Путь к Белой Веже. Сказание о Ратиборе

Вечером, на военном совете, Ратибор принял решение.

– Завтра на рассвете идем. Пойдем одной ладьей. Нашей. Разведка боем. Если мы пройдем, остальные пойдут за нами. Если нет…

Он не закончил. Все и так поняли.

Ночь была бессонной. Никто не мог уснуть под непрекращающийся грохот Ненасытца. Люди молились, прощались друг с другом. Рогволод и Микула, бывшие бродники, сидели молча, глядя в огонь. Возможно, они думали, что смерть от руки Ратибора была бы милосерднее, чем то, что ждало их завтра. Ратибор всю ночь просидел со Ставром, снова и снова изучая их нарисованную на песке карту, запоминая каждый поворот, каждый камень. Он понимал, что завтра он поведет своих лучших людей в пасть дракону.

Глава 39. В Объятиях Ненасытца

Рассвет был багровым, больным. На головную ладью, флагман Ратибора, взошли только самые сильные и опытные. Двадцать лучших гребцов, включая Милослава, Ждана и Рогволода. Ставр встал на носу в роли лоцмана. Зоряна настояла на том, чтобы пойти с ними. Ратибор – у рулевого весла.

Остальной отряд стоял на берегу, молча и неподвижно, как изваяния, наблюдая за ними.

– Отдать швартовы! – команда прозвучала напряженно.

Ладья отделилась от берега и медленно двинулась к началу порога. Грохот нарастал, превращаясь в физическое давление.

– Пошли! – крикнул Ставр.

Их подхватило.

Сила потока была невообразимой. Она была в десять раз мощнее, чем на Кодаке. Ладью не просто бросало – ее рвало, крутило, швыряло. Мир за бортом превратился в смазанную, ревущую серо-белую массу. Гребцы, напрягая все мышцы, отчаянно пытались удержать судно на выбранном курсе, подчиняясь только барабанному бою, который выбивал знаменосец.

– Левее, левее, твою мать! – орал Ставр, указывая на гигантский водоворот, который затягивал их, как воронка. – Греби, сволочи, греби!

Мышцы Ратибора горели от напряжения. Рулевое весло вырывалось из рук, вибрируя от ударов воды.

Они прошли первую гряду камней, чудом увернувшись от двух валунов, между которыми было не больше аршина. Брызги были такими плотными, что дышать было невозможно.

Впереди был самый узкий участок – "Шило", как называли его лоцманы. Проток, зажатый между двумя скалами.

– Прямо! Держи прямо! – ревел Ставр.

Ладья неслась прямо на скалу. Ратибору показалось, что Ставр сошел с ума. Но в последний момент течение, ударившись о камень, резко свернуло влево, и их протащило через "Шило", едва не чиркнув бортом о гранит.

Но сразу за "Шилом" их ждала новая ловушка. Из воды, словно спина гигантского кита, выступал гладкий, пологий камень. Поток расходился, обтекая его с двух сторон.

– Вправо! Правый рукав! – кричал Ставр, указывая путь.

Они рванули вправо. Но то ли гребцы немного сбились с ритма, то ли Хозяин Порогов решил, что с него хватит, – ладью начало сносить. Прямо на камень.

– Назад! Табань! – заорал Ратибор, понимая, что столкновение неизбежно.

Гребцы на правом борту отчаянно затормозили веслами. Но было поздно.

Раздался страшный, скрежещущий звук. Звук, от которого кровь стынет в жилах. Звук дерева, сдираемого о камень. Ладью с силой ударило днищем о подводную часть скалы. Она накренилась так, что вода хлынула через борт. Ждан, не удержавшись, вылетел за борт, но Рогволод, сидевший рядом, в последнюю секунду успел схватить его за руку и втащить обратно.

Удар сбросил их с камня. Потерявшую управление ладью протащило еще сотню метров и выбросило в небольшую, относительно спокойную заводь у самого берега, где течение было слабее.

