Бухта Скорби

Сверчки стрекочут так громко, что этот звук вскоре кажется мне оглушительным. Создается ощущение, что я могла бы идти в любом направлении по много миль[16] и не найти выхода. Я то и дело оглядываюсь назад, желая удостовериться, что я смогу вернуться тем же путем. Увижу ли я его?

Мое внимание привлекает какое-то движение. На листике сидит ярко-голубая бабочка – она раскрывает и снова сводит крылья. Я ошеломлена! Останавливаюсь и наблюдаю за ней. Что-то пролетает мимо моего уха и жужжит, затем врезается мне в щеку. Я взвизгиваю и отгоняю насекомое рукой.

Поднимаю голову и понимаю, что дезориентирована. Я медленно поворачиваюсь вокруг своей оси. Во всех направлениях я вижу зеленый лес – здесь столько зелени, что от этого кружится голова. С двух сторон в молодой поросли есть проемы. С какой стороны я пришла? Я смотрю влево, затем вправо, тропинки выглядят совершенно одинаковыми. Я больше не слышу шум волн, и поэтому не могу сказать, где пляж – впереди меня или позади.

Я проверяю телефон: сигнала так и нет. «Не паникуй!» Я шла три или четыре минуты, поэтому выбираю тропу наугад (ту, что справа от меня) и иду по ней пять минут. Она не приводит меня назад на поляну, поэтому разворачиваюсь и возвращаюсь обратно. Это легко.

Я иду широкими шагами, вскоре моя футболка прилипает к спине, а я отчаянно хочу пить – даже не подумала, что нужно взять с собой бутылку воды. Я внезапно вспоминаю новостное сообщение про туриста, который пешком отправился в австралийские Голубые горы и пропал на несколько дней. Он выжил благодаря воде, которая собирается на листьях. Я заглядываю в ближайшие кусты, но на листьях ничего нет – сейчас слишком жарко.

Пять минут уже прошли? У меня кружится голова. Я прислоняюсь к стволу ближайшего дерева, стараюсь думать. Мне подождать здесь, пока не станет прохладнее, или идти дальше? Я закрываю глаза.

Что-то гудит у меня в ухе, я резко распрямляюсь. Вероятно, я заснула, потому что жажда стала еще сильнее. У меня болит голова. Деревья впереди кажутся гуще, и я иду в тень. Вдруг я вижу что-то сквозь кусты. Моему мозгу требуется минута, чтобы понять, что это.

На земле лежит тело, с трудом различаемое в проемах между листьями.

Глава 8

Кенна

У меня из горла вылетает крик.

Тело быстро вскакивает с земли, и сквозь растительность ко мне начинает пробираться мужчина с растрепанными светлыми волосами и неряшливой, нечесаной бородой. Я инстинктивно поднимаю руки, когда он приближается ко мне, но он даже не предпринимает попыток на меня наброситься.

– Привет, – говорю я. Из моего горла вылетает писк.

Он переводит глаза с моего лица на окружающие нас деревья. На его грязной белой футболке написано «Мечта о Калифорнии»[17]. Я не могу решить, является ли он одним из членов Племени, или это путешественник, или бездомный.

– Я потерялась, – говорю я. – Ты знаешь, как вернуться в лагерь?

– Ты кто? – В его голосе слышится злость.

– Кенна. Подруга Микки.

Он задумывается над моими словами. Затем обходит меня.

– Сюда.

Что он здесь делал? Почему он так лежал? Я спешу за ним, пытаясь взять себя в руки.

– Как тебя зовут?

– Райан.

– Ты канадец?

Он бросает взгляд через плечо.

– Американец.

– О-о-о. А откуда?

– Из Нью-Йорка, – отвечает он, утрируя акцент, и получается что-то типа «Ну-Йорка». – Нет, на самом деле я из Калифорнии.

Похоже, он из тех людей, которым нужно все превращать в шутку. Я терпеть это не могу, потому что никогда нельзя быть уверенной, серьезно они говорят или нет. Обычно это защитный механизм: если обращать все в шутку и легко ко всему относиться, то отношения остаются поверхностными, ты избегаешь глубоких чувств и личной вовлеченности, но это чертовски раздражает.

Райан внезапно останавливается. Указывает куда-то пальцем. На дереве впереди висит нечто оранжевое. Большое, овальное, может, какой-то фрукт. Он лезет на дерево, обхватив ствол бедрами.

– Что это? – спрашиваю я.

