Я стал алхимиком в чужом теле

Открыл дверь. Прохладный воздух мгновенно ударил в лицо. Капли дождя продолжали падать, медленно стуча по крыше автомобиля. Выйдя, нажал кнопку на брелоке – послышался короткий писк, и машина мигнула фарами, становясь под охрану, зашагал к подъезду, чувствуя под ногами влажную листву и разбросанные ветки. Ключи в кармане слегка звякнули, когда я дотронулся до двери. Щёлкнул магнитный замок. Дверь поддалась, запах старого бетона и немного сырости встретили меня.

Лестница была знакома до каждого уголка и трещины. Поднимался медленно, перехватывая дыхание. Стены облупленные, а свет в коридоре – тусклый, жёлтый, еле освещал путь. Наконец дошёл до своей двери. Опять достал ключи, вставил в замок, повернул, и дверь тихо открылась. Вошёл внутрь.

Она стремительно захлопнулась за спиной. В квартире – пусто и тихо. Пол – холодный линолеум, на котором блестели капли, что принёс с собой с улицы. Одинокие тени мебели отражались в тусклом свете от уличных фонарей. Рюкзак скинул у двери. Руки дрожали, когда стянул мокрую рубашку – ткань тяжело прилипала к коже, холодила плечи и спину. Скинул её на вешалку, оставшись в простой серой футболке и слегка потертых джинсах.

Медленно направился к дивану, дома тяжесть в теле всегда ощущалась особенно остро. Лег на спину – диван слегка прогнулся, пружины скрипнули в ответ. Ноги вытянул прямо, ступни касались холодного пола.

Закрыл глаза. В комнате пахло затхлым воздухом и старой тканью – смесь, которая почему-то казалась успокаивающей и угнетающей одновременно. Вдыхая глубоко, ощутил, как лёгкие наполняются тяжёлой тишиной.

Мысль ворвалась внезапно, как свет через щель в шторах: Всё можно изменить. Если только захотеть по-настоящему. Если осмелиться сделать первый шаг, даже если страшно, даже если мир вокруг кажется непоколебимым. Руки неохотно сжались в кулаки, словно ища опору, чтобы вырваться из этого состояния застоя. Сердце билось чуть быстрее – первый слабый импульс надежды.

Пусть сейчас всё кажется тяжёлым и безысходным, но где-то там, за пределами этой комнаты и старых привычек, ждёт новый путь. И, может быть, сегодня – именно тот момент, когда всё начинает меняться.

Вспышка воспоминаний медленно растворилась, словно утренний туман под первым солнечным лучом. Взгляд прояснился – и снова оказался здесь, в новой реальности.

Воздух наполнен свежестью леса и тонким ароматом трав. Под ногами – мягкая земля, а впереди – деревянный дом с небольшой печью, откуда доносился лёгкий дымок. Вдали пели птицы, и где-то шумела река. Тело ощущалось иначе – лёгким, бодрым, словно каждый мускул готов к движению и работе. Руки, пальцы – крепкие, привыкшие к труду и жизни на природе.

Здесь и сейчас – другой мир, другая жизнь. Возможно, шанс начать всё с чистого листа. Глубоко вдохнув, сделал шаг вперёд, чувствуя, что будущее уже зовёт за собой.

За домом, в небольшой ухоженной ограде, стояла деревянная постройка – похожая на сарай или мастерскую. Её стены были простыми, но крепкими, обшитыми тёмным, потёртым деревом, на котором местами пробивался мох. Крыша покатая вниз, словно защищая вход, а из тонкой трубы, выступающей из неё, лениво поднимался дым – тонкий и серебристый, растворяясь в утреннем воздухе.

Между домом и зданием раскинулся небольшой огород – аккуратный, но простой. Высокая, чуть подвяленная трава колыхалась на лёгком ветру, а рядом росли густые кусты с листьями самых разных оттенков зелёного – от светло-салатового до глубокого изумрудного. Тонкие стебли покрыты мелкими волосками, а листья излучали мягкий, но свежий аромат, словно свежесобранный чай.

Подойдя ближе, присел на корточки и осторожно провёл пальцами по траве. Хрустнула сухая веточка, а лёгкий тёплый запах мяты и чуть горьковатой мелиссы всплыл в нос. Глаза закрылись сами собой – этот аромат говорил о целебных свойствах, о старых знаниях, передаваемых из поколения в поколение. Память этого тела чуть встрепенулась, указывая на глубокое знание растений. Тонкий аромат травы смешивался с влажным запахом земли и раннего утра. Лёгкая прохлада росы осталась на ладонях, а воздух вокруг казался наполненным жизнью и спокойствием.

