчезну, им это не удастся, – спокойно произношу я.

Жрица кивает:

– Именно. Уезжайте как можно дальше. Будьте тише воды ниже травы. Если вы действительно хотите пройти свой путь одна, начните с этого.

Жрица зачитывает заклинания. Я не углублялась в изучение магии, как Саяна, но все принцессы должны знать хотя бы основы, чтобы распознать заклинания, если их используют против нас. Браслеты прежде всего служат для срочного вызова помощи, но еще по ним нас можно найти в случае пропажи и похищения.

Разум спотыкается о всё новые озарения: никто не сможет найти меня в случае беды. И жрица явно хочет наложить на меня заклятье с помощью свечей.

Прислушавшись, я догадываюсь, что это какое-то маскирующее заклятье – меня тут же обдает волной тепла.

– Пока заклятие работает, вас никто не увидит, но, когда свечи догорят, чары рассеются, – говорит жрица.

Усталость в ее голосе подсказывает, что это последнее, чем она может мне помочь, даже при всем желании сделать больше.

Я смотрю на свечи. Невысокие.

Жрица указывает на улицу:

– Видите в том конце площади…

– Вокзал?

Она кивает:

– Точно. Садитесь на поезд как можно скорее. Да помогут вам духи.

Я смотрю на Королевскую площадь Митерана, место, где я прожила всю жизнь. Интересно, что я должна чувствовать? Грусть, радость, предвкушение? Все еще не верится, что я больше ничего никому не «должна».

Я выхожу из Святилища на пыльную мозаичную брусчатку. Впереди у меня целая вечность, чтобы понять, чего я хочу.

Раздается громкий гудок, к станции приближается поезд. У перронов стоят и другие, но этот длинный. Длинные поезда обычно едут куда-то далеко. А мне нужно убраться как можно дальше. Еще они редко здесь появляются, а мое заклятье долго не продержится.

Я срываюсь с места. Даже не замечаю сады, красивые фасады лавок, подмостки для спектаклей и концертов. Надо бы купить билет, но у меня нет денег.

Однако моя маскировка все еще работает, поэтому я лавирую в толпе мимо проводников и охранников, влетаю в поезд за секунду до закрытия дверей и отправления. И только тогда понимаю, что даже не посмотрела, куда он едет. Понятия не имею, куда я на нем попаду. Но, смотря в окно набирающего скорость состава, понимаю, что я уже в пути.

Я иду по вагону и замечаю на чьем-то билете пометку, что поезд движется на восток. Хоть какая-то зацепка, но все еще смутная: столица, Митеран, находится на западе Исталама, так что восточное направление открывает массу вариантов.

Куда важнее, что времени у меня совсем немного – свечи скоро догорят. Я прохожу в вагон со свободной рассадкой и сажусь на край скамейки.

Теперь у меня есть возможность составить план действий, но в вагоне так тепло, что меня накрывает усталость. Не успеваю я сообразить, что чары, наверное, развеялись и забрали остаток моих сил, как тут же засыпаю.

Глава 2

Просыпаюсь я резко – от того, что меня грубо трясут.

– Ваша милость, предъявите билет, пожалуйста, – говорит кто-то.

Я хлопаю ресницами, глядя на проводника.

– Простите?.. – непроизвольно отвечаю я, а сама пытаюсь вспомнить, когда в последний раз ко мне обращались как к «вашей милости» – выражением куда более распространенным, чем «ваше высочество».

– Ваш билет, – повторяет он нетерпеливо, а мой разум наводняют воспоминания утра. – Мы подъезжаем к пересадочной станции. Поезд повернет на север, так что, если вы едете на юг, вам придется сойти. Куда вы направляетесь?

Если проводник поймет, что у меня нет билета, меня арестуют, и семья найдет меня меньше чем за сутки с момента побега.

Он застывает в проходе. Я вскакиваю, и он невольно отступает. Протискиваюсь мимо него, пока он не задержал меня и не потребовал билет.

– Ах, спасибо, что разбудили, – говорю я и порываюсь к двери.

Проводник окликает меня, но мне удается скрыться от него в толкучке. Он не успевает догнать – я ускользаю во тьму и выбегаю со станции; позади раздается гудок удаляющегося поезда.

Где бы я теперь ни была, я застряла тут до тех пор, пока не раздобуду деньги на билет или пока на меня не наложат новое маскировочное заклятье.

Я оборачиваюсь на здание вокзала и не с первого раза считываю название. Южный вокзал Сайерсена. Сайерсен далеко на востоке. Я на другом конце страны, прямо на границе Катастрофы. Теперь понятно, почему так темно: из-за побочного эффекта чар я проспала целый день.

