Агора. Попаданцы поневоле

– Аппарат пока останется здесь, выставим караул, и прикажу соорудить навес от непогоды. Дождемся решения из Сегастики от наместника и транспортируем его к ним, если прикажут.

Поняв, что дальнейшего разговора с пришельцем с неба не сложится, центурион приказал Мигдонию по возможности обеспечить гостя всем необходимым и, попрощавшись, оставил Павла наедине с самим собой.

Выйдя от пилота, центурион подозвал к себе Юлия Каста

– Значит, так, ты все слышал и видел…

Каст кивнул.

– Мне нужно, чтобы ты все досконально описал, как ты это умеешь, не мне тебя учить витиеватому словоблудию, которое у нас любят в столицах. Опишешь все подробнейшим образом и представишь случившееся, как нашу заслугу, да так, чтоб за душу брало. Понял?

– Понял, командир, опишу, всё, как надо, – бойко ответил Юлий Каст и при этом лукаво улыбнулся.

Центурион при виде его довольного лица напустил на себя грозный вид и приказал исполнять немедленно:

– Не зубоскалить! Чтоб к утру твой подробнейший опус лежал у меня на столе. Выполнять.

– Есть, командир, – ординарец прихватил свои письменные принадлежности и удалился.

Отпустив Юлия Каста, центурион подошел к своим офицерам, стоявшим у портика, и живо обсуждавшим увиденное. Центурион прервал их разговор и приказал к завтрашнему утру готовиться к отбытию из имения.

– Тит, ты возьмёшь солдат, коней и крепкую повозку поприличнее, погрузишь на нее этого пилота и отправишься в Сегастику к наместнику.

– Понял, командир, но где я возьму повозку, может, взять гарнизонную?

– Сейчас решим вопрос с Мигдонием. В гарнизон ты не поедешь, из имения – прямо в столицу провинции. Если привести Никифора Павла в крепость, среди солдат и населения пойдут ненужные слухи, сплетни, а их и так будет в избытке. Нечего лишний раз языками чесать.

– Тебе, Маркон, надлежит оставить у аппарата постоянный караул. Для этого отбери своих людей понадежнее, мы несем полную ответственность за сохранность аэроплана, возможно, его потребуется передать в распоряжение сената или государственного совета. Так что отбери самых лучших бойцов, не склонных к излишнему потреблению спиртного. Дежурить по двое и меняться три раза в сутки.

Маркон скривился, тяжело вздохнув, ответил: – Отберу самых надежных из того, что есть.

– Так, и вот ещё что: думаю, целесообразно вперед тебя, Тит, послать гонца к наместнику, заранее известив его о произошедшем. Для этого Каст напишет подробное письмо с пояснениями. Пошлем Корта, он смышленый малый и толковый наездник, за пару дней доскачет. Маркон, позови его сюда.

Через несколько минут Корт стоял перед командиром.

– Вот что, парень, завтра поутру получишь письмо, которое ты должен будешь отвезти в Сегастику, скачи без излишних задержек, подорожную я тебе выпишу. Возьми самого лучшего коня. Послание передашь в руки главе канцелярии наместника Клиомену Антипатру. Клиомену Антипатру, понял? Повтори.

– Клиомену Антипатру, – повторил греческое имя Корт.

– Лично в руки. Ясно?

– Ясно, командир. Все исполню в точности.

– Хорошо, что ещё, – высказав мысль вслух, проговорил центурион. Он обвел глазами своих людей, потом, вздохнув, посмотрел в лицо Маркону, – Пожалуй, с Кортом надо будет ехать и тебе.

– Мне? – удивленно вскинулся командир разведчиков.

– Да, так надежнее, не обычное послание повезете, к тому же ты бывал в городе чаще Корта.

–Понял, командир, – кивнул головой декурион, – доставим письмо, можешь не сомневаться.

– А я в тебе не сомневаюсь! – отрезал Цессий Эмилий и крикнул стоящему поодаль надсмотрщику: – Пошлите за Мигдонием! Когда он нужен его не сыщешь, когда не нужен – он тут как тут, затычкой в каждой бочке.

Впрочем, Мигдоний нашелся сам, он подошел к военным и довольно вкрадчивым почти елейным голосом поинтересовался о их дальнейших планах, предлагая накормить их перед дальней дорогой.

– Нет, приятель, – усмехнулся центурион, – ты от нас так просто не отделаешься. Сегодня мы заночуем на вилле, а завтра поутру и отправимся. Впрочем, для безопасности твоей дражайшей персоны я решил оставить шестерых своих ребят.

