Агора. Попаданцы поневоле

– Он их, наверное, специально для этого и купил, – высказал догадку Артемий.

– Ну и порядки тут, – выдохнул Игнатьев и, перейдя на румелийский, сказал, – уважаемый Панкратий, нас не интересуют девушки.

– О, как скажешь, господин, я пошлю слугу в ближайший лупанар, и тебе приведут юношей для ночной услады. Сам я не держу парней для такой цели. Любой твой каприз…

–Заткни его, иначе я за себя не отвечаю, – сквозь зубы прошипел лейтенант, отношение гостя к столь «заманчивому» предложению хозяина хорошо читалось на лице «архонта».

Игнатьев сделал шаг навстречу Панкратию, заставивший того попятится к выходу из комнаты. Хозяин постоялого двора не понимал, что он такого сказал, что так возмутило варвара, ведь он сам намекнул, что женщинами не интересуется.

– Проклятый дикарь! Если бы не финансовые трудности, я выгнал бы их взашей, – возмущенно пыхтя, думал Панкратий, – не цивилизованные, бескультурные люди, невежды, что с них взять, кроме денег, конечно.

Жукову с трудом удалось успокоить лейтенанта.

– Нет, ты слышал, что он мне предложил, этот подонок? Мужеложство!!! Прибил бы суку!

– Спокойно, Андрюха, спокойно, нам главное – задание командования выполнить. Мало ли что он тебе предложил, здесь тебе ещё не то предложить могут, не козу рогатую – и на том спасибо. А ты что стоишь? – обратился он к Артёму. – Иди, гаси назревающий скандал.

– Как? – удивился тот.

– Придумай что-нибудь.

Как ни странно, к всеобщему удивлению, Головачёву–младшему удалось довольно быстро объяснить реакцию «архонта». Артём рассказал, что их племенной вождь, родственник царя Игнасий Андроник Максимус дал богам и духам предков обет – не прикасаться к лицам своего пола с целью плотских утех. Предложение же уважаемого Панкратия архонт воспринял как личное оскорбление, граничащее со святотатством, что вызывает его гнев. Однако он приносит свои извинения и выражает надежду на дальнейшее понимание и продолжение деловых отношений.

– Простите, но я не мог знать ваших обычаев и тем более обетов достославным богам и предкам архонта, – сказал Панкратий, подумав про себя, – чтоб вы провалились в Тартар со своими идолами, проклятые дикари.

Однако вслух румелиец произнес, естественно, другое.

– Во избежание недоразумений я даже готов принести совместную жертву, например, пару голубей, во славу всех богов моего и вашего народов.

– Да-да, конечно, в будущем так и поступим, ещё раз прими наши извинения.

За елейными речами Панкратия была заметна плохо скрываемая неприязнь, легко читаемая по глазам хозяина постоялого двора, типа:

– Катились бы вы со своими предками, грязные ублюдки.

Однако через минуту из комнаты вышли вполне успокоившийся Игнатьев в сопровождении Жукова.

– Прими наши извинения, уважаемый Панкратий, мы…

Тут он увидел машущего исподтишка Артёма и понял, что конфликт как-то улажен.

– Прости и ты меня, архонт Игнасий, я понятия не имел о данном тобой обете твоим достославным предкам.

Игнатьев недоумевающим взором вперился в Панкратия, абсолютно не понимая, какую ахинею тот несет.

Однако в этот момент, в их диалог вступил Жуков.

– Будем считать недоразумение исчерпанным, давайте продолжим осмотр. Нам хотелось бы посмотреть хозяйственный двор и конюшни.

–Да, да, конечно, прошу за мной, – Панкратий сделал приглашающий жест рукой по направлению к выходу из атриума.

– Лёня, а ты знаешь кто такой архонт? Это вообще кто?

– Хрен его знает, типа начальник или там вельможа какой-то, ты у Артёма спроси.

– А ладно, чёрт с ним, архонт так архонт, хоть горшком назови, только в печь не суй, – махнул рукой лейтенант.

– Вот и я о том же, – сказал Жуков и, обращаясь к Панкратию, напомнил ему: – Ты обещал письменные принадлежности хозяин.

– Ах, да-да, конечно, – Панкратий велел мальчишке слуге принести стило и навощённые дощечки. Сам же повел гостей на хоздвор.

Осмотр конюшен и навесов не занял много времени, Игнатьев сразу понял, что всё, сказанное сержантом Емельяненко, – чистая правда. Большие и просторные стойла легко приняли бы в себя под сотню лошадей с большим запасом фуража.