Они остановились. Дрожащие, мокрые, оглушенные. Они были живы. Они прошли. Но какой ценой?

– Пробоина! – раздался отчаянный крик Милослава из трюма. – Вода прибывает! Быстро!

Первая попытка закончилась катастрофой. Они были ранены, заперты посреди самого страшного из порогов. А на берегу за ними наблюдал весь остальной отряд. И они видели, что их флагман потерпел крушение.

Глава 40. Ловушка Ненасытца

Паника на флагмане сменилась лихорадочной деятельностью. Пока одни вычерпывали ледяную воду ведрами, Милослав и Ратибор нырнули в трюм. В свете дрожащего факела они увидели рану своего корабля. Это была не маленькая течь. Несколько досок днища были продраны, и в дыру, размером с человеческую голову, с глухим гулом хлестала вода.

– Заткнуть! Чем угодно! – крикнул Ратибор.

Они начали затыкать дыру всем, что попадалось под руку: запасными парусами, мешками, своими плащами. Вода прибывала медленнее, но это была лишь временная мера. На таком корабле идти дальше было нельзя. Выйти обратно против течения – невозможно. Они были в ловушке.

С берега им подавали отчаянные знаки, но сделать ничего не могли. Послать вторую лодку на помощь – значило погубить и ее.

– Он нас поймал, – глухо сказал Ставр, глядя на ревущий поток вокруг их маленького убежища. – Поймал, как щуку в вершу. Теперь будет ждать, пока мы не утонем или не выйдем к нему снова.

Зоряна сидела на дне лодки, ее лицо было бледным.

– Я же говорила. Он голоден. Он не отпустит нас просто так. Он почувствовал нашу кровь. Он хочет жертву.

Весь день они пытались починить пробоину изнутри, но это было бесполезно. Течение было слишком сильным. Давление воды выдавливало любую затычку. К вечеру все поняли, что их положение безнадежно. Либо они рискнут и на полузатопленной ладье попытаются пройти оставшуюся часть порога, что было верной смертью, либо останутся здесь и медленно утонут.

Люди на борту пали духом. Они сидели, молча глядя на прибывающую воду. Ждан, спасенный Рогволодом, теперь смотрел на бывшего бродника совсем другими глазами, но и это уже не имело значения.

– Должен быть другой путь, – проговорил Ратибор, обращаясь скорее к себе, чем к остальным. Он не мог смириться с поражением.

Он снова посмотрел на Зоряну.

– Ты сказала, с ним можно договориться. Что он хочет? Скажи мне, Зоряна!

Ведунья подняла на него свои темные, полные муки глаза.

– Он хочет то, что ему не отдают по доброй воле. Он хочет жизнь. Не просто жизнь, а жизнь того, кто готов ее отдать, но не хочет умирать. Он питается силой духа, волей к жизни в тот самый момент, когда она обрывается. Ему не нужна смерть труса или отчаявшегося. Ему нужна смерть воина, который выбирает ее сам.

Ратибор смотрел на нее, и в его голове начал складываться ужасный, немыслимый план. Ответ на загадку, которая приведет их либо к спасению, либо к вечному проклятию.

Они были в ловушке. И чтобы выбраться, кому-то придется заплатить самую страшную цену.

Глава 41. Разговор с Хозяином

Ночь опустилась на Ненасытец. Но она не принесла тишины. Наоборот, в темноте рев воды казался еще громче, еще более личным и угрожающим. Запертые на своей полузатопленной ладье, воины сидели в подавленном молчании. Надежда умерла. Осталось только методичное вычерпывание воды, которое лишь оттягивало неизбежный конец.

Ратибор сидел рядом с Зоряной, глядя на черную, кипящую воду.

– Выхода нет, – сказал он глухо. – Мы все здесь погибнем.

– Физического выхода нет, – поправила его ведунья. Ее голос был спокоен, но в нем слышалась стальная твердость. – Меч здесь бессилен. Сила рук – бесполезна. Мы не можем прорваться. Значит, мы должны попросить, чтобы нас пропустили.

