Ловчий. Герои и Дракон

Розен (с досадой): Какая-то чертовщина. Хорошо, я отправлюсь с вами в Вельсе, ибо Александр Христофорович велел мне…

Курц (прерывая Розена): Это возможно. Прошу вас обоих следовать за мной!

Шульмейстер (поворачиваясь к детям): Вы уж простите, дела! Думаю, когда я вернусь, Розовая Дама все ваши пожелания выполнит!

7а

Натура. Весна. Ночь.

Дорога на Страсбург

Дробный топот копыт. По дороге во главе небольшого отряда со шведскими знаменами во весь опор несется граф фон Пейперг, задыхаясь от быстрой скачки.

Нейперг (рычит): Ура, в бой, лишь вперед! Фуше, враг… Прочь страх! Эй, выходите – вот клинок! Пыль, гром, кровь, мрак! Нигде не отступать – мой вызов! Марию никому не уступлю! Пускай отступятся австрийцы от Луизы, иначе я… Иначе я… Зарэжу! Зарублю и затопчу!

Бернадот (с хохотом, силясь угнаться за другом): А также задрючу и проглочу!

Нейперг (с яростью): Это не шутки! Черт меня подери!

8а

Павильон. Весна. Ночь. Вельсе.

Допросная комната

В полутемной комнате, освещаемой лишь коптящим факелом, охранники усаживают за длинный стол Розена и Шульмейстера. На другом конце стола сидит полковник барон фон Шлоссер, который, щурясь, читает какие-то бумаги. Когда охранники выходят, Шлоссер поднимает голову и подслеповато смотрит на прибывших.

Шлоссер: Мое имя Шлоссер. Барон фон Шлоссер. Я назначен по совету Александра фон Бенкендорфа на должность руководителя прусской секретной службы. Я хорошо знаю, кто вы. Вы же со своей стороны должны понимать, что присягу верности я давал Пруссии. Все ясно?

Розен (сухо): Так точно.

Шлоссер (чуть ударяя ладонью по столу): Итак, о чем идет речь. После нашей победы над Антихристом во Франции возник вакуум власти. Англичане прочат на трон брата казненного короля – принца Артуа, или Людовика Восемнадцатого. При этом сами британцы делают все, дабы распалить местное возмущение. Они уничтожают французские заводы и фабрики. Вы понимаете, к чему это приведет?

Розен (с сомнением в голосе): К уничтожению французской промышленности?

Шлоссер (пожимая плечами): Это очевидно. Но не исключаю, что джентльмены уже просчитали и все последствия. Французы массово лишены куска хлеба, а именно на юге Франции – в тех краях, где поднялся Наполеон Бонапарт…

Розен (с интересом): То есть вы хотите сказать, что британцы нарочно подталкивают юг Франции к народному возмущению?

Шлоссер (похрустывая суставами пальцев): Возможно. Ручаться не буду, но, на мой взгляд, все на это указывает. Нас же больше волнует не то, что Наполеон попробует вновь прийти к власти, но то, что произойдет после его повторного поражения.

Розен (хмуря лоб): Не понимаю…

Шлоссер (сухо): Британцы проталкивают на трон Луи Восемнадцатого. Однако, раз мы уверены, что Наполеону его удастся снести, – что же будет потом? После свержения Луи Восемнадцатого и падения Бонапарта. Повторного.

Шульмейстер (негромко): Тогда на престол взойдет брат покойного Луи Шестнадцатого и нынешнего Луи Восемнадцатого, Карл. Карл Десятый.

Шлоссер (согласно кивая в ответ): Все так. И поэтому мы, Пруссия, не так давно перекупили этого дурачка у австрийцев. А те продвигают на трон свою креатуру – Наполеона Второго…

Розен (с кривой усмешкой): Молокососа на трон? А править будет Мария-Луиза, за спиной у которой встанет Меттерних?

Шульмейстер (еле слышно): Ненавижу австрийцев…

Шлоссер (холодно): Мы в курсе. По нашим данным, сейчас Мария-Луиза с малолетним сыном в сопровождении графа Фуше движется в сторону Австрии. Граф на крючке у австрийцев всю свою жизнь, однако для безопасности ему пришлось привлечь людей из Тотенкопфа… (Делает неопределенные движения рукой в воздухе.) И что же у нас получается? Австрийский агент везет по прусскому Рейнланду в сопровождении пруссаков малолетнего мальчика, кой, если вырастет, начнет гадить Пруссии.

