Я стал алхимиком в чужом теле

Она улыбнулась чуть-чуть – едва заметно, но в её глазах мелькнуло что-то тёплое.

– Тебе нужно время. Но его у нас немного. Лес уже знает, что ты здесь. И скоро он начнёт проверять тебя.

Дом был полон запахов – мяты, полыни, лаванды, но под ними скрывалось что-то ещё. Что-то глубже, чем просто травы. Как будто стены хранили голоса тех, кто жил здесь до нас.

Айра молча прошла вглубь комнаты. Она двигалась легко, почти бесшумно, как будто не ступала по полу, а плыла над ним. Я последовал за ней, чувствуя, как сердце бьётся чуть быстрее обычного. Воздух здесь казался гуще, плотнее. Будто я вошёл не просто в другую комнату, а в другой слой мира.

– Ты знаешь, почему тебе дали это имя? – неожиданно спросила она, не оборачиваясь.

– Нет, я вообще мало что знаю.

Она остановилась у книжного шкафа, который выглядел старше остальной мебели. Дерево было потемневшим от времени, резьба – изящной, но местами обломанной. На одной из полок стояла керамическая чаша, покрытая трещинками, в которой лежало несколько засушенных цветов, светящихся едва заметным фосфоресцентным светом.

– Это не случайность, – сказала Айра. – Имя Хранителя выбирается самим миром. Оно приходит вместе с памятью, даже если ты её не помнишь.

Я хотел спросить, что она имеет в виду, но внезапно заметил, как она положила руку на одну из боковых планок шкафа. Легкое нажатие – и сзади раздался щелчок. Затем – скрип. Пол под нами чуть дрогнул.

Шкаф начал медленно сдвигаться в сторону, открывая за собой узкий проём, ведущий вниз – в темноту. Оттуда пахнуло сыростью и землёй.

– Что это? – прошептал я.

– Подземелье, – коротко ответила она. – Место, где хранятся артефакты.

Я замер. Артефакты. Слова, которые я мог бы списать на фантазию или легенды деревни. Но теперь, после всего, что я видел, они звучали слишком реально.

Айра взяла свечу со столика рядом и зажгла её тонким движением пальцев. Пламя вспыхнуло без колебаний, будто знало, что его ждали.

– Иди за мной, – сказала она. – Но не трогай ничего без моего разрешения.

Ступени были каменными, холодными и скользкими от влаги. Мы спускались вниз, вглубь земли, и с каждым шагом становилось всё темнее. Только мерцающий свет свечи позволял различать очертания стен, покрытых лишайником и старыми символами, высеченными прямо в камне.

Когда мы достигли конца лестницы, оказались в просторном подвале. Он был больше, чем я ожидал. Сводчатый потолок, толстые деревянные балки, поддерживающие его, и множество полок, ящиков, ям, закрытых крышками.

На стенах висели странные предметы: металлические кольца с выбитыми рунами, старинные ножи с потускневшими клинками, связки сушеных цветов, которые источали едва уловимое сияние. В одном углу стоял маленький алтарь – деревянный, с покрытыми пылью блюдцами и остатками воска от давно потухших свечей.

В центре помещения находился большой каменный стол, на котором лежали три предмета: Череп белого животного – возможно, козла или оленя. Его глазницы были заполнены чёрным воском. Маленькая бутылочка с жидкостью, которая переливалась всеми цветами радуги, будто внутри неё жила капля самого света. Деревянная палочка, инкрустированная костяными вставками, с вырезанным на конце символом – круг с точкой посередине.

– Это часть того, что осталось, – сказала Айра, подходя ближе. – То, что сохранилось с тех времён, когда Хранители были настоящей силой.

– Что это? – спросил я, не решаясь прикоснуться ни к одному предмету.

– Инструменты. Ключи. Часть знаний. Они не работают, если не понимаешь их истинного назначения.

– И ты хочешь, чтобы я понял?

– Я хочу, чтобы ты выбрал.

Я удивлённо посмотрел на неё.

