Агора. Попаданцы поневоле

– Догоняй, если хочешь- бросил ему Тит, – а дорогу вот он покажет, -кивнул опцион на пастушонка.

Тот испуганно закивал

Уже взобравшись в седло, опцион спросил:

– Да, и вот что ещё: в имении есть врач?

– Врача нет, только коновал, но он скотину и рабов лечит.

– Плевать, пусть будет коновал, все лучше, чем ничего, если там раненый, то он может пригодиться.

–Да-да конечно, сейчас пошлю за ним.

–Давай, догоняй, – повторил Тит и тронул коня.

Всадники легким аллюром тронулись в путь, а впереди бежал пастушок, показывая дорогу. Судя по клубам пыли, вслед за отрядом Маркона двинулся и Мигдоний с несколькими конными помощниками.

Центурион Цессий Эмилий Лонг

К утру непогода окончательно стихла, и вышедшее из облаков солнце обогрело своими лучами обильно политую дождем землю. Начинался новый день, принесший в размеренную жизнь пограничного гарнизона непредвиденные хлопоты и заботы.

После утренней «зори», протрубленной хриплым рожком горниста, вся пехотная центурия и полтора десятка оставшихся в форте всадников выстроились на учебной площадке, служившей одновременно плацом и местом тренировок.

Солдаты спешно приводили себя в порядок, готовясь к поверке, под сердитым взглядом центуриона.

Придав себе наиболее строгий вид, Цессий Эмилий Лонг вышагивал перед шеренгой своих бойцов, грозно помахивая ореховым жезлом, служившим символом его власти, то и дело тыкая в кого-нибудь из солдат и распекая за не начищенную пряжку или незатянутый ремень.

Отдельно досталось от него караульному десятку: разнос центуриона не ограничился нравоучениями и тычками, здесь Цессий дал волю чувствам, дважды обломав палку об особо нерадивых подчиненных.

– Лишаю недельного жалования, ублюдки, никаких увольнительных, никаких борделей, удовлетворяйте себя сами скоты. Месяц будете чистить нужники, жрать ячменный хлеб и полбу без мяса. Я вас научу дисциплине, подонки. Будете знать, как покидать пост без приказа.

Не заметив среди караульщиков их командира – декана Скавра, центурион разошелся ещё больше, понося площадной бранью стоящих перед ним навытяжку солдат.

– Где этот прохвост Скавр, почему я его не вижу? Куда спрятался скотина, сын собаки…

– Я здесь, – громко и четко произнес чей-то голос.

Строй расступился, и Цессий увидел командира караула, опиравшегося на палку при поддержке гарнизонного санитара.

Центурион хотел было сказать ещё что-нибудь обидное, но осекся.

Его временный помощник, явно едва стоял превозмогая боль в ноге.

– Что с тобой?

Скавр хотел было ответить и даже оттолкнул санитара, но гримаса боли исказило его лицо, и за него ответил медик.

– Командир, у десятника перелом ноги и множественные ушибы, он упал со стены…

– Какого черта тогда ты здесь делаешь. Почему не в госпитале?

– Я хотел объяснить ситуацию…

– К демонам преисподней твои объяснения, срочно его в койку, шины и все такое, понял, – ткнул он палкой в санитара.

– Все понял, командир.

– Исполнять, – рявкнул центурион.

Это был последний всплеск его эмоций и гнева.

После чего Цессий Лонг решил сменить гнев на милость и двумя короткими, но емкими фразами, вызвавшими тихие смешки у немногочисленных ветеранов, закончил на сегодня воспитательную работу.

Ураган внес существенные коррективы в распорядок наступившего дня: все занятия по строевой подготовке, фехтованию и метанию копий, запланированные на сегодня, пришлось отменить. Предстояла уборка территории крепости и починка сорванных крыш и ставень.

Отдав распоряжения младшим командирам по поводу хозяйственных дел и ремонта и наорав напоследок на не вовремя подвернувшегося гарнизонного кузнеца, центурион отпустил всех на завтрак.

Солдатский стол никогда и нигде не отличался ни изысканностью, ни особым разнообразием – кормили плотно, сытно и, как правило, невкусно. В меню обычно входила каша со свининой, обильно приправленная чесноком или луком, похлебка из бобов, соленые оливки и пшеничный хлеб самого грубого помола. Полагалось также вино весьма низкого качества, к тому же изрядно разбавленное водой.