– Ты говорила, он хочет жертву. Смерть воина. Мне броситься в воду? Этого он хочет?

Зоряна покачала головой.

– Нет. Твоя смерть – это смерть всего отряда. Ты – вожак. Если падет вожак, стая погибнет. Он это знает. Ему нужна не твоя смерть. Ему нужен твой голос. Ты должен поговорить с ним. Стать устами всего нашего племени.

– Поговорить? – Ратибор посмотрел на нее как на сумасшедшую. – С рекой?

– Не с рекой. С тем, кто в ней живет. С Хозяином. Ты должен спуститься к нему. Не телом, но духом. И заключить сделку.

Страх, который Ратибор испытывал до этого – страх боя, страх стихии – был ничем по сравнению с тем, что он почувствовал сейчас. Это был иррациональный, метафизический ужас. Вступить в контакт с древним, чужеродным сознанием…

– Я не умею, – честно признался он.

– Я помогу тебе, – сказала Зоряна. – Я приготовлю тебя и открою тебе дверь. Но войти в нее и говорить там ты должен будешь сам. Я не могу пойти за тебя. Он слушает только вожаков.

Она начала готовить ритуал. Это было не похоже на то, что она делала раньше. Она не брала ни трав, ни заговоров. Она достала из своего мешка маленький глиняный горшочек с серой, вязкой мазью. Она пахла илом, болотными травами и чем-то еще – странным, озоновым запахом грозы.

– Это сон-трава, смешанная с речной глиной и жиром водяной змеи, – пояснила она. – Она ослабит связь твоего духа с телом. Сними рубаху.

Ратибор подчинился. Зоряна начала натирать его грудь, виски и запястья этой холодной, липкой мазью. Ее прикосновения были не женскими, не ласковыми, а отстраненными и профессиональными, как у знахарки, готовящей больного к операции.

– Теперь слушай меня внимательно, – сказала она, глядя ему прямо в глаза. – Когда ты закроешь глаза, ты начнешь тонуть. Не бойся. Это не настоящая вода. Я буду держать твое тело здесь. Твой дух будет опускаться на дно. Там нет ни света, ни тьмы. Там – тишина. И холод. И давление. Ты почувствуешь его. Присутствие. Он огромен. Не пытайся увидеть его. Он не имеет формы, понятной человеку. Просто знай, что он там.

Она взяла его за руки. Ее ладони были холодными и сухими.

– Не проси. Он презирает просящих. Не угрожай. Он смеется над угрозами. И не лги. Он видит ложь, как мы видим свет. Просто скажи, кто ты. Скажи, куда ты ведешь своих людей. И спроси, какова его цена. Будь готов к ответу. Он может быть страшным. Или непонятным. И главное… – она сжала его руки сильнее. – Как только получишь ответ, возвращайся. Не оставайся там. Не слушай его шепот. Его мир затягивает. Многие вожди и шаманы спускались туда… и не возвращались.

Ратибор кивнул, его горло пересохло. Остальные воины на ладье смотрели на это в священном ужасе, не смея произнести ни слова.

– Садись. Скрести ноги. Закрой глаза, – приказала Зоряна.

Ратибор сел в позу, которую она указала.

– Дыши. Медленно. Глубже…

Зоряна положила свои ладони ему на виски и начала что-то тихо напевать. Это был не язык, а просто череда низких, вибрирующих звуков. Ратибор почувствовал, как мир вокруг него начал растворяться. Рев воды стих, сменившись гулом в ушах. Тело стало тяжелым, непослушным. А потом пришло ощущение падения.

Он тонул. Тонул в черной, бездонной, ледяной воде. Без воздуха. Без света. Без времени. Он тонул в вечности. И он знал, что на дне его ждет Хозяин. Разговор начался.

Глава 42. Взгляд в Бездну

Падение было бесконечным.