– Выбрал?

– Каждый Хранитель получает свой первый артефакт. Он становится частью тебя. Может быть, он пробудит воспоминания. Может быть, только усилит то, что уже есть. Но выбор должен сделать ты.

Сердце забилось быстрее.

– Почему ты не выбрала сама?

– Потому что мой путь почти завершён.

Я снова перевёл взгляд на предметы. Они будто смотрели на меня. Ждали. Где-то глубоко внутри я чувствовал, что один из них мне знаком. Не в этом теле, не в этой жизни – но в какой-то другой.

Я протянул руку…

Глава 5

В мастерской было тепло и тихо. Только потрескивал огонь под ретортой да иногда лениво скрипел пол – от сквозняка или моих неуверенных движений. Я сидел за низким, поцарапанным столом, присыпанным пылью и воспоминаниями о вчерашнем взрыве. Справа стоял запаянный глиняный сосуд с надписью "НЕ ОТКРЫВАТЬ. Серьёзно."– оставил себе на память.

Сегодня я хотел придумать кое-что новое. Не зелье исцеления, не яд и даже не бодрящий отвар, который на вкус напоминал мокрый табак с оттенком безысходности. Сегодня я работал над усилителем – добавкой к зельям, чтобы усиливать эффект основного отвара. Вроде магического катализатора.

На столе передо мной – несколько крошечных блюдец и пробирок. Я медленно насыпал щепотку порошка измельчённой гортелии – серая пыль, пахнущая горелым мёдом. Затем добавил пару капель сока синешипа. Тот вёл себя, как капризный ребёнок – не хотел стекать из пипетки и, когда упал, оставил на блюдце фиолетовое пятно, тут же начавшее пузыриться.

– Уже что-то, – пробормотал я. Пальцами потер подбородок. Щетина кололась. – Либо это реакция, либо зелье протестует.

Я потянулся к третьему компоненту – рогу чёрного козла. Порошок тяжёлый, плотный, с металлическим запахом. Его я добавлял с опаской: слишком много – и всё взлетит к потолку. Слишком мало – эффекта не будет. С шёпотом:

– За алхимию, – всыпал полграмма.

Последний элемент – главное действующее вещество. Настойка листьев огнекрыла, сияющая внутри пузырька, как будто там плавали крошечные огоньки. Я снял крышку – воздух сразу наполнился тёплым, сладковатым ароматом, в котором смешались мята, дым и лёгкое… хм, покалывание в носу?

– Окей, огнекрыл, не подведи, – прошептал я, переливая настойку в смесь.

Капли упали – и всё взорвалось цветом.

Не буквально. В блюдце вспыхнула синева – яркая, холодная, и тут же погасла, оставив после себя переливающееся вещество. Оно шипело. Легонько дёргалось. Один раз даже подпрыгнуло.

Я отдёрнул руку.

– Так… Это нормально? Или сейчас кто-нибудь из нас получит по лицу?

Я быстро соскоблил часть вещества на пергамент – смесь оставила за собой ожог. Бумага сжалась, как будто от холода. Потом медленно, дрожащими пальцами, капнул туда одну каплю обычного отвара для притупления боли – и результат меня чуть не свалил с табурета: бумага засветилась ярко-золотым, и тут же из неё вырвался жар.

– Вот это да… – выдохнул я, сердце застучало быстрее. – Оно работает?

Сел обратно, осторожно. Рука дрожала от возбуждения. Если бы рядом кто-то был – я бы сейчас всё объяснил, с важным видом и лишними жестами. Но в мастерской был только я. И запах палёных волос. Моих.

– Идеально, – хмыкнул я. – Осталось выяснить, почему эта дрянь пахнет как бабушкин чердак и пытается прыгать на пол. Подумаю об этом после.

Я торопливо записал всё в тетрадь: ингредиенты, пропорции, визуальные и тактильные реакции. Отдельно отметил: "возможно, опасно, использовать только с низкодейственными зельями. не нюхать близко!".

