Агора. Попаданцы поневоле

Игнатьев заметил усмешку Панкратия и приказным тоном прервал обсуждение укреплений.

– Ладно, это все лирика и гипотетические варианты, мы не к штурму готовимся пока, пошли на таможню.

Таможня располагалась под полосатым навесом, чем-то напоминающим бедуинский шатер. В его тени стояли несколько столов, за которыми на складных табуретах сидели пол десятка таможенников. Трое из них занимались оформлением товара у того северного купца, что стал причиной пробки у ворот, переписывая и пересчитывая его шкуры.

Чиновник в форменной тунике с какой-то фибулой на груди, видимо, отмечавшей его ранг в этой службе, небрежно занес их имена в очередную восковую табличку и принял положенную плату за конный въезд, с интересом покосившись на лошадей землян. После чего, задав дежурный вопрос, не имеют ли гости товар на продажу, отпустил их, пожелав хорошего дня.

Они уже собирались выезжать с таможенного двора, как к ним подошел северный купец.

– Господа, друзья, погодите, – обратился он к ним на своем наречии, – помогите пройти таможню ради наших богов, я совсем не понимаю местного языка.

– Как же ты отправился в такой путь без проводников и переводчиков? – спросил Игнатьев.

– Был у меня переводчик и проводник был – мой компаньон, он не первый раз ходил в эту проклятую Румелию. Убили его в стычке с пиратами, и переводчик с ним сгинул, а потом шторм начался, разбило наш корабль о камни. Хвала богам, сами живы остались и добрую половину товаров спасли.

– Если ты шёл на корабле, то почему входишь в город по этой дороге, а не со стороны порта? – продолжал задавать вопросы Игнатьев. – Как там он у них называется, Астрия, кажется?

– Астрия, – подтвердил Жуков.

– Заплутали мы из-за этого шторма, вот и проскочили порт, а потом крушение. Купили возы у местных крестьян, они нам и дорогу в столицу показали. Нам на рынок надо: товар распродать, местного товара купить, соплеменников найти, если удастся. Тут наши купцы торгуют. Меня должны знать, я – эрл Фрейд сын Торла Одноглазого, а это мои люди, мой отряд, точнее то, что от него осталось. А как ваши имена друзья и из какого вы народа?

Земляне представились. Эрл Фрейд почесал лохматый затылок и, пожав плечами, произнес: – Русские, не слышал, на севере много племен, некоторые приходятся нам родственниками, если вы так хорошо говорите на сканландском наречии, значит, вы тоже может нам дальняя родня. Только имена у вас странные, похоже на румелийские, у нас таких нет.

– Это потому, – сказал Жуков, – что мы и с румелийцами часто взаимодействуем, торгуем там, ну и прочее.

Слово «прочее» эрл Фрейд понял по-своему и хищно улыбнулся:

– Я бы тоже не против повзаимодействовать с ними, да только крепости у них больно крепкие, ну да ладно, дай срок…

– Романтик с большой дороги, – по-русски прокомментировал Жуков.

– Что? – спросил Игнатьев.

– Бандит, говорю.

– Ну, это понятно. Ладно, чего ему надо?

Жуков вновь перешел на сканландский и сочувственно произнес:

– Ясно, в общем, намаялись вы, от нас-то чего хотите?

– Помоги с переводом, друг, или дай в помощь своего человека, я заплачу.

– Таможню пройти поможем, а дальше уж сам как-нибудь. Панкратий, что хотят от него таможенники? – спросил по-румелийски Жуков.

Сержанту Емельяненко явно не нравился этот северянин с его спутниками и точно не импонировало торчать на таможне из-за них, поэтому он решился обратиться к командиру: – Товарищ лейтенант, на кой черт нам этот шкуродер? Хватит с него нашей помощи у ворот, – переходя на русский, спросил Емельяненко, – только время теряем.

– Не кипятись, сержант, он на рынок едет, там обоснуется, а нам каждая зацепка в этом городе на пользу, и вообще, что за тон? Субординацию забыл, так я тебе напомню.

– Извините, товарищ лейтенант.

Подойдя к возку Панкратия, Игнатьев настоятельно попросил хозяина постоялого двора выступить в роли толмача.