Встал с корточек, ощутив лёгкую усталость в ногах, но вместе с тем – прилив бодрости от свежего воздуха и ароматов трав. Шаги по мягкой, ещё влажной от росы земле отдавались приглушённым звуком.

Дверь маленькой постройки была приоткрыта, а на косяках выгравированы узоры, напоминающие сплетённые ветви и листья. Внутри воздух был пропитан запахом трав, масел и чего-то металлического – смесь, которая одновременно успокаивала и возбуждала чувства.

Окно, выходящее на огород, пропускало мягкий свет, который играл на ряде полок с банками, свёрнутыми свитками и странными приборами. Стол в углу был усеян заметками, картами и разложенными колбами, словно кто-то только что прервал работу.

Полки, покрытые тонким слоем пыли, тянулись вдоль всей стены мастерской, уставленные рядами книг и свитков самых разных размеров и толщины. Переплёты были потрёпаны, с трещинами и выцветшими надписями, местами страницы выглядывали из-под обложек, свидетельствуя о частом использовании. Тонкий аромат затхлости смешивался с запахом старой кожи и трав – напоминание о том, что здесь хранятся знания, проверенные временем.

Взгляд задержался на небольшом блокноте с кожаной оплёткой, который выделялся среди остальных – его поверхность была протерта до гладкости, уголки страниц загнуты, а по краям проступали лёгкие пятна, словно его часто брали в руки. Кожаная обложка была тёплого коричневого оттенка, с тонкими трещинками – она словно рассказывала свою историю, каждое повреждение было напоминанием о пройденных днях и ночах.

Аккуратно взял блокнот с полки, ощущая под пальцами шероховатость кожи и лёгкую тяжесть – не просто сборник заметок, а надёжный спутник ее хозяина. Развернул первую страницу – рукописный почерк был плотным, аккуратным, с завитками и подчёркиваниями, словно каждая запись была продумана и важна. Пахло старым пергаментом, лёгкой древесной смолой и чем-то ещё, что напоминало о долгих часах работы при свечах и горячих обсуждениях.

Там были формулы и рецепты, пометки о травах с описанием их свойств и применений, а между строк проскальзывали личные заметки и предостережения. Каждая страница излучала атмосферу тайны, знания и надежды – будто этот блокнот был ключом, который должен помочь открыть новую дверь в жизни.

Присел на грубую скамью, слегка скрипнувшую под весом, и осторожно раскрыл блокнот на середине. Первая встреча с текстом ошеломила: буквы были причудливые, словно вырезанные из другого времени – изогнутые линии и петли, незнакомые символы, казавшиеся загадочными и непостижимыми. Но, несмотря на это, взгляд по инерции скользил по страницам легко и непринуждённо – словно язык этой рукописи был глубоко вписан в память с самого рождения. Каждая строка читалась, как родная речь, и слова складывались в стройные предложения, наполненные смыслом. На полях блокнота – маленькие, едва заметные пометки, сделанные иным почерком, более резким и спешным, чем основной текст. В них – уточнения, дополнения и даже личные комментарии. Эти заметки были словно голосом человека, который оставлял мысли о своих открытиях и ошибках.

Постепенно стало ясно – этот блокнот принадлежал именно этому телу, то есть мне. Это была не просто книга, а плод труда, часть души, отражение многолетнего изучения алхимии и экспериментов.

Формулы и рецепты, описания трав и их свойств, наблюдения над реакциями – всё было изложено с любовью и тщательностью. Тут были записи о травах из какого-то Леса Ивентала, секреты приготовления зелий, которые могли исцелять или усиливать тело, а также предупреждения об опасностях. Каждая страница словно дышала жизнью, наполняя комнату невидимой энергией знаний и стремления. В этом блокноте – целый мир, который Элиас создавал и в который теперь я мог погрузиться. До текущего момента, даже и не задумывался, что же случилось с настоящим Элиасом, и почему разум то и дело зацикливается на шраме.

Взгляд упал на аккуратный заголовок – "Основы сбора и хранения трав", подчеркнутый тонкими, почти выцветшими линиями. Страница была плотно заполнена мелким, но чётким почерком, в котором чувствовалась не только точность, но и особая забота – будто каждая строчка была написана с любовью и вниманием.

