Агора. Попаданцы поневоле

– Всё то ты знаешь, Серега, трогай давай, – усмехнулся Кириллов.

– Ну, ехать, так ехать, как прикажете, – поддержав шутливую манеру разговора, согласился водитель.

Впрочем, при всем внешнем спокойствии Кириллову было не до шуток.

В заднее зеркало «эмки» он наблюдал, как за ним следуют тентованные грузовики его отряда. Пока они стояли в вынужденной пробке, никто из бойцов согласно ранее полученной инструкции не покидал машин и не привлекал внимания.

Тем временем сбившиеся с ног, обезумевшие регулировщики с помощью флажков и трехэтажного мата, вырывавшегося из хриплых забитых пылью глоток, кое-как восстановили порядок, и движение продолжилось.

При въезде на мост Кириллов показал бумаги с печатями наркомата бдительному капитану в форме войск НКВД, на которого документы, похоже, произвели неизгладимое впечатление. Грузовики пропустили без задержек.

Перебравшись на левый берег, Кириллов с тоской посмотрел назад на чернеющий в наступавших сумерках город, будто хотел запечатлеть его в своей памяти навечно.

– Киев – матерь городов русских. Так, кажется, писал летописец, так повторяла Маша, – вспомнил он, и сердце сжалось. Смутное предчувствие того, что видит его в последний раз, не покидало Кириллова. Темная громада укрытого светомаскировкой города оставляла тягостное и одновременно величественное впечатление.

Кириллов посмотрел на развалившегося на заднем сиденье Штокмана – оценщик спал.

– Умаялся, – подумал он, – ну и правильно, надо каждую минуту рационально использовать, никто не знает, что ждет впереди, а ты рефлексируешь, расчувствовался, – мысленно ругаясь, с раздражением подумал Кириллов, вновь поймав себя на мысли, что слово «рефлексируешь» пришло к нему из Машиного лексикона, от этого стало в два раза горше.

Рядом на водительском месте, то мурлыкая под нос какую-то мелодию, то беззлобно поругивая шофера впереди идущего грузовика, крутил баранку, сержант Ляскин.

– Серега, кончай бубнить, у тебя ни голоса, ни слуха.

– Так я, чтобы не заснуть, товарищ кап…, простите, подполковник.

Кириллов строго посмотрел на Ляскина, и тот сразу сник.

– Очередная метаморфоза: в прошлом месяце он был старшим батальонным комиссаром и выполнял секретное задание наркомата в расположении особого отдела пятой армии, а сейчас подполковник РККА. Интересно, кем стану завтра: летчиком, моряком, инженером? Хм, да кем угодно, кем прикажут, чекист не выбирает, такова наша судьба.

Выбравшись из узких улочек Дарницы на шоссе, ведущее в Борисполь, колонна машин прибавила ходу, насколько это позволяла ночь и непростая дорожная обстановка. Грунтовый шлях дороги лежал между широкими, уже убранными полями пшеницы, между раскинувшимися слева и справа перелесками дубовых рощ. Где-то впереди угадывалась речка, ибо рощи, расступившись, открывали простор, над которым раскинулось звездное небо.

Они ехали всю ночь, то набирая, то сбрасывая скорость. Ляскин и водители грузовиков старались выжать из своих машин по максимуму, однако не все зависело от них.

Колонна двигалась хорошо знакомым маршрутом, Кириллов проезжал здесь много раз, а Ляскин помнил, наверное, каждую кочку, каждую выбоину на этой дороге. Ещё до армии Сергей здесь киномехаником работал на передвижке, развозя кино по отдаленным деревням и колхозам. «Культуру в массы», – как гласил партийный лозунг.

Зная это, Кириллов был совершенно уверен в шофере, позволив себе расслабиться и подремать, прижавшись головой к боковому стеклу.

Ещё в предрассветных сумерках въехали в Пирятин. Тихие провинциальные улочки старинного города были запружены телегами, повозками, запряженными волами и лошадьми.

Проезжая мимо укрытых фруктовыми садами маленьких аккуратных домиков, Кириллов с горечью видел толпы обездоленных беженцев, люди брели по обочинам дорог, толкая впереди себя какие-то тележки или тачки с незамысловатым скарбом, несли на руках маленьких детей и даже гнали скот. Все эти толпы маленькими ручейками стекались в город и образовывали безумный затор.

