Тропой осенних птиц

Ан Ма Тэ

Тропой осенних птиц

…Ибо, когда язычники, не имеющие закона,

по природе законное делают,

то, не имея закона, они сами себе закон:

Они показывают, что дело закона у них

написано в сердцах, о чём свидетельствует

совесть их и мысли их, то обвиняющие,

то оправдывающие одна другую…

(Библия. Послание к Римлянам 2:14-15)

Часть первая

– Те, кто рядом -

Глава 1. Язык рыб

Глупая птичка лунта, сидевшая в тени листвы ветвей нависающих над гладью озера, заслышав непривычный звук, испуганно вспорхнула выше на дерево. И впрямь было, отчего испугаться – тёмное зеркало воды внезапно вспучилось, расплескалось по сторонам сверкающими брызгами, и проявилось чьей-то мокрой головой. Слипшиеся пряди волос разлетелись по сторонам и громкий вдох – Хху-у-у-ух! – пролетел над водой вслед за этим. Потом голова снова исчезла на короткое время, чтобы спустя несколько ударов сердца опять появиться на поверхности. Короткий взмах руки, и за головой показались плечи, а на берег полетела крупная рыба. Влажно ударив тушей по тенистой траве, она так и осталась неподвижно лежать, белея серебристым боком.

– Кайлу добудет ещё! – Крикнула мокрая голова и исчезла под тёмной водой.

Лунта слетела вниз и с любопытством смотрела на тёмные круги, расходящиеся на том месте, где только что было это, интересное и издавшее непривычный звук, животное. Птичка легко проскакала к краю камней – здесь заканчивалась трава, и у самой воды виднелось ломаное дно, резко уходящее на глубину. Могучие корни деревьев, цепляясь за землю у самой кромки, и уходя в расщелины скального основания, крепко держали свои стволы у самого берега, богато затеняя широкими кронами маленький залив огромного озера, вдающийся узким языком в дремучую громаду тихого леса.

Лунта посмотрела на рыбу, неподвижно лежащую в траве между бугристыми корнями; что-то смутно знакомое показалось ей в серебристом изгибе туши, подскакала вплотную, увидела своё маленькое перевёрнутое отражение в неподвижном глазу, постояла и так же легко вспорхнув, перелетела на семь ладоней ближе к кромке воды.

Незнакомого животного видно не было. Глупая птичка лунта не умела считать, она просто стояла на краю камня и с любопытством смотрела на воду, а ведь минуло уже десять раз по десять ударов сердца, с тех пор, как голова незнакомого животного исчезла с поверхности воды. И вот, чуть поодаль от берега, снова появилась как бы кочка, которая растеклась по сторонам бледными ручейками, и раздался вздох. Мелькнула рука, быстро убравшая налипшие на лицо волосы, голова повернулась к деревьям, мазнула серыми глазами по затенённому изгибу берега, по рыбе, по птичке лунте сидящей на камне… Потом под водой произошло какое-то движение, показался костяной наконечник остроги, раздался ещё один вздох, а затем приглушённое бормотание – «Здесь хорошее место, много большой рыбы»… – Голова над поверхностью немного переместилась, потом сделав долгий выдох и короткий вдох, тихо, почти без всплеска погрузилась обратно в тёмную воду.

Древко остроги он, как обычно, держал вдоль тела. Отведя правую руку к бедру, крепко сжимая ею гладкое дерево, так, чтобы остриё было почти вровень с его глазами, он плавно уходил на глубину. По-рыбьи изгибаясь, он немного помогал себе левой ладонью, как плавником подгребая ей в нужную сторону. Всё его тело, казалось бы, естественно и совершенно привычно скользило в толще воды, но это была только иллюзия лёгкости. Основная нагрузка шла на ноги. Делая плавные, но сильные движения он погружался всё глубже и глубже. Он знал, что несколько крупных рыбин, ранее замеченных им, почти без движения замерли гораздо выше: в тени скалы и деревьев, на глубине всего в пол-роста охотника. Это была хищная рыба, с тёмно-серой спиной, серебристым боком и вкусным красным мясом. Кайлу знал, что к ней надо подходить снизу и немного спереди, тогда рыба не будет думать, что он на неё охотится. Она будет смотреть на него своим холодным глазом и не двигаться, пока он не подплывёт совсем близко. Потом, когда острога полетит ей в голову, она молниеносно развернётся и уйдёт назад. Так быстро, что глаз почти не сможет разглядеть этого. Кайлу знал, что эту ошибку совершали все охотники его племени, кто пытался бить острогой эту красивую и сильную рыбу. Люди всегда пытались ударить её сверху в голову – так казалось вернее всего, и почти всегда острога вспарывала остриём воду в том месте, где мгновение назад виделось упругое тёмное тело. Поэтому он заходил снизу…