Розен (со странным смешком): Похоже, какая-то ерунда получается…

Шульмейстер (еле слышно): Слишком много свидетелей. По-тихому мальца придавить не получится…

Шлоссер (высокомерно и холодно): В самом деле? Это говорите мне вы, бывший лекарь нашей покойной королевы Луизы?! Вы советуете мне смерть Луизы внимательно изучить и подробно расследовать?

Шульмейстер (нервно): Как сочтете нужным… Прошу прощения, влез не в свое дело, ваше превосходительство…

Шлоссер (с подозрением оглядывая Шульмейстера): Не слышу былого энтузиазма, друг мой. Неужто вы у нас потихоньку стареете?

Розен (торопливо и с неким смущением): Простите, барон… У моего учителя сейчас умирает воспитанник. И он одного возраста с известным нам мальчиком… (Иным тоном:) Посему в крайнем случае…

Шульмейстер (еле слышно): Не надо… Я сам. Малыш от моего средства не умрет, но угаснет… Почти что уснет…

9а

Павильон. Весна. Вечер. Страсбург.

Университет. Комнаты Марии-Луизы

Заплаканная Мария-Луиза мечется по маленькой комнате.

Ее пытается успокоить граф Фуше.

Фуше: Не волнуйтесь, Ваше Величество. Мальчика в дороге слегка растрясло, надобно положить для него в карету подушек побольше и спокойно продолжать путь. В Вене вас ждут!

Мария-Луиза ( с отчаянием): Черта с два! Я отцу не нужна, нас и так у него выше крыши! Ему нужен мой сын, дабы через него в будущем править Францией!

Фуше (разводя руками и говоря успокоительно): Возможно, и так… Однако столь малому ребенку все же нужна мать! Вас примут как дочь и королеву-мать при грядущем французском императоре!

Мария-Луиза (нервно и с раздражением): Вот три раза – ха-ха! Напи, может, и примут в Хофбурге или Шёнбрунне, но я… Я была замужем за презренным у нас итальяшкою! Который к тому же проиграл войну! Я для них теперь порченая… Боже мой!

Фуше (утешающим тоном): Но Ваше Величество! Ваш отец очень мил… Он даже нынешнюю свою жену Изабеллу Баварскую содержит в чистоте и уюте, хоть та по поведению – форменное животное…

Мария-Луиза (с горечью): Мой отец в чистоте содержит вовсе не Изабеллу, а вернувшийся с нею Тироль!

Фуше (терпеливо): Но ведь и вы везете ему целую Францию!

Мария-Луиза (начиная рыдать): Францию?! Моя Франция нынче болеет в той комнате, и у нее сильный жар! А я никто, вы понимаете, граф, никто! Я лишь разумная двуногая матка, которая дала моему отцу отдаленные права на прекрасную землю! И чем быстрее я уберусь с его глаз, тем ему будет легче! Уверяю вас – меня удавят в первую же неделю по приезде в чертов Шёнбрунн! ( С отчаянием:) Боже, почему он не едет?! Он же клялся! Он мне обещал!

Фуше (задумчиво): Так мы здесь сидим, ибо надо излечить вашего мальчика, или потому, что далее дорога на юг, прочь от Голландии и маршала Нейперга?

Мария-Луиза задумывается, затем ее внимание привлекают шум множества ног и чьи-то голоса, которые приближаются. Она с надеждою восклицает.

Мария-Луиза: Это он, мой милый Нейпи! Он приехал за нами, как обещал!

Дверь в комнату распахивается, и появляются капитан Курц и Розен с Шульмейстером в нарядах ученых лекарей. Мария-Луиза при виде лекарей даже вскрикивает от расстройства, граф Фуше с изумлением хочет что-то сказать, но сразу же осекается, а Курц говорит.

Курц: Господа, весьма дурные вести из Франции. Русский царь возжелал познать всех жен Бонапарта. Жозефина ему не далась и предпочла смерть утехам этого слизняка и сатира, но за вами уже скачет погоня. Вам надобно срочно выезжать в Вену! Мои люди будут, разумеется, биться, но кто сумеет остановить злобу и похоть диких варваров?!

Мария-Луиза ( с отчаянием): Мой сын тяжко болен! Я с места не тронусь, покуда не смогу его вылечить!

Шульмейстер (вежливо, чуть откашливаясь): Мы здесь как раз ради этого. Спешу представиться – доктор Мальвуазен со своим ассистентом. Я профессор медицины здесь, в Страсбурге!

