Забери меня отсюда

– А можно меня записать в библиотеку? Ну, реально как бы, по-настоящему.

Тина опешила: она ожидала чего угодно, но только не такого вопроса.

– Зачем?

– Хочу научиться как она, – тыкнул он пальцем в девчонку. Та прыснула в кулак. – Сколько нужно читать, чтобы болтать так же?

Уиллоу посчитала, что победа за ней, и, смилостивившись, пересела рядом с ним, обняла и пристроила голову на плече. Маркос положил ей руку на талию и затих, словно заснул, только щёки у него пламенели.

Тина обводила взглядом зал, представляла свой огромный дом – пустой, если не считать кошек, а они вряд ли смогут дозвониться в полицию, если что-то произойдёт, – и в груди у неё начинало ворочаться что-то тёмное, скользкое. И почему-то не верилось, что после выходки в кофейне Кёнвальд бесцеремонно заявится в гости, а ведь сейчас она согласна была даже на запах фиалок в ванной и присутствие незримого вуайериста с холодными руками.

«Мне… страшно?»

– Уиллоу, ты не хочешь переночевать у меня сегодня? – спросила она, пока не успела устыдиться и передумать.

Девчонка вскинулась так резко, что заехала Маркосу головой в челюсть и даже не заметила этого.

– А можно? У тебя ведь есть кровать, да? – Тина кивнула. Глаза у Уиллоу алчно загорелись. – Тогда без вопросов! А-а, как же меня задрало в спальнике дрыхнуть!

Пирс настаивал на том, чтобы вызвать такси, но Тина, поразмыслив, отговорила его. Садиться в машину к незнакомцу представлялось сейчас куда менее разумным, чем пересекать тёмный город на своих двоих.

– Один раз я уже убежала от Доу, смогу и во второй, – твёрдо сказала она, вовсе не чувствуя уверенности на самом деле. Но что-то подсказывало: решение верное, и внутренний голос подозрительно напоминал перекат волн Кёнвальда на чёрных ивовых корнях. – Из машины вряд ли получится выскочить на полном ходу, если водитель окажется заодно с Доу. И мне не хотелось бы закончить жизнь в автомобильной аварии, если на дорогу выбежит нечто условно живое и бессердечное. И вообще, Уиллоу на велосипеде, в такси он не влезет.

Пирс сломался под гнётом аргументов, однако вызвался быть провожатым хотя бы до стадиона; Маркос порывался тоже составить компанию, но из ниоткуда возник глава семейства Оливейра и резонно заметил, что для сопровождения леди довольно и одного мужчины, а на кухне полно работы, и сама она себя не сделает. Мальчишка согласился – вроде бы спокойно, однако взгляд Пирсу достался уж слишком сумрачный.

– Продолжай в том же духе – и заработаешь врага, – шепнула Тина уже на улице.

Пирс рефлекторно ослабил узел шейного платка и отшутился:

– О чём речь, Тин-Тин? Все, кто собирает на том же поле те же прекрасные цветы, – мои естественные соперники, и чем раньше юноша поймёт это, тем больше пользы извлечёт.

– Если он окажется глупее собственных комплексов, я сильно разочаруюсь, – добавила Уиллоу.

– Комплексов? – не поняла Тина.

Девчонка резко прибавила скорости и вздёрнула руль, чтобы въехать на бордюр; велосипед задребезжал, как рыцарская кляча в полной сбруе.

– Очаровательный хрупкий блондин или типа того. Он-то ещё надеется вырасти, наивный… Ладно, чего объяснять, сама скоро поймёшь.

У стадиона Пирс распрощался, но долго потом смотрел им вслед. Только он – больше ничьи взгляды не смущали ночной покой Лоундейла.

А между тем город после дождя невообразимо похорошел. Небо вознеслось оглушительно высоко – взглянешь на звёзды, мерцающие в бездне, и голова закружится. Листва и ветви влажно поблёскивали и источали особый, майский аромат свежести и жизни, который через месяц уже должен был смениться суховатым, пыльным запахом выжаренной солнцем земли. Тина любила лето – тепло, свет, изобилие, праздность и негу, но вот это ощущение чуда где-то рядом – гораздо, гораздо больше.

У каменного моста Уиллоу вдруг скорчила заговорщическую гримасу из разряда «у-меня-есть-идея», бросила велосипед и спустилась на берег, к ивовым зарослям. Поболтала руками в воде, шепча что-то ласковое, – и вернулась.