Центурион захохотал, увидев кислую мину вилика, засмеялись и Тит с Марконом.

– Зачем это? – спросил Мигдоний.

– Как зачем? -делано ответил Эмилий Цессий, – Охранять твой покой от горничных и кухарок, ну, и за воздушной повозкой заодно присмотреть. Кстати, любезнейший, завтра поутру пошлешь рабов сделать навес над аппаратом, а то сам понимаешь – дождик там или непогода какая.

Мигдоний вздохнул, подумав:

– Принесла нелегкая этот чертов аппарат на его голову, теперь корми и пои шестерых бездельников.

– Да, вот ещё, что, мой милый Мигдоний, как ты помнишь, у нашего гостя повреждена нога, нам нужна твоя повозка, думаю ты не откажешься одолжить ее на время, естественно, вместе с муллами.

Пролог на земле. Сентябрь 1941 года, Киев. Юго- западный фронт

Он, в бессильной ярости сжимая кулаки, смотрел в голубое полуденное небо: там безнаказанно, словно издеваясь над защитниками города, плыла четверка Хенкелей, плыла по-хозяйски, без всякого прикрытия со стороны своих истребителей. Немцы уже ничего не опасались. Последние «сталинские соколы» из истребительных авиаполков были брошены на штурмовку рвущихся с севера бронированных колонн Гудериана, а большая часть тяжелых орудий ПВО ещё в августе передали в укрепрайон для отражения лобовых атак врага. Оставалась ещё слабая надежда на зенитки у днепровских мостов да на вечный русский «авось».

– Среди бела дня, как у себя дома, идут, словно на параде, сволочи, -скрипя зубами прохрипел Петр Панченко – участковый уполномоченный милиции. Его рука непроизвольно потянулась к кобуре с наганом, но, понимая бессмысленность этих действий, он вовремя остановился, затеребив кожу ремня.

– Может, обойдётся, может, наши их отгонят, – раздался рядом неуверенный девичий голосок.

Петр ничего не ответил, лишь скривился и зло посмотрел на свою напарницу – совсем молоденькую девушку, в нелепо сидящей ещё не подогнанной милицейской форме.

– Может, обойдётся, товарищ лейтенант, – опять проговорила она.

Он хотел было выругаться, но при виде этой, больше похожей на напуганного воробушка, маленькой курносой девчушки слова отборного мата просто застряли в горле.

– Как карабин носишь, Синицина, это тебе не палка, и вообще, где твой берет?

– Вот, – робко ответила девушка, протягивая Петру скомканный головной убор.

– Вижу, что «вот». Он у тебя на голове должен быть, а не в руках. Ты советский милиционер, а не кисейная барышня, наберут тут всяких…

Дашу Синицину и ее подругу Таню Кулакову три дня назад прислали в управление Рабоче-Крестьянской милиции из военкомата, где обе девушки -студентки и комсомолки – безуспешно обивали пороги, требуя отправить их на фронт.

Однако вместо фронта они обе оказались в распоряжении участкового лейтенанта Панченко, и теперь Петру приходилось нянчиться с этим детским садом в лице этих неумех. Хотя назвать так Татьяну у Петра язык не поворачивался, девка была, что надо – кровь с молоком, спортсменка и с понятием, схватывала все на лету.

– Её бы подучить, и вышла бы хорошая оперативница, даром что на юридический поступила. Да где там учиться, времени на сон нет, – в сердцах думал лейтенант, непроизвольно засматриваясь на девушку.

Он боялся признаться себе в том, что Татьяна ему нравилась как женщина. Боялся своих чувств, оправдывая это войной и, возможно, скорой смертью. С последней он едва разминулся в самом начале июля. При ликвидации вражеских диверсантов в районе Дарницы Петр получил осколок в ногу и контузию от взрыва гранаты. Железо из бедра лейтенанта извлекли в тот же день, а вот последствия контузии… Они беспокоили участкового ежедневно, точнее еженощно. Петр не мог нормально спать, мучали головные боли и плохо помогали порошки, прописанные доктором.

Почти всех коллег из их отдела забрали на фронт в четвертую дивизию войск НКВД, и они либо охраняли стратегические объекты, либо уже давно сидели в окопах, а его из-за проклятой контузии оставили командовать комсомольским отрядом из двадцати девушек-добровольцев, призванных в ряды милиции.