Мария-Луиза (с подозрением): Француз? Я не могу французам довериться! Они только что проиграли большую войну и не спасли свою Францию! Как же я могу доверить им лечение моего сына?!

Курц (жалобно): Но русские уже совсем рядом! И где я возьму лекаря не француза посреди французского Страсбурга?

Мария-Луиза (решительно): Ничего не знаю! Но сына французскому эскулапу я не отдам!

Розен (чуть покашливая и говоря с заметным немецким акцентом): Кстати, я немецкий студент профессора Мальвуазена. Раз я немец, то мне-то вы своего сына доверите?!

Мария-Луиза (бледнея от ярости): Ах, вы немец?! Предатель! Изменник родины! Да чтоб я моего лялечку французской подстилке доверила?!

Розен (сухо): На мой взгляд, больная пережила столь серьезное потрясение, потеряв трон, что наяву стала бредить. (Курцу с Шульмейстером:) Вы ее, конечно, подержите, пока я введу ей снотворное?

Курц (засучивая рукава): Ну, раз нет иного выхода…

Мария-Луиза (жалобно): Нейпи! Нейпи, спаси меня! Где ты?

Дикий грохот и крики за дверью. Она снова распахивается, и в нее вбегает граф Нейперг со шпагою наголо.

Нейперг: Я здесь, моя прелесть!

Розен (выхватывая свою шпагу и с чувством): Черт знает что!

В ответ Нейперг, не останавливаясь в движении ни на миг, ловким ударом бьет фон Розена по голове. Тот окровавленный падает. Тем временем вслед за Нейпергом вламываются кронпринц Бернадот и его спутники. В комнате сразу становится людно и тесно. Шульмейстер каким-то образом оказывается под фон Розеном и делает вид, что его тут и не было. Граф Фуше узнает Бернадота и восклицает.

Фуше: Слава богу, это вы! Как раз вовремя!

Мария-Луиза (вешаясь на шею Нейпергу): Ты успел! Ты приехал, мой Нейпи! Я тебя так ждала…

Нейперг (задыхаясь от счастья): Лизон, я так счастлив! Бежим же, убежим на край света!

Мария-Луиза (крича от счастья): Я согла-асна-а-я!

Фуше (растерянным тоном): Но позвольте, а как же ваш сын?

Нейперг (небрежно и начиная целовать Марию-Луизу): Этот пащенок? Мне он не нужен!

Мария-Луиза (задыхаясь от счастья в объятиях Нейперга): Этот плод греха и насилия нужен моему отцу! Вот пусть он о нем и заботится!

Нейперг (подхватывая свою любовь на руки и вынося ее прочь из комнаты): Я самый счастливый человек на земле!

Бернадот (устремляясь вслед за другом): Черт побери! Подожди же товарищей!

Нейперг (издалека): Догоняйте нас! А-ха-ха!

Шульмейстер тем временем поднимается из-под тела упавшего фон Розена, разглядывает его рану и деловито бормочет.

Шульмейстер: Рана неглубока и, в сущности, не опасна. Этот одноглазый не стремился убить… ( С нервным смешком:) Однако и рука у него! Мог бы стать палачом/ (Оборачивается к Курцу.) Кстати, раз девицу увезли, мы, может, пройдем к больному и начнем наше «лечение»? Или для вас «излечение» девицы тоже было б желательно?

Курц (немного растерянно): Думаю, нам было приказано «спасти от болезни» в первую голову именно мальчика. Так что… (Запинается, явно пытаясь вспомнить псевдоним Шульмейстера:) Дорогой…

Фуше (будто невзначай): Зовите его просто – Шуля… У него много имен, но так называть его много проще. Вы в курсе, что это человек Савари?

Курц (хватаясь за эфес шпаги): Мне жаль, граф… Но…

Фуше (быстро): В сущности, мне лишь нужно доставить мальца ко двору его дедушки. Живым и вроде бы невредимым. И если я правильно понимаю, именно это и есть специализация вашего Азазеля. Так зачем же нам с вами ссориться из-за этого?

1б

Павильон. Весна. Вечер. Париж. Тюильри

В бывшем будуаре Жозефины по сторонам с интересом оглядываются Государь Александр и его наперсник князь Голицын. Александр трогает рукой какую-то занавесочку, потом слегка передергивается и бормочет.

