Ловчий. Герои и Дракон

Дмитрий Голицын (нервно): Так вы хотите сказать, что кольцо это порождает порок с преступлениями?

Ленорман (с живостью): Вовсе нет. Согласно легенде, это кольцо было выковано в лучах звезды Альтаир. Звезды Орла. А орел не может быть порочным преступником. Однако само изображение звезды Орла всегда делается в виде орла пикирующего, с распущенными когтями, в миг, когда он на добычу с небес камнем падает. Отсюда и толкование – человек в лучах Альтаира добьется всего, чего сам захочет, однако же… Падение есть падение. Один раз удалось точным ударом убить крупную дичь, другой раз удалось, пора и честь знать. В этом и есть суть искушения кольца Сс-салаз-зара. Оно исполняет ваши желания, но вы сами должны найти в себе силы, чтобы кольцом сиим больше не пользоваться. Иначе в очередной раз вместо роскошной добычи будет падение. В бездну. Так, как это произошло с Калиостро.

Чернышев (обеспокоенно): Димон, послушай, я не суеверен, однако же… Может быть, твои желания не стоят того, чтобы всем рисковать?!

Дмитрий Голицын (хрипло и сглатывая): Спасибо, Мари-Анн, гадать мне не надобно. Этого объяснения достаточно. Мое желание – возродить из пепла Москву. Восстановить златоглавую… Ежели это исполнится, все остальное – не важно… Пусть дальше для меня лично хоть бездна…

2в

Павильон. Весна. Вечер. Париж.

Салон мадемуазель Ленорман

Мадемуазель Ленорман с интересом смотрит на двух пришедших к ней генералов – Ермолова и Раевского. Оба они крепко сбитые, коренастые и чем-то друг на друга похожи. Ленорман облегченно вздыхает и восклицает.

Ленорман: О боже, я поняла. Вы тоже родственники!

Ермолов ( с подозрением): Чего это вдруг? Кто вам сказал? Кто нас с Колей выдал?

Раевский (примирительно): Прости, Алехан, но мы ведь и впрямь меж собою похожие. ( С интересом:) Вы сказали – «тоже родственники». Вы это о ком?

Ленорман (садясь за столик, небрежно): Вчера вечером были у меня двое – Чернышев и Голицын. Из контрразведки. Они тоже были похожи и, как оказалось, кузены.

Раевский (задумчиво): А ведь и впрямь. Наталья Петровна ведь была Чернышева в девичестве.

Ермолов ( с неодобрением): Чего ж они это скрывают? Развели, понимаешь, у себя в разведке семейственность…

Раевский (сухо): А мы че? Ты еще скажи, что наши семьи нарочно послали нас с тобой в армию.

Ермолов (сварливо): Так я об этом и говорю! Вон пара кузенов живут душа в душу, а мы с тобой только и знаем, что лаемся!

Ленорман (примирительно): Господа, попрошу… Чем я вашему визиту обязана?

Раевский (насупившись): Собственно, вчера Чернышев на пару с Голицыным рассказывали в Пале-Рояль про гаданье у вас всякие чудеса. Мол, раскинули карты вы на них, и там выяснилось, что обоих ждет совершенно чудесная будущность…

Ермолов (угрюмо): Вот и нет. Голицыну нагадали, что он все вниз будет скатываться, но в какой-то миг откажется от всего и пойдет резко наверх, а Сашке Чернышеву ровно наоборот. Он всю жизнь идти будет наверх, но под конец лучший друг его предаст и от этого он сразу рухнет. При этом потомки про них обоих забудут со временем. Вот и взял меня интерес – неужто и нас с Коляном забудут когда-нибудь?!

Ленорман (ловкораскладывая карты): Вопрос поняла. Что ж, карты говорят, что потомки никогда не забудут ни Раевского, ни Ермолова. Однако ж…

Раевский (обеспокоенно): Что там?

Ленорман (делая странное лицо): Есть поверье, что когда на гаданье приходят два кузена, то они меж собой сильно связаны. Как две стороны одной и той же медали. Поэтому итог для них двоих общий, но частности в гадании будут обратные. Так, у Чернышева с Голицыным общими окажутся карьера и деньги. Великая карьера и огромные состояния. Но подробности жизни при этом у них строго обратные. То же самое и у вас. Я вижу для вас обоих воинскую стезю и карьеру блестящую. Но денег особых ни у того, ни у другого мной не замечено.