Панкратий нехотя исполнил роль переводчика, он тоже не видел смысла в помощи какому-то дикарю с разбойной мордой, однако, благодаря его помощи, таможенный досмотр длился не более четверти часа. Всё решила взятка в двадцать динариев, из которых пять прилипло к рукам ушлого хозяина постоялого двора. После этого Панкратий явно повеселел. Он даже начертал на восковой табличке адрес недорогой гостиницы и склада рядом с рынком, где рекомендовал остановиться северянам.

– Там недорого, – сказал он Игнатьеву, – переведи им, архонт: хорошая кухня и месторасположение удачное, рынок рядом. Конечно, там грязновато, но для этих свиней вполне сойдёт. Дикарям понравится.

– Про дикарей и свиней мне переводить, надеюсь, не надо? – в шутливой форме, но с некоторой издевкой спросил лейтенант.

Панкратий немного напрягся: – Я думаю, это лишнее, архонт.

– Я тоже так мыслю, – сказал Игнатьев, подумав про себя, – ты ведь, хромоногий черт, нас тоже за варваров считаешь, по роже видно. Ну время покажет: кто тут варвар, а кто цивилизованный человек.

Когда все было закончено, эрл Фрэйд подошел к Игнатьеву с Жуковым и, приложив руку к сердцу, заявил: – Я ваш должник, но не люблю быть должным. Возьмите в уплату за помощь любые две шкуры из моего товара, это прекрасные шкуры северных морских зверей, они послужат отличными попонами для ваших лошадей.

– Нам ничего не нужно от тебя, эрл Фрейд, мы сделали это не из корысти, а чтобы помочь земляку в этой чужой для всех нас стране, – произнес Игнатьев.

– Вот подлизнулся, так подлизнулся, земляка нашел, – перейдя на русский, прошептал Жуков. Но вслух сказал: – Да, земляки должны помогать друг другу, мы все же северяне. Впрочем, если хочешь отблагодарить, подари одну из шкур нашему другу Панкратию.

– Пусть выбирает, – с готовностью отозвался Фрэйд, – а что касается вас, то вы всегда можете обратиться ко мне за помощью, если будете в Сканланде.

– Ага, будете у нас на Колыме, заходите в гости, – опять же по-русски прокомментировал Жуков.

Услышав про Колыму, Игнатьев подозрительно покосился на своего заместителя, но ничего не сказал.

– Извини, товарищ командир, с чего ты взял, что он наш земляк? Его говор больше напоминает шведский или норвежский, и название соответствующее – сканланд.

– Знаю, читал, – произнес Игнатьев, – пираты на него напали, как же, держи карман шире! Скорей всего, он напал и получил по морде, а насчет земли, так доброе слово и кошке приятно. Тем более мы тут все земляки – от одной обезьяны произошли.

– Да и под одними кураторами ходим, – согласился Жуков.

– Вот-вот, и я про тоже. Может, на что и сгодится этот… Как ты там назвал его, Емельяненко?

– Шкуродёр, товарищ лейтенант.

– О, точно, теперь у него кличка будет – шкуродёр.

– Хм, зачетное погоняло, – заключил Жуков.

Наконец, когда с таможенными формальностями было покончено, они по боковому проходу попали в город. Здесь земляне почти дружески простились с эрлом Фрейдом и его людьми и двинулись по своим делам.

Город

Уже с полчаса они медленно двигались по грязной, извилистой улице между пятиэтажными домами с ветхими, обшарпанными стенами. Под копытами их коней хлюпала жижа из ближайшего сточного коллектора. Стойкий запах навоза и испражнений на булыжной мостовой сплетался с запахом дыма от жаровен, подгорелого мяса, гниющих овощей и тухлой рыбы, исходящим из сомнительных харчевен.

Дорога шла в гору и явно вела на один из румелийских холмов. Улицы этого района столицы были похожи на кривые проходы, запруженные толпой разномастных пешеходов. Мелкие торговцы и нищие, размалеванные жрицы продажной любви и пьяницы, выброшенные вышибалами из дешевых кабаков, зеваки, и просто разорившиеся крестьяне, пришедшие в город в поисках заработка или в надежде на лучшую жизнь. Все эти толпы народа куда-то двигались по своим делам или бесцельно слонялись в поисках бесплатных зрелищ. Иногда среди этого людского моря, подобно кораблю, проплывали носилки с каким-либо вельможей, а возможно, просто состоятельным горожанином, или же проезжала повозка, влекомая парой мулов. Возницы, сидя на облучках, орали на зазевавшихся пешеходов, часто пуская в ход кнуты, а те в ответ норовили запустить в ответ гнилым плодом, поднятым с грязной мостовой.