– Папайя. – Парень срывает плод с дерева, осматривает, затем отбрасывает подальше, словно папайя обожгла ему пальцы. Затем он сам слезает с дерева. – Ее пожрали летучие мыши, а они – распространители болезней.

Он плюет на сложенные лодочкой ладони, затем вытирает их об искривленный ствол дерева.

Из ближайшего куста слышится яростное стрекотание. Я отступаю назад.

– Что это?

– Сверчки.

Мы идем дальше.

– Как ты находишь дорогу? – спрашиваю я. – Мне здесь все кажется одинаковым.

– Я научился здесь ориентироваться. – Райан жестом показывает на огромный ребристый ствол дерева, целый метр в диаметре. – Начинаешь узнавать ориентиры на местности.

– Я удивлена, что их здесь так мало.

– Раньше было больше.

В ветвях мелькает что-то зеленое и красное. Я прищуриваюсь и поднимаю голову, чтобы рассмотреть птиц.

– Лорикеты, – поясняет Райан, заправляя за ухо одну всклокоченную прядь волос. Каждый раз, когда мы встречаемся взглядами, он отводит глаза в сторону.

Он снова трогается в путь. Молодая поросль становится гуще.

– Посвисти, – предлагает он.

– Зачем?

– Чтобы змеи знали, что ты приближаешься.

Он шутит?

– При такой погоде они любят погреться на солнышке. Ты же не хочешь наступить на одну из них? Если они тебя услышат, у них есть время, чтобы убраться с дороги.

Я все еще не уверена, прикалывается он надо мной или нет, но издаю свист сквозь зубы, при этом осматривая землю впереди. Райан ведет меня то влево, то вправо. Чертова разница во времени! У меня совсем нет сил.

Внезапно мы снова оказываемся на поляне. Все остальные стоят кружком, с одежды, в которой они катались, капает вода. Они замолкают при виде меня. Не нужно даже предлагать приз тому, кто догадается, о ком они говорили. Микки робко улыбается мне.

Райан первым идет к ним широкими шагами.

– Кто-нибудь объяснит мне, что она здесь делает?

– Все в порядке, – отвечает Скай. – Мы со всем разобрались. Она пробудет здесь несколько дней.

– Никто меня не спросил об этом, – заявляет Райан.

Я думала, что Скай и Виктор – пара, но она очень интимно обнимает Райана за плечи и уводит в гущу деревьев поговорить. Остальные расходятся. Микки еще раз улыбается мне и направляется к палатке. Я хочу с ней поговорить, но она, вероятно, переодевается.

Теперь я очень сильно ощущаю разницу во времени. Я смотрю на палатки, мне страшно хочется забраться в одну из них и спать. Моя бутылка с водой валяется там, где я ее оставила, – среди кучи сумок и пакетов. Я долго хлебаю воду. Красота! Хотя она нагрелась до температуры горячей ванны и на вкус напоминает пластик, мне все равно. Клемент с Джеком устраивают импровизированный душ: наполняют бутылки водой и выливают себе на головы.

Внезапно один из моих больших пальцев на ноге пронзает сильная боль и распространяется по всему пальцу. Я опускаю глаза вниз. На моей ступне сидит огромный коричневый блестящий муравей.

– Проклятье! – Я смахиваю его и приплясываю, опасаясь, что он тут не один.

– Что случилось? – кричит Джек.

– Меня укусил муравей.

– Это муравьи-бульдоги[18], – поясняет Джек. – Злобные ублюдки.

– Боже, как жжет-то. – У меня начинают слезиться глаза.

– Лед надо приложить.

Холодильник из машины Джека стоит в тени под деревом. Он направляется к нему, берет горсть льда. До того как я успеваю возразить, он ведет меня к стволу дерева, поднимает мою ступню себе на колени и прижимает кубики к большому пальцу. Словно получив какой-то невидимый сигнал, лорикеты срываются с ветки и начинают нарезать круги над верхушками деревьев с громкими криками.

Волоски на бедре Джека трутся о мою лодыжку. У этого парня совершенно отсутствует чувство личного пространства. Клемент мрачно смотрит на нас. Затем я замечаю, что и Скай с Райаном тоже наблюдают за мной.

Я вырываю лед у Джека.

– Я сама все сделаю.

Лорикеты возвращаются на свою ветку, но крики продолжаются, хотя и приглушенными голосами, как будто они оценивают свое окружение. Я прижимаю лед к большому пальцу.

– Я видел тебя на пляже, – говорит Джек. – Как тебе здесь? Неплохо, правда?