Ермолов (с кислой миной): Не, ну это и так всем понятно. Одно дело богатейшие Чернышевы с Голицыными, а другое дело нищие Ермоловы да Давыдовы… (Бросая взгляд на кузена:) Да еще ссыльные польские инсургенты Раевские. Ясен день, что денег нет и взяться им неоткуда! Так и я умею предсказывать!

Ленорман ( с раздражением и начиная горячиться): Ах, так! Ну так вот вам в вашей жизни отличия. Вы (указывая на Ермолова) возглавите военный мятеж супротив Государя! Вы долгие годы будете воевать против собственного царя, но при этом он обратится к вам же за помощью как к патриоту и спасителю Родины, а своих сторонников объявит предателями.

Раевский (аж поперхнувшись): Погодите! Вы сказали, что судьба у нас с ним одна, но подробности при этом обратные. Ума не приложу, как должна тогда моя судьба выглядеть…

Ленорман (сухо): Вы, напротив, будете служить верой и правдой своему Императору. Но в отличие от кузена вас при этом ославят предателем. Вас убьют, как предателя…

Раевский (бледнея): То есть как? По приговору суда?

Ленорман (делая неопределенные движения рукой): Этого я не сказала. Карты говорят, что вы будете верны Императору, но при этом кто-то еще убьет вас, как предателя. (Снова делая нетерпеливое движение рукой:) В общем, потомки обоих вас будут помнить как героев и патриотов Отечества…

3в

Павильон. Весна. День. Париж.

Салон мадемуазель Ленорман

Смех. Из гостиной Ленорман выходят очередные русские офицеры, громко обсуждающие услышанные от нее предсказания. Другие, ожидающие своей очереди, с интересом предсказания выслушивают, над «всем этим бредом» посмеиваются, однако не уходят из очереди. Судя по эполетам, давно прошли генералы с полковниками, настал черед молодых, младших офицеров, в прошедших войнах никак не прославившихся. Вот один из них заходит в кабинет к Ленорман.

Муравьев-Апостол: Капитан Сергей Муравьев-Апостол. Адъютант генерала Раевского…

Ленорман (начиная снова раскладывать карты): То есть вы – родня тому Раевскому, что у меня уже был?

Муравьев-Апостол (сухо): Вовсе нет. Мы, Апостолы, были в прежние времена гетманы Правобережной Украины. (Чуть помявшись:) До той поры, пока не захватили нас клятые москали! Раевские и прочие Ермоловы, да Давыдовы против нас – так… шушера…

Ленорман (странно взглянув на гостя): При этом эта «шушера» уже с генеральскими эполетами, а потомок гетманов – простой капитан. Как занятно. Я думала, что в России чин прямо связан со знатностью.

Муравьев-Апостол (нервно бледнея): Все это временно. Мы, Апостолы, еще свое слово скажем! Посмотрим еще, чей будет верх! (Взрываясь:) Вы же сами видите, что происходит в русской армии. Наверх идут одни только немцы или сплошь москали…

Ленорман (с интересом): А вы, стало быть, не москаль…

Муравьев-Апостол (сухо): Нет. По рождению я питерский. Но вплоть до 1809 года жил и воспитывался у вас здесь, во Франции. Моя мечта – сделать мою Украину второй Францией!

Ленорман (аж поперхнувшись): То есть как?! Ваша же Екатерина приказала всем русским из Франции срочно выехать…

Муравьев-Апостол (желчно): Эта немецкая сучка лишила меня и моих родителей нашей Родины. Мы не покорились старой образине. Мы – потомки гетманов, а не холопы немецкой кабатчицы! Ее приказы нам не указ!

Ленорман (невинным тоном): Занятно. И что же такого случилось в 1809 году, что вы вдруг почувствовали себя сильно русским?

Муравьев-Апостол (неохотно): Наполеон Бонапарт и царь Александр объявили в Эрфурте о вечном союзе России и Франции. Это значило, что русские отныне «естественные друзья французов», и всех русских эмигрантов в Париже тут же стали забривать во французскую армию. Мы насилу успели бежать.

Ленорман (со странной усмешкой): Ах, вот оно что… То есть вы не попали на все предыдущие войны… Но хотя бы в войне 1812 года принимали участие?