Под заголовком шли подробные инструкции. Определённое время суток для сбора: раннее утро, когда роса ещё не высохла, но солнце уже начинает согревать листья и раскрывать их запахи. Отмечалось, что растения лучше срывать в период цветения, чтобы сохранить их целебные свойства, а для корней – осень, когда в них накапливается максимум энергии. Каждое правило сопровождалось маленькими зарисовками листьев, цветов и стеблей – аккуратными и живыми, словно мастер пытался передать форму и структуру каждого растения.

Далее шло описание способов сушки: аккуратное развешивание в тени, хорошая вентиляция, чтобы избежать плесени, и совет хранить травы в керамических банках с подписью, чтобы не перепутать. Отмечалась важность соблюдения чистоты и порядка – даже мельчайшая пылинка могла испортить качественный сбор. По краям страниц – заметки карандашом: дополнительные советы, личные наблюдения, иногда даже предупреждения – например, о схожих по виду, но ядовитых растениях, которые легко перепутать.

Читая эти записи, почувствовал глубокую связь с человеком, который их писал. Это был не просто сбор трав – это было целое искусство, основанное на уважении к природе и терпении. Каждая строка говорила о годах усердной работы, поисков и открытий, о том, как природа становится живой частью алхимии.

Именно эти знания, вложенные в простые слова и рисунки, были фундаментом, на котором строилась вся дальнейшая практика – первый шаг на пути к великому ремеслу. С каждой прочитанной страницей приходило осознание: этот блокнот – не просто дневник, а мост между прошлым Элиаса и нынешним мной. Именно здесь зарыто зерно новой жизни, которую только предстоит вырастить.

Время пролетело почти незаметно – вот и наступил обед. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь маленькое окно с тонкими рамами, мягко ложились на потрёпанные полы и грубые деревянные стены, придавая помещению тёплый, но немного старомодный оттенок.

Имя женщины, что заботливо улыбалась и заботилась обо мне утром, оставалось загадкой. Она была словно тёплый свет в этом новом мире, но её имя ускользало, пряталось где-то за занавеской молчания. Отец – тоже таинственная фигура, которая сейчас работала в поле – был для меня ещё более далёким и незнакомым.

Внутри всё переворачивалось: тревога, напряжение и растущая неуверенность сжимали грудь, мешая вдохнуть. Каждое слово, произнесённое или только возникшее в голове, казалось словно на весах – правильно ли, не вызовет ли подозрений? Каждое движение ощущалось под лупой, будто сотни глаз наблюдали за моими жестами. Отчуждённость разъедала изнутри, словно ледяной ветер, пробирающий до костей. Но вместе с этим жила тихая надежда – надежда, что со временем станет легче, что узнаю имена, пойму обычаи, и, возможно, смогу стать частью этого мира. Сжимая руки в кулаки, пытался убедить себя: здесь можно начать всё заново, и этот страх – лишь первый шаг.

Дверь мастерской медленно приоткрылась с тихим скрипом, и в проёме возник мужчина. Его фигура была крепкой и подтянутой, плечи широкие – явно привык к физической работе. Лицо, загорелое и немного морщинистое, отражало годы труда на открытом воздухе, а глаза – тёплые, но внимательные, словно он пытался прочесть душу. Одежда была простой – льняная рубаха с расстёгнутым воротом и грубые штаны, но всё аккуратно и опрятно, без лишних украшений. На шее висел кожаный шнурок с маленьким амулетом, едва заметным на фоне потёртых вещей.

– Элиас? – произнёс он ровным, спокойным голосом, с лёгкой усталостью и вкраплениями заботы. – Как себя чувствуешь?

Его взгляд скользнул по мне, внимательно и чуть пронизывающе, будто пытаясь заглянуть глубже, понять, кто перед ним: сын или чужой человек. В груди защемило – чужие глаза, но знакомое имя, и эта тонкая грань между прошлым и настоящим казалась почти невыносимой.

– Отец, – ответил, стараясь сохранить ровный тон, хотя внутри всё сжималось от неведомой тоски, – я ничего не помню.

На лице мужчины пробежала тень печали, губы чуть дрогнули, но он быстро взял себя в руки, чтобы не показать слабость.

– Понимаю, сын… – тихо сказал он, голос едва слышный, словно шёпот, – ты был тяжело болен, после той раны и долго не приходил в себя. Прости меня…

В этих словах звучала не только забота, но и тихая боль – боль от утраты прошлого и надежда на то, что ещё можно построить будущее.