Вместе с ним на хозяйстве, из мужиков остался только старый Несторыч, древний как пень старшина – завхоз, помнивший наверно времена царя гороха.

В таком составе он и был вынужден контролировать свой район и бороться с уличной преступностью, ворьем и многочисленными мародерами, не считая вражеских диверсантов и распространителей панических слухов, наводнивших осажденный город.

Два десятка девиц, вчерашних школьниц, при паре полуинвалидов на шесть участков, где и в мирное время-то служили почти пятьдесят здоровых мужиков. Если бы не военные патрули на улицах, была бы труба дело, а так, привлекая по возможности бойцов гарнизона, кое-как справлялись с явными нарушениями общественного порядка.

Прижимаясь к стене дома, на почти опустевшей после объявления воздушной тревоги улице они, задрав голову, с тайной надеждой на чудо смотрели в безоблачное сентябрьское небо.

– Ещё идут, – стукнув кулаком о кирпичную стену, простонал Петр, – где же наши?

Ответом ему был лишь мерный рев моторов, проплывавших над ними двух вражеских самолетов.

– Эти, кажется, на цепной мост пошли, может, их там достойно встретят, – не веря в свои слова, тихо произнес он.

Вторя его мыслям, в яростной злобе где-то залаяли зенитки, ставя стену заградительного огня и не подпуская бомбардировщики к переправе.

Однако Петр ошибся: немецким пилотам не нужен был мост, их целью был какой-то объект на левом берегу Днепра, именно туда два стервятника и собирались сбросить свой смертоносный груз.

Только вот сегодня был не их день.

Словно взывая к мольбам и проклятиям наблюдавших из «щелей» и подвалов горожан высоко в вышине, пикируя от солнца, в небе возникла серебристая точка. Ещё невидимый для глаз врагов и невольных зрителей маленький юркий истребитель, как кара господня, обрушился на ведущего Хенкеля.

Треск его пулеметов был настолько неожиданным для Петра, что лейтенант открыл от удивления рот, завороженный открывшейся картиной воздушного боя. Длинная очередь почти в упор разорвала дюралевую плоть немца, а затем прошлась по фонарю пилотской кабины, убивая и калеча пилотов. Неуправляемый Хенкель завалился на бок и, как бы нехотя, устремился к земле.

– Ура!!! – непроизвольно вырвалось у Петра.

– Ура! – кричали, вторя ему, Даша и Таня.

В тот миг им казалось, что они тоже имеют маленькую толику причастности к этой победе.

– Сбил, сбил, – повторяла неведома откуда взявшаяся тетка.

Сбил гада! – с детским ликованием вопили выползшие из подвала мальчишки.

Натолкнувшись на реальную опасность и потеряв ведущего, второй бомбардировщик спешно начал разворот, закладывая крутой вираж.

Советский истребитель свечкой ушел в небо, затем, сделав петлю, вновь атаковал очередного врага. На этот раз ему удалось поджечь один из моторов бомбера, и тот, изрядно чадя черным дымом, изо всех сил пытался сбить пламя, но в этот раз досталось и «ястребку». Увлеченный атакой, пилот истребителя попал под огонь кормового пулемета Хенкеля и сам задымил, теряя высоту.

– Прыгай, прыгай, – в сердцах кричали ему наблюдавшие за смертельной схваткой горожане, словно бы он мог их услышать. Наконец к всеобщему облегчению от истребителя отделилась темная фигурка человека, и через несколько секунд в небе раскрылся купол парашюта.

– Молодец, какой молодец! – радости Петра и девушек не была предела.

Только вслед за ликованием пришла другая беда.

Подбитый Хенкель, истошно ревя последним исправным мотором, начал непроизвольное снижение, его дымящая туша проплыла почти над их головами и стала уходить в сторону линии фронта. Летчики бомбардировщика явно рассчитывали дотянуть до своих или хотя бы пойти «на вынужденную», на территории контролируемой Вермахтом. Лететь и в самом деле было недалеко, но искалеченному Хенкелю осуществить задуманное явно мешала бомбонагрузка, и пилоты приняли единственно правильное для них решение – вывалить свой смертельный груз на город.