Муравьев-Апостол (злобно): К нам, западенцам, у москальских начальников никогда не было большого доверия. Поэтому я больше все по тылам… А потом дурная звезда. Я был адъютант Ожаровского, которого в самом конце войны недобитки Нея наголову разбили под Красным… С той-то поры ко мне и приклеился ярлык «невезучего». А там – все одно за другое цепляется…

Ленорман (сухо): Ну что ж, суть вашего гороскопа мне стала понятнее. (Чуть подумав:) Вы знаете, я не хочу вам рассказывать то, что мне говорят карты.

Муравьев-Апостол (со злостью): Это что же получается – ущемление прав малых народностей? Нет уж, скажите! Мною за это гадание были большие деньги уплочены!

Ленорман (явно раздражаясь): Простите, мое гадание вам не понравится!

Муравьев-Апостол (с нажимом): Тогда верните мне мои деньги! Шарлатанка!

Ленорман (с яростью): Вас по приговору суда повесят. Под барабанный бой, как изменника!

Муравьев-Апостол (торжествующе): А вот и врете! Я военный, а военных в России не вешают! Только расстрел!

Ленорман (ядовито): Поверьте, для вас эти москали сделают исключение!

4в

Павильон. Весна. Вечер. Париж.

Салон мадемуазель Ленорман

Какие-то крики, шум и ругань в гостиной. На пороге комнаты для гадания грудь в грудь столкнулись вольноопределяющийся граф Федор Толстой и адъютант царя Польского Михаил Лунин.

Федор Толстой: Позвольте, сейчас моя очередь!

Лунин (наглым тоном): Зато я – старший по званию!

Федор Толстой (с угрозою в голосе): Милостивый государь, вы что, на дуэль нарываетесь?!

Лунин ( с вызовом в голосе): Молчать! Не то прикажу на конюшне вас выпороть!

Федор Толстой (с яростью): Да я ж тебя, гниду…

Лунин (громогласно): Господа, нижний чин угрожает мне, офицеру, рукоприкладством! Обратите внимание, не я первым начал!

Ленорман (появляясь из гадальной): Господа, прошу не шуметь. (Федору Толстому:) Пропустите товарища, он явно на скандал нарывается, а вы будете во всем виноватый. Я приму вас чуть позже.

Федор Толстой (недобро посматривая на Лунина): Вы хозяйка. Подчиняюсь вашей воле…

Лунин (насмешливо): А то! Знай, солдат, свое место! (Проходя за Ленорман в ее комнату и начиная говорить с ажитацией:)

Я нисколько не верю в ваше гадание. Серега Муравьев давеча всем рассказывал, что его, боевого офицера, по вашим словам, повесят! Лютый бред! Однако расскажите и мне. Цыганки мне говорили, что я когда-нибудь умру не своей смертью. Нагадайте-ка мне тоже повешение! Мечтаю уйти красиво – под барабанный бой, средь каре…

Ленорман (к картам даже и не прикладываясь): У вас очень дурная аура. Цыганки были правы, вам суждено умереть не своей смертью… Вы дуэлянт?

Лунин (со смехом): Воистину так. Вы не поверите, весь в шрамах! Зато на войне – ни единой царапины!

Ленорман (со странным выражением лица): Занятно. И много народу вы на дуэлях убили?

Лунин (с искренним изумлением): Зачем? Я же не хочу никого убивать! Зато сама дуэль! Это так красиво! Мы вдвоем на рассвете, и солнце падает на наши одухотворенные лица и на волосы, откинутые со лба! И мы все такие – на стиле!

Ленорман (сухо): Что ж… Слушайте мое предсказание. Вас ждет участь более страшная, чем публичная казнь или виселица. Это произойдет ночью. И вы молить будете о скорой смерти своих убийц и мучителей. Но не дождетесь ни быстрой смерти, ни восхода солнца…

С этими словами девица Ленорман быстро выходит из гадальной мимо обомлевшего Лунина и подсаживается в комнате ожидания к понурившемуся Федору Толстому. Она кладет руку ему на плечо и тихо спрашивает.

Ленорман: Ваша аура в сто раз страшней, чем у этого… И все же вы по моей просьбе уступили ему свою очередь. Скажите… Нет. Лучше ответьте мне, ведь вы – наемный убийца?!

Федор Толстой (хрипло): Да. Был по молодости такой грех… Сызмальства на дуэлях не получал ни единой царапины… Ну и… Денег в доме никогда не было. Стал подряжаться… За толику малую отправлял врагов нанимателей на тот свет.

Ленорман (дрогнувшим голосом): И много было таких? Не по личной злобе, а за деньги?