Мир исчез. Не было ни ладьи, ни рева воды, ни холода ночи. Была лишь всепоглощающая, бездонная чернота и ощущение беспрерывного погружения. Ратибор пытался закричать, но у него не было рта. Пытался плыть, но у него не было тела. Он был чистым сознанием, крошечной искрой, тонущей в предвечном океане.

Зоряна предупреждала, что там нет ни света, ни тьмы, но она ошиблась. Тьма была. Абсолютная, давящая, живая. Она давила на его дух, как тонны воды давят на тело ныряльщика, пытающегося достать до дна.

А потом пришли видения.

Они не были похожи на сны. Они врывались в его сознание, как осколки разбитого зеркала, острые и болезненные.

Первое видение: Ярость Воды. Он перестал быть Ратибором. Он стал водой. Он чувствовал, как триллионы капель, сливаясь воедино, несутся вперед, гонимые неумолимой силой. Он чувствовал каждый камень, о который бился, каждую скалу, которую пытался сточить. В нем не было мысли. Только вечное, неукротимое движение и слепая, холодная ярость от преград, стоящих на его пути. Он был голоден. Он хотел разрушать, крушить, смывать все со своей дороги. Он был самой стихией.

Второе видение: Эхо Битв. Он висел над берегами. Время текло вспять и вперед одновременно. Он видел, как по этим скалам карабкаются люди в звериных шкурах с каменными топорами. Видел, как их смывают в реку, и слышал их предсмертные крики. Видел греков в бронзовых шлемах, тащивших по берегу свои суда. Видел варяжские драккары, которые разбивались о камни с оглушительным треском. Видел своих предков-славян, сражавшихся здесь с кочевниками. Кровь тысяч людей, пролитая на этих камнях за сотни лет, впиталась в землю и воду. Он чувствовал ее вкус. Солоноватый вкус страха и смерти.

Третье видение: Холодное Царство. Он оказался на дне. Это было не дно реки, а дно самой реальности. Здесь царила тишина. И здесь он был не один. Вокруг него, в ледяной, неподвижной воде, стояли они. Утопленники. Мужчины, женщины, дети. Варяги, греки, славяне, печенеги. Их глаза были открыты и пусты. Они не были ни живы, ни мертвы. Они были вечными, безмолвными пленниками этого места. И они шептали. Их шепот был похож на шуршание песка, на шелест подводных трав. Они шептали о тоске, о холоде, о том, как хорошо наконец обрести покой и перестать бороться.

Останься с нами… здесь нет боли… нет страха… только тишина…

Шепот обволакивал, убаюкивал, манил. Ратибор почувствовал, как его собственная воля начинает таять, как хочется поддаться, прекратить борьбу и просто замереть, став одним из них.

И тут он почувствовал Его.

Присутствие.

Оно было везде. Оно было в воде, в камнях, в иле на дне, в каждом утопленнике. Огромное, непостижимое, древнее сознание. У него не было ни глаз, ни рта, но оно видело его и говорило с ним. Его "голос" был не звуком, а чистой мыслью, которая вливалась прямо в мозг Ратибора, вызывая нестерпимую боль.

<КТО ТЫ, ПЫЛИНКА, ЧТО ПОСМЕЛА НАРУШИТЬ МОЙ ПОКОЙ?>

Мысль была холодной, как лед, и тяжелой, как гранитная скала. Ратибор собрал остатки своей воли.

«Я – Ратибор, вождь. Я веду своих людей к новой жизни».

<ЖИЗНЬ… КОРОТКАЯ СУЕТА. Я ВИДЕЛ, КАК РОЖДАЛИСЬ И УМИРАЛИ ТЫСЯЧИ ТАКИХ, КАК ТЫ. ВАШИ ЖИЗНИ – ЛИШЬ РЯБЬ НА МОЕЙ ПОВЕРХНОСТИ. ПОЧЕМУ Я ДОЛЖЕН ПРОПУСТИТЬ ТЕБЯ? ВЫ СЛОМАЛИ МОЙ КАМЕНЬ СВОИМ КОРАБЛЕМ. ВЫ КРИЧИТЕ. ВЫ МЕШАЕТЕ МНЕ СПАТЬ.>

«Мы не хотели гневить тебя, Хозяин. Мы ищем не славы, не золота. Мы ищем землю. Дом».