Его сердце уже ударило три раза по десять, когда он увидел их, неподвижно висящих в толще воды, едва-едва шевелящих хвостовыми плавниками. Здесь вода подмыла крутой берег, и его каменистый навес, удерживаемый корнями деревьев, простирался над водою, а деревья почти устилал воду своими ветвями. Серебристые хищники, казалось бы, никак не отреагировали на его появление. Кайлу наметил себе вторую рыбину справа – пожалуй, такую крупную ему бить, ещё не доводилось. Дальше в воде виднелось ещё несколько рыбин, тоже больших и, даже чуть крупнее, но бить именно эту, с его положения было удобнее. Он тихонько поднимался из глубины, изготовившись для удара. Момент, когда рыба исчезнет, нельзя было угадать, нельзя было увидеть, это можно было только почувствовать. И Кайлу почувствовал, и в этот раз, как и много раз до этого, что вот – в это самое мгновение надо бить. Наконечник остроги он постоянно держал боковым зрением, как часть себя, как продолжение руки прижатой к туловищу. И он нанёс удар, стремительно выкидывая руку с зажатым оружием вперёд, нанося удар позади и чуть ниже бледно-красного хвоста. Он изогнулся немного влево, чтобы придать силы своему движению, выстреливая белым костяным наконечником в намеченную точку. Древко резко рвануло из руки, и Кайлу чуть было не выпустил его из зажатого кулака. Он чувствовал, что попал, но по яростному сопротивлению было понятно, что удар пришёлся не в шейный отдел, а гораздо ниже. Пайловый шест древка выгнулся и даже под водой Кайлу почувствовал, как он трещат, расходясь и ломаясь, жилы древесины. Древко было сделано им в это лето, относительно свежее, оно не переломилось на две части как сухая хворостина, а просто надломившись и согнувшись, оно продолжало удерживать неистово бьющуюся рыбину. По резким ударам было понятно, что наконечник зашёл глубоко в её плоть, но медлить было нельзя. Такая сильная рыба могла разорвать своё тело и уйти со страшной раной, либо вырвать наконечник из крепления и уплыть вместе с ним, оставив в руке только сломанную палку с кожаным ремешком крепления. Он, по-лягушачьи двинул ногами, одновременно всплывая наверх и подтягивая древко сломанной остроги к себе. Вода вскипела рядом с ним. Он, всплыв на поверхность, казалось бы, даже забыл вдохнуть. Рыбина билась рядом с неистовой силой, отчаянно не согласная с остриём в своём теле. Кайлу прижал её к себе левой рукой, чувствуя, как острый спинной плавник рвёт ему кожу на груди, а правой, выпустив острогу, он привычным и быстрым движением засунул два пальца под жабры, и, подцепив бардовые полукольца живой плоти, рванул на себя.

Рыба сразу же выгнулась кольцом, мелко задрожала и забила плавниками. Всё – бой был окончен. Он перехватил сломанное древко ближе к наконечнику и, кажется, только сейчас сделал глубокий вдох. Рыба продолжала мелко трястись, судорожно открыв рот. А Кайлу вдруг всем телом почувствовал холод. Вода здесь была другой. Он, размахнувшись, выбросил тушу на берег, затем кинул вслед сломанную острогу. Он вновь нырнул и проплыл под каменным навесом берега. Несколько рыбин ещё продолжали оставаться на своих местах, как ни в чем, ни бывало. Загребая свободными руками, Кайлу без всякого стеснения проплыл рядом с ними. Ближайшая рыбина ударила хвостом и исчезла с поля зрения, другие же даже не пошевелились. Кайлу вскоре понял – здесь откуда-то бил большой ключ холодной воды, видимо подземный родник выходил на поверхность прямо из скалы. В его невидимых струях и висела рыба. Это было хорошее место. Сюда надо будет наведаться и ещё не раз. Странно, Кайлу ни разу не видел, чтобы охотники его племени били рыбу здесь, в этом дальнем углу большого озера. Сюда можно было бы доплыть на лодке, если бы таковая имелась у простых охотников. Но свои лодки были только у вождя и шамана племени, а просто так, по воде сюда доплывёт не каждый. Да и надо ли кому сюда плыть в конец лета, когда любой охотник мечтает добыть сайсыла. Это сразу много мяса, знай только находи соль, чтобы добытое мясо не пропало, а пошло впрок. Редко какой охотник за лето добывал больше трёх или четырёх сайсылов. Четыре это уже было много, и Кайлу не помнил никого, кто за лето смог бы добыть больше четырёх в одиночку. Зато потом добытчик мог гордиться и не переживать, что семья будет голодать. Рога сайсыла украшали его хижину, а менее удачливые соседи могли только надеяться, что и им перепадёт что-нибудь от внутренностей. Иногда, когда охотник был щедр, он мог отдать другим даже голову. Тогда её долго варили в большом глиняном котле, и все родственники собирались и пили солёный сытный отвар вместе с листьями лесного лука. Осенью же или в начале зимы сюда никому плыть в голову не приходило. Вода была ледяной и чёрной. А когда начинали желтеть листья, охотники стойбища ходили за добычей сообща – впереди была зима, и выживание всех было заботой каждого. А когда первые заморозки сковывали поверхность, сюда тоже не находилось причины идти. Каменные выступы поросшие лесом почему-то не привлекали охотников. Наверное, потому что дальше, за полосой этих толстых и разлапистых деревьев, начинались голые скалы. Кайлу сам был здесь впервые. Он посмотрел по сторонам – показалось ли ему, что поток ледяной воды шёл из под скалы. Он сделал пару сильных гребков и посмотрел вниз – на его глазах большая рыбина, вроде той, что он только что подбил, спокойно заплыла куда-то под камни. Он почувствовал, что ему не хватает воздуха, и, взмахнув руками, он взмыл к поверхности.