– Вот, – гордо продемонстрировала она улов, два тонких голых ивовых прутика. – Должно получиться, хотя я не уверена, никогда этого не делала.

В ушах слегка зазвенело – как бывало в детстве, в сумрачном саду за домом, под волшебной древней вишней; когда Тина повзрослела, дерево стало просто старым, без чудес.

– Что ты собираешься делать? – хрипло спросила она.

– Увидишь, – загадочно выгнула брови Уиллоу и, сжав веточки губами, вскочила на велосипед.

На холм она забралась гораздо быстрее Тины и пристроила своего дряхлого железного коня под навесом крыльца.

– Тебе лопату не дать? – выпалила Тина, когда добежала до собственного дома и застала её за порчей имущества: Уиллоу ковырялась в клумбе у порога. – Или хотя бы острый совок?

– Не-а, я уже, – сосредоточенно откликнулась девчонка и отползла в сторону, демонстрируя результат своих трудов – прутик, врытый в землю почти до половины.

Тина присела рядом на корточки.

– Думаешь, приживётся?

– А то, – вздохнула Уиллоу и прикоснулась к веточке перепачканными пальцами – нежно, с болезненным состраданием. – Ивы очень живучие. А эти вообще в своё время даже умереть толком не смогли… У тебя есть ваза? – поинтересовалась она вдруг, наставив на Тину вторую ветку, как волшебную палочку. – Хорошо бы её в твоей спальне поставить.

Ваза нашлась, и не одна. Пока Уиллоу разглядывала во все глаза фамильную коллекцию хрусталя, Тина попыталась задать несколько наводящих вопросов – о реке, об ивах и той давней «игре» с Кёнвальдом, но добилась только лаконичного «потом» и на время смирилась. Ивовый прутик поселился на подоконнике – в высоком, слегка изогнутом роге из хрустального стекла; кошки во главе с Королевой привередливо обнюхали новый элемент декора, сочли его негодным в пищу и утратили интерес.

Уиллоу обосновалась в комнате напротив, не устояв перед огромной двуспальной кроватью и подборкой морских книг, вольготно расположившихся в шкафу-витрине. Тканевые переплёты, кожаные, деревянные, украшенные вышивкой и инкрустацией; толстые по сравнению с современными изданиями страницы, запах старой-старой бумаги, изысканные закладки-хлястики из шёлка, из атласа, расписного пергамента… И под каждой обложкой – истории о неверных глубинах, об отважных капитанах и о необитаемых островах, где человечьи черепа в гротах напоминают о мрачном прошлом.

– Кому это раньше принадлежало?

Тина подошла к бюро, покрытому пылью – в последний раз тряпка и пылесос нарушали покой спальни года два назад, – и взяла чёрно-белое фото в массивной медной рамке. Чуть вытянутый овал лица, большие удивлённые глаза, чётко обозначенные скулы, толстая коса через плечо, кружевная блуза под горло – почти как доспех.

– Моей двоюродной прабабке, Селестине Мэйнард. Говорили, что я на неё похожа, с самого рождения, и дед даже настаивал на том, чтобы меня назвали в её честь.

Уиллоу отдёрнула пальцы от стеклянной витрины, точно обжёгшись.

– Почему передумали?

– Селестина Мэйнард умерла молодой, – пожала Тина плечами. – Вышла замуж за морского офицера и через год утонула с ним – на прогулочном катере где-то на курорте. Очень глупо.

Она положила рамку на бюро, фотографией вниз; бабкин взгляд был слишком открытым, счастливым, предвкушающим долгую, полную невероятных приключений жизнь. Уиллоу отошла от витрины на шаг, другой, крутанулась на месте – и, раскинув руки, рухнула на кровать, вздымая клубы пыли.

– Если задуматься, то тебя всё равно в какой-то мере назвали в честь неё… Надеюсь, в честь её счастливой части. А мою маму звали Кейн. А бабку – Лили, её сестру – Иви, а их мать – Уиллоу. Видишь закономерность?

Тина закрыла глаза; на обратной стороне век, словно в проекторе, вспыхнул образ: тенистый берег, чёрная вода и белые кувшинки, поваленные стволы, увитые плющом, шелестящий тростник, согбенные ивы…

– Кажется, да.

– Мы всегда были у реки, – вздохнула девчонка и зажмурилась. – Надо же, спать хочется. Сто лет такого не случалось.