Тягучая волна первого разрыва бросила всех на землю, зазвенели стекла в выбитых рамах, словно горячим шквалом снесло телеграфные столбы и афишную тумбу, обдав лежащих на земле людей кирпичной крошкой, комьями земли и кусами вывороченного асфальта. За первым взрывом последовал второй, третий, четвертый…

Петру заложило уши, и без того контуженная голова отдалась адской болью, начало мутить. Плохо понимая, что он делает, лейтенант попытался подняться, но кто-то настойчиво навалился на его плечи, не давая пошевелиться.

Это была Татьяна.

– Лежите, товарищ лейтенант, сейчас ещё рванёт.

Он не слышал ее голоса, но понял по шевелению губ.

– Отставить! Помоги мне! – заорал он, больше пытаясь перекричать собственную глухоту и услышать свой голос, чем довести приказ до девушек.

– Там люди, им нужна наша помощь!

Петр грубо отодвинул Татьяну и вновь сделал попытку встать, ему это удалось, правда ноги были, как ватные.

– За мной, вперед, надо помочь разгрести завалы, нужно пресечь мародеров, если будут…это на Фрунзе

– Да, конечно, мы идем, – согласно кивнула Даша.

Ее голос прозвучал совсем глухо, едва уловимо, но Панченко с удовлетворением отметил, что слух все-таки к нему возвращается.

Насколько позволяло состояние лейтенанта, они двинулись, к месту падения первой бомбы, там уже занимался пожар. Огонь лизал развороченное здание продовольственного склада и грозил перекинуться на соседние дома.

Улица Фрунзе, бывшая Кирилловская, была застроена в основном в прошлом веке двух-трехэтажными купеческими и дворянскими особняками, некогда модными магазинами и лавками. Сейчас же после «уплотнения» из-за острого недостатка жилищного фонда все эти дома и городские усадьбы стали коммунальными квартирами для рабочих и совслужающих. Часть жильцов ещё в июле отправилась в эвакуацию вместе со своими предприятиями, их место стали занимать многочисленные беженцы из западных районов, да и коренных жителей пока хватало.

– Точно, убитые будут, – с горечью подумал Петр, к смерти он уже начал привыкать, но одно дело, когда погибают солдаты, и совсем другое, когда бомбы падают на жилую застройку – это всякий раз вызывало волну ненависти к подонкам, напавшим на его страну.

Именно ненависть, придавала ему сейчас силы и лейтенант Петр Панченко, преодолевая дурноту контузии, упорно шел вперед, туда, где нужна была его помощь. Их обогнали два бегущих к месту взрыва военных патруля, затем мимо пронеслись красная пожарная машина и карета «скорой помощи».

Они ещё не добрались до места разрушенного склада, как Татьяна Кулакова заметила странное копошение в одном из поврежденных взрывной волной домов. Здание стояло на углу улицы и пострадало не слишком сильно. Зато стена соседнего строения треснула и обвалилась, обнажив вход в подвал. Именно там и суетились люди.

– Продукты растаскивают, – высказала она свою мысль.

– Небось, картошка в подвале хранилась, – почти равнодушно заметил Петр. В другой раз бы он пресек мародерство, но сейчас на общем фоне большой беды лишь махнул рукой.

Однако на расхищение корнеплодов вся эта суета явно не походила.

У пролома началась драка, сцепились две крупные толстые тетки. Одна, оттолкнув другую, пыталась вырвать из ее рук какой-то блестящий предмет, но ей не повезло: мужик, по виду дворник, с оттяжкой врезал обладательнице заветной вещицы в ухо и вырвал у нее добычу. После чего опрометью бросился в переулок. Женщина взвыла, но, заметив милицейский патруль, тоже кинулась в сторону. Ее противнице повезло ещё меньше: тетка споткнулась о половинку битого кирпича и, запутавшись в юбке, растянулась на асфальте. Из подвязанного на животе передника и карманов юбки на землю посыпались золотые царские червонцы, какие-то украшения в виде колец и подвесок.

– Мать твою, золото! – воскликнул Панченко. – Стоять!

С этими словами, он попытался выпрастывать из кобуры «наган», но руки слушались плохо, и быстро выхватить оружие не получалось.

Помощь пришла. откуда не ждали. Даща Синицина сорвала с плеча карабин и, передернув затвор, выстрелила в проулок вслед убегавшему дворнику. Мужик словно споткнулся, выронил свою ношу и, раскинув руки, повалился на проезжую часть.

На секунду всех охватило оцепенение, лишь упавшая полная тетка ползала в ногах милиционеров и громко причитала:

– Не виноватая я, бес попутал, гляжу ящики там, а один разбитый и золото… Ризы, подсвечники серебряные, утварь церковная. Не виноватая я…

–Заткнись, в НКВД разберутся, – отпихнув ногой надоевшую бабу, зло процедил Панченко.

