
Полная версия
Тропой осенних птиц
Осоловело хлопая глазами, Кайлу поднялся и сел, растирая лицо руками. Затем он взглянул на костер, и остолбенело замер, как будто увидел шайтала. Было почти так – напротив него, на бревне, криво ухмыляясь и отхлёбывая вчерашний бульон из глиняной пригоршни, сидел Тайса.
Кайлу еле сдержал удивлённый возглас и вежливо кивнул, приветствуя нежданного гостя, как того и требовал обычай. Тайса даже не повёл глазом его сторону, как будто Кайлу тут не было. Он пил похлёбку и презрительно щурился в ответ на сдержанный рассказ Хойхо о вчерашнем дне. Видимо перед этим был задан вопрос и поэтому Хойхо рассказывал.
– А у тебя, Тайса, как охота? – вежливо поинтересовался Хойхо в свою очередь.
– Ничего особенного. – Не меняя презрительного выражения лица, ответил Тайса. – Вы когда обратно? – Скривившись, будто на язык ему попался песок, небрежно спросил он.
– Если духи пошлют добычу, съедим обед здесь и сегодня же пойдём назад. – Степенно ответил Хойхо. Кайлу понял, что Хойхо сам растерян и напуган, но всеми силами старается не показать вида, и ведёт разговор так, будто бы два охотника встретились в лесу и спокойно общаются.
Тайса допил бульон и сразу встал. Что-то тёмное звучно шлёпнулось на бревно, на котором он только что сидел. Закинув кожаный охотничий мешок за плечо, он, также молча, исчез в предрассветной мутной дымке. Поднявшийся Хойхо долго смотрел ему вслед, затем повернувшись, поднял к глазам вещь, брошенную неожиданным гостем. Это была сырая задняя нога, недавно убитого алха, со снятой шкурой. Тайса расплатился за рыбный бульон.
– Зачем он приходил? – шёпотом, словно бы Тайса мог их подслушать, спросил Кайлу.
Хойхо ещё долго молчал, думая и глядя тому вслед. Затем он поднял на Кайлу глаза и тоже шёпотом ответил.
– Я не знаю. Только он приходил без лука и стрел… и без копья. Значит, оставил где-то неподалёку.
Кайлу тихо опустился на бревно. Смутное тревожно-тянущее чувство заныло где-то в повздошье и отдало в сердце. Странное ощущение. Как в детстве, когда боишься заснуть холодной зимней ночью, потому что вокруг стойбища воют ныкты. Отец и мать лежат рядом и вновь и вновь повторяют, что бояться нечего, в хижину ни один ныкта не зайдёт – тут заперт вход и горит очаг, а ещё у отца есть копьё и он убьёт любого ныкту – но всё равно тревога долго не даёт уснуть. И он маленький прижимался к тёплому боку матери, заворачивался в шкуры с головой, но продолжал слышать этот вой: тоскливый и тягучий. Вот и сейчас было такое же ощущение смутной тревоги. Будто бы этот непонятный визит каким-то образом касался его – Кайлу.