Пока они перестелили постель и с мокрыми тряпками пробежались по комнате, изничтожая пыль, уже пробило полночь. Сил хватило только на то, чтобы доползти в ванную и умыться. Двери спален так и остались открытыми – друг напротив друга, так, что ветер вольготно гулял по дому, влетая в одно распахнутое окно и вылетая через другое. Занавески колыхались, отбрасывая тени.

Ночью Тина проснулась – или ей показалось, что она проснулась. Комната была залита лунным светом, холодным и мокрым, как ливень, и шелестящим, как ивовые ветви у реки; на подоконнике сидела Уиллоу, свесив ноги наружу, а рядом с ней, привалившись плечом, – светловолосая молодая женщина, гибкая, в почти что прозрачном белом платье.

– Спи, – сказала Уиллоу, не оборачиваясь, и задрала голову, подставляя шею голодной луне. – Это у меня бессонница, а ты спи.

И Тина послушалась. Утром девчонка проснулась на целый час раньше и унеслась развозить газеты. Но к завтраку вернулась – голодная, бодрая, с синяками под глазами. Дом-с-репутацией давно не видел столько веселья, не слышал смеха. Потом они разбежались в разные стороны – в школу и в библиотеку; никто не сказал: «Увидимся вечером, здесь же», но это подразумевалось, и Тина прикидывала, в какой бы супермаркет завернуть после работы, потому что еды в холодильнике явно не хватало на двоих – а может, и на троих, если учесть, что Маркос наверняка завернёт к подружке после уроков.

Пирс сразу, как пришёл, засел в реставраторской, но не с очередной пациенткой, страдающей разрывом страниц и надломом обложки, а с библиотечным каталогом. Когда Фогг и Корнуолл заняли привычные места и расставили шахматы, Тина выждала некоторое время для приличия, а затем направилась к стеллажу, где хранились подшивки газет, и начала пролистывать подряд, постепенно углубляясь в прошлое. В основном обращала внимание на письма с историями читателей, криминальную хронику и раздел с мистическими происшествиями, но иногда в разделе объявлений попадалось такое, от чего волосы дыбом становились.

«Ищу работу: ритуальные услуги, консультация по надгробным сооружениям; расширение клиентской базы, поиск новых клиентов; работа с наработанными клиентами. При необходимости ведение переговоров с клиентами, выезд на встречи».

Она дважды перечитала объявление, прежде чем сообразила, что под клиентами подразумеваются не мертвецы, а родственники и близкие усопших, но по хребту всё равно пробежал холодок. Некоторые заметки были явно шуточными – как, например, хэллоуинская статья об Одноногом Джоне-Прыгуне, якобы замеченном на окраине Лоундейла. Другие навевали жуть: оживающие ночью деревья у реки, стенающие души утопленниц, убийца детей, обитающий в омуте… Что из этого было правдой, что выдумкой – знал разве что сам Кёнвальд, но знаков он не подавал.

Одна из статей пятнадцатилетней давности была озаглавлена вульгарно: «Мой потрясный любовник живёт в реке». Перед текстом красовалась фотография готического вида толстушки. Тина пробежала глазами начало, перескочила в середину, попала аккурат на описание ласк «холодного любовника» и спешно захлопнула подборку.

– Какой бред, – с чувством произнесла она, глядя поверх стойки на солнце, сочащееся сквозь жалюзи. – Неужели такие дамочки в его вкусе?

Со стороны реставраторской закашлялись. Тина обернулась, ожидая увидеть Пирса, но тот обнаружился в подсобке, у микроволновки; он сосредоточенно выставлял режим, намереваясь разогреть очередную порцию зловонной капусты, и никаких признаков простуды или аллергии не проявлял.

«Наверное, показалось».

Ту газету с непристойной статьёй она больше не открывала, но искать подходящие материалы продолжила. И через некоторое время поняла, что одно объявление, короткое и неброское, повторялось из года в год, из газеты в газету в незначительных вариациях.

«Белые камни».

«Ищу белые камни, кости».

«Камни для реки».

«Ищу кости города».

Но чаще всего оно состояло из одного-единственного слова, обведённого траурной рамкой: «КАМНИ».

Пирса объявления также заинтересовали. Он быстро просмотрел отмеченные закладками фрагменты, а затем тщательно перепроверил подшивку газет за последние три года, обнаружив несколько совсем свежих объявлений.

– Ничего странного не заметила, Тин-Тин? – спросил он, постукивая карандашом по строкам, безмолвно вопящим: «Камни белые, кости, хочу СРОЧНО».

По скромному мнению Тины, странным там было всё, однако она сделала над собой усилие и попробовала взглянуть на объявления непредвзято.