– Да, очень хорошо.

– Я же тебе говорил! – Джек просто сияет.

Я стараюсь понять, что он из себя представляет. Он продемонстрировал доброту к змеям, хотя их ненавидит, внимание к потребностям Микки, да и со мной он дружелюбен. Так что же в нем такого, что не дает мне покоя? Мне кажется или он хочет обвести Микки вокруг пальца, использовать ее?

Моя подруга выходит из палатки с мокрыми вещами в руках и направляется к бельевой веревке, натянутой между деревьев. Клемент у холодильника. Я вижу, как он наполняет носок льдом, затем оборачивает его вокруг пальцев.

Кубики льда тают на моей коже, с них капает вода. Я хромаю к нему.

– Ты повредил руку?

Его мокрые темные волосы напоминают маленькие шипы. Он щелкает языком.

– Ничего страшного.

– Хочешь, чтобы я взглянула?

– Нет, – отвечает Клемент и уходит.

Разве можно быть таким грубым? Я иду к Микки.

Она кивает в направлении Клемента.

– Что он хотел?

– Ничего.

Клемент наполняет бутылку из одной из больших емкостей с водой, которые мы купили в супермаркете. Я не могу не смотреть на него, а каждый раз, когда это делаю, он смотрит на меня. Вероятно, потому, что заметил, как я на него глазею. «Прекрати это, Кенна!»

Я снова поворачиваюсь к Микки.

– Что это за место на самом деле? Кто эти люди?

Что-то успевает промелькнуть у нее на лице.

– В чем дело?

– Они поддержали меня, когда тебя не было рядом.

– Ты сердишься на меня?

Она вздыхает, голос у нее дрожит.

– Помнишь, что ты чувствовала, когда потеряла Касима? Я чувствовала то же самое, когда ты переехала в Лондон. То есть я хочу сказать: я знаю, что это не одно и то же, но я чувствовала себя именно так. Ты просто исчезла.

Я поражена этим всплеском эмоций. Она никогда не говорила ничего подобного.

– Да, это совсем не то же самое, потому что ты могла мне звонить, связываться со мной по «Фейс-Тайму»… – Говоря все это, я вспоминаю, как заперлась ото всех, не отвечала даже на ее звонки. – Прости.

У нее в глазах блестят слезы. Судя по тому, как дрожат ее плечи, я могу сказать, что она сдерживает массу эмоций.

Я обнимаю ее.

– Прости. Мне очень жаль. Проклятье, я сама сейчас расплачусь.

Она обнимает меня в ответ, затем отстраняется, все еще пытаясь взять себя в руки.

– Ты прошла через гораздо худшее, это я понимаю. Но все равно было больно и обидно. Я продолжала говорить себе, что в один из дней ты вернешься, но, похоже, ты навсегда перебралась в Лондон.

– Я же приглашала тебя. Приезжай и живи вместе со мной. Можешь жить сколько захочешь.

– Я – инструктор по серфингу. Что мне делать в Лондоне? Я чувствую себя мертвой внутри, если живу не рядом с океаном.

Мертвой внутри. Это я точно понимаю.

– Корнуолл стал не тем без тебя. Я чувствовала себя такой одинокой. – Одна слезинка катится по щеке у Микки. – Именно поэтому я приехала сюда, и теперь я на самом деле счастлива, даже счастливее, чем была в Корнуолле, а ты настаиваешь, чтобы я возвращалась домой. Этого не случится.

Я использую другую тактику.

– Я сегодня видела, как ты катаешься. Почти на одном дюйме воды!

Я ожидаю, что она будет выглядеть хоть немного виноватой – или просто признает опасность.

– И что?

Я чувствую себя матерью, влезающей в жизнь дочери-подростка.

– Ты знаешь, насколько это рискованно? Мы в забытом богом месте, вдали от всего. Если что-то случится…

– Ты серьезно? – спрашивает Микки. – И это ты говоришь мне это?

Глава 9

КеннаДвадцать лет назад

Две пары кроссовок «Адидас» раскачиваются взад и вперед на фоне бледного зимнего солнечного света. В мой первый день в новой школе мы с Микки сидим бок о бок на верху установленной на улице шведской стенки. В воздухе пахнет коровьими лепешками, этот запах очень сильно отличается от запаха бензиновых выхлопов в моей старой школе. Рядом с ней проходила оживленная автомобильная дорога, по которой курсировало много автобусов.

– Я не понравилась никому из других девочек, – прошептала я.