<ДОМ… – мысль была полна бесконечного, древнего презрения. – Я – ВАШ ЕДИНСТВЕННЫЙ ДОМ. ЗДЕСЬ, НА ДНЕ. У МЕНЯ МНОГО МЕСТА. Я ПРИМУ ВАС ВСЕХ.>

Видения утопленников стали ярче. Они протягивали к нему свои прозрачные руки.

Ратибор понял, что мольбы и объяснения бесполезны. Нужно было говорить на Его языке. Языке силы и сделки.

«Ты силен, Хозяин. Ты можешь уничтожить нас всех прямо сейчас. Но что ты получишь? Двести испуганных, жалких душ. Они не принесут тебе радости. Мы – не купцы, которые везут золото. Мы – не воины, которые ищут славы. Мы – переселенцы. В нашем отряде больше отчаяния, чем отваги. Наша смерть будет быстрой и жалкой. Она не насытит твой голод. Отпусти нас. И я спрошу у тебя, какую плату ты хочешь за проход. Какова твоя цена?»

Он задал вопрос. И замер, ожидая ответа, который мог его уничтожить. Тишина длилась вечность. А потом пришел ответ. Ответ, который был не словом, а образом, отпечатавшимся в его сознании.

<Я ВОЗЬМУ… ТО, ЧЕГО НЕ ЖАЛКО. НО ЧТО ДОРОЖЕ ВСЕГО.>

Образ был неясным, мутным. Загадка. Безумная, нелогичная загадка. И вместе с ней пришло другое ощущение – толчок. Невидимая сила выталкивала его наверх, прочь из ледяной бездны.

Хозяин закончил разговор.

Ратибор очнулся с криком, жадно хватая ртом воздух. Он лежал на дне ладьи. Его тело было покрыто ледяным потом и дрожало. Вокруг него стояли его воины с испуганными лицами. Зоряна держала его голову у себя на коленях.

– Ты вернулся, – выдохнула она с облегчением.

– Я говорил с ним, – прохрипел Ратибор. Его горло болело, словно он кричал несколько часов подряд. – Он назвал цену.

Он повторил им загадку. Воины смотрели на него с недоумением. Что это значит? Что можно отдать, чего не жалко, но что при этом дороже всего?

Они были спасены от неминуемой гибели в пучине. Но теперь перед ними стояла новая, не менее страшная задача: разгадать загадку древнего, безжалостного бога. И цена ошибки была прежней.

Глава 43. Цена Прохода

Слова Ратибора повисли в тяжелом воздухе над ладьей. Рев порога казался теперь не просто шумом воды, а злорадным смехом древнего божества, которое задало им невыполнимую задачу.

– "То, чего не жалко, но что дороже всего"? – повторил Ставр, потирая свой шрам. – Что за бесовская загадка? Бред сумасшедшего.

– Он не сумасшедший. Он просто… другой, – выдохнул Ратибор, все еще пытаясь прийти в себя после погружения в бездну. Воспоминания о ледяном царстве и шепоте утопленников заставляли его дрожать. – Его логика – не человеческая. Для него наши ценности – пыль.

Воины на ладье начали перебирать варианты, и каждый был абсурднее предыдущего.

– Может, он хочет наш стяг? – предположил Ждан. – Княжеский стяг. Его не жалко, это просто кусок ткани. Но он дороже золота, ибо это честь князя.

– Чепуха, – оборвал его Ставр. – Ему плевать на твоего князя и его честь. К тому же, его очень даже жалко. Потерять стяг – это позор.

– Может, оружие? – сказал Милослав. – Меч. Его не жалко, если вместо него останется жизнь. Но для воина нет ничего дороже.

– И что мы будем делать без оружия в степи? – возразил Ратибор. – Это не цена за проход. Это цена за быструю смерть от первой же печенежской стрелы.