– Ужас какой, – в сердцах воскликнул проснувшийся Штокман, – это же вавилонское столпотворение.

– Здесь не проехать, завязнем, давай вбок, вот по этой улице выбираемся отсюда, – скомандовал Кириллов.

Безбожно клаксоня и буквально раздвигая телеги, всеми правдами и неправдами колонне просто чудом удалось выбраться из уличной ловушки и выехать на извилистую объездную грунтовку

Вот только и здесь их ждал неожиданный сюрприз.

Навстречу машинам из придорожных кустов выскочила группа вооруженных парней с красными повязками на рукавах поверх цивильных пиджаков и курток.

Возглавлявший этот непонятный люд молоденький сержант милиции с видом хозяина положения направился к притормозившей эмке, за ним последовали ещё двое гражданских с винтовками.

– Ополченцы или истребительный отряд, – мелькнула мысль у Кириллова.

Они смотрелись нелепо в своих кургузых пиджачках и рабочих тужурках, стараясь казаться грознее и воинственнее. Весь их облик вызывал смесь жалости и неизбывной тоски вместе с уважением к непоколебимой воле народа, вставшего на защиту своей земли.

– Стой, куда прешь, впереди дорога перекрыта, хода нет, – заорал сержант-милиционер, а потом, одернув помятую и перепачканную глиной гимнастерку, строго спросил.

– Предъявите документы.

– Да ты не охренел ли, сержант, – возмущено спросил Кириллов, сам-то ты кто такой, и что это за партизаны?

– Я – помощник командира комсомольского истребительного отряда Пирятинского района, сержант милиции Матвейчук, у нас приказ: выявить и уничтожить немецких диверсантов, действующих в нашем районе под видом бойцов и командиров РККА.

– Так вылавливайте, если приказали…

– Предъявите документы, – настойчиво потребовал сержант, расстегнув клапан на кобуре.

Кириллов, усмехнувшись, достал из кармана удостоверение армейского подполковника и показал их сержанту.

– Этого мало, – вдруг заявил Матвейчук, – вы следуете в тыл с какой целью? Покажите предписание и предъявите груз к осмотру. Я имею полномочия.

Показать предписание неугомонному милиционеру Кириллов, конечно, мог, но предъявлять к осмотру груз – это было уже слишком.

Евгений Николаевич со вздохом посмотрел на сержанта и тоном, не терпящим пререканий, сухо приказал:

– Пусть ваши люди отойдут на двадцать шагов от машины.

– Зачем это? – вдруг прорезался голос у стоящего рядом с милиционером высокого белобрысого парня с комсомольским значком на лацкане пиджака. – Вдруг они диверсанты…

– Если бы мы были диверсанты, ты давно был бы мертв, – с раздражением сказал Кириллов и более резко добавил, – двадцать шагов от машины, не заставляйте меня прибегать к силе, – с этими словами он высунул руку в окно и дал условный знак.

Через несколько секунд из грузовика высыпало отделение до зубов вооруженных бойцов. Последнее обстоятельство, стало очень весомым аргументом в пользу незамедлительного выполнения приказа «подполковника».

Кириллов тоже покинул «эмку» и, подойдя вплотную к сержанту, ткнул ему в лицо совсем другое удостоверение, грозно прошипев:

– Убирай своих архаровцев сейчас же, не мешай нашему проезду и не тянись, стой расслабленно, виду не подавай, не на плацу, понял?

– Так точно, понял, только, – он на секунду замялся, – вы все равно не проедете, в трех километрах отсюда ещё вчера вечером немецкие пикировщики в прах разнесли наш гаубичный дивизион, пушки и трактора там на дороге.

Сержант махнул рукой на восток: – Затор там, а сегодня ночью диверсантов обнаружили в нашей форме, самолеты по рации наводили, потом кто-то обстрелял беженцев и машины с ранеными. Вот нас и послали…

Матвейчук развел руками, как бы объясняя свое предыдущее поведение.

– Ясно, – сказал Кириллов, – ты уверен, что это диверсанты, а не местные активизировавшиеся недобитки из националистов.

– Точно не скажу, но товарищ оперуполномоченный из районного НКВД дал ориентировку, что мол в нашей форме на мотоциклах и грузовиках, а старший у них то ли майор, то ли подполковник, – с этими словами сержант вновь покосился на петлицы Кириллова.