Он медленно опустился на скрипучую скамью рядом, тяжесть усталости словно давила на плечи, но в его движениях была и некая осторожность – будто боялся потревожить что-то тонкое и хрупкое. Взгляд, обременённый годами забот и тревог, стал мягче, но в нём всё ещё таилась глубокая грусть, словно память о прошлом не давала покоя.

– Давай я освежу твою память, меня зовут Мартин, я твой отец, – произнёс он тихо, голос срывался на чуть заметную дрожь, – женщина, что встретила тебя утром – твоя мать. Её зовут Кара.

Он задержал взгляд на моём лице, пристально всматриваясь, словно пытаясь разглядеть хоть какую-то искру знакомого в этих чужих глазах.

– Кара всегда была сильной, – продолжил он, чуть улыбнувшись, – несмотря на все невзгоды и потери, она не сломалась. Твёрдая, добрая, она любит тебя и я тоже. На самом деле, мы были готовы к такому исходу, священник утверждал, что ты вовсе не проснешься.

В воздухе повисла пауза – тихая, наполненная невысказанными словами и смешанными чувствами надежды и страха. В этот момент стало ясно – несмотря на чуждость и смятение внутри, здесь есть семья, которая держит дверь открытой, веря, что однажды я смогу переступить её порог целиком – не просто телом, а душой. Спасибо настоящему Элиасу, за такой, возможно временный, но подарок судьбы.

Мартин внезапно отвел взгляд, и я замечаю, как по его щекам медленно стекают прозрачные дорожки – слёзы, едва заметные, но от этого не менее искренние. Его сильные, загорелые руки дрожат, когда он смахивает их рукавом льняной рубахи, словно пытаясь скрыть эту редкую слабость.

– Прости, – голос срывается, тихий и сдавленный, – просто… мысль о том, что мы могли тебя потерять, давит на меня так тяжело, что слов не хватает, чтобы описать это чувство.

Комната словно сжалась под тяжестью этих слов, воздух стал густым и тяжёлым – наполненным болью, тревогой и не выраженными словами. Он глубоко вздохнул, собрал в кулак всю свою волю и медленно поднял взгляд, в котором теперь плотно переплетались грусть и твёрдая решимость.

Без лишних слов тело само потянулось к Мартину – крепко, почти цепко обнял его, будто пытался удержать нечто важное. В этот миг сердце билось неровно, словно в груди вздымалась буря из противоречивых чувств. Благодарность – за то, что кто-то верит, несмотря на все сомнения и неизвестность. Страх – тихий и глубокий, будто тень, подкрадывающаяся изнутри, не давая полностью расслабиться. Надежда – едва заметный свет в конце длинного тоннеля, который подталкивал двигаться вперёд. Потерянность – пустота, в которой ещё не нашлось места ответам, только вопросы. Тоска – тихая, как шёпот ветра, от того, что многое утеряно и непонятно, кто теперь настоящий "я". Это объятие стало якорем – попыткой найти точку опоры в этом новом мире, в этих чужих чувствах и незнакомых сердцах. Все эти эмоции переплетались в одно сложное, мучительное и одновременно живое чувство, которое словами описать почти невозможно.

– Спасибо, что верили в меня, – выдохнул почти шёпотом, голос дрожал, словно едва сдерживая эмоции.

Но в глубине сознания мысли были совсем иными – невысказанными и тяжёлыми. Правда, которую боялся озвучить вслух, будто она могла разрушить всё вокруг. Правда о том, что настоящий Элиас где-то далеко, в другом мире, и что это тело – лишь его оболочка, мой временный приют. В голове мелькали обрывки воспоминаний, неясные и призрачные, мысль о том, что раскрыть это пока невозможно – ни им, ни себе самому.

– Сын мой, – говорит он, стараясь звучать спокойно, – давай сначала пообедаем. Это важно. Ещё многое впереди, и силы нам сегодня понадобятся.

Мы медленно отпрянули друг от друга, словно боясь разорвать ту хрупкую связь, что только что установилась. Взгляды на мгновение встретились – полные неподдельной тревоги и невыраженных чувств. Затем оба поднялись, немного неуверенно, словно ещё не привыкшие к новому статусу – к тому, что теперь мы были связаны не только кровью, но и общей неизвестностью.