Солнца отсюда не было видно. Массив леса закрывал его от взгляда Кайлу, но он понимал, что пора возвращаться. Он уже слишком долго отсутствовал, а все молодые охотники собрались и ждут его у костра. Он набрал воздуха и снова нырнул. Погрузившись глубоко, на три роста охотника, он заглянул под выпирающий над дном, неровный бок скалы. Там тоже стояли рыбины, точно такие же, что он видел во время охоты. Они замерли в потоке холодной воды бьющей из-под скалы в озеро и едва заметно шевелили плавниками. Кайлу, делая сильные гребки, зашёл ещё ниже и вдруг вдалеке за рыбьими силуэтами он увидел просвет и отблеск, спешащего за горизонт леса, солнца. Он удивлённо замер, соображая – да, вывод тут мог быть только один – там под скалой подводный ход выводил на поверхность. Он замер удерживая себя лёгкими движениями рук, всё выглядело так, что этой протокой можно было проплыть. Он прислушался к себе. По ощущениям он уже вполне восстановился после болезни, так что можно было бы попытаться. Но лучи солнца, преломившиеся через толщу воды и достигшие его глаз здесь, почти на дне большого озера, напомнили ему, что пора уходить. Что ж, надо идти. А это место никуда не денется, и он наведается сюда ещё за добычей и, конечно, хорошенько всё разузнает.

Он вышел на берег в том самом месте, где скинул первую рыбу. Повертев головой по сторонам, он увидел и вторую – большую и окровавленную. Он подошёл и с усилием поднял её. Рыбина была почти с руку взрослого охотника. Вот куда он попал ей – на хвосте, чуть ниже спинного плавника зияла рваная рана. Ага, это значит, он зацепил крюком острия за кость, поэтому он и смог её удержать. Вовремя. Ещё немного и рыбина бы ушла. Он осторожно вытащил наконечник из раны. Костяное острие было цело, сыромятное крепление, облитое затвердевшей смолой – тоже: значит, острогу можно будет восстановить. А сломанное древко, что ж, это не очень большая плата за столь богатый улов. Его можно будет вырезать из хорошего крепкого дерева, и сделать острогу ещё лучше.

Кайлу обломил древко у самого конца, оставляя себе только наконечник с кожаной обмоткой крепления, и отшвырнул ненужную уже палку в сторону. Пора было уже подумать о том, как он будет тащить назад пойманную добычу. Он вытер рыбью кровь и чешую с ладоней о свои мокрые бока, и, привязав наконечник остроги к кожаному пояску на животе, внимательно посмотрел на окружающие его деревья – нужно было найти подходящую ветку, чтобы сделать кукан. Ветка нужна была прямая с двумя ответвлениями: одно поменьше, другое побольше. Надо было выломать её и оторвать боковые побеги, так, чтобы они оставались примерно на палец длины. Побег, что поменьше надо было прижать к стволу ветки и, продев в жаберную щель вывести через рот. Рыба спускалась до второго ответвления и останавливалась там. Потом кукан привязывался кожаным ремешком ниже первого побега и уже не мог выскользнуть – так можно было плыть, не занимая рук и не боясь потерять рыбу. Кайлу приглядел нужную ветку и потянул её на себя.

– О! Лунта! – удивлённо воскликнул он. – Да, верно! Я уже три лета не видел лунту!