Александр: Честно говоря, все тут сплошное мещанство с эклектикой. Почему-то, в отличие от парадных комнат дворца, здесь нет ничего интересного… Кстати, Сандро, как тебе слоники на камине?! Никогда бы не поставил себе эту гадость…

Голицын (разводя руками): А по мне, мин херц, весьма мило. Уютненько. Любопытно – почему очередная королева Мария-Луиза тут не устроилась?

Александр (небрежно): Ах, ну да, ведь ты еще туда не ходил. Там голо – как в склепе. Прежняя, Мария-Антуанетта, любила кисею, безделушечки и все такое, так что для Марии-Луизы кисея с безделушками и прочее рококо стали табу. Дабы не возбуждать местный плебс.

Голицын (задумчиво): М-да… Несчастная женщина… Думаю, в частной жизни Антихрист и впрямь был чудовищем…

Александр (хихикая): А чего же ты еще хотел от Антихриста?

Слышен быстрый и дробный топот ног. В бывшую комнату Жозефины врывается Государыня Елизавета, сопровождаемая своим братом – герцогом Карлом Баденским. Елизавета в совершенном восторге.

Елизавета: А здесь так мило! Не то что у нас в Зимнем или в том же Царском Селе. Жаль, развернуться негде – дворец маловат! Алекс, ведь теперь это будет наша с тобой заморская резиденция?

Александр (небрежно): Думаю, нет. Слишком все маленькое. Я вообще-то планировал, что наш с тобою заморский замок будет называться Версаль…

Карл Баденский (презрительно): Версаль?! А вы в курсе, что восставшие парижане в бывших покоях Людовиков построили отхожее место? Да и все остальное там изрядно изгажено.

Голицын (на ухо царю): Не вели казнить, вели слово молвить… Не надо в Версаль. Чернышев мне как-то рассказывал, что Полина его признавалась, будто Антихрист сперва тоже думал – Версаль… Да на беду там место открытое, и злодеи способны в этот дворец проникать отовсюду. Лишь поэтому Наполеон вроде бы и не пожелал его восстанавливать.

Александр (озабоченно и негромко, так, чтобы жена и шурин не слышали): А что мой кузен Бенкендорф? Он прислал уже список дворцов, где за границею можно мне останавливаться?

Голицын (сухо): По мнению Бенкендорфа, лучше всего оборону держать именно в Тюильри. Но вообще-то он не советовал здесь задерживаться. Из самых верных источников у него есть наводка, что со дня на день бритоны взбунтуют французов супротив нашей армии. С точки зрения безопасности он советует немедля покинуть Париж и сделать ставку в Брюсселе или, лучше того, – в Амстердаме.

Александр (морщась, как от зубной боли): То бишь вместо того, чтобы получать триумф и лавры безусловного победителя, мне предложено гостем поехать к моей сестре Анне в ее королевство Голландию… Черт знает что… Я подумаю. (Оборачиваясь к жене:) Дорогая, обстоятельства изменились. Мы именно здесь, в Тюильри, расположимся.

Елизавета (с восторгом): Прекрасно! Но давай тогда посетим Жозефину. Она мне должна объяснить, как здесь и что. И самое главное – как тут всякие шкафчики открываются. А то я, не поверишь, все ногти уже обломала, пытаясь здесь все осмотреть…

Александр (устало): Да, душа моя, будет все, как ты захочешь…

2б

Натура. Весна. Вечер.

Дворец Мальмезон под Парижем. Садик

Государь Александр везет на кресле с колесиками бывшую жену Наполеона Жозефину Богарне. Та в совершенно растрепанных чувствах и весьма картинно сопливится.

Жозефина (со всхлипом): Ах, представьте, сударь мой, сие сенная болезнь! Почти такая же, как у вашей маменьки. Что-то каждую весну так цветет, что я аж дышать не могу! Скажите, друг мой, зачем вы меня вывезли в сад? Неужто нельзя было поговорить в моем доме – на людях?

Александр (вкрадчиво): Дорогая, на свете есть вещи, о которых нашим слугам знать вовсе не надобно… Особенно про нашу царскую жизнь!

Жозефина (сразу пугаясь): Ах, вот вы о чем… Но, клянусь, это не моя тайна. Я про насилие над Шарлоттой Французскою и мальчиком услыхала буквально на днях. Но это совершил Робеспьер, я о подробностях ни сном ни духом…

Александр (задумчиво): А что, у Робеспьера был сын? Это мысль! Нам как раз нужен якобинский… (чуть помявшись) почти король, ну, в общем, наследник Конвента, именем которого мы смогли бы отменить грядущую реституцию…

Жозефина (явно нервничая и сконфуженно): Боюсь, младенчика удавили прямо на руках его матери. Именно тогда Шарлотта Французская умом и тронулась. Но то были не мы, а термидорианцы какие-то!