Шаги по деревянному полу мастерской звучали приглушённо, каждое движение отдавалось в груди тяжестью, словно пол был наполнен не просто досками, а горестями и надеждами, которые нависали над нами. Мартин первым нарушил молчание, его голос звучал тихо, но в каждом слове чувствовалась глубокая забота и тревога:

– Твоя мама ждёт, идем.

Слова были просты, но отдавались эхом в сердце, напоминая, что даже в этом новом, пугающем мире есть место заботе и семье. Взгляд невольно скользнул по мастерской: аккуратно расставленные инструменты, полки с пыльными свитками и старинными книгами, запах сушёных трав, воска и дерева – всё это казалось одновременно чужим и удивительно родным. Место, где знания и умения переплетались с повседневностью, и где, возможно, рождался новый путь.

Каждый шаг выводил дальше в этот мир, наполненный неизвестностью и тихой надеждой. Сердце сжалось от страха – страх перед тем, что впереди – только борьба и потеря, страх одиночества в чужом теле и чужой жизни. Но вместе с этим страхом в душе вспыхнул слабый, но упорный огонёк надежды: может быть, именно здесь – среди этих простых вещей и людей, среди забот и тревог – можно построить что-то настоящее, найти себя и наконец обрести дом.

Мы шагнули внутрь дома, и деревянный пол тихо заскрипел под ногами. Тёплый запах свежей выпечки смешивался с едва уловимым ароматом сушёных трав, наполняя комнату уютом и спокойствием. Свет, пробиваясь через маленькие оконца, играл на неровных поверхностях стены, заставляя их казаться живыми и тёплыми.

У порога нас встретила Кара. Её добрые глаза сразу же смягчили внутреннее напряжение, а тёплая улыбка словно прогнала остатки сомнений. В каждом её движении чувствовалась забота и привычка к домашнему хозяйству – простая, но искренняя.

– Заходите, – услышал спокойный, мягкий голос, который звучал как обещание уюта и безопасности. – Всё уже готово, садитесь скорее за стол.

Всё это казалось таким простым, но в то же время наполненным жизнью и теплом – словно здесь можно было хотя бы на время забыть о тревогах и почувствовать себя дома.

Мы уселись за стол, и Кара поставила передо мной миску с горячей похлёбкой и свежий хлеб. В тишине раздался лёгкий звук ложки, касающейся керамики, и я почувствовал, как тепло еды немного успокаивает. Мартин сел напротив, взглянув на меня с той же смесью заботы и усталости. Его голос был тихим, но уверенным:

– Сегодня утром, пока ты ещё спал, я был в поле. Помогал одному мужчине – ему внезапно стало плохо, и пришлось оказывать первую помощь. К счастью, всё обошлось.

Я кивнул, пытаясь впитать каждое слово. В его рассказе звучала ответственность и опыт, но также и тревога за каждого, кто рядом.

– Такие случаи напоминают, – продолжил он, – почему важно быть лекарем. Здесь, в нашей деревне, каждый помогает друг другу – иначе выжить было бы трудно.

Я поднял ложку, но слова застряли в горле. Эти простые факты казались одновременно далёкими и близкими – новой жизнью, которая уже начинала вплетаться в моё сознание.

– Надеюсь, скоро и ты сможешь помочь кому-то так же, – мягко добавил отец, и в его взгляде мелькнула тихая надежда.

– Спасибо, – ответил тихо, – я хочу научиться алхимии. Я раньше ей занимался, верно?

Мартин кивнул, словно понимая внутреннюю борьбу, и продолжил:

– Ты в этом преуспел.

Кара улыбнулась, добавляя тепла разговору:

– Мастерская всегда была твоим вторым домом, а уж какие зелья получались, всем в радость.

В комнате повисла мягкая тишина, наполненная надеждой и обещаниями. С каждым глотком похлёбки становилось чуть легче, будто вместе с пищей я впитывал не только силы, но и частичку этого нового дома. Пока разговор шёл дальше, где-то глубоко в душе зарождалось тихое, но уверенное желание – стать не просто чужаком, а кем-то значимым здесь и сейчас.

Мы неспешно доедали – Кара подливала похлёбку, Мартин рассказывал, как в детстве "Элиас"пугал куриц змеиной шкуркой, а я лишь улыбался, осторожно ловя ритм этой новой жизни. Слова отца были простыми, тёплыми, с едва заметной хрипотцой – как старый очаг, который всё ещё горит, несмотря на ветра перемен.