– Да, лошадкам здесь будет хорошо. А что там с навесами, во дворе для чего они предназначены?

Навесы занимали примерно треть двора и были оборудованы разметкой, что отдаленно напомнило Жукову парковочные места.

– Это, я так понимаю, для телег и повозок? – спросил он.

– Да, конечно. Сейчас они пусты, но два раза в год здесь на пустыре проходят крупнейшие в округе ярмарки скота, лошадей, быков, привозят даже горбатых тварей с Востока, насколько безобразных, настолько же выносливых. Поверь, ты даже не представляешь, как они уродливы, – пояснил Панкратий.

– Ты имеешь в виду верблюдов?

Румелиец удивленно уставился на Жукова, эти варвары в который раз ставили его в тупик.

– Ты знаешь о верблюдах, ведь на Севере они не водятся, где ты их мог видеть?

– Ну, сначала в книгах в детстве, а потом мне приходилось несколько раз кататься на них в южных странах.

– В книгах? А что у вас и книги есть?

– А ты считаешь нас совсем дикарями, уважаемый?

– Я этого не говорил, – смущенно произнес Панкратий.

– Однако подумал, – безапелляционно сказал Жуков.

Обстановку разрядил мальчишка-раб, принесший письменные принадлежности.

– Как ты и просил, всё что надо для письма.

– Спасибо, Панкратий.

– Ты сделаешь записи сейчас или после обеда, там уже все готово.

– После обеда, пойдём.

Пока Жуков вёл беседу с хозяином постоялого двора, Игнатьев с бойцами тоже не теряли зря времени: лейтенант изучил прочность перекрытий навесов, толщину подпирающих их столбов, прикидывал высоту забора и возможность размещёния на крыше конюшни пулеметного гнезда.

– Добротно построено, – заключил он, – но забор укреплять надо – хлипок.

От мыслей о фортификации, его отвлек все тот же мальчишка, пригласив к столу.

– Прости меня, господин, но хозяин приглашает тебя и твоих воинов отобедать.

– Спасибо, любезный, скажи, что сейчас идем.

От этих слов, парень раскрыл от удивления рот: он не привык, чтобы его, когда-нибудь благодарили.

Игнатьев понял это по-своему, подумав, что, наверное, чаевые дать нужно, поэтому полез в подсумок и, нащупав мелкую монетку в десять копеек серебром, протянул мальчику.

– Это тебе за услуги, – сказал Игнатьев и вложил в руку парня деньги.

Мальчишка. не поверил своему счастью, он то обалдело смотрел на монету у себя в ладони, то на иноземного архонта и не мог поверить в происходящее. Потом, придя в себя, быстрым, почти неуловимым движением засунул гривенник себе за щеку и попытался поцеловать руку Игнатьева.

Игнатьев вырвал руку и, слегка оттолкнув парня, произнёс:

– Вот этого не надо, оставь свои лакейские замашки, лучше скажи, дружок, есть ли здесь поблизости ещё постоялые дворы?

– Нет, господин, здесь больших нет, но на соседней дороге, что в портовую Астрию, есть. Только это в пятнадцати румелийских стадиях отсюда.

– Хорошо, молодец, заработал, – с этими словами Игнатьев достал ещё десять копеек.

Монетка вновь оказалась за щекой парня, и он ещё раз повторил попытку облобызать руки архонту, но получил за это легкий подзатыльник со словами: – Пошёл отсюда и скажи хозяину, что сейчас придем.

Парнишка опрометью помчался в гостиницу.

– Пойдем, поедим и будем вести переговоры о постое отряда, – сказал лейтенант, обращаясь к своим бойцам.

Они вошли в атриум, где их встретила красивая темноволосая девушка, в короткой, выше колен, белой тунике, она была босиком, щиколотки ее стройных ног украшали бронзовые браслеты, а на шее был обруч с каким-то медальоном.

– Прошу вас, господа, вас ждут в триклинии, я провожу, – с поклоном проговорила она.

– А как твое имя, красавица? – не удержавшись, спросил Манвелян.

– Клио, господин.

– Ааа… – он хотел ещё что-то сказать, но получил легкий тычок в бок от Игнатьева. Лейтенант, перейдя на русский, прошипел:

– Ефрейтор Манвелян, мы сюда не на свидания прибыли, ведите себя подобающим образом.