– Не беспокойся, – ответила Микки. – Я буду твоей подругой.

– Хорошо.

Я тогда боролась со слезами, старалась не расплакаться. Я скучала по своей старой школе и нашему дому. По моей жизни там.

Микки обняла меня.

– Давай держаться вместе.

– Я ненавижу это место. Чем здесь вообще можно заниматься?

– Ты умеешь кататься на доске по волнам?

– Никогда не пробовала.

– Я тебя научу.

– Классно! – Я почти не умела плавать, но не собиралась ей это говорить. Ее черные блестящие волосы были заплетены в косички, мне понравилась ее озорная улыбка, даже показалось, что с Микки будет весело. – А я научу тебя ходить по горизонтальным перекладинам. Хочешь попробовать?

Микки пискнула, когда я встала на них.

– Не смотри вниз. В этом и заключается весь секрет, – объяснила я.

Она медленно поднялась на ноги, ее темные глаза стали большими и испуганными.

– Посмотри на меня. Перекладины видишь? Забудь про расстояние до земли и просто иди, как ты обычно ходишь.

Микки осторожно сделала шаг вперед.

– Эй! Прекратите немедленно! – закричал кто-то.

Микки покачнулась и чуть не упала. Я вовремя схватила ее за руку. Мы быстро сели и расхохотались.

– Слезайте оттуда, девочки! – Внизу стояла мисс Роттерли и махала руками.

Во второй половине дня я сидела перед директорским кабинетом из-за моего «опасного» поведения. Я почувствовала облегчение, когда прозвенел звонок. Перед школой моя мама разговорилась с мамой Микки. Пока мы их ждали, я залезла на дерево.

– Как ты туда забралась? – закричала Микки.

– Это легко! – Я соскользнула вниз и показала, куда ставить ноги.

Микки была ниже меня ростом, поэтому я ее подсадила, а затем снова залезла на дерево вслед за ней.

– Пора домой, – сказала мама Микки.

Но Микки не могла спуститься. Я и забыла, что залезать вверх всегда легче, чем спускаться вниз. В конце концов ее маме пришлось вызывать пожарных. Услышав шум, мисс Роттерли вышла из школы, чтобы посмотреть, что происходит. Когда она узнала, что во всем виновата я, она просто слетела с катушек.

– Что с тобой такое?! – заорала она. – Если ты будешь и дальше так себя вести, то кто-нибудь обязательно получит серьезную травму.

Глава 10

Кенна

Укушенное муравьем место пульсирует. Я снова прикладываю к нему лед.

– По сути, я делаю то, что всегда делала ты, а ты меня за это критикуешь, – заявляет Микки.

– Но он умер, – отвечаю я. И на меня накатывает новая волна вины.

– Ты в этом не виновата.

Это спорный вопрос, но я не говорю этого вслух. Мы столько раз об этом спорили. Кто-то кусает меня в плечо – огромный комар. Я хлопаю по нему и размазываю кровь по коже.

– Боже, какие же здесь огромные комары.

– К ним привыкаешь, – говорит Микки.

– А муравьи? Они тебя волнуют?

– Не особо. Только мотыльки, но и на них я теперь не реагирую так, как раньше.

– Правда? – Она всегда боялась мотыльков, они просто приводили ее в ужас. Не бабочек. Только мотыльков. Я считала это смешным и милым – они же даже не кусаются! – пока не стала свидетельницей настоящей панической атаки. – Помнишь, как мотылек запутался у тебя в волосах?

Мы тогда ехали по узкой петляющей дороге, как и большинство дорог в Корнуолле, и мотылек внезапно залетел в окно у водительского места и ударил Микки в лицо. Она закричала и потеряла управление автомобилем, который рванул вперед, затем – к счастью – резко остановился на краю дороги и немного накренился.

Я пыталась выгнать мотылька из машины, но Микки судорожно размахивала руками во все стороны, мотылек в это время бился в углу ветрового стекла, хлопая крыльями.

Микки улыбается.

– Да, помню, но давай не будем об этом говорить.

Теперь мы смеемся, вспоминая тот случай, но вполне возможно, что тогда я была как никогда близка к смерти. Я испытываю облегчение от того, что сейчас Микки больше похожа на себя обычную, и достаю телефон. Сигнала так и нет.

– Ты привыкла быть вне связи?

– Мне это очень нравится.