Федор Толстой (тихо): Одиннадцать душ… Ты понимаешь, друг у меня был – бунтовщик, убийца и висельник. Так он, как случилось нашествие, первым волонтером пошел бить Антихриста. И погиб у меня на руках… А я все думаю, и мысль прогнать не могу, – ежели б те одиннадцать, что я за деньги убил, да какими бы сволочами и козлами они б ни были, в тот день стояли бы со мною и дядькой Корнеем в Утицком лесу… Вдруг дядька Корней тогда бы и выжил, а?!

Ленорман (целуя Толстого в лоб): Я поняла. С такой, как у вас, страшной аурой и не убить подобного наглеца… Однако за все в этой жизни надо платить…

Федор Толстой (срешимостью): Я готов. Что мне делать-то?

Ленорман (пожимая плечами): Это мне неведомо. Однако за каждую отнятую ради корысти жизнь будет вами жизнью заплачено.

5в

Павильон. Весна. Вечер. Эйтин. 5

Замок Петера Людвига. Столовая

В столовой открывается дверь, и на пороге появляется сын короля Вюртемберга – Вилли-Нилли. Войдя, Вилли-Нилли близоруко оглядывается. В столовой он не один. У окна черной тенью стоит невестка Петера Людвига – Государыня Русской Ганзы Екатерина Павловна. При ее виде Вилли-Нилли испуганно роняет свои бумаги.

Вилли-Нилли: Простите, сударыня… Я ищу вашего свекра… Не ожидал вас увидеть. А отчего такой траур? Мы врага вот-вот победим!

Екатерина (с чувством): Ах! Я поклялась не снимать с себя черного, пока нога врага топчет Святую Русь! И я в трауре по моему покойному мужу. Ах, Гриша, на кого ж ты меня вдруг покинул?!

Вилли-Нилли (нервно): Так ведь… Враги вроде бы уже давно не в России. И со дня смерти Григорий Петровича прошел уже год.

По идее, траур должен…

Екатерина (прерывая, пылко): Да что ж вы в этом всем понимаете, чернильная вы душа! Вам бы лишь смотреть в ваш гроссбух да считать ваши циферки! Я не сниму черного, пока враг не будет побежден и разгромлен! И вообще…

Вилли-Нилли (пожимая плечами): Простите меня… Черное вас, конечно, стройнит, но вам было бы больше к лицу ваше бело-красное платье. В нем вы такая красивая…

Екатерина (меняя тон): Вы уверены? Кстати, князь Гагарин тоже мне советовал отказаться от черного… Как странно. Я думала, черное мне к лицу…

Вилли-Нилли (угодливо): Простите, Ваше Величество, за то, что высказал свое мнение. Но ведь я же ваш друг, и мне горько…

Екатерина (небрежно): Друзьям говорить мне в лицо любую правду дозволено! Отчего же вам горько?

Вилли-Нилли (пожимая плечами): Вы – самовластная Государыня и при этом врагами изгнаны. Вы принуждены скитаться по миру… Это – нечестно!

Екатерина (нахмуриваясь): Не врагами, а лишь – врагом! Моим братом! Все прочие меня любят!

Вилли-Нилли (вкрадчиво): Так и верните себе Русскую Ганзу! Не пора ли вам на нее свои права предъявить?

Екатерина (задумчиво): Мои права… Да, я их предъявлю. Но мне нужна будет помощь… С войсками, с финансами…

Вилли-Нилли (негромко): Я, Ваше Величество, достиг известных успехов под руководством дяди моего – Петера Людвига. Если бы вы смогли мне доверить казну… А в качестве полководца я бы посоветовал назначить князя Гагарина. Его башкирский полк весьма в Нидерландах геройствовал…

6в

Павильон. Весна. Ночь. Париж. Пале-Рояль

Громкая музыка. Слышны взрывы смеха. В отдельном кабинете попивают винцо и беседуют офицеры секретной службы. Отдергивается занавесь, отделяющая кабинет от прочего зала. На пороге появляется князь Федор Гагарин, который на миг застывает, видимо, не понимая – к кому обратиться. Александр Чернышев, отрываясь от задушевной беседы с князем Дмитрием Голицыным, делает знак и восклицает.

Чернышев: А вот и он! Гонец из Пизы! (Заразительно смеется.) Ах, ну конечно, из Амстердама… Что у вас?