– Товарищ лейтенант, а что такого? Я так сказать на будущее, вживаюсь в местную обстановку.

– Ты у меня сейчас вживешься, Дон Жуан недоделанный.

–Ну, всё-всё, извините.

Триклиний, или обеденная зала, находился в боковой комнате слева от атриума и представлял собой просторное помещёние, с некогда богатыми росписями на стенах.

Посреди – большой стол с всевозможными закусками и яствами, были расставлены блюда и чаши с вином из расчета на шесть человек. Вокруг стола располагались кушетки, на которых уже возлежали Жуков, Артём Головачёв и Панкратий. В ногах у Жукова и Артёма лежало их оружие. У стены напротив, сложив руки внизу живота и низко опустив голову, стояла миловидная блондинка, одетая так же, как Клио.

При входе в триклиний Игнатьева Панкратий привстал со своего ложа и сделал приглашающий жест, предлагая Игнатьеву почётное место во главе стола.

– Располагайся, архонт, повар приготовил закуски, они возбудят наш аппетит перед основным блюдом. Сегодня у нас улитки и прекрасный печёночный паштет, перепелиные яйца и холодный сырный пирог – поверь, ты оценишь его по достоинству.

Игнатьев и его бойцы сняли с себя ремни с кобурами и шашками и, последовав примеру Жукова с Артёмом, заняли места на кушетках вокруг стола.

– Эй, что стоишь, налей вина гостям и обмой их руки, – прикрикнул Панкратий на блондинку. – И ты помоги ей, – добавил он, обращаясь к Клио. – Простите, господа, этих бестолковых куриц, пока не закричишь, ничего делать не будут, иногда хочется обломать об них палку.

Манвелян хотел что-то сказать, но не успел. Игнатьев, имея недавний горький опыт, оборвал его на полуслове, громко сказал по-русски, обращаясь к бойцам:

– Всем молчать: со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Ешьте, давайте, таких деликатесов давно, поди, не ели, но на вино не налегать.

Рабыни принесли медный тазик, кувшин с водой, сухие полотенца и обмыли гостям руки, насухо вытерев их льняной тканью. После омовения рук началась трапеза.

Кухня у Панкратия и в самом деле была выше всяких похвал: паштет и пирог просто таяли во рту, неплохо пошло и вино, его терпкий сладковатый привкус приятно щекотал ноздри и освежал гортань. После закусок подали молодых поросят, фаршированных свиными колбасками, от одного вида у присутствующих текли слюни.

Панкратий, внимательно смотрел на поведение гостей и не мог понять, кто перед ним. Варвары или, может быть, цивилизованные люди, но другой культуры. Ведь нельзя назвать варварами тех же ассанидов или синов лишь за то, что они не похожи на тебя. Только глупцы думают, что все иноземцы – дикари, потому что не такие как они. Нет, очень велика разница между горцем с предгорий Атласа или из северных лесов и жителями восточных империй, давно познавших блага цивилизации. Конечно, и те, и другие должны служить интересам Румелии и быть ее подданными или рабами, но разница между ними есть.

– Странно, – подумал Панкратий, – Как там они сказали – Россия? Никогда не слышал, похоже, это ещё одна неведомая мне страна, однако ойкумена велика.

Он смотрел на гостей и размышлял:

– Они не чавкают и не хватают всё подряд, как обычные варвары, не вытирают руки об одежду и волосы. Ведут себя почти цивилизованно, однако ясно, что возлежание за столом им в новинку, привыкли сидеть во время трапез на каких-нибудь лавках, ну, что с них возьмешь, с иноземцев. Однако пора переходить к финансовым вопросам.

Когда поросята были доедены, рабыни подали фрукты и сладости. Попробовав десерт и запив его виноградным соком, Игнатьев, не дожидаясь окончания обеда, к радости Панкратия перешел к делу.

– Спасибо за изысканный обед, хозяин, я и мои люди благодарны тебе за прием, но, как ты понимаешь, у нас к тебе дело. Нам нужно разместить наш караван с грузами и товарами, людей и животных, по возможности с максимальным комфортом. Хоть наши люди торговцы и привыкли к кочевой жизни, но все же лучше прочная крыша и постель, чем звездное небо над головой и подстилка на голой земле.

Услышав про караван, Панкратий просто просиял от счастья, но, взяв себя в руки, сказал:

– Да, достопочтенный архонт, ты абсолютно прав, комфорт очень важен, но скажи: о скольких людях идёт речь, что за товары вы везёте, сколько у вас повозок и животных и, главное, на какой срок ты рассчитываешь остановиться в моем скромном пристанище для путников?