Дашу забила мелкая дрожь, девчонка зашлась в рыданиях.

– Я его убила, убила…

Петр, понимая ее чувства, приобнял девушку и почти ласково проговорил:

– Ты все правильно сделала, ты молодец, товарищ Синицина, ты настоящий милиционер, ликвидировала особо опасного мародера, выношу тебе благодарность, – и обернувшись к Татьяне уже совсем другим голосом приказал. – Срочно беги к ближайшему телефону, звони в управление НКВД, скажешь всё, как есть. Одна нога здесь -другая там.

Кулакова ещё не успела выполнить приказ, как из соседнего проулка с винтовками наперевес навстречу ей выскочил военный патруль.

– Стреляли? – спросил запыхавшийся старший патруля, уже немолодой дядька с кубарями лейтенанта РККА.

– Из запаса призван, -подумал Петр, окинув командира намётанным взглядом, и ответил, -стреляли.

– Диверсанты? -с тревогой в голосе спросил военный.

– Да нет, мародёры, ты вот что, лейтенант, встань покуда здесь и никого не подпускай к тому пролому в подвал, покуда не придет машина из НКВД, понял?

– Понял, – с готовностью ответил командир патруля, – не подпустим.

– Синицина, побудь с военными, я сейчас подойду.

Девушка молча кивнула и потерла тыльной стороной ладони слегка припухшие от слез глаза.

Панчнко быстро прошёл вдоль улицы и, подойдя к трупу дворника, носком сапога перевернул тело.

– Между лопаток навылет, молодец девчонка – не ожидал.

Рядом с незадачливым мародером лежала золотая риза, небрежно обернутая ветошью. Петр поднял, церковную утварь, оценивая ее вес.

– Тяжелая, если это золото, то сколько она стоит?

Тщательно завернув драгоценную вещицу в ветошь, лейтенант милиции вернулся к пролому, возле которого постепенно начал собираться народ.

– А ну, все отошли отсюда, – хриплым голосом орал на зевак командир патруля, ещё больше подогревая интерес к происходящему. Пришедшему ему на помощь Петру даже пришлось пригрозить револьвером особо ретивым любопытствующим.

Все сразу закончилось, как только к месту происшествия подкатили две машины НКВД: легковая «эмка» и крытый грузовик ЗИС с бойцами наркомата внутренних дел.

Толпа в миг рассосалась, будто ее и не было в природе.

Весь остаток дня Панченко, его девушки, вместе с лейтенантом РККА и бойцами патруля провели в городском управлении НКВД-НКГБ, давая объяснения следователю. В конечном итоге, уже под вечер, исписав изрядную кучу бумаг, им дали на подпись обязательство о неразглашении, которое они с изрядным облегчением подмахнули, после чего у органов к ним вопросов больше не возникло. Петр так и не узнал, сколько и каких ценностей было в тех старых, ещё дореволюционных снарядных ящиках. Не суждено было узнать это и остальным свидетелям происшествия.

Сбежавшую тетку-мародерку сдала ее неудавшаяся подельница, и чекисты взяли преступницу через час в собственной квартире вместе с золотом, которое она даже не успела спрятать. Разговор с ними был короткий, больше их никто не видел.

Пожилой лейтенант РККА и его патрульные погибнут через десять дней, пытаясь прорваться из котла в конце сентября, их безымянные, неопознанные тела присыплют землей в ближайшей воронке вместе с десятком им подобных бедолаг местные крестьяне.

Петр Панченко и Татьяна Кулакова будут оставлены командованием на подпольную работу в тылу врага.

Татьяну, выданную предателем, схватит гестапо, и после зверских пыток, так ничего и не добившись от девушки, её расстреляют в урочище Бабьего Яра.

Лейтенант Панченко избежит ареста и пыток, дав свой «последний и решительный» бой на конспиративной квартире: прежде чем пустить себе пулю в висок, ему удастся смертельно ранить немецкого офицера.

Маленький воробушек Даша Синицина, между прочим, имевшая значок «ворошиловский стрелок», сумеет выбраться из окружения и в октябре 41 вступит в ряды РККА. Через год снайпер сержант Синицина будет иметь на своем счету шестнадцать убитых фашистов, только вот семнадцатый – артиллерийский корректировщик – оказался ловчее, вызвав огонь минометов на снайперскую пару, погребя Дашу и ее напарницу под руинами одой из сталинградских улиц.