Сам Тайса не был охотником. Точнее, он, конечно, охотился – как иначе-то? – но среди охотников стойбища не числился. Он и волосы заплетал не так как все. Все взрослые охотники носили косу сзади. Молодёжь, подражая им, заплетала косу сбоку, справа – на руку охотника. Располагать косу так, как это делали охотники, никто не имел права. Молодые же девушки могли иногда заплести косу слева – на руку матери, или же просто стянуть волосы позади ремешком. Тайса же, почему-то, носил две косы по бокам. Что это значило, не знал никто. Отец рассказывал Кайлу, что отец Тайсы был замечательным охотником, одним из лучших в стойбище – но его на охоте заломал и загрыз огромный кошх и молодой Тайса, вроде бы, видел это своими глазами. Мать же Тайсы, не выдержав боли от потери мужа, пошла на то место, и вскрыла себе горло острым костяным ножом, тоже на глазах у сына. Так рассказывали, но никто точно не знал. Тайсе тогда едва минуло пятнадцать вёсен, и с тех пор он жил один в опустевшей хижине на краю стойбища. Никто не знал, почему так случилось, но его вдруг стали бояться. Тайса был высокий, жилистый и слегка сутулый. Его привыкли редко видеть в стойбище. На сборы племени он почти никогда не приходил. А если и приходил, то сидел где-то с самого края, тихо слушая. Охотился он, заходя куда-то очень далеко. Почти всегда он имел с собой сушёное, нарезанное узкими кусками, подсоленное мясо. У него был лук, который он сделал сам, но никто и никогда не видел, как он из него стреляет. Тайса всегда приходил в стойбище со снятой тетивой и луком, завёрнутым в кожаное покрывало. Почему он был таким, и как у него получалось жить вот так, наособицу, никто не знал. Зато Кайлу понимал очень ясно, что, если бы вдруг кто-нибудь ещё вздумал вести себя подобным образом, то все носящие копьё, вмиг бы объяснили ему законы жизни стойбища. Но Тайсу не трогали даже старшие охотники, а младшие и подавно не пытались это делать. Ему уже было два-на-десять и четыре весны. Другие в его возрасте уже находили себе женщину, но Тайса продолжал жить один. Зимой ему всё-таки приходилось возвращаться в хижину и жечь дрова в очаге. Это было видно по дыму из дыры в накате крыши. А поздней весной он часто и надолго уходил из стойбища, и никто не знал, где он охотится. Вот так он и жил среди людей стойбища сам по себе, ни с кем не общаясь и почти не показываясь на глаза. Зачем же он приходил?
Понемногу становилось светлее. Сонно шевелясь, стали просыпаться остальные молодые охотники. Ллайна почёсывая щеку, подняла голову с бедра Хиты – та тоже ворочалась, собираясь вставать. Только Сийна самая младшая продолжала сладко спать, приоткрыв рот во сне.
– Поднимайтесь, молодые охотники за лягушками! Духи уже послали нам пищу. – Хойхо чуть повысил голос. – Пора поправить костёр и варить еду.
– Что Кайлу уже вернулся с рыбой? – Сонно пошутила Хита, вставая на ноги. – Уже есть, что варить?
Она удивлённо уставилась на мясо алха лежащее на бревне, затем взяла его и понюхала.
– Убили вчера вечером. Хорошая еда, почти что сайсыл.
– Вот и варите её. – Хойхо отвернулся и пошёл к воде, не желая объяснять появление мяса.
Мурхал, Такчи, Шохти, и ещё несколько молодых охотников пошли вслед за ним. Кайлу встал и, думая о сегодняшнем дне, спустился за ними следом. Надо было оправиться и умыть лицо. А потом… Потом надо было решить, что же делать с острогой – необходимо было раздобыть новое хорошее древко.
Раздобыть древко для остроги было делом не таким простым, как казалось Кайлу, когда он был мальчишкой. Казалось бы – найди прямую гладкую палку, выломай её, очисти от разных сучков и веточек, насади наконечник, и дело готово. Так можно было думать, если ты был маленький, и вправду, хотел охотиться на лягушек. Взрослые же охотники к выбору древка для своего копья относились с большим вниманием. Во-первых, надо было найти хорошее дерево. Потом надо было аккуратно срезать нужную ветвь, долго и старательно перепиливая волокна острой раковиной или костяным ножом. Затем снять кору и сушить над огнём аккуратно обжигая его в нужных местах. Для этого годилось далеко не всякое дерево. Орешник-ходук для этого подходил лучше всего. Его длинные и прямые побеги брали и на копья и на стрелы. Твёрдая и очень плотная древесина не давала копью переломиться надвое. Даже когда охотнику приходилось удерживать раненого сайсыла или алха, прижимая того к земле или просто не давая тому сорваться с копья, древко из ходука слегка гнулось, но не трещало и почти никогда не ломалось. Если бы у Кайлу было такое же на остроге, то та крупная рыба не смогла бы переломить его.