– Обратного адреса нет. И телефона тоже.

– Да, бессмыслица какая-то, – задумчиво протянул Пирс. – Бесполезное объявление, раз даже с автором связаться нельзя. Но кое-что не даёт мне покоя, Тин-Тин, где-то я уже видел эти камни, причём совсем недавно…

– В книге? – предположила Тина. Он усмехнулся и слегка дёрнул её за косу, змеёй свернувшуюся на стойке:

– В книге, разумеется, но вот в какой…

– Может, что-то из того, что недавно приносили на реставрацию?

– Точно! – Пирс хлопнул себя по лбу. – Слушай, ты полистай ещё подшивки, а я посмотрю свои рабочие записи. Там наверняка остались контакты.

– А потом неплохо было бы позвонить в газету и узнать, кто подаёт объявления…

– Размечталась, – осадил её Пирс уже из реставраторской. – Так тебе и скажут, это ж коммерческая тайна.

Тина досадливо вздохнула: энтузиазм поувял. На стойку легла очередная пыльная подборка – на сей раз почти двадцатилетней давности; страницы были такими хрупкими, что оставляли на пальцах частички бумаги.

«Интересно, а Йорк смог бы разузнать про объявления хотя бы в порядке ответной любезности? Или Пэг?»

Мысли незаметно свернули на другие рельсы. Вспомнилось вдруг: детектив обещал, что Тине скоро перезвонят из участка, но мобильный безмолвствовал уже два дня, не считая короткого утреннего звонка от Аманды, явно заскучавшей дома наедине с «мелким» и с обожаемым мужем. Мисс Рошетт накануне туманно намекала, что у Йорка-де возникли некоторые проблемы на работе, а сам он прямо говорил, что не сможет выходить на связь некоторое время. Было похоже, что его или отстранили от дела, или вызывали к начальству для разбирательств; поводов хватало: и незаконные приёмы вроде ловли на живца, и провокации во время беседы со свидетелем – потерпевшей? – и, наконец, исчезновение трупа подозреваемого.

«Да ещё и это сердце Доу… Оно до сих пор хранится в морге или его увезли куда-нибудь в более надёжное место?» – задумалась Тина, несколько выпадая из реальности, и, когда рядом деликатно кашлянули, едва не вскрикнула.

– Простите, мисс Мэйнард, – смущённо прокряхтел Фогг, поглядывая на неё поверх очков в массивной оправе из зелёной пластмассы. Под мышкой у него была зажата складная доска-футляр с шахматами. – Я, эгрхм, не хотел подслушивать, нехорошо получилось… Но, в общем, у меня дочь работает в газете, в «Болтушкиных сплетнях». Если вам там надо что-то узнать – она может.

– О… – Тина даже растерялась немного. – Большое спасибо, очень любезно с вашей стороны. Только знайте, это не какое-то срочное дело, просто, э-э… любопытство взыграло.

Фогг улыбнулся – лицо даже не сморщилось, а точно сложилось в самое себя; сухая старческая кожа напоминала растрескавшуюся землю.

– Ну, грхм, в любопытстве-то ничего дурного нет. А я рад буду вам с мистером Пирсом чутка помочь. Так о чём спросить-то?

Большинство загадочных объявлений в последние несколько лет появлялись в «Деловом ежедневнике», но парочка отыскалась и в «Сплетнях». Мистер Фогг сначала пытался переписать данные в древний блокнотик с кожаной обложкой, но затем плюнул на эту затею и по-простому сфотографировал объявление и номер газеты на мобильный, заговорщически подмигнув Тине.

Настроение стремительно улучшалось.

Сложив в стопку подшивки, она отправилась в «интернет-комнату» – лет десять назад её оборудовал городской совет якобы для нужд бедного, но отчаянно нуждающегося в информационных технологиях населения. Некоторое время крохотная каморка без окон действительно была популярна, однако теперь безбожно устаревшими компьютерами не пользовались даже заядлые прогульщики. Постепенно туда переехала и другая офисная техника: два сканера, устройство для прошивки брошюр, ламинатор и огромный копировальный аппарат. Разложив первую подшивку, Тина наклонилась, прижимая массивную крышку, чтобы на копии не было чёрных полос, и вдруг почувствовала, как атмосфера в комнатке изменилась.

Резко стало темнее; аромат фиалок заполнил пространство, проник в грудь, отзываясь странным теплом. Лампа копировального аппарата мигнула, застряла на половине страницы и погасла.

А потом Тина ощутила присутствие.