Когда тарелки опустели, Мартин отодвинул стул, сдержанно потянулся и встал. В его движениях не было спешки, но чувствовалась внутренняя энергия, привычка жить в постоянной заботе о других.

– Пойдём, – сказал он, бросив взгляд на меня. – Покажу тебе нашу лечебницу. Там я работаю вместе с двумя другими лекарями. Увидишь, как мы здесь справляемся. Может, что-то тебе покажется знакомым или поможет вспомнить.

Я кивнул, чувствуя, как внутри рождается странная смесь волнения и благодарности. Возможность взглянуть на то, чем жил прежний Элиас, – будто шанс прикоснуться к ниточке, что соединяет прошлое тела с моим настоящим.

Кара между делом протёрла руки о фартук и кивнула нам с доброй, спокойной улыбкой:

– Идите, я тут приберусь. Вечером приготовлю мясо, не опаздывайте.

Мы вышли в прихожую, и я поспешно надел простые башмаки, чувствуя под ногами прохладную древесину. За дверью ждал мир – солнечный, пыльный, живой. И с каждым шагом, ведущей от дома к деревне, сердце начинало биться немного ровнее.

Мы шли по узкой тропинке, петлявшей между травами, кустами и аккуратно утоптанными следами от повозок. Солнце, поднимаясь выше, разливало по округе мягкое, золотистое тепло, согревая плечи и заставляя ветер играть в кронах деревьев у дороги. Воздух был насыщен запахами – пряной сухой травы, свежей земли, пыли и чего-то чуть горьковатого, будто издалека тянуло настоем полыни или сушёного зверобоя.

Мартин шёл рядом, молча, с прямой спиной и привычной уверенностью. Казалось, он знал не только каждый поворот этой дороги, но и каждый камень. Его рука иногда тянулась поправить ремень через плечо – маленькая тряпичная сумка с травами и бинтами была неотъемлемой частью его образа.

Вскоре перед нами показалась постройка – простая, но крепкая. Лечебница. Она стояла чуть в стороне от остальных домов, у подножия пологого холма, где начиналось редколесье. Деревянные стены, потемневшие от времени и солнца, были обиты широкими досками, а над дверью висел резной знак – круг с листьями по краям и перекрещёнными травами в центре.

Крыша, покрытая деревянной черепицей, отбрасывала ровную тень, а под ней виднелся навес с лавками – видимо, для ожидающих. У стены сушились пучки трав, перевязанные верёвками – чабрец, мята, иссоп, календула. Воздух здесь был густым от аромата, будто хранил воспоминания о десятках лекарств, ран и спасённых жизней.

Мартин открыл тяжёлую деревянную дверь, и мы вошли здание.

Внутри было прохладно и полутемно – лучи света пробивались сквозь узкие оконца, ложась полосами на гладкий пол. Помещение было разделено на две части: приёмную и зону для лечения. Вдоль одной стены тянулись полки, уставленные керамическими банками, склянками, деревянными ящичками с выжженными символами. Запах был сильнее – травяной, немного спиртовой, с нотками смолы и уксуса.

Вдоль противоположной стены стояли две кушетки, застеленные тканью, выцветшей от стирки и времени. На столе между ними – ступки, ножи, пинцеты, свитки с заметками, свёрнутые аккуратными рулонами. Над столом – лампа, заправленная густым маслом.

– Вот, – сказал Мартин, мягко, с едва заметной гордостью. – Здесь мы и лечим. Иногда с утра до заката, особенно в страду или если кто из леса раненого принесёт.

Я провёл взглядом по полкам, по стенам, по предметам, чувствую, как внутри что-то щёлкнуло. Всё выглядело настолько реально, настолько основательно – и как ни странно, близко. Словно я уже был здесь раньше. Или… должен был быть.

– Хочешь остаться и посмотреть, как мы работаем? – спросил Мартин, повернувшись ко мне. В его голосе не было давления – только предложение, почти как приглашение стать частью чего-то большего.

Да, я хотел.

– Да, – тихо ответил я, чувствуя, как слова рождаются сами собой, без усилий, будто отголосок решения, которое уже зрело во мне. – Я хочу понять, как всё устроено. Научиться.

Мартин кивнул с тем самым одобрением, которое ничего не доказывает – оно просто есть, как факт, как доверие. Он прошёл внутрь, жестом показав на стол у стены:

– Тогда начнём с простого. Эти настои мы используем чаще всего – от лихорадки, от боли в животе, от укусов. Видишь метки?