– Сто четырнадцать человек, девяносто пять лошадей и сорок пять повозок разных типов, больших и малых. Из товаров, предназначенных для Румелии, у нас остались благовония и специи. Мы планируем погостить у тебя полтора-два месяца и продлить постой, если понравится и сойдемся в цене, иными словами, мы занимаем все твои комнаты, навесы и конюшню, – ответил Игнатьев.

Панкратий не верил своим ушам, похоже, капризная богиня, проказница Фортуна, решила взять его под свое крыло. Он слушал чужеземца, который, как ни в чем не бывало, излагал свои проекты.

– Наш глава и мой компаньон, возглавляющий караван, желает в перспективе открыть в вашей славной республике торговую факторию. Таковы наши планы, – заключил «архонт»

Панкратий от волнения уже не слушал про благовония и фактории, от предвкушения прибыли у хозяина постоялого двора вспотели руки, и самого его бросило в жар.

– Полная загрузка гостиницы на полтора-два месяца, а то и более, аренда навесов и конюшен. О, боги! Боги, похоже, вы услышали мои молитвы, я спасен.

Усилием воли он прекратил теребить полу своей тоги и, глубоко выдохнув, постарался придать себе равнодушный вид.

– Спокойно, Панкратий, спокойно, – уговаривал он себя, – главное, не продешевить,

Наконец, делая вид, что наслаждается кусочками засахаренных фруктов, он небрежным движением подозвал служанку и, ополоснув свои руки в принесенном ей тазике для омовения, со смесью почтения и деланного безразличия произнес дежурную фразу:

– Для меня большая честь принимать тебя архонт Игнасий Андроник и ваш караван, повторю, можешь поверить ты, твой компаньон и все ваши люди найдут здесь самый радушный прием.

– Я рад твоим словам, почтенный Панкратий, но нас интересует цена вопроса: сколько будет стоить аренда твоего постоялого двора на этот срок.

– Будем исходить из расчета пять динариев в день за воина, два за слугу и четверть динария за лошадь. Плюс к этому аренда двора, ну, скажем, пятьдесят динариев в день. Сюда входит питание и напитки для скота, остальные услуги оплачиваться отдельно. Это цена в серебре.

– Динарий- это сколько? – перейдя на русский, спросил Игнатьев.

– Эола говорила, что это четыре грамма серебра.

– Так, а в николашкином рубле двадцать граммов. Выходит, он предлагает нам платить серебряный рубль с человека в день, с учетом, что слуг у нас нет, да ещё за постой лошадей и аренду двора. Не много ли он хочет, так разориться недолго, – возмутился Игнатьев.

– Спокойно, товарищ архонт, – улыбнулся Жуков, – будем торговаться, – и обратился уже по-румелийски к Панкратию.

– Это дорого, хозяин.

– Но таковы местные расценки, господа, – возразил Панкратий, – примерно такие цены во всех постоялых дворах, я же делаю вам скидку за аренду двора и лошадей. К тому же за эти деньги вы вправе столоваться у меня.

– Гляди-ка, какой олинклюзив, – усмехнулся про себя Жуков, но вслух произнес:

–Уважаемый Панкратий, – ты не учитываешь, что мы арендуем весь постоялый двор на очень долгий срок. Конечно, если ты хочешь, мы можем заехать в твой гостиный двор по ценам, названным тобою, ну скажем, на пару-тройку дней, отдохнем и займемся поисками более дешевых вариантов постоя.

Здесь в их диалог вмешался Игнатьев:

– Я слышал от друзей, – сказал он, – что на дороге, ведущей в порт Астрии, в пятнадцати стадиях отсюда находятся два прекрасных постоялых двора. К тому же в пригороде столицы можно арендовать немало площадей под жилье и склады.

– Да, так что, хозяин, ты не оставляешь нам выбора: будем искать более дешевый вариант размещёния, – сказал Жуков и, перейдя на русский, спросил, – откуда про портовую дорогу знаешь?

– Агентура, – туманно усмехнулся Игнатьев.

– Я, кажется, видел эту твою мелкую агентуру, то-то у него вид был довольный.

– Да ладно тебе, ребенок, может, первый раз в жизни пряников досыта наестся.

– Пускай ест, я не против, похоже, он их честно заработал, вон наш хозяин аж в лице поменялся.