А как же золото, клад не то Петлюры, не то гетмана Скоропадского, короче, времен гражданской войны?

Вот он то как раз заживет своей неповторимой и невероятной жизнью, положив начало этой истории.

Часть первая Золото

Скрип тормозов вывел Кириллова из состояния дремоты, он и не заметил, как они достигли цели. Вторые сутки без отдыха, сон урывками на заднем сиденье машины под завывание сирен воздушной тревоги или под грохот приближающейся канонады.

– Приехали, товарищ капитан государственной безопасности, – раздался голос водителя.

– Да, вижу, – ответил Кириллов, нащупывая лежащую рядом фуражку.

«Эмка» остановилась перед КПП здания республиканского НКВД

После формальной проверки документов, капитана ГБ здесь хорошо знали, он поднялся на второй этаж в приемную заместителя наркома. По пути Кириллов удивленно озирался, поражаясь происходящим в «конторе» переменам, и увиденное его явно не порадовало.

По обычно спокойным и деловитым коридорам управления, как ужаленные мухой, носились какие-то люди с кипами бумаг и стопками канцелярских папок. Было много незнакомых военных, одетых, как и он, в полевую форму РККА, бойцы с петлицами саперов тянули вдоль стены кабель, тащили ящики и мешки.

– Что происходит, эвакуация, – мелькнула в голове мысль, – меня не было четыре дня и такие изменения.

Увидев знакомого старлея ГБ из транспортного отдела, Кириллов попытался хоть что-нибудь узнать у него.

– Андрюха, что случилось, я только что из Прилук, что тут у вас?

Знакомец покосился на Кириллова, потом, оглянувшись, тихо произнес:

– Похоже дело швах, Женя…Немцы прорвались, а ты что – не в курсе?

– Нет, я из Прилук, тебе говорю, и мне ничего никто не сообщал.

– Странно, там же штаб фронта, – удивленно произнес старлей.

– Я реально не в курсе, ты прости, но меня вызвал Савченко.

– Ну, тогда ты сам всё скоро узнаешь, удачи.

Обескураженный и взволнованный Кириллов переступил порог приемной старшего майора государственной безопасности Сергея Романовича Савченко и по привычке плотно закрыл за собой дверь.

В приёмной вдоль стен сидело двое сотрудников управления в форме командиров РККА, какие-то армейские с черными петлицами не то саперов, не то инженеров и трое гражданских, в одном из которых Кириллов узнал директора городской электростанции, остальные были ему не знакомы. Лица у всех были напряжены и полны тревожного ожидания. Военные тихо переговаривались между собой, но при виде вошедшего сразу замолчали.

Капитан поздоровался с присутствующими, получив в ответ невнятные кивки.

– Все старшие командиры, явно на серьезное совещание. Саперы…, точно саперы, а я-то тут при чем? – поймал он себя на мысли. – Черт, наверняка к подрыву готовят электростанцию и другие объекты. Неужели Киев оставляем?

От этих догадок ему стало тошно и бросило в холодный пот.

Кириллов снял фуражку и, не доставая платка, вытер лоб тыльной стороной ладони. От тяжких мыслей его отвлек звук раскрывшейся двери кабинета хозяина, и в приемной показалась секретарша – женщина средних лет в безупречно подогнанной военной форме сержанта государственной безопасности.

Окинув взором присутствующих, она остановила свой взгляд на Кириллове, и сухо произнесла:

– Товарищ Кириллов, замнаркома ждет вас, остальные подождите, вас примут через десять минут.

Бесстрастный тон этой женщины и непробиваемое лицо, не выражавшее никогда никаких эмоций, всегда поражали его до глубины души.

– Не баба, а механизм в юбке, робот бесчувственный, – шутили над ней в управлении.

Приятели Евгения как-то даже заспорили о том, как она ведет себя в семье, или секретарша наркома жената только на работе.

– Боже, как это было давно и какая глупые воспоминания, особенно сейчас, – переступая порог кабинета, подумал Кириллов.

Хозяин кабинета принял его сухо и деловито.

Капитан ГБ хотел было отрапортовать по всей форме, но замнаркома коротко кивнул на стул, предлагая садиться, после чего сразу перешел к делу. Савченко был давним знакомым Кириллова ещё по службе в пограничных войсках и хорошо знал капитана.