Гагарин (сухо): У меня дело к начальнику моему, Христофорычу… Приватное. Кому я могу доложиться в его отсутствие?

Чернышев (делая знак окружающим): Господа, на мой взгляд, здесь сильно накурено. Давайте-ка проветрим тут на минуточку. Дмитрию Голицыну:) Останься, Димон. У тебя голова иначе устроена, и мне, может быть, нужен совет. (Гагарину, подождав, когда прочие, кроме Голицына, выйдут:) Я тебя слушаю.

Гагарин (понизив голос): Пришло письмо. Из Эйтина. От Екатерины Павловны. В свете новых событий моя госпожа…

Чернышев (хмурясь): С чего это она – твоя госпожа?

Гагарин (пожимая плечами): Земли Гагариных по всей Тверской губернии, а Екатерина по царскому указу – наша самовластная Государыня.

Дмитрий Голицын (сухо): Да, это так. Земли было формально уступлены Григорию Петровичу и после его безвременной смерти по наследству перешли к Екатерине.

Чернышев ( с раздражением): То бишь в иностранных поездках я все пропустил?! А я-то думал, у нас Россия – единая и неделимая.

Дмитрий Голицын (меланхолично): На то был царский указ. Я тебе даже больше скажу. Григорий Петрович был убит по прямому указанию нашего с тобой государя. То бишь царь приказал отравить родную сестру, но яд по случайности попал не в тот бокал. А по любому закону имущество убиенного не должно достаться преступнику. Так что Ярославль, Тверь и Новгород теперь – не Россия.

Чернышев (запальчиво): Димон, я тебя не пойму, нам приказано обелить Государя Императора или ровно наоборот? Зачем его мазать какашками?

Дмитрий Голицын (все так же меланхолически): В убийстве Жозефины и в измене Карла Баденского наш царь не повинен. Это не отменяет того, что он при этом – убийца. И так ходят лишние разговоры про смерть Императора Павла, про Елагин дворец, выстроенный царем для своей матери, который при любом наводнении по крышу затапливает и в котором все запоры оказались снаружи, и много чего еще. (Пожимает плечами.) Я это к тому, что нашей следственной комиссии не стоит царя так уж нарочито отбеливать. Иначе наши друзья, если мы примемся вешать им явную лапшу на уши, перестанут нам верить.

Чернышев (морщась): Принято. Но Христофорыч останется не в восторге… (Оборачиваясь к Гагарину:) Итак, вам пришло письмо от Екатерины. И что там? Она намерена вернуться назад, домой – в Тверь?

Гагарин (пожимая плечами): Насколько я понимаю – нет. Покамест она организует правительство в изгнании. Меня она желает назначить на пост военного министра, а финансами будет заниматься дружок ее Вилли-Нилли. Старший сын Вилли-Фредди – короля Вюртемберга.

Чернышев (ошеломленно): То есть как это? Эта дуреха вручает свою казну тому самому Вилли-Нилли… (Осекается.) Господа, строго между нами. В свое время он задушил собственным шарфом одного ганноверского хрена, из-за которого Вилли-Нилли мог потерять много денег. И именно такому доверить казну – Ярославской, Тверской и Новгородской губерний? Да она чокнулась!

Дмитрий Голицын (с интересом): Это ганноверское убийство – оно точно доказано? И почему дело не дошло до суда?

Чернышев (небрежно): Хрен был член парламента. А может, даже и британский министр иностранных дел. И мы тогда воевали с Британией, а Вюртемберг был наш союзник. У Эльзы точно были собраны все доказательства, но сдавать Вилли-Нилли в те года было просто нельзя…

Дмитрий Голицын (сухо): То есть вместо доказательств у нас одни разговоры. Если мы с ними и с нами князь Федор явимся к Екатерине Павловне и примемся очернять ее друга, она нас пошлет. Делая предостерегающий жест в адрес Чернышева, который хотел возражать:) Мон Шура, мы с тобой хорошо знаем глупенькую Екатерину. Она упряма и от своего не отступит. И если Вилли-Нилли уже убивал из-за денег, судьба той, кто ему в деньгах доверилась, дело решенное. Тем более что все будут уверены, что Екатерину приказал убить ее брат, то есть наш с тобой царь. Наша с тобою задача – не кричать здесь и сейчас, а предотвратить сие преступление. Это значит – придется снова ворошить то забытое английское дело.