Панкратий нервно крутил перстень на пальце, это была его привычка в минуты волнения.

– Скидку давать неохота, но придется. И откуда они знают про дорогу на Астрию? Впрочем, эти проходимцы, наверняка, пользуются информацией купцов. Ладно, опущу немного цену.

Торг шел целый час, рабыни подливали гостям виноградный сок со льдом, от вина гости отказывались.

В конечном итоге Панкратия уломали, и он согласился на николаевский полтинник в день с человека, но цена за аренду конюшен и двора оставил прежней.

– Это примерно семьдесят пять рублей в сутки, дороговато, но что поделать, – сказал по-русски Игнатьев.

По-румелийски же он произнес:

– Прими от нас задаток, хозяин, – с этими словами он достал подсумок с пятьюдесятью царскими серебряными рублями и высыпал содержимое на стол, здесь по весу двести пятьдесят динариев.

Панкратий с интересом рассматривал тяжелые, в пять раз больше динария серебряные монеты.

– Вы этим платить намерены? – спросил он.

– Да, а что тебя не устраивает, это чистое серебро, – ответил Жуков.

– Необычные монеты, очень высокое качество чеканки, никогда таких не видел, – он вертел рубль в руках, – удивительно, а где их чеканили?

– Где-где, известно где – на российском монетном дворе, где же ещё, – усмехнулся Артём.

– У вас и монетный двор есть?

– Да, досточтимый Панкратий, и двор, и каменные дома, и канализация, и даже паровое отопление.

– Потрясающе, никогда не мог подумать, что всё, что ты сказал, может быть где-то на Севере. Позвольте, тогда ещё один вопрос, а это кто? – спросил Панкратий, показывая на профиль Николая второго.

– Эээ… – Игнатьев хотел ответить, но его опять опередил Артём:

– Это наш великий басилевс, увы, его больше нет с нами.

– Умер. Какая жалость, я сочувствую вашему горю.

Емельяненко с Манвеляном едва подавили усмешку, Игнатьев сидел с каменным лицом и молчал.

Панкратий принял его молчание за скорбь по умершему царю и высказал догадку:

– Я так понимаю, архонт Игнасий, ты являешься кровным родственником умершего – уж больно ты похож на него в профиль, только без бороды.

Игнатьев чуть было не захлебнулся соком, Манвелян зажал рот, Емельяненко нервно сглотнул.

Исправил положение Жуков:

– Прости, Панкратий, ты почти прав, но у нас не принято задавать подобные вопросы в силу их деликатности.

– О, простите мою бестактность, господа, простите ещё раз, – сказал извиняющимся тоном Панкратий, подумав про себя, – ну подумаешь, внебрачный сын правителя, с кем не бывает, чего смущаться-то, ведь не от конюха зачали.

– Ты чего несёшь, – спросил Жукова Игнатьев, – мало с меня того, что архонтом каким-то сделали, так теперь я родственник Николая Кровавого.

– А что прикажешь было делать, правду ему сказать? Мол, шлепнули императора с семейством и точка. В конечном итоге все люди братья, от одной обезьяны произошли, между прочим, товарищ Дарвин доказал.

– Ты Дарвина не притыкай, я без тебя о теории эволюции слышал, не ты один грамотный, но чтоб больше на меня никаких титулов не вешали, понял?

–Да куда понятней, да и вешать-то уже некуда.

– Пошли вы все, – уже без особой злобы огрызнулся Игнатьев.

Жуков обвел взглядом окружающих и громко произнес, переходя на румелийский:

– Ну что же, сейчас можно и вина выпить.

– Вина, – громогласно приказал Панкратий. Он был доволен сделкой и в виде особой благодарности и расположения к гостям заявил о том, что весь нынешний банкет за счет заведения.

Присутствующие выпили по чаше, после чего Панкратий спросил:

– Скажите мне, славные господа, а что вы говорили по поводу благовоний? Что у тебя за благовония, архонт, розовое масло или, может, ладан, камфара, сандал, быть может, мускус.

– Нет, уважаемый, у нас есть "Шипр" и "Тройной".

– Что это, могу ли я понюхать твои благовония? – Панкратий подумал, что скажи ему варвар о благовониях пару часов назад, он бы рассмеялся ему в лицо, но сейчас всё может быть, и к этим людям надо относиться серьезно.

– Не только понюхать, но можешь полностью насладиться их ароматом.