Впрочем, никто не роптал, ветераны – потому что привыкли, а молодежь, помнившая полуголодное существование у себя в деревне или городских трущобах, и этому была рада. Аристократов то в гарнизоне не водилось, им в страшном сне не могло привидеться попасть в такую дыру.

Центурион поглощал завтрак вместе со всеми – это была старая традиция, которую Цессий Эмилий Лонг свято соблюдал.

После завтрака почти все солдаты под командованием десятников приступили к устранению последствий стихии.

Проследив за выполнением своих приказов и удовлетворенно хмыкнув, Цессий Эмилий направился в гарнизонную канцелярию.

Здесь уже скрипел пером ординарец Юлий Каст.

– Когда он успел, – подумал центурион, – ведь только что за завтраком вместе со мной сидел, минуты не прошло, а он уже здесь. Письменный червь, а не солдат, но дело свое знает.

Удивляясь быстроте и работоспособности Юлия Каста, центурион присел за свой грубо сколоченный стол и с тоской уставился на несколько пергаментов и кипу восковых табличек.

– Командир, я отобрал самые важные документы тебе на подпись, плюс там расписки за фураж и жалобы местного старосты на погром в таверне, учиненный нашими…

Центурион не дослушал, лишь махнул рукой.

– Жалобы потом, без них тошно. Ты лучше ответь, приготовил письмо в преторий, а то у нас запасы соли заканчиваются.

– Вот сейчас как раз и пишу.

– Пиши, писатель, -со вздохом, больше похожим на стон, ответил Цессий Лонг и тупо уставился в окно.

Наконец, усилием воли он заставил себя погрузиться в ненавистную ему пучину хозяйственной волокиты. За изучением расписок и счетов за фураж и свинину время бежало незаметно. Бумажная работа утомляла Эмилия Цессия больше, чем строевые занятия или многомильные броски по пересеченной местности.

Вскоре под монотонный скрип пера ординарца и сонное жужжание мух центурион стал клевать носом и задремал, видимо, сказались бессонная ночь и нервное напряжение.

Очнулся он от громкого топота ног по лестнице и звука открывшейся двери. Центурион встрепенулся, и, злобно уставившись на вошедшего, спросил:

– Кого там принесли боги Гадеса, убирайтесь обратно в ад! – но, увидев на пороге десятника Луция Вибия, немного успокоился и грубо поинтересовался:

–Чего тебе?

– Так вот, к тебе гонец от Мигдония, – немного замявшись, ответил Луций. При этих словах он грубо втолкнул в помещёние канцелярии субъекта звероподобной внешности.

– Кто это? Кого ты привел, кто эта обезьяна?

Здоровяк и в самом деле имел весьма взъерошенный и явно напуганный вид. К тому же на лбу у него красовался огромный лиловый синяк.

– Ну и морда, однако где я его видел? Приглядевшись к этому незваному гостю, он узнал в нем одного из надсмотрщиков с виллы Дионисия.

– Что случилось? Что-нибудь с Марконом и его людьми, или у вас там бунт? – рявкнул он на вошедшего.

– Нет, мой господин, – видя гнев центуриона, дрогнувшим от страха голосом произнес надсмотрщик.

– Какого же дьявола ты хочешь видеть меня, врываешься сюда без разрешения, отвлекая от государственных дел?

Надсмотрщик ещё больше оробел, Юлий Каст с трудом подавил усмешку.

Луций Вибий пихнул в спину надсмотрщика и приказал:

– Говори, если пришел, рассказывай господину, что произошло.

Надсмотрщик, что то промямлил.

– Где опцион Тит Лупо, где декурион Маркон и воины, что тебе надо?– голос Эмилия Цессия Лонга приобрел стальные нотки.

Так он делал всегда, когда хотел произвести впечатление на починенных и показать, кто тут хозяин положения.

– Мой господин, твои доблестные воины поймали проклятых беглецов, – заискивающе начал надсмотрщик.

Его подобострастная речь совсем не вязалась с звериной внешностью и это стало забавлять центуриона

– Так зачем ты приперся ко мне, сын шлюхи? – прервал его он.