В этот момент в дверь постучали. Не громко – два коротких удара, затем пауза. Я напрягся. Кто-то терпеливый или вежливый. Или оба сразу.

Я взглянул на смесь, потом на дверь. Снова на смесь.

– Только не взрывайся, прошу тебя, – пробормотал я и встал.

Подошёл к двери, вытер руки о фартук, на котором уже давно невозможно было разобрать, откуда какая грязь, и открыл.

За дверью стояла Айра. Та самая. Вроде как травница, вроде как колючая, и определённо – умеет появляться в самые неожиданные моменты.

На ней снова было то же простое платье и светлый платок, заправлённый за ухо. В руках – плетёная сумка, из которой пахло лавандой, мёдом и, кажется… сырой землёй. Глаза, как в прошлый раз, прищурены, но не враждебно.

– Пахнет, как будто ты жарил грибы на сере, – сказала она вместо приветствия.

Я попытался скрыть неловкость. Не получилось. За спиной всё ещё слабо покачивалась пробирка с остатками моего "катализатора безумия".

– Это… эксперимент. Может, новый усилитель или просто очень дорогой способ устроить пожар.

Айра хмыкнула и чуть склонила голову:

– Заметно, что ты не местный.

– Чем? – автоматически уточнил я.

– Местные боятся играть с огнекрылом. Один раз в прошлом году один парнишка решил – и теперь его кличка “Бровей нет”. А зелье так и не заработало.

Я кашлянул.

– Я, кажется, на шаг дальше. Моё хотя бы прыгает.

Она не улыбнулась. Но уголок губ всё-таки чуть дёрнулся. Протянула мне сумку.

– Мне нужны две вещи. Если у тебя есть: настой успокоительного с мятой и… отвар от лихорадки. Но не из аптечной смеси, а твой. Я слышала, ты… разбираешься. Иногда.

Я взял сумку, чуть удивлённый.

– Ага. Иногда – ключевое слово. Кому нужно?

Айра отвела взгляд.

– У моего брата снова началось. А мать – не спит вторые сутки. Я уже всё своё израсходовала.

Что-то внутри у меня дрогнуло. Было в её голосе что-то… не то чтобы уязвимое, но… слишком человеческое, чтобы не откликнуться. Я кивнул.

– Садись. Сейчас сделаю. Только… не трогай вон ту штуку. Она может подумать, что ты угроза.

– Она?

– Смесь. У неё вспыльчивый характер.

Айра всё же села – на табурет у стены, где когда-то стояла бочка с селитрой (вынес после "несчастного случая №3"). Пока я доставал ингредиенты, она оглядывала полки. Не с любопытством, скорее – с внутренней сверкой. Как будто прикидывала: насколько я безумен?

– У тебя беспорядок, – наконец сказала она.

– Это творческий хаос. Каждая капля грязи тут лежит с философским смыслом.

– А эта капля на потолке?

Я глянул вверх. И правда, там что-то блестело.

– Там… висел котёл. Долгая история.

– Хотела бы я её услышать.

Я повернулся к ней, разводя травы в ступке.

– Правда?

– Нет. Просто хотелось проверить, будешь ли ты рассказывать.

Я фыркнул, продолжая мешать.

– Когда-нибудь ты поймёшь, что с моими историями лучше не шутить. Они либо длинные, либо странные, либо заканчиваются тем, что кто-то теряет брови.

Айра посмотрела на меня чуть внимательнее.

– Думаешь, я не привыкла к странностям?

Я ничего не ответил. Просто дал настою дойти до нужной концентрации и начал разливать в два пузырька. Запах стал мягким, как утренний чай – с нотками мяты и мелиссы.

– Готово, – сказал я, протягивая ей оба пузырька. – Это должно помочь. Но если через два дня не станет лучше – зови. И… возьми ещё один. – Я вытащил третий пузырёк, меньшего размера. – Для тебя. От головной боли и… сарказма.

– От сарказма?