В стойбище, за хижинами почти каждого охотника-воина рос орех-ходук. Когда рождался сын, отец обычно высаживал молодое деревце рядом с уже растущими – на копья и стрелы для будущего охотника. Рос мальчишка, рос и ходук. На него смотрели и заранее прикидывали, какая его часть пойдёт на копьё, какая на стрелы. Бывало, что рядом с каждой хижиной росло по несколько таких деревьев. А бывало, что и не одного, как и у хижины Агала – отца Кайлу. Но срезать или выломать побег имел право только сам охотник. Младшим же настрого запрещалось трогать эти деревья. Кайлу помнил, как отец Мурхала и Уртала, охотник Бахат, в кровь порол мальчишку, который для своих игр тайком выломал прут с задней стороны их дерева. Думал, что не заметят. Заметили. Этим же прутом его и пороли. Родители стояли рядом красные от стыда и гнева. Но вмешиваться они не могли – их сын нарушил закон стойбища. Мальчишке было одинадцать зим. Ослепший от боли, он полз по земле и заполошно визжал, а охотник всё бил и бил… а все дети стойбища стояли рядом и смотрели. Поэтому молодые охотники сами искали себе нужные ветки в лесу. Орех-ходук, кроме высаженных самими охотниками деревьев, не рос рядом со стойбищем, надо было идти куда-то в ту часть леса, где из земли вылезали большие гладкие камни, становясь всё выше и выше, а лес понемногу отступал, уходя боком на закат, далеко в сторону гурхулов. Там, среди серых скал и камней, можно было встретить орех-ходук, но это было далеко, почти день перехода и молодёжь племени туда не заходила. Конечно, на древко для остроги годились и другие деревья, можно было опять-таки выбрать ствол карликовой пайлы – она тоже была ровная, но не выдерживала сильной боковой нагрузки. Длинные волокна не давали ей переломиться, они трещали и топорщились, расползаясь трещинами в обе стороны от места излома. Из этого дерева выходили отличные стрелы: для стрелы не нужно быть слишком крепкой на излом, достаточно быть лёгкой и ровной. Но для копья или остроги, особенно если бьёшь крупную рыбу, нужно иметь другое древко – прочнее. И, конечно, обзавестись древком из ходука было бы лучше всего.
Кайлу, зайдя по колено в воду озера, споласкивал водой лицо и протирал глаза. Вода бодрила. Ногам казалось, что она была едва тёплой, а на лице ощущался холод. Тёплыми летними утрами всегда чувствовалось именно так. Кайлу набрал в рот воды, проболтал её, полоща зубы, и с шумом резко выплюнул, распрямляясь. Тайса им оставил мясо алха… Что ж, тем лучше для Кайлу – будет время поискать нужное дерево. Хотя, даже если бы мяса и не было, как он будет охотиться с одним наконечником в руках? Он, не выходя из воды, потягивался, глядя на полоску леса вдоль противоположного берега залива – там вчера бродила старуха Нойха. Он вчера и сам прикидывал бить рыбу ближе к тому берегу – по всем приметам её там должно быть немало. Но Кайлу хотел проверить себя и уплыл вон, к той каменной заросшей деревьями, гряде, что едва виднеется от возвышенного берега с костром. Это значит, не заплыви он вчера так далеко, он тоже мог бы увидеть старуху. Интересно, что она ест зимой? Собирает коренья и сушит грибы впрок, как же ещё? Все так делают. Но этого сейчас много везде в лесу вокруг стойбища, зачем же она зашла так далеко от своей хижины…
Ещё раз оглядев берег на той стороне речушки впадавшей в озеро, Кайлу не спеша поднялся наверх, к костру. Первые ярко оранжевые лучи восходящего солнца озолотили поляну и как по команде запели-засвистели мелкие птички в серо-жёлтой рассветной массе деревьев вокруг поляны. Он подошёл к молодым охотникам стоящим вместе. По их озабоченным лицам Кайлу понял, что Хойхо им рассказал о приходе Тайсы. Девушек рядом не было – они отошли в лес по нужде.