Они сидели в своей ловушке посреди ревущего потока, и вместо того чтобы бороться с водой, их умы бились над неразрешимой задачей. Загадка Хозяина была гениальной в своей жестокости. Она не требовала физической жертвы, которую можно было бы просто принести и покончить с этим. Она требовала понимания. А понять сознание, которому были чужды понятия жизни, смерти, чести и золота, казалось невозможным.

Зоряна молчала. Она не вмешивалась. Она открыла дверь, но разгадать то, что было за ней, должен был сам Ратибор. Это было его испытание как вождя.

– Чего нам не жалко? – бормотал Ратибор, перебирая в уме все, что у них было. – Нам жалко всего. Жалко каждую жизнь, каждую лодку, каждый мешок с зерном. Все это – наше будущее.

Он смотрел на своих людей. На Ставра, для которого не было ничего дороже его воинской чести. На Милослава, который жил своим ремеслом и своей семьей. На Ждана, который ценил дружбу и верность.

И тут его взгляд упал на Рогволода.

Бывший бродник сидел в стороне. Он не участвовал в обсуждении. Он просто вычерпывал воду, выполняя свою работу, – молча, угрюмо, с тем же выражением покорности и затаенной тоски, которое не сходило с его лица с самого их "суда".

Чего ему не жалко?

И Ратибора пронзила страшная, ледяная догадка.

"То, чего не жалко…"

Этому человеку, Рогволоду, не было жалко собственной жизни. Он потерял все – свободу, товарищей, уважение. Он жил как раб, выполняя самую грязную работу, терпя унижения и презрение. Он существовал, а не жил. Его жизнь не имела для него самого никакой ценности. Ему ее было не жалко.

"…но что дороже всего."

Но что может быть дороже жизни? Для любого другого человека – ничего. Но загадка была задана не человеку. Она была задана древнему духу. Что он ценит? Зоряна говорила: "Он питается волей к жизни в тот момент, когда она обрывается". Что, если он имел в виду не просто жизнь, а саму ее суть? Право жить. Дар жизни.

Жизнь, которую тебе не жалко, но сам факт ее существования, как высшего дара, – это то, что дороже всего на свете. Дороже золота, чести, власти.

Схема начала складываться в голове Ратибора, ужасная в своей извращенной логике.

Хозяин не хотел простой жертвы. Он не хотел, чтобы кто-то в отчаянии бросился в воду. Он хотел осознанного дара. Он хотел, чтобы ему отдали жизнь, которую не ценят. Но не через убийство, а добровольно. Отдать в дар то, что сам даритель считает бесполезным, но что по своей сути является величайшей ценностью во вселенной.

Это была сделка, достойная дьявола.

Ратибор посмотрел на Рогволода. А потом на Микулу, второго бродника, который дрожал от страха и холода. Их жизни. Жизни, которые он спас, но которые ничего не стоили в глазах всего отряда. Их жизни, которые, возможно, и им самим были не нужны.

Он не знал, как сказать об этом. Как предложить человеку принести себя в жертву, основываясь на этой безумной догадке? Но он понимал, что другого ответа нет. Это была единственная ниточка, ведущая из их смертельной ловушки. Цена прохода была не просто жизнью. Это была жизнь, которую никто не ценил.

Глава 44. Разгадка

Отчаяние на борту ладьи сгустилось до предела. Споры стихли, сменившись угрюмым, тяжелым молчанием. Вода в трюме прибывала, и все понимали, что их время на исходе. Загадка Хозяина оставалась неразгаданной, и каждый ощущал себя глупцом, не способным понять волю древнего божества.

Ратибор сидел, охватив голову руками. Его догадка казалась ему одновременно и гениальной, и чудовищной. Он не мог просто подойти к Рогволоду и сказать: "Я думаю, Хозяин хочет твою бесполезную жизнь". Это было бы за гранью человечности.