С этими словами Жуков достал флакон с "Шипром", открутил пробку и смочил одеколоном тогу Панкратия. По комнате разлился стойкий и резкий запах смеси эссенции, имитирующей розовое масло, мускуса, жасмина и прочих неведомых неискушенному человеку ароматических оттенков.

– Ну что, Панкратий, нравится? Больше суток держаться будет, не выветрится. Экстра, понимать должен, – с улыбкой сказал Жуков.

– Больше суток, – удивился Панкратий, – потрясающе. Где вы взяли такое чудо?

– Сами производим по секретным рецептам, – соврал Игнатьев.

Пока Панкратий наслаждался запахом, исходящим от ткани, Жуков встал со своего ложа и подошел к двум девушкам-рабыням, безмолвно стоявшим у стены.

– Ну-ка идите сюда, девчонки, – сказал он, бесцеремонно приобняв их за талию, подвел к столу, достал из сумки пузырек "Тройного" и щедро окропил их туники и кожу рук.

– Что ты делаешь, опомнись, – у Панкратия отвисла челюсть, он даже начал заикаться от возмущения. – Опомнись, Леонидус, ты тратишь драгоценную жидкость на рабынь, да обе эти девки не стоят и пары таких флаконов.

– Ха, что и требовалось доказать, это уже интересно, – по-русски сказал Жуков, – а не предложить ли нашему хозяину бартер, обмен, то есть, мы ему флаконы, а он нам – постой. Как думаешь, лейтенант?

– Попробуем, – загорелся идеей Игнатьев.

Жуков отпустил девушек, и те в смущении от слов хозяина не знали, что делать. Они были не виноваты, что гость, видимо, в подпитии извёл на таких ничтожных существ дорогие благовония.

– Нас, наверное, накажут, – прошептала Клио своей подруге.

– За что? – спросила рабыня блондинка.

– Не знаю, за что, но могут наказать.

Блондинка задрожала от страха.

Однако Панкратию было не до них, Жуков с Игнатьевым стали излагать ему свою идею по поводу бартера, частичной оплаты благовониями за постой. Панкратий бешено прикидывал в уме: на сколько может увеличиться прибыль, если он согласиться на обмен. Получалось минимум на четверть, а то и на треть больше.

– Если заказать малые хрустальные флаконы и разлить по ним жидкость из этих склянок, – думал он, – а потом продавать избалованным аристократам…

– Господа, двести пятьдесят динариев и один флакон в день – это мое предложение, хорошее предложение, поверьте, – заявил он.

– Ты хочешь сказать, что отдашь нам вот этих двух девчонок за двести пятьдесят динариев, по цене сто двадцать пять за девку, – хитро спросил Жуков.

– Леня, ты что собираешься женщин покупать, – возмутился Игнатьев переходя на русский.

– Не мешай, Андрей, – также по-русски ответил Жуков.

– Нет, уважаемый, каждая из них стоит не менее четырехсот динариев.

– Да ты что, Панкратий, ты же сам несколько минут назад сказал, что каждая девка не стоит и одного флакона этой жидкости.

– О, достопочтенный Леонидас, ты неправильно понял мою фигуру речи. Твои благовония, конечно, очень дорогие, но все же молодая и хорошо обученная рабыня стоит больше одного флакона, как минимум три.

Это была зацепка для торга, и Жуков не преминул воспользоваться ею. Однако и Панкратий был не промах в торговых делах, торг шел, как на восточном базаре. Стороны клялись и божились, заламывали руки и исторгали из себя самую неприкрытую лесть, думая при этом совершенно обратное. Рабыни вновь разносили вино и сок, подавали сладости, а стороны торговались за каждый грамм серебра.

Прошло ещё два часа, после чего Жуков сказал,

– Всё, уважаемый Панкратий, пора заканчивать этот спор, видимо, мы так и не договоримся о цене на благовония, придётся платить деньгами. Это был тот переломный момент, которого и ждали Игнатьев с Жуковым, – Панкратий сломался.

В результате постой обходился отряду в один флакон "Шипра" и тридцать пять николаевских рублей серебром в день с полным олинклюзивом. Который, конечно, не предусматривал таких гастрономических изысков, которые были поданы к сегодняшнему столу, но включал в ежедневный рацион свежее мясо, яйца, полбу, овощи, вина для каждого из постояльцев и, конечно, фураж для лошадей.

Все остались довольны: Панкратий потирал руки, предвкушая прибыль, Игнатьев и Жуков чувствовали, что блестяще выполнили задание, остальные тоже были не в накладе.