– Если есть мясо, то его надо сварить и съесть. – коренастый Шату улыбнулся и пожал плечами, что, мол, тут думать.
– Да, тут как раз всем разок наесться. – Нухай весело блеснул зубами. Не надо будет рыскать по зарослям как грязные хурты.
– Значит, Тайса где-то недалеко добыл алха. – задумчиво протянул Муртал.
– Не только добыл, но и снял шкуру, разделал, срезал ногу и потом под утро пришёл к нам. – Хойхо задумчиво смотрел перед собой. – Затем он попил бульона, спросил как у нас охота и ушёл.
– И всё? – Уртал с удивлённой улыбкой смотрел на Хойхо.
– Ногу алха ещё оставил. – Хойхо с сомнением покрутил головой. – Он ведь не был голодный. У него был целый алх… Тогда зачем?
Кайлу остановился рядом, слушая. Муртал вдруг с подозреним повернулся к нему.
– Кайлу… – он смотрел ему в лицо. – Зачем приходил Тайса?
Кайлу удивлённо приподнял брови. Почему Муртал спрашивает об этом его? Он видел, что другие молодые охотники тоже повернув головы, смотрят на него. Даже молодой Айли, уставился на него с каким-то удивлённо радостным выражением. Ему, самому младшему, очень нравилось быть причастным к делам старших. А тут ещё такая загадка… Все затихли, напряжённо вглядываясь и ожидая ответа. Кайлу смотрел на них долгих десять ударов сердца, не понимая причину вопроса, затем через силу произнёс.
– Мы живём в разных хижинах, и вышли из разных женщин… Я не знаю. – Он видел настороженное выражение глаз смотрящих на него и тревожное чувство, как зимний вой голодного ныкты, опять зашевелилось у него в сердце. Он не понимал, почему ему задали этот вопрос. Тем более Мурхал – его лучший друг.
Старший Хойхо перевёл взгляд на Мурхала, будто бы желая узнать то же самое, но промолчал и посмотрев на горшок с остатками вчерашнего рыбьего бульона тихо сказал. – Мы сейчас допьём бульон и можно варить мясо. Ещё до стойбища идти полдня. Поедим и выйдем раньше. Так будет лучше.
Никто не возразил. Им надо было возвращаться в стойбище. Через два дня было назначено общее собрание племени – будут выбирать новых охотников. Все это знали, поэтому никто не возразил. Хойхо повернулся к лесу – оттуда уже подходили девушки.
Куски варёной рыбы из похлёбки съели ещё вчера. На сегодня остался просто бульон с мелким мясным и грибным крошевом на дне. Всем хватило выпить по пригоршне. Кайлу, быстро выхлебав жижу, языком собрал крошки со дна плошки. Он положил её на бревно – девушки вымоют – и резко встал. Раз они выходят раньше, то и ему медлить не стоит, надо было решить вопрос с древком. Вряд ли ему здесь попадётся ходук, но хотя бы пристойный ствол пайлы…
– Будешь бить рыбу? – С улыбкой спросил Мурхал, так словно бы не было недавнего неприятного вопроса и подозрительных взглядов. Кайлу, погружённый в свои мысли, машинально кивнул. Мурхал, продолжая улыбаться, задержал на нём взгляд, словно бы желая убедиться, что всё в порядке и Кайлу не дуется на него. Затем он кивнул и добавил. – Никто не знает языка рыб, кроме тебя.
Кайлу мимолётно улыбнулся, удивляясь в душе. Грубая похвала – все и так знают, что Кайлу лучше всех бьёт рыбу. А после прошлой зимы, так вообще нет смысла об этом говорить. Зачем же Мурхал это сказал? Что вообще происходит между ними? Несмотря на улыбку и дружеский тон Мурхала, далёкий вой ныкты снова прозвучал где-то там, в глубине.
Кайлу аккуратно свернул одеяло, что дал ему Мурхал вчера и положил рядом с ним на бревно. – Мне было тепло этой ночью. – он улыбнулся насколько мог приветливее. – Я пойду, а то солнце успеет к середине быстрее чем я.