– Если в форме, то точно абверовские ребятки, вам с ними не справиться, – не обращая внимания на бдительного милиционера, задумчиво произнес Кириллов.

– Да знаю я, – с обреченностью в голосе ответил Матвейчук, при этом сделав круговое движение рукой, – Степанов, Иваненко, отбой! Это свои.

Из кустов и с обочин сразу поднялось полтора десятка разномастных фигур, одетых во что попало и кое-как вооруженных. Кириллов увидел в руках одного из парней старый английский пулемет «Льюис», а у других наряду с винтовками были обычные охотничьи ружья.

– Воинство, – выдохнул он, – много вы тут навоюете.

Однако Кириллов не мог не отдать должное и милицейскому сержанту, ведь тот довольно грамотно замаскировал пулемет и скрытно расположил своих людей, используя овражек и канаву, тянувшуюся вдоль грунтовки.

– Случись бой, они бы нам доставили неприятностей, без потерь бы не обошлось, залп из ружей плюс кинжальный огонь пулемета почти в упор… Молодец, – мысленно похвалил Матвейчука Кириллов.

– Товарищ подполковник, разрешите обратиться с просьбой, – в голосе сержанта явно засквозили просительные нотки.

– Слушаю.

– Вы патронами не богаты? А то нам по одной обойме на винтовку дали, а к пулемету и сотни не наберется, многие вообще с дедовскими курковками пришли.

Кириллов вздохнул и посмотрел на стоявшего чуть поодаль лейтенанта Игнатьева.

– Ну что, лейтенант, поделимся с хлопцами?

Игнатьев скорчил кислую мину, но одобрительно кивнул, не преминув добавить:

– Поделиться-то можно, только пусть губу не раскатывают, ещё по одной обойме дадим, ну, и гранат с десяток подкинем. У самих не залежи, а много патронов не бывает. Сколько у тебя винтовок сержант?

– Мосинок девять, остальные, польские маузеры, да вот манлихеры с гражданской, – он в сердцах сплюнул от досады.

– Ну, к мосинкам патроны получишь, а с прочими фузеями уж как-нибудь сам разбирайся.

– И на том спасибо, товарищи, – с неподдельной радостью воскликнул Матвейчук.

Явно повеселели и бойцы истребительного отряда.

– Мальчишки ещё, не догадываются, что их ждет, – с горечью подумал Кириллов, глядя на безусые молодые лица, светящиеся юношеским задором.

Самому «подполковнику» было не до радости, приходилось срочно менять маршрут движения отряда, а это означало упущенное время.

Однако решение пришло быстро, прикинув в памяти возможные объездные пути и сверившись с картой, Кириллов и Игнатьев двинулись в объезд, обходя затор по дороге на село Воронки, чтобы потом, выйдя к Лубнам с севера, продолжить свой путь на восток.

Выслав вперед отделение бойцов на грузовике, которое должно было играть роль разведки и передового охранения, Кириллов приказал сержанту, командовавшему этим дозором:

– Постарайся не ввязываться в боестолкновения и при первой опасности или неясности обстановки отходи к голове колонны. Нам приключения на задницу не нужны, помни, у нас задача – это доставить груз.

Ни Кириллов, ни Игнатьев, ни милицейский сержант – никто из участников случайной встречи на забытом богом проселке и не подозревал, что она станет поистине судьбоносной в жизни и смерти всех этих людей, определив судьбу одних и навеки изменив ход этой истории.

Командир диверсионной абвер группы обер-лейтенант Отто Шнайдер ещё со вчерашнего вечера получил радиограмму от резидентуры в Киеве о спецколонне НКВД, двигающейся на восток через Пирятин.

Внедренный в управление безопасности русских крот уже четыре года снабжал абвер самыми надежными сведениями, а с началом войны их цена возросла многократно, так что сомневаться не приходилось. Единственное, что не смог с уверенностью определить немецкий агент, это характер груза.

Ценности или документы – обер-лейтенант не знал, да это и было и не важно, у него был приказ, который недвусмысленно гласил:

– Захватить груз и уничтожить сопровождение, не оставляя никого в живых.