– Пирс? – севшим голосом позвала она, зная, что её никто не услышит – никто, кроме того, кто стоял сейчас за плечом, источая мягкую, опасную прохладу.

– Нет.

Голос Тина узнала мгновенно.

– Кёнва…

К губам прижалась ладонь, призывая к молчанию. Воздуха стало невыносимо мало; он со свистом проходил в лёгкие – и вылетал, не успевая насытить кровь кислородом. В висках застучали молотки.

– Тс-с, – усмехнулась прохлада за спиной. – Ты хоть понимаешь, куда лезешь по незнанию?

Тина мотнула головой, пытаясь освободиться от хватки, но слишком слабо; Кёнвальд, кажется, и не удерживал её, просто силы внезапно закончились.

– Нет. – Губы касались ладони, и незажившая ранка-укус начинала горячо пульсировать. – Вот и расскажи мне, чтобы я поняла.

Он замер, точно задумавшись. А потом провёл пальцем вдоль её позвоночника, с нажимом, до самого пояса юбки.

– Приходи завтра ночью на берег реки. Если, конечно, не струсишь.

Ощущение присутствия исчезло – вместе с прикосновениями и фиалковым запахом. Тина, опираясь на стену, присела на пол и привалилась к тёплому боку копировального аппарата. Лампа ожила и поехала, продолжая сканирование.

«Сначала встреча альянса, потом свидание у реки… Похоже, день у меня будет насыщенный».

Тина засмеялась – тихо, почти беззвучно.

Одно ей было известно точно: она не испугается и не отступит. Только не теперь.

Глава 7

Крысы

Правильное субботнее утро начинается ближе к полудню – в маленьких городках этот сомнительный принцип превращается в аксиому. Лоундейл исключением не был. Позже открывались пекарни и магазины, парки и детские площадки до одиннадцати оставались почти безлюдными, на стадионе – и то царило затишье, ибо раз в неделю даже чокнутым энтузиастам из юниорского футбольного клуба требовалась передышка. Маленький личный бунт Тины состоял в том, что будильник на выходные она ставила на полчаса раньше, чем в будни, – и дистанцию для пробежки выбирала вдвое более длинную, от улицы Генерала Хьюстона, обвивающей холм, до заброшенного кладбища. Пока город предавался неге в плену пуховых одеял или на ортопедических подушках, набитых шелухой, пока в мультиварках томилась исключительно полезная цельнозлаковая каша, а особо развращённых гурманов ждал в холодильнике бекон, Тина выжимала из себя на пробежке максимум – и приползала домой едва живая, но с невыразимым чувством собственного превосходства.

Сегодня всё было иначе.

Приметы обещали жару и оголтелое солнце до самого вечера – ни облачка на небосводе, обильная роса на траве и особенный ветер, сухой и тёплый. Цветы благоухали, как в последний раз; от реки тянуло ледяной свежестью. Но каждый шаг отчего-то давался невероятно трудно, и заныла щиколотка – уже, кажется, давно зажившая. У пекарни Кирков, сбоку, у мусорных баков, пировали крысы – две нагло, в открытую, а одна сочла за лучшее спрятаться при появлении человека, только лысый хвост и мелькнул.

Они были тощие, черноглазые и очень большие – размером с кошку. Пожалуй, из всего мэйнардского прайда в схватке Тина поставила бы только на Гекату, дикую серую бестию, настоящую ведьму ночи, которая время от времени удирала охотиться на болота и притаскивала к порогу удушенных гадюк.

– Брысь, – громко сказала Тина, притормозив у пекарни. Крысы обернулись на звук, обе разом, и что-то заскреблось за баком. – Брысь, я сказала!

Она подобрала камень и швырнула, почти не глядя; промазала, естественно, но крысы драпанули в тень и, как жидкая грязь, просочились сквозь канализационную решётку.

«Мерзость какая».

Эта встреча надолго испортила настроение. Теперь глаз всюду выхватывал апокалиптические знаки: обглоданная фигурка гнома на клумбе, заваленная набок, засохшее дерево в парке, автомобиль без стёкол и дверей… Добравшись до кладбища, Тина взяла паузу на несколько минут и перешла на быстрый шаг, но всё равно едва не споткнулась и не упала, когда вдали, среди бурьяна, заметила вдруг белый камень, торчащий, как сломанный зуб.

«Ищу камни, кости города, срочно».

– Какого чёрта? – Тина невольно навалилась на ограду, пытаясь рассмотреть белеющую среди зарослей полыни и вереска глыбу. – Это же всего лишь памятник, почему…

Но в затылке всё равно появилось неприятное щекочущее чувство.