– Мой господин, – запинаясь продолжил надсмотрщик, – меня послал достойный Мигдоний, управляющий благородного Дионисия, да продлятся его годы. Сегодня утром мальчишки-пастухи из нашего имения увидели на окраине луга, ну того, что у приозерной рощи, ты ведь знаешь это место.

– Ну, знаю, – кивнул центурион, – давай излагай покороче.

– Увидели падение необыкновенной птицы. Из той птицы вылез человек, прямо из ее чрева, а может, и не человек вовсе, потому как он не понимает нашего языка и странно одет…

– Чего ты там несешь? Сколько ты выпил, идиот? – рявкнул центурион, которому надоело слушать ахинею какого-то проходимца, – Ты, наверное, пьешь мочу своего отца, сын осла, и от этого потерял остатки разума. Какая ещё птица? Твой Мигдоний и ты сошли с ума.

– Нет, мой господин, я говорю правду, никто не посмел бы шутить над тобой. Я говорю правду, поверь прямо из чрева вышел…

Надсмотрщик продолжал говорить, но от страха перед грозным командиром гарнизона, который похоже ему не верил, стал глотать слова и запинаться.

Эмилий Цессий Лонг пребывал после услышанного в некотором недоумении: с одной стороны, то, что он слышал, было похоже на пьяный бред, с другой – кто бы осмелился над ним насмехаться или так глупо шутить.

Он решил послать кого-нибудь из своих людей разобраться в ситуации, а пока просто прогнать незваного гостя, который ему изрядно надоел своими россказнями.

– Луций, выкини этого тупого ублюдка отсюда.

Луций Вибий уже схватил незадачливого надсмотрщика за шиворот, намереваясь спустить его с лестницы, как вдруг во двор форта на взмыленной лошади влетел Рольф – один из людей Маркона.

Он бросил поводья ошалевшему от неожиданности дневальному и спросил где командир побежал в канцелярию.

Увидев это, Луций Вибий решил повременить, что спасло надсмотрщику пару ребер, перелом которых он вполне мог получить, слетая с лестницы.

– Что ты медлишь, Луций? Выкини его отсюда, ты приказа не понял?

Луций хотел уже что-то сказать в ответ, но на пороге возник Рольф. Увидев перед собой начальство, конный разведчик принял строевую позу и, выбросив вперед руку в воинском приветствии, доложил:

– Командир, твой приказ выполнен, беглецы пойманы и доставлены в поместье владельца, – тут он немного замялся, подбирая слова, потом продолжил. – Неподалеку от поместья Дионисия села, э.… сел или упал…

– Да ради всех богов, кто-нибудь мне объяснит, что там у вас упало? – воскликнул центурион.

– Небесный аппарат, повозка с крыльями, – нашелся воин, – так сказал опцион Тит Лупо. Кормчий повозки взят под охрану нашими людьми и препровожден в поместье Дионисия. Все ждут твоих распоряжений.

– Ты что-нибудь понимаешь? – обратился центурион к Юлию Касту, – Ты что-нибудь читал про такое, грамотей чертов?

– Нет, командир, я даже про такое и не слышал, – смущенно произнес ординарец.

– Позволь мне сказать, командир, – обратился к центуриону Рольф.

– Говори.

– Опцион Тит предположил, что повозку сбросило с неба во время бури, ударило молнией или громом, и она упала. Кормчий – человек, наверное, не простой, может, даже полубог или демиург, а может, просто их небесный родич… или их посланник.

Цессий Эмилий Лонг не знал, что и сказать, он верил и не верил рассказу. Сейчас ему больше всего на свете захотелось посмотреть невероятную крылатую повозку и небесного возницу. Тем более его присутствие, как самого большого воинского начальника во всей округе, требовала сама обстановка.

Он резко поднялся из-за стола и рублено произнес:

– Немедленно седлать коней, сейчас же выезжаем. Каст, возьми письменные принадлежности, едешь со мной. Будем разбираться на месте. Луций, остаешься за старшего.

– Слушаюсь, командир, – сказал десятник, несколько разочарованно – он тоже рассчитывал поехать.

Заметив это, центурион грозно прикрикнул на Луция:

– Не слышу энтузиазма в голосе, десятник.

– Слушаюсь, командир, – громко и четко ответил Луций Вибий.

– Вот так-то лучше. Вернемся завтра к вечеру.

Через полчаса небольшой отряд из семи всадников отправился в путь.