– И я пойду! – Мурхал поднял своё копьё. С прошлой весны, когда он убил своего первого сайсыла, он уже не пытался бить рыбу. За Кайлу ему всё равно было не угнаться, тут даже и речи быть не могло, а сайсыл со всех сторон был добычей куда более привлекательной. Да, «сайсыл не рыба, а рыба не сайсыл»… Он мечтал добыть ещё, хотя бы алха. Хотя, конечно, сайсыл был бы лучше. Вступать в ряды охотников, уже имея на своём счету убитых сайсылов, было гораздо почётнее. Один у Мурхала уже был. И он очень хотел добыть второго до общего собрания – как раз сегодня был последний день. Завтра и послезавтра все будут готовится к празненству и будет не до охоты, поэтому он тоже не хотел терять времени даром.
Кайлу быстро шёл вдоль берега по руку охотника от костра. До него ещё долетали звуки – Хита начинала резать мясо и указывала Ллайне и Сийне куда пойти за травами и кореньями для супа. Айли тоже суетился у костра и не хотел идти за хворостом – за ночь и утро спалили почти всё, что натаскали накануне. Кайлу ещё успел услышать, как прикрикнула на него Хита, а потом все звуки их привала потухли вдали. Он входил в заросли высокого тросника, что рос вдоль берега озера. Отсюда он хотел зайти в воду. Он аккуратно развязал шнурки, снимая летнюю накидку с плеч, потом, немного подумав, оставил одежду из шкурок хайту на бёдрах. Он не собирался плыть далеко как вчера, значит, он мог встретить кого-нибудь из охотящейся молодёжи. Не сидеть же ему в кустах прикрываясь, в самом деле – это было бы смешно и глупо.
Кайлу набрал воздуха и погрузился в прохладную воду. В этой части озера было неглубоко – два роста охотника, местами три, но не больше. Он в несколько сильных гребков спустился до дна и заскользил в сумраке воды над склизкими покрытыми мелкой тиной и песком камнями. Мелкие рыбёшки шныряли рядом, испуганно отлетая в сторону, когда он подплывал слишком близко от них. Кайлу разводил руками, плавно перебирал ступнями и считал удары сердца. Отсчитав десять на десять ударов, он пошёл к поверхности. Стараясь не вызвать всплеска, он осторожно приподнял голову над водой, перевёл дух и оглянулся. У него с каждым разом получалось заплывать всё дальше и находиться под водой всё дольше. Чувство мимолётного холода прошло, и он уже ощущал себя естественно, словно он и вправду был рыбой в своей родной стихии и мог общаться с чешуйчатыми созданиями на их языке. Он удовлетворённо выдохнул. Теперь надо было попытаться пройти под водой ещё дальше…
Всё прошлое лето и осень Кайлу бил рыбу. Иногда с молодёжью, иногда только с Мурхалом, а иногда совсем один, он нырял со своей острогой с зазубренным наконечником из кости сайсыла и редко приходил без добычи. Осенью Кайлу заметил, что может оставаться в озере и продолжать ловить рыбу, когда уже никто из их стойбища, даже из молодых охотников, не лезет в воду. Становилось слишком холодно, но сам Кайлу чувствовал себя в воде хорошо. Когда сильно похолодало и сырые тёмные облака сыпали на стойбище и лес долгие затяжные дожди, он заметил, что некоторая рыба становится сонная и неповоротливая. Бить её стало совсем легко. Он понимал, что наступали холода и толстые золотистые сарпы и трёты, отъевшись за лето, готовятся зарыться в ил тупыми мордами и зимовать. У них не было зубов и было много мелких костей, зато это была еда, которую теперь можно было брать почти голыми руками. Но делать так мог только Кайлу. Люди стойбища иногда стояли на берегу и с удивлением смотрели, как он выкидывает из воды плотные сверкающие рыбьи туши. Некоторые пытались ловить как он, но у них ничего не получалось. Шойти, старший брат Шату, тогда даже простудился, стал горячий как огонь и пять дней лежал в хижине. А Кайлу продолжал ловить, так, что у отца даже кончилась соль – рыбу солили про запас и вешали прямо в хижине. Все шкуры в их жилище пропахли солёной рыбой, но это был хороший запах – запах еды и сытости. Кайлу знал, что в эту весну им придётся легче, рыбы теперь было много.