Для нападения на хорошо вооруженный конвой командование абвера выделяло сразу две группы диверсантов, действующих в этом районе. Опираясь на националистическое подполье, одной из групп предстояло перехватить груз по дороге, устроив засаду. Второй же, командиром которой и был Отто Шнайдер, поручалось догнать чекистов и, пристроившись в хвост русской колонны, следовать за ними на расстоянии видимости. С задачей прикрыть атакующих от нежелательной подмоги извне, а при благоприятных обстоятельствах самим ударить в спину конвою, добивая оказывающих сопротивление.

– План был хорош, да вот только, как там говорят у русских: гладко было на бумаге, да забыли про овраги, – зло подумал Отто.

Прибыв в Пирятин на полчаса позже Кириллова, группа абверовских диверсантов быстро сориентировалась в происходящем.

Шнайдер послал одного из своих людей, этнического украинца и члена ОУН, к его знакомым, связанным с бандеровским подпольем, и тот принес для обер-лейтенанта крайне неутешительные новости.

Воинские грузовики, похожие на интересующий их конвой, в самом деле пытались пробиться через уличный затор, привлекая к себе внимание звуками клаксонов и площадной бранью забивших дорогу беженцев, но, не преуспев в этом, ушли, по-видимому, в объезд по проселку. Однако не эта новость встревожила Шнайдера. Буквально сегодняшней ночью основная группа абвера была обнаружена и вынуждена покинуть район намеченной операции. Перед Шнайдером возникла дилемма: уходить вслед за своими коллегами или продолжать преследование русских в надежде на успех. Обстановка на фронте складывалась как нельзя лучше для вермахта, и можно было рассчитывать на помощь действовавших западнее двух диверсионных групп, но планы приходилось корректировать на ходу.

Обер –лейтенант прикинул возможный маршрут конвоя и пришел к однозначному мнению: русские попытаются переправится севернее Лубны.

Серьезной проблемой Шнайдера были люди, точнее их количество, вместе с ним всего двенадцать человек, но зато каких… Все парни прошли спецподготовку и мастерски владели любым видом оружия, рукопашным и ножевым боем, за плечами многих из них была Польша, Франция и западная Украина.

– Да, нас маловато, но у нас есть связь, опыт и германский гений, а против нас унтерменши, – размышлял он, с ухмылкой сворачивая карту.

К русским, да и вообще к славянам, Отто относился с глубоким презрением, считая, что их можно использовать только на второстепенных ролях или работах, не связанных с интеллектуальным трудом.

Это он впитал с детства, с молоком матери.

Шнайдер происходил из остзейских немцев, высланных царским правительством за Урал во время первой мировой войны, и неплохо владел русским языком, легко мог сойти за прибалта. Вместе с ним на великом и могучем могли без труда разговаривать ещё двое: один унтер, бывший студент–лингвист берлинского университета, и украинский националист из раскулаченных, приданный группе в последний день перед заброской. Последний оказался очень полезным кадром, уроженцем Киевской области, прекрасно ориентировавшимся в местных реалиях и чувствовавшим себя здесь как рыба в воде.

Группа передвигалась на захваченной неделю назад полуторке, периодически меняя номера машины. Все диверсанты были переодеты в форму войск НКВД и имели советские документы.

Несмотря на утреннюю прохладу, Отто почувствовал, что покрывается потом, он снял с головы с головы фуражку советского капитана и вытер испарину, проступившую на лбу. Шнайдер ощутил каждой клеточкой своего тела, как внутри его просыпался охотничий азарт. Азарт загонщика или точнее вожака волчьей стаи, почувствовавшего кровь и добычу. Он оглядел своих людей и четко, но негромко по-немецки произнес:

– Мы продолжаем преследование конвоя и при первой же возможности вызовем помощь. Всем в машину!

Подумав про себя:

– В конечном итоге я не получал приказ на отмену операции и должен выполнить ее, во чтобы то ни стало. Тем более после успешного завершения, можно будет рассчитывать на железный крест первого класса и, как знать, возможно, на погоны гауптмана. Впрочем, рано предаваться сладким грезам, нужно сначала добыть зверя.

С этой мыслью Отто Шнайдер, облаченный в сидевшей на нем как влитая форму капитана войск народного комиссариата внутренних дел, вскочил на подножку своей полуторки и, протиснувшись в кабину, занял место рядом с водителем.

Он уже принял решение, и остановить его могла только смерть или приказ свыше.

Противоречить ему никто не посмел, лишь мельком обер-лейтенант увидел неодобрительный и настороженный взгляд своего заместителя фельдфебеля Шнитке, но старый служака промолчал, молча залезая в кузов грузовика.