– Ну, вдруг поможет. Мне, например, не помогает.

Айра взяла пузырёк и, к моему удивлению, едва заметно улыбнулась.

– Спасибо, Элиас.

А потом встала и направилась к выходу. Но у самой двери обернулась.

– Кстати. Если то зелье прыгнет – лучше зови меня. Я знаю, как с ними разговаривать.

Я замер.

– Ты… правда?

– Конечно, – сказала она, почти не глядя. – Главное – не смотреть им в пузырь.

И ушла, оставив за собой запах трав, лёгкую насмешку… и странное ощущение, что этот день только начинается.

После ухода Айры мастерская на мгновение опустела – но не в ощущениях. Воздух всё ещё хранил её запах, взгляд держал образ её улыбки, пусть и сдержанной. Я выдохнул, потянулся… и тут за моей спиной что-то чихнуло.

Резко обернулся.

– Ну вот… – пробормотал я. – Она опять живая.

На дальнем краю стола еле слышно подрагивала колба. Та самая смесь, которую оставил настояться. Пузырёк, казалось, чуть подпрыгивал от собственного энтузиазма. Его содержимое уже не просто булькало – оно дышало. В ритме, подозрительно напоминающем нетерпение.

– Успокойся, маленький монстр, – сказал я, пододвигаясь ближе. – Не хватало мне, чтобы ты снова попытался спрыгнуть.

В ответ – шипение. Как будто смесь затаила обиду.

Я аккуратно взял пипетку и капнул внутрь каплю дистиллята – для стабилизации. Синяя жидкость на мгновение вспыхнула золотом и затихла. Только слегка переливалась, будто задумалась над тем, стоит ли мне доверять.

На практике – пока что только поджарил мне бровь и заставил видеть запахи.Экспериментальный рецепт №17: Усилитель чувствительности к магическим токам. Или, как я его называл, "Проснись-и-охоться-на-драконов". В теории – должен усиливать восприятие арканиума, магических узлов и рун.

Я сел за стол и открыл свой журнал – записывать всё, пока память свежа. Отметил изменения цвета, текстуру, реакцию на охлаждение… Сделал пометку: «при следующем приготовлении добавить меньше капли экстракта мирры. Ровно на одну каплю. Или отрастить запасные ноздри».

Закрыл журнал и откинулся на спинку стула. Потянулся. В голове тихо гудел усталый, но довольный голос.

Я что-то создаю. Не просто копирую, не повторяю старое – а придумываю новое. Когда я жил в Сиэтле, максимумом творчества было сделать Excel с кастомной цветовой схемой. А теперь… Теперь вот. Зелья, что могут распознавать магию. Смеси, что могут шипеть в ответ. Девушки, что приходят в мастерскую и не смеются, когда ты говоришь с банкой. И это, чёрт возьми, кажется, работает.

Встал, подошёл к двери мастерской и выглянул наружу. День всё ещё был тёплый, и деревня жила своей жизнью – где-то вдали стучал топор, петух надрывался, будто у него экзамен. А я стоял на пороге своего дома, с выцветшим фартуком и головой, полной идей. Это только начало.

Едва успел вернуться к столу, как за дверью кто-то постучал. Два коротких удара, третий – нерешительный, почти будто извиняющийся. Это была не Айра. Айра бы постучала один раз. Или вообще не стала бы – просто зашла и подняла бровь.

Вытер руки о фартук и пошёл открывать.

На пороге стоял мальчишка. Лет тринадцати, с растрёпанными волосами и перемазанными в саже щеками. В руках держал тряпичный мешок, из которого что-то подозрительно коптило.

– Ты Элиас? – спросил он, с таким видом, будто я мог оказаться переодетым бароном.

– Иногда, – ответил я, прищурившись. – Что это у тебя дымится?

Он осторожно приоткрыл мешок, и в нос мне тут же ударил запах – смесь серы, подгорелой древесины и… жареной редьки?

– Батя говорит, ты умеешь тушить самодельные “бомбы”. А я, может, слегка перепутал пропорции. Можешь посмотреть?