Александр (сразочарованием в голосе): Удавили? Как жаль. Из этого могла бы выйти неплохая интрига. Голова мальчика могла много стоить… Впрочем, я хотел вас спросить не о том…

Жозефина (оживляясь): Кстати, если вам нужен мальчик, так у меня для вас другой есть. Сын казненного Людовика Шестнадцатого – Людовик Семнадцатый! Представьте, а вот он не погиб!

Александр (с удивлением): В самом деле? И как же ему удалось спастись из узилища?

Жозефина (с игривостью): А вы не поняли? Именно ради спасения малолетнего Людовика его старшая сестра Шарлотта и решилась этому кровавому Робеспьеру во всем соответствовать! А он в те дни был во Франции – царь и Бог! Мальчишку легко подменили в камере. (Долго ждет, пока Александр думает над ее словами, но затем не выдерживает:) А о чем вы хотели поговорить?

Александр (небрежно): А?! Да нет, пустое… Герцог Баденский от своей жены, вашей дочери Стефании Богарне, вдруг узнал, что вы, пока жили в Трианоне, сыскали там знаменитые подвески Марии-Антуанетты, но потом снова их спрятали. Моя жена услыхала и захотела на столь изумительные подвески хотя бы одним глазком посмотреть…

Жозефина (с возмущением): Стефания что-то сболтнула этому высокомерному долдону? Да нет, какая-то ерунда! В глаза я этих подвесок не видела!

Александр (вскипая): Не забывайтесь! Помните, кто я и кто вы! Если будете упорствовать – на дыбе все расскажете! Вам понятно?

Жозефина (показывая язык): Да пошел ты!

Александр (резко отталкивая от себя кресло-каталку Жозефины): Даю на размышление три дня! А после – или вы мне отдаете подвески, или же – дыба!

Жозефина (с вызовом): Ути-пути, какой мы страшный!

Государь в ярости поворачивается и почти выбегает из садика. Жозефина вскакивает из своего кресла и бежит в дом. Там ее встречают перепуганные слуги.

Жозефина: Жюль, Гастон, готовьте мне ванну! Ах, как же хочу я помыться после разговора с подобным ничтожеством!

Служанка Марселина (с ужасом): Он что, вас трогал?

Жозефина (со слезами на глазах): Обещал меня мучить на дыбе, ежели я не исполню все его требования! А я не могу!

3б

Павильон. Весна. Утро. Париж.

Тюильри. Покои Александра

Дверь в спальню Александра с треском распахивается. На пороге спальни стоит белая как мел Государыня Елизавета, которая дрожащими губами еле слышно бормочет.

Елизавета: Алекс, сделай же что-нибудь! Ты меня обязан спасти!

Александр ( с неудовольствием, потягиваясь в кровати): Душа моя, на тебе лица нет. Кто тебя так напугал?

Елизавета (хрипло и в совершеннейшем ужасе): Ты же сказал мне, что Жозефина через три дня все расскажет. И вот я ни свет ни заря приезжаю к ней в Мальмезон и начинаю искать. А вокруг тихотихо, все как будто вымерло… Я захожу в спальню, а она там и… холодная… А я как раз перед этим разгребла все ее ящики… А тут еще слуги… Я испугалась, закричала и убежала… Сделай же что-нибудь!

Александр (небрежно): Совершенная ерунда. Пусть туда поедет Санглен. Он у нас дока по всему щекотливому… Кому заткнет рот, кого припугнет, вот все и сладится. Думаю, дело не стоит и выеденного яйца!

4б

Павильон. Весна. Вечер. Париж.

Тюильри. Столовая

В залу, где царственная чета ужинает, вихрем врывается князь Голицын. Он с испугом оглядывается и бормочет.

Голицын: Вот вы здесь кушаете, а в Париже – волнения! Улицы все гудят! В Гранд-опера и «Франс Комик» срочно изменили репертуар. Везде ставят Шекспира – «Антония и Клеопатру»!

Александр (хмурясь): Прости, Сандро, ты себя со стороны хоть когда-нибудь слышишь?! При чем здесь Шекспир и всенародное возмущение?! Да и вообще – плевал я с горы на всех этих французишек! Моя армия в случае чего мигом их успокоит.