Полет в неизвестность

Павел Никифоров, что называется, с детства заболел небом, наверное, с тех пор, как в пятилетнем возрасте увидел вживую самолет, так и решил для себя: -Вырасту и стану летчиком.

Учась в школе, он увлекся авиамоделированием: модели самолетов и дирижаблей заполонили всю его комнату и даже гроздьям свисали с потолка.

Он запоем читал книги об истории авиастроения и пособия по управлению самолетом, а в десятом классе к вящему неудовольствию матери даже прыгнул с парашютом. В общем, мечта детства начинала вырисовываться и складываться в реальную картину.

Да вот только судьба распорядилась иначе: в результате травмы в авиаучилище он не попал, авиастроительного факультета в его городе тоже не было, и, пораскинув мозгами, Паша пошел по стопам отца, потомственного судостроителя, закончив корфак политеха.

Жизнь Павла после учебы шла своим чередом, как многие его сокурсники он устроился на судостроительный завод инженером, где в одном из проектных НИИ работал над усовершенствованием судов на подводных крыльях. Павел полюбил свою работу и находил ее нужной и перспективной, вот только больших денег она не приносила.

А ему хотелось ощутить вкус жизни прямо сейчас, когда молод и полон сил. Да и детская мечта о небе не отпускала.

Увы, с зарплатой молодого инженера не то что о собственном самолете, но даже о лицензии пилота типа PPL приходилось только мечтать.

Только, вот, никто не может знать, что ждет его за поворотом дороги начертанной человеку судьбой.

Всё изменилось в одночасье: одним прекрасным летним пятничным вечером в гости к семье Никифоровых приехал богатый дядюшка.

Да-да, реально богатый дядюшка с Урала, двоюродный брат отца Валентин Николаевич Воскобойнцкий, личность на Урале известная – крупный бизнесмен родом из святых девяностых, поднявшийся на распиле на иголки списанных кораблей Северного флота. Потом он лихо поучаствовал в качестве девелопера министерства обороны, отоваривая жилищные сертификаты военных и сколотив изрядный капитал, со временем, будучи, как и Никифоровы, по специальности кораблестроителем, в одночасье решил вложить деньги в строительство судов на воздушной подушке.

Павел дядюшке понравился – умный и хорошо образованный парень, с перспективными идеями и инновационными предложениями, к тому же не чужой родная кровь, как-никак.

Эта встреча для Никифорова младшего изменила многое, если не сказать – всё.

Паша из простого начинающего инженера за какие-то полгода поднялся до директора по развитию достаточно крупного частного КБ по судам на воздушной подушке. Появились деньги, старую отцовскую девятку Павел сменил на Тойоту Камри, пусть и не новую, зато не кредитную, сделал евроремонт в квартире родителей и сам взял ипотеку.

Однако мечта детства не отпускала, голубая мечта оказаться за штурвалом самолета.

И он решился. Обучение в аэроклубе далось легко, можно сказать, Павел наслаждался процессом, получая огромное удовольствие. Он достаточно быстро прошел теорию и без каких-либо проблем отлетал положенные сорок ученических часов на 172 цесне.

Получив наконец лицензию пилота, Никифоров стал задумываться о покупке собственного аэроплана, но, как и в прошлом, встал вопрос финансов. Да, его доходы возросли, считай на целый порядок, только и расходы увеличились: одна ипотека килой висела на ногах, плюс содержание машины, помощь родителям, да и что греха таить, лишенный ранее многих удовольствий Павел стал со временем завсегдатаем ночных клубов и модных ресторанов. Так что деньги приходили и также уходили, как вода сквозь пальцы. Откладывать много не получалось.

К тому же, почти каждое воскресенье Павел посещал аэродром при аэроклубе и арендовал на час-полтора самолет для самостоятельных полетов, и это тоже стоило денег.

Наверное, так продолжалось бы и дальше, но подвернулся случай: кроме самолетов аэроклуба на аэродроме базировалось два десятка частных, весьма разномастных бортов, от вполне презентабельных и так хорошо знакомых Павлу Сесн, стареньких, но надежно зарекомендовавших себя як 52, до скромных Бекасов и Пайперов J3 Кэб.

Именно это детище некогда американской авиастроительной мысли, далеких тридцатых годов прошлого века, а нынче собранное из кит-набора, знакомыми Павлу умельцами братьями Ершовыми в собственной мастерской было выставлено на продажу.