А потом, когда пришёл белый холод и лёд сковал поверхность озера, Кайлу сделал то, что до него не делал никто и никогда. Он, вместе с Мурхалом, Шату и Ллайной пошёл на замёрзшее озеро. Вместе они развёли два больших костра на льду и протопили его, помогая огню и разбивая лёд по краям, большими деревянными колотушками. Затем, когда они выкинули из протопленной дыры угольки и остатки льда, он взял свою острогу и залез в ледяную дымящуюся воду. Он, удивляясь сам себе, прошёл под водой от одной протопленной проруби до другой, и через пять-на-десять ударов сердца, выставил голову из неё, чтобы глотнуть воздуха и выкинуть на лёд подбитую рыбу. Пройдя этот путь туда-сюда несколько раз, Кайлу выскакивал из воды и бежал греться к большому костру, разожжённому на берегу друзьями. Мурхал радостно и удивлённо улыбаясь, накрывал его шкурой, а Ллайна и Шату смеясь, вешали добытую рыбу на кукан. Кайлу чувствовал себя хорошо. В тот день он ещё несколько раз ходил под воду. Он поделился рыбой с друзьями…
На следующий раз, почти всё стойбище собралось на льду и, открыв рты, смотрело на это невиданное зрелище. Дети радостно смеялись и весело кричали, когда на лёд вылетала очередная добытая рыба, а взрослые ошарашено смотрели и не знали, как реагировать. Некоторые даже удивлённо переговаривались, спрашивая, не нарушает ли это законов стойбища. Но никто ответить не мог, все видели такое впервые. И вождь, и шаман тоже выходили смотреть. Шаман улыбался и говорил, что из Кайлу выйдет добрый охотник. А вождь, почему-то нахмурился красным обветренным лицом и только сказал, что рыба не сайсыл.
Понемногу люди привыкли к необычной охоте Кайлу, и перестали смотреть. Зимние заботы тоже никуда не делись, а когда выпадали большие снега, охотникам надо было ходить за сайсылом и крупным большерогим ханти. Зимой, по глубокому снегу было трудно бегать даже злым серым ныктам, а сайсылы и ханти сильно теряли свою скорость, проваливаясь своими тонкими ногами по самое брюхо. Люди, зная это, шли по снегу, надев широкие лыжи, и загоняли и окружали добычу. Все старались пополнить запасы – впереди была голодная весна.
Кайлу тоже старался, как мог: иногда он ходил на озеро совсем один. Разбив подёрнувшиеся за ночь тонким льдом проруби, он нырял в воду. В такие дни его уже никто не ждал с костром на берегу – он разводил огонь сам. Это отнимало больше времени, но всё равно приносило еду. Кайлу в ту зиму тайком помогал двум старухам-вдовам. Он, проходя мимо их хижин, приоткрывал зимний полог и закидывал рыбу или две. Почти после каждой охоты. Одна старуха жила с маленькой внучкой – мать девочки умерла родами, а сына-охотника убили гурхулы. Вторая жила вдвоём с некрасивой хромой невесткой. Та, с вечно слезящимися глазами, только испуганно смотрела на него из-за полога, а потом ночью приходила и тихо плача, благодарила мать Кайлу. Мама потом сказала, что если бы не его помощь, то они бы не пережили эту зиму. Она всякий раз с радостью на глазах смотрела на Кайлу, гордясь им. А вот отец улыбался редко. Хотя рыбу он ел, и, кивая, говорил, что вкусно.