– Слегка? – Я покосился на копоть на его лбу. – У тебя бровь в обратную сторону закручена.

Он похлопал себя по лбу.

– А, вот куда она делась.

Я усмехнулся, отступил в сторону.

– Ладно, заходи, алхимик вундеркинд. Только мешок ставь вот туда, на огнеупорный поднос.

– А это точно поднос?

– Не совсем. Когда-то был крышкой от печки. Потом я его приручил.

Он вошёл, поставил мешок, и я заглянул внутрь. Смесь была нестабильной, но интересной. Что-то вроде дымовой шашки, только с амбициями взорваться и покрасить всё вокруг в фиолетовый.

– Ты чего туда клал?

– Порох, уголь, чешую от рыбы и… эээ… пыльцу из погреба. Она светилась, когда я чихал.

– Блестящая идея, – пробормотал я. – В следующий раз хотя бы надень перчатки и скажи маме, чтобы двери не запирала на щеколду изнутри. Чтобы потом тебя искать не пришлось по дыму.

– У меня нет мамы.

Я замер. Он сказал это без горечи. Просто факт.

– Тогда скажи отцу, чтобы хотя бы занавески не вешал из конопли. Она горит быстро.

Он улыбнулся.

– Хорошо, мастер Элиас.

Я принялся разбирать его смесь, мысленно уже прикидывая, как переработать рецепт, чтобы получилась просто дымовая граната без риска уничтожить полдома. Мальчишка стоял рядом, глядя с такой же смесью восторга и тревоги, как я сам, когда впервые увидел свою первую удачную настойку в этой мастерской.

– Хочешь научиться по-настоящему? – спросил я вдруг.

Он выпрямился, как пружина.

– Да!

– Тогда завтра утром. С восходом. И без взрывов до того, как я скажу “можно”.

– Есть!

Он подхватил мешок и выбежал так быстро, что чуть не снес дверь плечом.

Я закрыл за ним и выдохнул. День шёл к закату, но чувствовалось – всё только начинается. Не только с зельями, но и с этой… жизнью. С этой деревней, людьми, Айрой, которая всё ещё время от времени всплывала в голове, как пузырёк в зелье – неожиданно и ярко.

Я улыбнулся. Ну что ж, посмотрим, кто завтра первым взорвёт мастерскую – я или ученик.

Следующий день. Утро началось с запаха золы.

Я проснулся раньше солнца – редкий, почти невозможный для меня подвиг – и первым делом ощутил лёгкий, едва уловимый запах гари. Не резкий, тревожный, а скорее… настойчивый. Как будто кто-то жёг еловые ветки под самым окном. Или варил суп из хвои.

Я натянул рубаху, пробежал босиком по дому и улице, в мастерскую – и, конечно же, там уже был мой ученик. Сидел на полу, обложенный банками, свёртками и каким-то подозрительно дымящимся котелком.

– Ты… с восходом, да? – промямлил я.

– Я пришёл чуть-чуть раньше! – расплылся он в гордой улыбке. – Чтобы подготовить всё! Видите, я почти сделал смесь, как вчера!

– А кто тебе дверь открыл?

– Она была не заперта. Я подумал, это знак.

– Это был… сквозняк.

Я выдохнул, отложил ругань на потом и подбежал к котелку, в котором медленно булькало нечто багровое. Оно шипело и то и дело выпускало пузырьки, которые пахли… морковью и серой. Восхитительное начало дня.

– Так, отставить! Немедленно отставить! – Я убрал котелок с огня. – Ты смешал порох, болотную траву и… – я ткнул пальцем в какой-то белый порошок. – Это что?

– Сахар.

– Зачем?

– Для вкуса!

Я застонал, потом рассмеялся. Ну, хоть честный.

– Ты, значит, подмастерье-самоуничтожитель. Слушай, я даже горжусь. Но с этого момента – ни одной ложки без моего ведома, ни одной капли. Ясно?