Братья уже не первый раз собирали по чертежам подобные самолеты и на качество сборки нареканий никогда не возникало, к тому же они сами облетывали готовые машины, что ещё больше внушало доверие к их изделиям.

Вот и в этот раз маленький желтый самолетик, пару раз «чихнув» и затарахтев ста двадцати пяти сильным субаровским движком, взяв небольшой разбег, легко взмыл в небо.

Павел с интересом наблюдал за этой «желтой птичкой», нарезавшей круги над взлетным полем.

– Что, нравится наша канарейка? – словно читая его мысли, спросил подошедший к нему Василий Ершов, крепкий мужик лет под сорок.

– Да, честно говоря не очень, хотелось бы что-нибудь посерьезней, хотя бы 152-ю.

– Ну, так в чем же дело, возьми да купи, на форумах достаточно предложений.

Павел вздохнул:

– Пока не по карману, за ипотеку плачу, да и родители…

– Понятно, – протянул Василий, почесывая седеющий затылок, – а то смотри, бери нашу птичку, она тебе намного дешевле обойдется. Хочешь попробовать полетать вторым пилотом?

Павел кивнул, на Пайпере кэб, этой легенде малой авиации, он ещё не летал.

– Ну, вот Колька сейчас приземлится, и мы полетим.

Сказать, что Павла впечатлили летные характеристики самолета, было бы большим преувеличением – крейсерская скорость канарейки составляла всего-то сто двадцать километров в час, а дальность не превышала трехсот пятидесяти. Да и вместо привычного штурвала, как на Сесне, у Кэба была примитивная ручка, ну, и в довершение ко всему – спартанская обстановка кабины с минимизированной приборной доской.

– Как будто на машине времени угодил во времена второй мировой или ещё раньше, – подумал Павел. – И в самом деле, о чем это я? Прототип-то этого аэроплана в 1939 начал производиться, история, можно сказать, легенда…

Но надо отдать должное, самолетик ему понравился, он был очень послушен в воздухе, достаточно маневреный для своих скромных характеристик, легко прощал ошибки новичка или неопытного пилота, был неприхотлив к грунтовым взлетно-посадочным полосам и готов сесть на любую поляну или проселочную дорогу.

– В целом неплохая машинка, надо подумать, может, и в самом деле приобрести, пусть такой достаточно скромный, но все-таки свой самолет.

Павел раздумывал над покупкой больше недели, все прикидывал, что да как, глодали сомнения, и душила жаба, но чаша весов все же склонилась в сторону покупки. Последней соломинкой, сломавшей спину верблюда колебаний, стала солидная квартальная премия за успешно сданный проект, и полтора ляма, взятые в долг у дяди.

В общем, Павел собрал нужную сумму и превратился во владельца чудного «желтого пепелаца», как он назвал свой самолетик. Теперь он мог каждые выходные, нарезать круги над аэродромом и даже подумывал слетать на нем в соседнюю Ивановскую область.

– Далеко на таком аэроплане не улетишь, но да мне пока и не надо. Главное, удовольствие получаю и практические навыки отрабатываются, короче – приятное с полезным в одном флаконе, а это уже само по себе –счастье, – всякий раз думал он, залезая в тесную кабину, своего крылатого друга.

Полеты, сочетавшие приятное и полезное, продолжались уже больше года, Павел свыкся со своим самолетом и стал буквально чувствовать все его вибрации каждой клеточкой своего тела; Пайпер Кэб стал для него почти родным существом. Нет, он не считал себя профессионалом, так как летал в основном только вблизи аэродрома или его окрестностей, да и то в хорошую погоду, но чувство уверенности в себе росло у Павла от полета к полету. Возможно, именно это, да ещё способность трезво мыслить даже в стрессовой ситуации спасло ему жизнь в невероятных событиях, приключившихся с ним.

В то судьбоносное воскресенье Павел как обычно вывел свой самолет из ангара и, связавшись с диспетчером, поднял машину в воздух. Полет проходил штатно, как обычно: под крылом проплывали квадраты полей, рощицы и коробки деревенских домов в окружении садов и огородов – в общем, пасторальный пейзаж средней полосы с километровой высоты. В небе не было ни облачка, ярко светило солнце, справа по курсу показалась широкая полоса реки.