Не прошло и четверти часа, как полуторка с псевдочекистами покинула негостеприимные улицы Пирятина и, свернув на проселок, покатила по грунтовке, оставляя за собой пыльный шлейф, клаксоня и обгоняя телеги и брички беженцев

Приближение пылящего по дороге грузовика, естественно, не осталось не замеченным.

Шнайдер понимал, что у русских поблизости будут посты, и планировал пристроиться в хвост какой-нибудь автоколонне, но машин, как назло, не было, одни телеги, да повозки.

– А черт с ним, проскочим, документы в порядке. Главное, напустить на себя грозный вид, изображая большое начальство, – решил обер-лейтенант.

Наверное, в другом месте или в другое время, это бы и сработало, только не в этот раз.

Объезжая разбитую телегу, полуторка с диверсантами сбросила скорость и поплелась черепашьим шагом за вереницей гужевых повозок.

– Впереди, похоже, пост, проверяют документы, герр обер–лейтенант, – мотнув вперед головой, сказал водитель.

– Наплевать! Шульц, меня сейчас волнуют две вещи: как не упустить русских и наши доблестные люфтваффе. Подохнуть под своими же бомбами – слишком злая шутка судьбы.

Однако ни догнать конвой русских, ни погибнуть от собственных бомб Отто Шнайдеру не довелось…

– Товарищ сержант, там машина с военными, – ткнул пальцем в направлении приближающегося грузовика долговязый белобрысый комсомолец, суетливо снимая с плеча видавшую виды мосинку.

– Вижу, Вовка, не кипешуй. Двое со мной, остальным укрыться и занять позиции.

До машины было метров триста, и с учетом забитости дороги у бойцов истребительного отряда Матвейчука было ещё несколько минут.

Подъехав к импровизированному посту, полуторка окончательно притормозила, и вылезший на подножку Шнайдер с ходу набросился на преградивших ему путь парней.

– Ты что, охренел, сержант, берега попутал, не видишь, кто перед тобой, петлицы надоело носить? У меня особое задание, мы диверсантов ловим, а вы тут херней страдаете.

Матвейчук, внутренне мандражируя, виду не подал, он со стоическим спокойствием выслушал гневную речь капитана НКВД, козырнул и, четко представившись, потребовал документы.

– Документы ему, развели бюрократию, сержант, – несколько смягчившись, усмехнулся капитан, – впрочем, смотрю, ты не из пугливых, хвалю за бдительность, – почти искренне произнес Шнайдер, протягивая Матвейчуку предписание и показывая удостоверение грозного наркомата внутренних дел.

– Документы в порядке, товарищ капитан, – возвращая предписание, сказал сержант милиции.

– Значит, мы можем ехать?

– Одну минуту, я хочу осмотреть кузов грузовика.

– А чего его смотреть, там мои бойцы, не веришь, что ли? Впрочем, смотри, если тебе делать нечего. Только, пока мы тут кукуем, налетят самолеты, и твои документы архангелы проверять будут.

– Одну минуту, – упрямо повторил сержант.

Матвейчуку сразу не понравился этот капитан.

– Слишком гладкий и наглый, а главное – выговор у него странный, хотя по документам латыш, отсюда и акцент, а вдруг не латыш, а немец.

С представителями прибалтийских республик сержанту общаться до этого не доводилось, и как они разговаривают по-русски, Матвейчук не знал, но документы у капитана были в полном порядке.

Оставив одного комсомольца перед машиной, сержант вместе с белобрысым Володькой двинулся к заднему борту грузовика.

Тент полуторки был откинут, а в кузове преспокойно, с каким-то деланным равнодушием сидели бойцы в форме войск НКВД, все с автоматами ППД-40.

– Диверсанты, по словам оперуполномоченного, тоже были вооружены автоматическим оружием, – мелькнула мысль, – но это может совпадение, части войск НКВД чаще используют пистолеты-пулеметы, чем РККА.

Матвейчук попытался всмотреться в лица бойцов:

– Вроде ничего необычного.

Крайними от борта сидели два ничем особо не примечательных человека: рыжий сухощавый, жилистый парень в лихо заломленной на затылок фуражке и мордатый брюнет с грубым обветренным лицом и колючими бегающими глазками. Этот при виде сержанта едва заметным движением головы опустил козырек фуражки на глаза.