Обратно она бежала через силу, на одной только здоровой злости, а под конец не выдержала духоты и свернула с привычного маршрута к берегу реки. В тени шепчущих ив пришло успокоение, точно прохлада вытягивала не только жар из перегретых мышц, но и тревогу из крови. Тина разулась, по колено зашла в воду, ступая только на подёрнутые зеленцой валуны, и поплескала водой в лицо. От ледяных капель, стекающих по шее и спине, пробежали мурашки.

«Вот бы искупаться сейчас голышом».

Мысль была неожиданной, острой. Тина не к месту вспомнила поцелуй Кёнвальда, его холодные ласковые руки, и вспыхнула. Собственное поведение показалось ей вызывающим, на грани непристойности, и она выскочила из реки – в два длинных рискованных прыжка, оскальзываясь на камнях. Пульс опять зачастил.

Уже дома, после душа и завтрака, она вслух обругала себя дурой и сама же посмеялась. Кошки, привыкшие и не к такому, внимания на это не обратили, и лишь Королева спрыгнула с обжитого местечка на холодильнике и потёрлась о хозяйские ноги, вопросительно заглядывая в глаза.

– Я в порядке, – вздохнула Тина, почесав её за ухом. – Удивительно на самом деле.

Она вытянула наугад книжку с полки в гостиной – это оказался третий том «Повести о Гэндзи» – и, прихватив с собой шезлонг и плед, выбралась в сад. Под вишнями, в полутени, её вскоре разморило; сон накатил незаметно, однако неостановимо. Веки стали тяжёлыми-тяжёлыми, раскрытая книга соскользнула на грудь…

– Опасно вот так дрыхнуть, знаешь ли.

Тина сперва узнала голос Уиллоу, потом сообразила, где находится, проснулась, чихнула, отталкивая чужие ладони, накрывающие глаза, – и только тогда запоздало испугалась.

Девчонка прокралась в сад не одна. Под сенью старых деревьев собрался весь альянс, и сложно было сказать, кто привлекает больше внимания: Пирс в цветастой гавайской рубашке и в белых брюках, мисс Рошетт, которая выбрала утончённый сафари-стиль в духе «Копей царя Соломона» и где-то раздобыла не только шляпу-котелок песочного цвета, но и старомодный бинокль на ремне, или Маркос в просторных грубых джинсах с миллионом карманов и в камуфляжной футболке.

Тина, впрочем, была готова вручить первый приз именно Маркосу – за выразительно утыканную гвоздями биту, взваленную на плечо.

– Даже не знаю, во что бы такое переодеться, чтобы влиться в вашу компанию…

– Оставайся в шёлковом пеньюаре, он тебе очень идёт, – серьёзно ответил Пирс. – Привет, Тин-Тин. Вот уж не думал, что ты проспишь.

– Я не спала, просто отключилась ненадолго, – зевнула Тина, одёргивая полу, расписанную экзотическими цветами и хищниками, до коленей. – А что, уже много времени?

– Полдень, – улыбнулся он.

– Вы собирайтесь, мисс Мэйнард, не спешите, – сказала мисс Рошетт. – А мы пока немного похозяйничаем у вас на кухне. Ведь найдётся там немного холодного лимонада для страждущих?

– Нет, но есть лимоны, мята и лёд, – хмыкнула Тина, складывая шезлонг. – Чувствуйте себя как дома.

Уже поднимаясь на порог, она услышала, как мисс Рошетт шепчет:

– Вы знаете, мистер Пирс, у меня в молодости был точь-в-точь такой же пеньюар…

– Может, это бабушкин? – с сомнением предположила Уиллоу. – У неё вообще старых вещей – завались.

– Прабабушкин! – весело крикнула Тина с лестницы. – Эффи Мэйнард очень любила всё восточное, а в конце войны вышла за торговца пряностями и уехала в Китай!

Готова она была уже через четверть часа – полностью, от туго заплетённой косы до спортивных сандалий, в которых при желании можно было бы устраивать спринт не хуже, чем в кроссовках. Уиллоу к тому времени настрогала чудовищных бутербродов и, едва не угробив старенькую соковыжималку, намешала лимонад. И как-то совершенно естественно, само по себе, началось совещание, совмещённое с ланчем; из библиотеки была извлечена карта Лоундейла, ещё довоенная, без новых кварталов, стадиона и внесённого во все справочники, но так и не достроенного кинотеатра.