Он кивнул. Упорно. Упрямо. Радостно.

Я надел фартук, смахнул скамью от бумажек и жестом пригласил его к столу.

– Ладно. Начнём с простого. Мы приготовим зелье успокоения. Чтобы в следующий раз у меня хватило нервов на всё это.

Прошёл час.

Он слушал, задавал глупые вопросы, делал заметки углём прямо на рукаве. И я вдруг поймал себя на мысли, что мне это… нравится. Не только процесс. А то, как он смотрит – с восторгом, с жадностью к знаниям. Я тоже таким был когда-то.

Мы почти закончили, когда раздался стук в дверь. Два удара. Пауза. Третий – еле слышный.

Я замер. Это было знакомо. Подошёл, открыл.

Айра стояла на пороге. В руках – маленький свёрток. Взгляд её был… спокойным. Но упрямым, как всегда.

– Это тебе, – сказала она. – Ты сказал, хочешь узнать. Начни с этого.

Я взял свёрток. Тёплый. В нём были засушенные лепестки и тонкая, аккуратно написанная записка.

– Твой первый урок, – сказала она и, не дождавшись моего ответа, повернулась и пошла прочь.

Мальчишка подошёл ближе, заглянул через руки.

– Это она? Та, что делает зелья круче, чем ты?

Я хмыкнул, разворачивая записку.

– Будем надеяться, что да. А то я зря строил свою жизнь заново.

Закрыл дверь, уткнулся взглядом в свёрток.

Лепестки – три вида, сразу вижу: синие удлинённые – это васильковый корень, но высушенный не так, как обычно. Пахнет не сладко, а горько, с ноткой сажи. Значит, сушила над тлеющими углями, не на солнце. Дальше – серебристо-серые полоски, тонкие, будто срезанные лезвием: это… тень-мята? Я только читал о ней – растёт у воды, требует луны и молчания. Редкость.

Я поднял брови. Необычно.

Третье – лепестки багрового цвета, совсем мелкие, скрученные в спиральки. Пахнут железом и дождём. Это… мне незнакомо. Я провёл над ними рукой, пытаясь уловить хоть что-то: отзвук, реакцию, хоть малейший шёпот знаний из глубин. Пусто. Даже сила молчала, как будто сама смотрит на эти ингредиенты с интересом.

В записке был только один абзац. Ровный, чёткий почерк.

“Смешай в равных частях. Дай настояться три удара сердца. Затем добавь каплю воды из стоячего источника. Не кипяти. Не дыши над ним. Попробуй.”

Я скривился. Ни цели, ни эффекта. Только рецепт. Как загадка. Или проверка. Показал свёрток подмастерью, тот сразу вытаращил глаза.

– Это… оно точно не взорвётся?

– Почти уверен.

– Почти? – Он уже попятился к двери.

Я усмехнулся, привёл всё в порядок, подготовил настойник и принялся за дело. Лепестки на весы, вода из кадки, тишина, полумрак. Всё как в записке. Смешал ингредиенты в глиняной миске, дал настояться, как сказано. Три удара сердца. Не дольше. Когда добавил каплю воды, смесь вдруг поблёкла, потом – вспыхнула бледно-зелёным свечением. Прозрачным, как отблеск на луже после дождя. От неё пахло… домом. Почему-то. Детством. Утренним хлебом и мокрой травой.

Едва успел наклониться, как в дверь с грохотом влетел мальчишка из деревни – тот самый, у которого вечные синяки на коленях и уши красные, будто он их сам натирает от скуки.

– Там… тётка Эланна, она… её трясёт! Староста велел звать вас! Срочно!

Я посмотрел на зелье, потом на парня. Всё слишком быстро. Сглотнул.

– Ладно. Идём. Возьму то, что есть. И, может, возьму это, – я глянул на зелье от Айры, которое всё ещё слабо светилось. – Или оно возьмёт меня.