Чернышев (задумчиво): Да я по той истории ничего уж не помню. А Эльза, которая собрала все доказательства, увы, умерла. Значит, придется начинать все с нуля. А нас с тобою, кстати, не пустят в Англию, ибо мы в России принадлежали к «французской партии». Да и наши чины в контрразведке…

Гагарин (с надеждою в голосе): Так может быть – я?! Я соглашусь стать военным министром для Екатерины, сыщу причину поехать с ней в Англию, и англичане нас примут – в пику царю и в надеждах отделить от России Русскую Ганзу!

Дмитрий Голицын (задумчиво): Эта затея может и выстрелить. Коль собрать доказательства и на месте убедить Екатерину в том, что рядом с нею убийца… Может и получиться.

Чернышев (решительно): Так мы и сделаем! А я доложу про это все Христофоровичу.

7в

Павильон. Весна. Утро. Эйтин.

Дворец принца. Покои Екатерины

Распахивается дверь, и на пороге комнат Государыни Русской Ганзы появляется князь Федор Гагарин. Видимо, он всю ночь скакал и от этого совершенно измотан. При виде князя Екатерина Павловна отрывается от созерцания себя в зеркале, мило улыбается и восклицает.

Екатерина: А вот и вы! Я без вас совсем извелась. Скука здесь бесконечная. Вообрази себе, Феденька, Марья Денисовна, эта старая фря, чего она себе позволяет? Эта безродная при всех заявила мне, что я плохо влияю на мальчиков! Вообрази!

Гагарин ( с трудом переводя дух, но с чувством): Не может быть! Ваше Величество, вы, право слово, наверно, шутите!

Екатерина (делая презрительную гримаску): Я?! Да ни капельки! Я этой безродной парвеню так и сказала: «Ежели вам привычно быть детям нянькой, так и будьте ей! Я приказываю!» А она: «Но вы ж мать!» А я ей: «Я прежде всего – Государыня, и я вся в делах государственных!» А она… (Мрачнеет.) Она принялась весьма обидно смеяться в ответ. А что мне было делать?! Тесть у этой бабы-яги совершенно под каблуком. (Задумчиво:) И как она его окрутила? Страшна ведь как смертный грех… ( С интересом:) Что в Париже слыхать про приворотные зелия? Там они в этом сведущи. Ежели бы я свекру смогла доказать, что эта ведьма кормит его любовными зелиями…

Гагарин (торопливо): Кстати, вот про Париж. В нашей армии узнали, что вы готовы вернуть себе венец Русской Ганзы, и от этого все приободрились. Рады за вас и шлют поздравления… (Чуть помешкав:) Правда, есть одно но…

Екатерина (настораживаясь): Что там? Я моим войскам не по нраву?!

Гагарин (с умильной улыбкой): Ах, что вы! Нет! Благодетельница… Однако ваш казначей и министр финансов Вилли-Нилли… Про него идет дурной слух.

Екатерина (резко): Не может быть! Я ему верю и вообще – друзей не сдаю! (Невольно улыбаясь:) Ах, Феденька, он так меня любит. Сядет рядышком, возьмет меня за руку и вздыхает так нежно, так ласково. ( С легкой тоской:) Меня даже порой переполняет томление, однако, что ж делать, у меня по Гришеньке траур… (Начинает утирать непрошенную слезу и сморкаться, затем другим деловым тоном:) А что говорят-то?

Гагарин (сухо): Загадочная история. Его деловым партнером был некогда британский министр иностранных дел Чарльз Фокс. Так его удавили без малого лет десять назад. Удавкою был шарф в цветах Вюртемберга, и якобы свидетели видели, как Вилли-Нилли выходил от убитого. Теперь всю правду, конечно, можно узнать только в Лондоне, да кто ж туда поедет – всем недосуг…

Екатерина (решительно): Не верю! ( С чувством:) Вилли так нежно берет меня за руку… (Явно приняв решение:) Такой не может придавить кого-то шарфом! Джентльмены этому не обучены.

И я готова поехать в Лондон, сама все узнать и совершенно обелить его имя!

8в

Павильон. Весна. День. Эйтин.

Дворец принца. Курительная

В курительной сидят принц Петер Людвиг фон Ольденбург и старший брат Анны Федоровны, герцог Эрнст фон Саксен-Кобург. Похоже, у них серьезная беседа, и оба на листочке бумаги что-то то и дело подсчитывают. С треском распахивается дверь, и в комнату влетает разгоряченная Екатерина Павловна.