Не успеваю я заметить темень, как на меня обрушивается ливень. В поисках ночлега я бегу по мостовой, спотыкаясь на брусчатке.

Железные фонари разбросаны на пути, но их едва видно за стеной дождя. Через какое-то время я замечаю дом, в окнах которого горит свет. Какое счастье, ведь туфли жрицы вымокли настолько, что уже соскальзывают с ног. Я беру их в руки и поднимаюсь по лестнице к двери.

Но тут свет выключается. На улицу выходит мужчина, запирает дверь и только потом замечает меня.

– Чем могу помочь?

– Пожалуйста, можно зайти к вам ненадолго? – спрашиваю я. – Только чтобы просохнуть.

Я не могу различить его лицо в темноте, но кажется, что он хмурится.

– Я не могу задержаться и не могу оставить вас одну в магазине, простите. Где ваш дом?

Я дрожу.

– Скажите, куда вам надо?

Понятия не имею и ничего умного придумать не могу.

– Если вам некуда идти, – произносит он медленно, – полиция…

Вот уж нет. Это кратчайший путь вернуться туда, откуда я только что сбежала. Тут я соображаю, что иногда помощью, даже искренней, можно лишь навредить.

– Простите за беспокойство, – бормочу я. Он протягивает мне руку, будто хочет придержать, и я отшатываюсь.

Спустя квартал ходьбы босиком ноги чертовски болят. Я снова надеваю туфли – они хотя бы защитят ступни. Замечаю еще один освещенный дом впереди, но из тумана, покачиваясь, выходят три скудно одетых человеческих силуэта, от которых пахнет сигаретами и алкоголем.

Я достаточно знаю о жизни, чтобы догадаться, чтó находится в доме, из которого они вышли.

– Привет, красотка, – говорит один из них низким от курения голосом. – Пошли с нами?

Я также недостаточно знаю о жизни, чтобы найти выход из этой ситуации.

– Нет, спасибо, – отвечаю я, – но надеюсь, вы проведете остаток вечера в свое удовольствие.

Они смеются, а я иду вперед.

Я уже теряю надежду укрыться в каком-нибудь заведении – час поздний, почти везде погасили огни, – но хочу хотя бы спрятаться от дождя, например под большим деревом. Вариантов у меня немного.

Неожиданно я замечаю окна, в которых горит свет. Внутри никого. Стоит ли постучаться? Наверное, свет просто забыли погасить. Если внутри кто-то и есть, у него возникнут ко мне вопросы.

Я стою у окна и рассматриваю возможность, таящуюся за льющимся из него светом, – и тут дверь открывается.

На пороге появляется девушка, на первый взгляд моя ровесница – ей около двадцати. На ней огромный кроваво-красный свитер, который изящно спадает с плеча, будто так и задумано. В сочетании с лосинами и высокими черными ботинками на шнуровке она напоминает мальчишку-сорванца. Но вот ее лицо – образец женственности: губы пухлые, а подведенные черным глаза резко выделяются на фоне коротких взъерошенных волос серебристо-золотистого оттенка, похожих на заиндевевший песок.

Она, должно быть, беженка из зоны Катастрофы в Геллане, если судить по цвету волос. На западе гелланцы редкость, но здесь, на границе Катастрофы, они встречаются все чаще.

Беженка собранна и уверена в себе, а принцесса растеряна и промокла до нитки. Какая ирония!

– Долго ты собираешься тут стоять? – невзначай спрашивает она, пока с меня течет вода.

– Еще не решила, – отвечаю я. – Я вам мешаю?

– Мало кто подкрадывается с добрыми намерениями к полупустому дому, – говорит она. – А если думаешь меня ограбить, то обещаю: отделаю так, что мало не покажется.

Мне бы следовало испугаться того, как спокойно она сообщает это промокшей до нитки незнакомке на пороге своего дома. Но я так замерзла, что ничто другое меня не волнует. В конце концов, дверь уже открыта.

– Я искала место, где можно согреться и обсохнуть. – Меня все еще поливает дождь, а она абсолютно сухая.

– Да, ты вся мокрая, – соглашается она.

– Вы чрезвычайно наблюдательны, – говорю я.

Она поднимает брови. Раздосадованная, я уже хочу извиниться за грубость, но тут она выдыхает что-то похожее на смешок.

– Заходи, – говорит она, сделав шаг назад.

На секунду я замираю в неверии, но быстро ныряю в дом. Скидываю туфли и пытаюсь выжать их, стоя на пороге. Не выходит – по рукам течет вода, и они лишь сильнее промокают.