– Красота-то какая. Лепота! – Павел много раз наблюдал этот вид и всякий раз он вызывал у него мальчишеское восхищение. Такой свободы и чувства общности со стихией, как за пилотированием самолета, он не испытывал никогда и нигде.

Самолет пошел над водной гладью широкой водной артерии великой русской реки Оки, над заливными лугами левого пологого берега, над извилистыми притоками и поросшими густым кустарником заводями. Пайпер уверенно набирал высоту, и вскоре квадраты полей, дома, речные суда и машины стали казаться игрушечными и ненастоящими. Зато безбрежное, безоблачное небо манило своим необъятным простором. Именно в эти минуты сердце Павла всегда наполнялось ликованием и торжеством, детской упоительной радостью сбывшейся мечты.

– Красота! –вырвалось у него из груди, захотелось петь, выплескивая свои эмоции. Как-то само собой на ум пришла старая мелодия:

– Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги…

То, что произошло всего минуту спустя, никто бы объяснить не смог. Павлу показалось, что кто-то выключил дневной свет, как выключают рубильник на каком-нибудь складе, только вот складом в данном случае для него был целый мир.

Налетел страшный порывистый ветер, легкий самолет стало бросать из стороны в сторону, вскоре хлынул дождь, нет не дождь, а тропический ливень, он видел такое всего один раз в детстве, когда был с родителями в Таиланде. Вода стеной, но даже не это было самым ужасным – за колпаком кабины была непроглядная тьма. В какой-то момент Павлу показалось, что теряет зрение, и если бы не приборы и частые близкие всполохи молний, то он бы подумал, что слепнет. Он был готов впасть в панику, вцепившись в ручку управления самолетом так, что уже не чувствовал своих пальцев.

Стрелки на приборной доске прыгали будто сошли с ума, JPS не работал, компас крутился как бешеный, и, пожалуй, лишь прибор авиагоризонта, да высотомер продолжали работать в штатном режиме, что не могло немного н успокаивать, если вообще что-то могло успокоить в такой ситуации.

Все его попытки связаться с «вышкой» оказались тщетны, рация молчала.

Сколько это продолжалось, он сказать не мог – секунды в этой ситуации казались вечностью.

Внезапно близкий удар молнии всё же ослепил его, возникшая при этом резкая головная боль и судорога по всему телу отключили сознание Павла, и он провалился в черную пустоту беспамятства.

Сколько пробыл в воздухе его неуправляемый самолет, он не знал, но очнулся он также внезапно, как и потерял сознание. Первыми ощущениями была боль в голове и судороги в одеревеневших от напряжения руках, стиснувших ручку управления.

Однако не это было самым главным. Главным был свет, обычный дневной солнечный свет, бивший прямо в глаза и заставляющий зажмуриться. Никогда ещё Павел не был рад этому яркому солнечному свету, как сейчас, в этот самый миг.

– Жив! Я Жив! Все кончилось, – эта была первая мысль, перешедшая в крик.

Хотя, по правде сказать, крик не получился, скорее хрип, спазм железными тисками перехватил горло, усиливая головную боль, но именно это окончательно вернуло его к реальности.

Взгляд Павла первым делом упал на приборную доску, вызвав вздох облегчения.

Всё работало в штатном режиме: авиагоризонт в норме, альтметр показывал высоту в полторы тысячи, датчик топлива говорил, что бак почти полный, нормально работал компас- направление на северо-запад .Вот только умер GPS, и рация, похоже, накрылась окончательно, все попытки вызвать по ней аэродром или поймать какую-нибудь волну провалились. В эфире кроме атмосферных помех ничего не было.

Самолет летел в плотных облаках, и Павел принял решение спуститься пониже, чтобы сориентироваться на местности и оглядеть проплывающий внизу ландшафт с высоты птичьего полета.

– Сейчас определю примерное местоположение и буду возвращаться, похоже, на сегодня для меня приключений хватит. Вот только бы хватило сил дотянуть до аэродрома, голова раскалывается, в руках тремор. Хорошо ещё, что судороги закончились, и конечности начали слушаться.

Мысли у Павла путались от пережитого:

– Что это было? Откуда налетел ураган? Похоже, я уцелел чудом, – вопросы проносились в его голове с сумасшедшей скоростью, но ответов на них он не имел, и сил искать их у него тоже не было.