– Куда ты нас привел, почтеннейший Панкратий? – не выдержав, спросил Игнатьев. – Это по-твоему "лучший город мира"? Прости, но я пока вижу запруженную толпой помойку. В последней варварской деревне, должно быть, чище.

– Терпение, доблестный архонт, это Сервилиум – один из пяти самых грязных и дешевых районов столицы, пристанище разного сброда. Здесь селятся ремесленники, поденщики, пролетарии разные, в общем – шваль всякая.

При слове «пролетарии» Игнатьев напрягся, он всегда вкладывал в это слово иной смысл, сработал стереотип классового воспитания, вбитый политруками за годы службы. Жуков заметил реакцию лейтенанта и, отвлекая его от ненужных мыслей, громко спросил хозяина постоялого двора:

– Послушай, Панкратий, я смотрю у вас тут многоэтажное строительство, а как насчет удобств в этих домах: ну, канализация там, уборные, подача воды в квартиры?

Панкратий уставился на Жукова, как на умалишенного.

– Какая канализация в таких домах, уборные?

– Да…

– Ну, для этого есть ночные горшки.

Как бы в подтверждении его слов из окна третьего этажа прямо на прохожих кто-то выплеснул помои, раздались крики и площадная брань.

– Вопрос с вывозом мусора и канализацией отпал сам собой, – философски заметил Жуков.

– Точно, всякая шваль тут обитает, – заключил Игнатьев, – где живут, там и гадят, свиньи.

– Ну я же говорил, одни сплошные пролетарии, – повторил Панкратий.

Игнатьев сплюнул в сердцах, попав на одежду какого-то поденщика, тот хотел было возмутиться, но, увидев перед собой добротно одетого всадника, только зло сквозь зубы прошипел проклятие и предпочел не связываться.

– Не волнуйтесь, господа, вон там за поворотом, шагов через пятьсот, эта помойка кончится. Будут ещё одни ворота и за ними начнется Медициум, район куда приличней, чем этот. Собственно, туда мы и идем, это деловое сердце столицы. Там сосредоточены почти все банки, магазины и торговые ряды грандиозного рынка. Всё, что нужно для торговли и экономики. Поверьте, вы не пожалеете.

– Ну-ну… -сказал Жуков, – веди нас, Сусанин.

– Кто такой Сусанин? – поинтересовался Панкратий.

– Тоже проводник, типа тебя, всё иностранцев водил по нашим болотам.

– Я не веду тебя в болото, поверь, сейчас ты узришь великолепие этого места.

– Посмотрим, – примирительно сказал Игнатьев.

За поворотом извилистой городской артерии, по которой двигалась группа Игнатьева, в самом деле оказалась крепостная стена с приземистой воротной башней.

– Это что, крепость в крепости? – поинтересовался ехавший рядом с лейтенантом сержант Емельяненко.

– Похоже, что так, – отозвался Игнатьев.

– Нет, – пояснил Панкратий, – точнее, не совсем. Видите, это стена значительно ниже обводных стен города?

– Видим, это очевидно.

– Так вот, когда-то, сотню лет назад, здесь и кончался город, а это старая городская стена. Ее решили не сносить и даже укрепили, теперь она служит границей между районами городской застройки и дополнительным укреплением на случай атаки врагов, да сохранят наш город боги, – при этих словах Панкратий суеверно скрестил пальцы на руках и возвел глаза к небу.

– Понятно, а что там за охрана, ещё платить придется? – спросил Игнатьев, показывая рукой на стоявших у ворот вооруженных людей.

– Это вигилы, за порядком следят, чтоб какая-нибудь дрянь из предместья в приличные места не проникала. Платить здесь ничего не нужно.