Но пока все ломали голову, Рогволод, который до этого молча вычерпывал воду, вдруг остановился. Он выпрямился, и в его глазах, обычно тусклых и угрюмых, блеснул странный, осмысленный огонек. Он слушал их споры, и, в отличие от остальных, он понял все. Он понял логику Хозяина не умом, а своей собственной истерзанной душой.

Он медленно прошел по раскачивающейся палубе и остановился перед Ратибором.

– Я знаю ответ, воевода, – сказал он тихо, но так, что его услышал каждый.

Все повернулись к нему. На его лице не было ни страха, ни отчаяния. Только странное, почти спокойное принятие.

– То, чего не жалко… – начал он, и его взгляд скользнул по лицам дружинников, по Ждану, по Милославу, по Ратибору. В каждом взгляде он видел одно и то же: презрение, недоверие, память о его прошлом. Он был чужим. И всегда им будет. – …это моя жизнь.

На лодке повисла мертвая тишина.

– Не говори глупостей, – первым нарушил ее Ратибор, хотя сердце его екнуло. Рогволод шел по тому же пути, что и его догадка.

– Я не говорю глупостей, – спокойно ответил бродник. – Взгляни на меня, воевода. Кто я? Разбойник. Убийца. Раб, который копает отхожие ямы. Я никогда не стану своим среди вас. Жена Милослава будет прятать от меня детей до конца моих дней. Этот, – он кивнул на Ждана, – прирежет меня во сне при первой же возможности. Вы спасли меня от смерти, но подарили мне жизнь, которая хуже смерти. Жизнь, полную унижения и позора. Мне не жалко ее отдавать. Ни капли.

Он говорил это без надрыва, с холодной, выстраданной логикой.

– Но что дороже всего… – продолжил Рогволод, и его голос чуть дрогнул. – Это тоже она. Моя жизнь. Потому что другой у меня нет. Это все, что у меня есть. Все мое… имение. Единственное. И отдать все, что у тебя есть – это самый дорогой дар, какой только может быть. Верно, ведунья? – он посмотрел на Зоряну.

Зоряна медленно кивнула, ее лицо было полно скорби и бесконечного уважения. Она смотрела на этого сломленного человека, который в своей боли смог постичь то, чего не поняли ни воины, ни вожди.

– Он прав, – прошептала она. – Это ответ.

Осознание, словно волна, накрыло всех на борту. Это была ужасная, жестокая, но безупречная в своей логике разгадка.

– Ты не должен, – сказал Ратибор. Его голос был хриплым. Он спас этого человека, он нес за него ответственность. Он не мог просто позволить ему умереть.

– Должен, воевода, – усмехнулся Рогволод, и впервые за все время на его лице появилось что-то похожее на улыбку. Кривая, горькая, но улыбка. – Вы идете за землей, за будущим. А у меня его нет. Мой путь закончился еще там, на берегу, когда вы меня связали. Все это – лишь отсрочка. Я устал. И… – он посмотрел на Ждана, потом на Микулу. – Может, хоть так я смогу… искупить.

Он повернулся и посмотрел на ревущий поток, на кипящую воду. В его взгляде уже не было страха перед ней.

– Он хочет не просто жертву. Он хочет добровольный дар. Чтобы я сам, по своей воле, отдал ему то, что мне не жалко, но что дороже всего. Это и есть цена. И я готов ее заплатить.

Он встал на самый борт ладьи. Никто не пытался его остановить. Все понимали: это его выбор. Единственный свободный выбор, который ему оставили с тех пор, как он стал пленником. Выбор между бессмысленным, унизительным существованием и осмысленной, героической смертью.

– Прощайте, – сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь.

И сделал шаг в ревущую бездну.

Глава 45. Жертва

Рогволод не прыгнул в кипящую воду. Его шаг был не шагом отчаяния, а шагом обретения. Он спрыгнул не в реку, а на тот самый скользкий, подводный камень, что продрал им днище. Вода здесь была ему по пояс, и течение неистово било, пытаясь сбить его с ног. Но он устоял, вцепившись руками в острый край скалы.