– Серьезно? Я с ужасом думаю обо всех пропущенных сообщениях. Обычно к этому времени я уже дюжину раз проверяю свои социальные сети. Я пытаюсь меньше брать в руки телефон, но не планировала с этим вообще завязывать.

И я также беспокоюсь о своих клиентах. У Дома Уильямса замороженное плечо[19], и я отчаянно хочу узнать, вернулась ли к нему способность им двигать. Иоланте Новак на этой неделе оперировали колено.

«Ты никогда не выключаешь телефон, да?» – пожаловался Тим на втором свидании.

Но если кто-то получит травму, я могу им потребоваться. Раньше мне нравилось чувствовать себя нужной, но в последний год количество обращений стало давить на меня.

– Побудь с нами несколько дней, затем можешь вернуться ко всему этому, – говорит Микки.

– Да, наверное, я так и сделаю.

Как мне убедить ее вернуться домой? Мои идеи на этот счет закончились.

По крайней мере, наш разговор, похоже, немного разрядил обстановку. Микки тянется к моей руке и сжимает так, словно никогда не отпустит.

У линии деревьев слышится смех. Он у Скай очень неприятный. Очевидно, другие слышали его миллион раз, потому что никак не реагируют. Она с Виктором, делает планку[20] на коврике для йоги. Она в бикини-стрингах, открыты все мышцы на ее плоском животе.

Микки толкает меня локтем в бок.

– Ты сможешь разок или парочку раз прокатиться на доске.

– Я тебе говорила. Я этим больше не занимаюсь.

– Что, больше не развлекаешься? – Она говорит мягким тоном. – Независимо от того, серфишь ты или не серфишь, его это не вернет. Нельзя винить себя вечно.

– Но это могли быть я или ты. – В подростковом возрасте я чувствовала себя неуязвимой. До меня дошло, насколько опасным может быть наш вид спорта, только после гибели моего парня.

– Когда-нибудь мы все умрем. – Микки цитирует одну из моих коронных фраз, и я не знаю, как с ней спорить. – Я только знаю, что сейчас, рядом с этими людьми, занимаясь тем, чем мы занимаемся, я чувствую себя более живой, чем когда-либо. В любом случае ничего плохого больше не случится. Катайся на маленьких волнах.

– Ты, как и я, прекрасно знаешь, что так это не работает, – замечаю я.

Занимаясь этим видом спорта, всегда хочешь большего. Бóльших волн, большей скорости, большего страха. Нужно повышать ставки, поднимать планку, чтобы ловить тот же кайф, ощущать тот же трепет. Или, может, это я такая.

– Тебе этого не хватает? – спрашивает Микки еще более мягким тоном.

– Очень сильно. – Еще один комар пищит у моего уха. Я отмахиваюсь от него. – Но у меня теперь другая жизнь. Я изменилась.

– Я знаю.

Я могу определить по лицу Микки, что она об этом думает.

– Когда ты в последний раз была по-настоящему счастлива? – спрашивает она.

Мне легко ответить на этот вопрос. В тот год, когда я жила в Корнуолле с ней и Касимом. Теперь у меня новая жизнь в Лондоне, я там хорошо устроилась, но не могу сказать, что я там счастлива. Похоже, я нравлюсь моим «друзьям» – если я вообще могу их так называть – в том здании, где я работаю (другие физиотерапевты, администратор и охранник у двери), но я понятия не имею почему. Вероятно, они просто вежливые люди. Они не знают меня настоящую, человека, которым я была до трагедии.

В выходные дни я по большей части лежу на кровати со своими воспоминаниями. «Это нормально, – говорила я себе в самом начале. – Тебе нужно время». Но это случилось два года назад. В последний год я стала все больше и больше понимать, что это ненормально. Закусываю губу; я больше не уверена в себе.

– Может, тебе судьбой было предначертано приехать сюда, – говорит Микки. – Просто открой свое сердце, пусти все это в себя, и, я думаю, тебе это понравится так же, как и мне.

Я оглядываюсь, смотрю на поношенную одежду для серфинга на бельевой веревке, с которой капает вода, и на выцветшие палатки. На молодой поросли и кустарниках со спутанными ветками тут и там видны цветы. Кустистые белые цветы внешне напоминают щетки для мытья унитаза, у розовых – острые листья, которые качаются на ветру, как щупальца актинии. А деревья… Их здесь сотни, даже тысячи.

«Должны быть места, куда можно отправиться, чтобы поговорить о тяжелой утрате», – какое-то время назад сказал мне отец. Вероятно, он имел в виду местную церковь или дом культуры в конце нашей улицы. Я уверена, что подобное место он даже представить не мог.