Вигилы представляли собой легко экипированную стражу, имевшую на вооружении короткие мечи и крепкие деревянные дубинки. Одеты они были в грубые солдатские туники, поверх которых носили кожаные доспехи, больше походившие на куртки, чем на броню. Их головы были прикрыты простыми бронзовыми шлемами, весьма отдаленно напоминавшими шлемы римских легионеров. Ни щитов, ни копий в отличие от городской стражи они не имели.

– Местные менты, – прокомментировал речь Панкратия Жуков.

– Что? – спросил не расслышавший его Игнатьев.

– Полиция местная, менты, – повторил Леонид Витальевич.

– Ну да, охрана правопорядка.

– Я и говорю – менты.

– Почему менты? Леня, давай заканчивай с жаргоном, а то мне за тебя перед бойцами неудобно, – вполголоса произнес Игнатьев.

– Понял, постараюсь, командир. Только обидного в слове «мент» нет ничего, кстати, происходит оно от слова "монитор" или "ментор", то есть надсмотрщик или надзиратель, в данном случае, за порядком.

– Серьезно? -удивленно произнес лейтенант, – А я не знал, думал от милиционера.

– Нет, как ни странно, имеет латинские корни.

– Век живи, век учись, а ты откуда знаешь?

– Ясно, что же раз такое дело – «менты» принимаются, только с арго всё равно завязывай.

– Есть, завязывать, товарищ лейтенант, – ухмыльнулся Жуков

Панкратий, следуя за шикарными носилками какого-то богатея, вплотную подъехал к воротной башне. Всадники Игнатьева неотрывно следовали рядом. В воротах их не остановили, лишь старший из вигилов, дородный краснорожий мужик, походя спросил о цели их визита. Поинтересовался просто так, для порядка, и, получив стандартный ответ, потерял к ним всякий интерес.

– Проезжайте, – громко сказал он и махнул рукой.

– Фейс контроль пройден, – прокомментировал Жуков по-русски.

– Какой контроль? – переспросил Емельяненко.

– Фейс, Юра, лицевой, внешний. Они здесь поставлены, чтоб местную голытьбу в приличные места не пускать без особой надобности, а мы для них солидные люди.

– Панкратий, а как же на рынок люди попадают, если этим пускать не велено?

– Всё очень просто, господа: предъявляете квитанцию о таможенном сборе, разрешение на торговлю определенным товаром и милости просим на Великий рынок, если у вас, конечно, товары его достойны. Кроме главного рынка, в каждом районе столицы есть свои базары и торговые площадки, но там товар попроще и покупатели беднее.

– Понятно.

– Выходит, районы столицы живут каждой своей жизнью, не соприкасаясь: бедные отдельно, богатые отдельно, – сделал заключение Игнатьев.

– В принципе – да, но есть и исключения, всё свободное население города во время праздников и триумфов собирается у Большого цирка и ипподрома. В такие дни в цирке дают представления гладиаторы, травят зверей и отдают на растерзание преступников из городской тюрьмы.

– Весёлые развлечения, – саркастически сказал Жуков.

Однако Панкратий не заметил издевки и продолжал: – Да, очень красочные действа, не то что какой-нибудь греческий театр со скучными трагедиями, но самое главное – это ипподром.

– Что, так скачки любите? – спросил Игнатьев.

– Дело не в скачках, там полководцы проводят триумфы и парады войск победителей, очень, очень красиво и зрелищно. Представляете, марш легионеров в начищенных доспехах, офицеров в блестящих шлемах с перьями и хвостами, золотых орлов легионов, сверкающих на солнце. Когорты, идущие строем по улицам столицы, и в завершении – парад по ипподрому под крики толпы. Полководцы демонстрируют трофеи и оружие, тысячи пленных, которых продадут в рабство, поверженных царей и царевичей, которых принесут в жертву Арею-Марсу вместе с сотнями быков. Пленные царевны и дочери вражеских вельмож, те, кто ещё вчера купался в неге и роскоши, сегодня превратившиеся в ничто, чтобы завтра стать игрушками в похотливых руках клиентов дорогих борделей. Всё это заводит столичную толпу и дает ей чувство превосходства над окружающим миром.

– Довольно низменное чувство, – заметил Игнатьев.

– Увы – да, архонт, но поверь, любой из нас получил бы удовольствие от лицезрения подобного зрелища, а простому народу это к тому же выгодно.