А потом, в начале весны, Кайлу заболел. Видимо долгие заплывы в ледяной воде даром не прошли. Он свалился на шкуры и лежал, задыхаясь и обливаясь горьким потом. Всё его тело крутило, а разум застилало плотным едким туманом. Очень смутно Кайлу помнил, как мать вливала ему в рот какие-то отвары и бульон из вываренных костей сайсыла. Вкус тоже казался горьким, и Кайлу отворачивался, тяжело дыша и проваливаясь в какую-то мглу. Но мама не отступала, пока он, обессиленный и исхудавший, не делал несколько глотков. Сколько дней он так лежал? Два-на-десять? Три-на-десять? Мама говорила, что он иногда им с отцом казалось, что Кайлу уже отошел к предкам. Но он вдруг начинал шевелиться и снова покрывался едким грязным потом. Тогда мама обтирала его холодным мокрым снегом и пучками сухой травы из своего подстила для сна и опять, раз за разом, поила водой и отваром.
Потом в одно утро Кайлу открыл глаза и как сквозь сон узнал родную хижину. В тот день он слабым голосом сам попросил пить. На следующее утро, он, шатаясь, встал на четвереньки, смог выползти за полог и, высунув лицо наружу, жадно вдыхал озорной весенний воздух. Он с удивлением увидел молодую зелёную траву, весело пробивающуюся через прошлогодние листья. Он смотрел на эту зелень, такую непривычную, после буро-серой мглы его недуга, и всё никак не мог насмотреться. Когда он заболел и свалился на шкуры везде ещё лежал снег.
– «Где моя острога?» – спросил он ещё через день, и мама облегчённо разрыдалась в ответ – она поняла, что он выжил…
Поверхность воды, по мере того как он приближался к ней, всё сильнее наливалась светом. И вот, словно лопнул дождевой пузырь, и голова Кайлу оказалась над водой. Он судорожно вдохнул воздух. Десять-на-десять и ещё два-на-десять-семь ударов сердца он пробыл под водой. Это его самое долгое время. Он повернул голову и посмотрел туда, где он оставил летнюю накидку. Видно было только узкую полосу тростника. Вдалеке, у привала был заметен дым от костра. Кайлу поставил ладонь над бровями – восходящее солнце било прямо в глаза. Он знал, что зеркало озера всё переливается мелкими жёлтыми бликами и рассмотреть его с берега, если не знаешь, куда направить взгляд, почти невозможно. Он отвернулся и посмотрел вперёд. До каменистого, заросшего высокой травой и кустарником, берега оставалось совсем немного. Размеренно дыша и подгребая руками, Кайлу поплыл к нему, держа голову над водой.
У них в стойбище была такая шутка-наставление: маленьким детям в разных ситуациях говорили – не надо шуметь. Допустим, мальчишка собирал хворост и кто-нибудь старший ему говорил – «нельзя шуметь, когда собираешь хворост». Потом в другой раз – «нельзя шуметь, когда идёшь по лесу». Потом – «нельзя шуметь, когда набираешь воду». «Нельзя шуметь, когда мешаешь глину»… и так далее. Всё это делалось для того, чтобы ребёнок в итоге спросил – «А когда можно шуметь?» Тогда все смеялись, делали страшные глаза и хором отвечали – «Никогда!»…
– Нельзя шуметь, вылезая из воды на берег. – Улыбаясь, пробормотал Кайлу, и вправду, стараясь не издать лишнего звука, выходя на каменистую, облизанную гальку. Никто из молодёжи, просто не успел бы сюда добраться по берегу, даже молодые охотники, покинувшие привал раньше его. Но всё равно, он соблюдал осторожность. Если здесь есть зверь, то пусть лучше Кайлу первый услышит его. Он, быстро оглядевшись, зашёл в высокую траву, зябко отряхнулся и несколько раз с силой провёл ладонями по туловищу. Затем, откинув назад мокрые волосы из растрепавшейся, заплетённой набок, косы, он присел пять раз и покрутил руками в разные стороны. Чувствуя, что кровь побежала бодрее, он осторожно, смотря себе под ноги, пошёл вглубь зарослей. Вряд ли он встретит здесь ходук, но более-менее подходящую пайлу, или что-то вроде, он наверняка сможет приискать…