Клемент с Виктором, пошатываясь, идут по тропинке с вещами из машины Джека. Сам Джек перекладывает содержимое переносного холодильника в маленький стационарный.

– Как здесь работает холодильник? Здесь есть электричество? – спрашиваю я.

– Нет, – качает головой Микки. – На кемпингазе. Как и барбекю.

Клемент как раз ставит газовый баллон рядом с холодильником и меняет его.

Райан у барбекю режет овощи жуткого вида ножом. Рядом стоит никудзяга, которую готовила Микки. Ветер приносит ее запах, и внезапно мне страшно хочется есть. Райан очень часто поднимает голову и куда-то посматривает, словно ждет, что что-то должно произойти. Он такой дерганый. Он ловит мой взгляд и быстро отворачивается. Я вспоминаю, как впервые увидела его, когда он лежал на земле. Что, черт побери, он делал?

К нам направляются Виктор с Клементом. Виктор держит в руке чем-то наполненную кружку, из которой торчит металлическая соломинка. Похоже, там какая-то зеленая трава. Неужели?..

– Эй, Микки! – Виктор поднимает руку, чтобы приветствовать ее, хлопнув открытой ладонью по ее ладони. – Ты сегодня словила хорошую волну!

Клемент тыкает Микки кулаком в ребра.

– Это была моя волна! Она ее у меня украла. Снейкнула!

Я не видела Клемента в игривом настроении. Он сейчас совсем другой человек.

Микки хихикает и отталкивает его от себя. Я не могу не улыбаться вместе с ними. Мне нравится та легкость, с которой Микки общается с двумя мужчинами. Есть поговорка «Она нашла свое племя», и в случае Микки это на самом деле так. Ей пришлось переехать в другую часть света для этого, но каким-то образом она встретила группу людей с такой же страстью к серфингу, как и у нее. Но я не могу не обращать внимания на риски, которым она себя подвергает.

– Меня беспокоит, что отсюда до ближайшей больницы много миль, – говорю я. – Неужели никто здесь никогда не получает травм?

Улыбки исчезают. Неловкая тишина. Микки встречается со мной взглядом, смотрит укоризненно.

Я поворачиваюсь к Клементу.

– Как твоя рука?

Восклицание, которое он издает, выражает досаду.

– Выбил палец, но все нормально. Вставил его назад. Я проделывал это много раз.

– Я один раз вывихнула палец. И это было очень больно, – говорю я.

– Я его потом перебинтую, но вначале я прикладываю лед. – Он все еще сжимает пакет со льдом.

– Я могу посмотреть.

Клемент вопросительно приподнимает бровь.

– Он может быть сломан.

Клемент раздраженно вздыхает, снимает пакет со льдом, и я беру его руку в свою. Вывихнутые пальцы – это обычное дело у регбистов местной команды, так что я часто вижу их во время работы, но осмотр кого-либо никогда по ощущениям не был таким интимным делом. У меня сжимается горло при прикосновении к его холодной ладони, а потом еще и кончики его пальцев давят на мое запястье. Судя по тому, как он замирает, он тоже это чувствует.

Я осторожно осматриваю каждый палец. Поют птицы, но я слышу, как Клемент сглатывает. Даже в угасающем свете я вижу, с каким именно пальцем проблема. Безымянный покраснел и опух. Я очень осторожно осматриваю его и двигаю им, Клемент не дергается, продолжает стоять неподвижно.

– Не так и плохо, – делаю вывод я. – Я бы как можно дольше подержала лед, а затем перевязала.

– Как я и говорил, – огрызается он.

– У тебя есть тейп?

– Да. – Клемент вырывает у меня свою руку и уходит.

Еще одна неловкая тишина.

Ее нарушает Виктор:

– Ты катаешься на доске, Кенна?

– Раньше каталась. – Я киваю на его чай. – Что это?

– Chimarrão.

– Что?

Виктор смеется.

– Бразильский чай. Из трав. Попробуй. – Он протягивает мне кружку.

– Нет, спасибо.

– Хороший чай. Попробуй.

Я вежливо делаю маленький глоток.

– Боже! – Горячая терпкая жидкость обжигает мне горло. – Какой крепкий.

– Но классный, правда? Выпей еще.

Поскольку, похоже, выбора у меня нет, я пью еще. Может, он поможет мне справиться с разницей во времени.

– Ты откуда? Я не могу определить по акценту, – говорит Виктор.