Последнее обстоятельство не прошло незамеченным для Матвейчука, но вида он не подал.

– Здравия желаю, товарищи, – поприветствовал милиционер сидящих, – куда следуем?

За всех ответил рыжий:

– Здравия желаю, товарищ сержант, следуем согласно предписанию и приказу командования. Вы лучше у командира спросите.

– Уже спросил, а что у вас вон в тех больших вещмешках? – указал Матвейчук на два больших баула в глубине кузова.

Припасы и снаряжение, – ответил рыжий. Остальные молчали, только лыбились.

– А что это вы за всех говорите, товарищ боец, остальные немые что ли или русского языка не понимают?

Матвейчук, делая вид, что поправляет ремень портупеи, незаметно отстегнул клапан на кобуре с наганом.

– Ну, почему же не понимаем, просто балаболить за зря не привыкли, – с сильным украинским говорком ответил мордатый брюнет.

Он не успел закончить фразу, как белобрысый Вовка, передернув затвор мосинки, истошно заорал:

– Это Назаренко, мой сосед, враг народа, – он хотел было добавить, – руки вверх! – но хорошо поставленный бросок ножа оборвал его крик на полуслове.

Тело Володьки ещё не успело осесть на землю, как Матвейчук молнией бросился к обочине, с перекатом уходя с линии огня. Сержант почти успел, лишь в последний момент короткая очередь из автомата, выбив рядом с ним фонтанчики пыли, вскользь задела его ногу.

Матвейчук не почувствовал боли, лишь со злобой стиснул зубы от своего бессилия – он хорошо понимал, что это скорей всего конец. Они не выстоят, и помощь вовремя не успеет. Но уже через секунду сержант, укрывшись за придорожным валуном с револьвером в руках, что было мочи, закричал:

– Огонь!

Но это было уже лишним, его бойцы видели, как капитан короткой очередью срезал их стоящего перед капотом товарища, как по отрывистой лающей команде, отданной на немецком языке из кузова грузовика, посыпались люди в форме НКВД.

Секунду, показавшуюся Матвейчуку вечностью, ничего не происходило, а потом воздух взорвался и скрип телег, крики беженцев и бабий визг громом перекрыл нестройный ружейный залп. А ещё через мгновение, словно захлебываясь в страшном кашле, ударил старый Льюис.

Пулеметчик был неопытен, и длинная очередь минимум в полдиска, в основном, ушла в никуда, но кое-чего он все же добился.

Пули пробили радиатор полуторки, а потом то ли пулеметчик взял чуть выше, то ли само британское чудо техники времен империалистической войны забрало вверх в неопытных руках мальчишки, только свинцовый град ударил по кабине и кузову грузовика. В щепки разнёс деревянную обшивку ГАЗона и нашёл себе первую жертву в виде незадачливого Щульца, попытавшегося выбраться из кабины. Однако эту потерю диверсионная группа могла бы пережить, вот только ей не ограничилось.

Радист группы обер-ефрейтор Дитмар замешкался в кузове, спасая рацию, и пал вместе со своим телефункеном, пробитый сразу тремя пулями. Это была катастрофа. Остаться без транспорта и связи – было сродни провалу.

Ничего уже больше не могло исправить ситуацию: ни удачный бросок гранаты, заставивший заткнуться проклятый пулемет, ни умелый огонь его людей, практически подавивший русских стрелков, – ничего. Задание было сорвано, и кем, проклятыми русскими недоносками во главе с полицейским сержантом.

Хотелось выть от досады.

– Какие потери, фельдфебель, доложите?

– Трое убитых, четверо раненых, из них двое тяжело…

– Идти смогут?

– Нет, – ответил Шнитке.

– Вы знаете, что делать, выполняйте и добейте русских – никаких подранков.

Шнитке, лишь секунду поколебавшись, тяжело вздохнул и, вынув из кобуры пистолет, подошел к лежащим раненым. Один немец был без сознания, другой, раненный в живот, корчился от боли. Шнитке прошептал короткую молитву и…

Два сухих выстрела отправили обоих тевтонских воителей в Валгаллу или в ад, короче, на тот свет.

Матвейчук был ещё жив, хотя и трижды ранен, кроме царапины на бедре, у сержанта были пулевое ранение плеча и осколочное ранение спины, когда его щедро закидывали гранатами. Ему удалось отползти в кусты и укрыться там.