Дом Эланны стоял почти на отшибе, низкий, обшарпанный, с покосившейся верандой. Дверь была приоткрыта, внутри слышались глухие всхлипы, приглушённые голоса.

Я едва переступил порог, как на меня налетела женщина в тёмном переднике.

– Элиас! Слава Небесам… Иди! Быстрее! Она снова в жару! Глаза… белые стали! – голос её дрожал, как осенние листья на ветру.

Кивнул, пробрался в комнату. Там – полутемно, только свеча на подоконнике. Эланна лежала на грубой постели, лицо серое, под глазами тени, рот чуть приоткрыт – дыхание сбивчивое, грудь вздымается рывками. Она будто боролась с кем-то, что прячется внутри.

Староста стоял у стены, нахмуренный.

– Мы думали, это лихорадка, но… она вся дрожит. А потом начала говорить странные вещи. Про какую-то реку и птиц без глаз. Можешь что-то сделать?

Я присел к изножью, достал сумку. Подмастерье сразу подал воду, салфетки, пузырьки. Я проверил пульс – слабый, но есть. Лоб обожжён жаром. Это уже не просто лихорадка – слишком быстрая реакция, слишком глубокий жар. Что-то сводило её тело изнутри, как будто сама кровь сопротивлялась.

– Сколько это длится? – спросил я.

– Час, может чуть больше. Сначала она просто устала, потом затрясло. Мы Айру искали, но её нет. Она в лес ушла. И вот… – староста развёл руками.

Я достал пузырёк с зельем Айры. Он всё ещё слабо светился. Тепло шло от него, не обжигающее – почти родное.

"Попробуй."

Голос Айры в голове прозвучал отчётливо, словно она стояла рядом. Или это просто нервы?

– Что это? – насторожился староста.

– Не знаю. Но это – единственное, что у нас есть.

Я поднёс каплю к губам Эланны. Кожа её была обожжённо-горячей, но жидкость сразу впиталась. И вдруг – она вздохнула. Резко. Словно глотнула воздух после долгого погружения. Дрожь прошла по всему телу, а потом стихла.

Все замерли. Даже свеча будто перестала мерцать.

– Она… – прошептала женщина в переднике, – успокоилась?

– Похоже, да.

Пульс стал ровнее, дыхание – глубже. Цвет на лице чуть-чуть, но вернулся. Староста подошёл ближе, смотрел с сомнением.

– Это было зелье Айры? – тихо.

– Да.

Он кивнул. Медленно. И, будто нехотя, пробормотал:

– Значит, тебе тоже можно верить.

Десять минут спустя я вышел на крыльцо, вдохнул прохладный воздух. Подмастерье хлопнул меня по руке:

– Ну, ты дал, мастер. Я уж думал, она встанет и заговорит голосом духа. Или закричит на нас всех.

– Не исключено, что она так и сделает… только позже.

– А что теперь?

Я глянул на сумку. Пузырёк с зельем почти опустел. И в голове вертелась одна мысль: Что это было на самом деле? И почему Айра оставила рецепт без объяснений?

Я только спустился с крыльца, когда услышал крик. Не женский – хриплый, мужской, срывающийся в визг:

– Он… он бьётся о стены! Закройте двери! Быстрее!

Кто-то пронёсся мимо по дороге, запнувшись, босой. Из дома напротив выглянула старушка, перекрестилась. А издалека донёсся глухой удар – как будто кто-то бросил бочку об стену.

У самого угла улицы толпился народ. Кто-то держал вилы, кто-то топоры. Посреди – дом мельника. Из него доносились тяжёлые удары и нечеловеческое рычание.

– Что происходит?! – выдохнул я, пробираясь сквозь толпу.

– Он заболел! – задыхаясь, объяснил кузнец. – Рано утром жаловался на тошноту. А через пару часов стал… таким. Глаза мутные, пена изо рта. Сына ударил. Сломал руку. Теперь заперли его внутри.

Словно в ответ – из дома раздался скрежет, и одна из створок окна вылетела наружу, ударившись об землю. Люди отпрянули.