Голицын (судорожно): Ты не понимаешь, мин херц, даже в нашей армии разброд и шатания. По твоей милости императрица Жозефина с собою покончила! Приняла яд, так как ей вроде гадюку нашли, но та кусаться отказывалась. Париж не Египет, и гадюки тут не такие кусачие!

Елизавета (невинным тоном): Не поняла… Она что, умом тронулась от национального поражения?

Голицын (не обращая на Елизавету внимания): Прости уж, мин херц, меня в Мальмезон ты с собою не брал, так что я знаю все лишь со слов ее слуг. А они говорят, что ты дал Жозефине лишь три дня подготовиться. Ну, там, чтоб подмыться, а после, мол, на сеновал или же в будуар, я не в курсе. А коли откажется – посулил ей дыбу и пытки. Так Жозефина всех слуг собрала, сказала, что лучше смерть, чем твоя постель, – ну и все.

Александр (растерянно): Погоди, Сандро, ты мне какие-то сказки рассказываешь… Делать мне нечего… Я и не думал требовать от старушки женских прелестей!

Голицын (пожимая плечами): Ну, не знаю, мин херц! Ты с таким хитрым видом от нас уезжал. Все говорил, что там прекрасные парники и клубника уже с марта растет, вот ты и отправился к Жозефине – полакомиться. Насчет клубнички. У нас весьма однозначно все тебя поняли. А «отправиться по клубничку» с твоей легкой руки стало уже крылатою фразой.

Александр (с легким отчаянием): Да как ты не понимаешь, Сандро! Дело было секретное и государственной важности! Видишь ли…

Елизавета (с вызовом): Брат мой, герцог Баденский, с неделю назад проболтался, что невестка моя Стефания Богарне как-то сказывала, что мать ее Жозефина отыскала-таки в секретном отделении в каком-то шкафу Трианона знаменитое колье Марии-Антуанетты, с кражи которого и началась вся Французская революция. А потом она его снова спрятала, а забрать из тайника не успела, ибо Бонапарт с ней развелся стремительно и ее сразу в Мальмезон выселили. Я от этой вести спать не могла. Перерыла вверх дном Трианон, где вроде бы колье было спрятано, и Тюильри, откуда Жозефину силою выселили. Ни следа!

Голицын (озаряясь понимающею улыбкой): А когда вы ничего не нашли, ты, стало быть, мин херц, принял весь удар на себя! Так вот зачем ты в Мальмезон-то отправился!

Александр (с облегчением): Ну конечно! Я, собственно, и дал Жозефине три дня на то, чтобы она нам отдала сворованное Марией-Антуанеттой колье!

Голицын (начиная невольно посмеиваться): А чтобы комар носа не подточил, вы с нею делали вид, что говорите исключительно про пылкие чувства, в общем – лямур и тужур…

Александр (задумчиво): Разве? Ну… Может быть… (Явно смущаясь присутствием жены:) Я, право слово, не хотел выглядеть как скупщик краденого, так что, возможно, на словах перед слугами я и представлялся чуть более пылким, чем следовало. (Поворачиваясь к Государыне:) Однако поверь мне, мой свет, ничего скабрезного…

Елизавета (с претензией): Ну как же, душа моя… Ты везде любишь распустить слух, какой ты у меня в постели гигант да герой… Эх ты… Голицын (сухо): Прости, мин херц, но от великой любви дамы не травят себя и не вешаются. Боюсь, что картина в глазах всего мира выглядит весьма неприглядною. Теперь-то ты понимаешь, почему все в Париже и Лондоне срочно кинулись посмотреть трагедию про то, как траванула себя Клеопатра…

Александр (жалобно): Ну и пусть! Я же ведь ни при чем!

5б

Павильон. Весна. День. Париж.

Мальмезон. Комнаты Жозефины

В опустелом доме Жозефины гулко и мрачно. За стеной кто-то плачет. По спальне покойной бродят Чернышев и Дмитрий Голицын и все там осматривают. Рядом с ними заплаканные слуги Жозефины – Гастон с Марселиной. Голицын их терпеливо расспрашивает.

Дмитрий Голицын: Итак, вы сами, своими глазами, не видели, как ваша госпожа приняла яд?

Гастон (угрюмо): А вы, ежели что, небось собрали бы толпу поглядеть, как себя травите? Любое животное уползает помирать в потайной уголок! Никто не убивает себя на людях!