Он радостно засмеялся и медленно протянул руку. Лунта не улетала и только во все глазки смотрела на человека. Кайлу подвёл ладонь ей под живот, и птичка спокойно переставила ноги, усевшись на его палец. Кайлу поднёс её к самым глазам, рассматривая. Жёлтенькая с коричневым ободком на шее и оранжевым брюшком, она доверчиво сидела на руке человека и не думала улетать. Эта доверчивость или глупость часто губили таких вот птичек. Кайлу помнил, как дети в стойбище любили играть с этими доверчивыми пернатыми созданиями, часто с плачевными для последних, результатами. Удивительно ли, что в лесах рядом со стойбищем этих птичек почти не осталось? Кайлу не удержался и, вспомнив детскую шалость, крепко ухватил птичку за клюв, одновременно убирая из-под неё руку. – Прохлади меня, лунта! Мне жарко! – весело воскликнул он. Птичка зависла в воздухе, отчаянно молотя крыльями. Лёгкий ветерок обмахнул лицо Кайлу. Он улыбнулся и разжал пальцы. Лунта отлетела к ближайшей ветке, и села на неё, продолжая таращить свои маленькие глупые глазки на этого странного человека.

А Кайлу, тем временем, отломил нужную ветку и сделал кукан. Насадив рыбьи туши, он приподнял их над землёй – «тяжело» – и осторожно зашёл с ними в озеро. Только когда вода стала ему по пояс, и убитая рыба поплыла по поверхности, он крепко и аккуратно и привязал кукан за свободный конец ремешка к поясу. Теперь нужно было возвращаться назад.

Кайлу шло семнадцатое лето. Он ещё не был охотником, для своего возраста он был мелковат, и не дотягивал до роста взрослого. Другое дело его друг Мурхал. Он был на голову выше Кайлу и очень крепкий телом. Прошлой весной он добыл своего первого сайсыла, а значит, этой осенью его переведут в охотники, и он заплетёт косу назад, как все взрослые мужчины их племени. Если, конечно, всё будет хорошо. А Кайлу? Может быть следующей осенью? Он ещё должен подрасти. Болезнь эта приключилась совсем некстати, и Кайлу чуть было не ушёл к предкам. Это было ранней весной, в самое голодное время. Он лежал в хижине на мокрой от пота шкуре много дней, и видел всё как в сером тумане. Только иногда что-то смутно проявлялось сквозь дымную пелену, и в его пересохший рот лилась вода. Кайлу понимал, что это было лицо матери. Он знал это, чувствовал, но как будто не узнавал её. Его сознание тоже было затуманено. Та страшные дни наконец-то прошли, а потом он ещё долго приходил в себя. Мама поила его белым бульоном из костей сайсына – кто-то помог им и дал кости с обрезками мяса. Мама не говорила, но Кайлу догадывался сам – это был шаман. Он, во время голода, бывало, мог упросить духов послать пищу, и сам помочь кому-нибудь в отчаянном положении. Он не зря назывался Говорящий с Духами, он просил духов за всё стойбище, он всегда старался помочь. И Кайлу выжил. Выжил и почти уже окончательно восстановился. Он взял острогу и пошёл делать то, что у него получалось лучше всего – бить рыбу.

Про него говорили, что он знает язык рыб. Так начали говорить давно, когда Кайлу шло тринадцатое или четырнадцатое лето, и все заметили, что он очень хорошо ловит рыбу. Пока они были детьми и лазили по протокам и мелким прудам, чтобы отыскать раков и лягушек, собирали дикий лук на склонах поросших лесом гор, выкапывали сладкий корень и носили в стойбище воду, он ничем не отличался от своих сверстников; разве что, был чуть ниже и худее других мальчишек. Но когда им наступило тринадцатое лето и они начали делать свои первые остроги, а в погожие летние дни уходить на отмели реки и большого озера, всё изменилось. Кайлу не смог бы это объяснить сам – он смотрел на подрастающих мальков, которые стайками резвились на прогретом солнцем мелководье, смотрел на попытки своих друзей их добыть, и понимал, что нужно делать не так. Подростки стойбище бегали по теплой воде, кидали остроги, целясь в тёмные рыбьи спины, и только добивались того, что вся рыба уходила на глубину. Его тогда, как самого слабого, более крупные мальчишки оставили на берегу. А он стоял и смотрел. Смотрел и видел. Видел и понимал.

Он дождался, пока все умаялись и занялись поиском более доступной добычи – кто-то выкапывал из песка ракушки, кто-то пошёл собирать лук растущий рядом, а кто-то, напившись воды на голодный желудок, завалился спать здесь же, на траву – дождался, взял свою неумело сделанную острогу, и тихо двинулся вдоль поросшего тиной омута, промытого рекой во время прошлого половодья. Острым зрением он заметил рыбью голову в просвете тины. Она смотрела на мелководье, и Кайлу собрался было нанести удар в голову, как вдруг понял, что рыба не рванёт вперёд, как ему казалось, а наоборот, резко развернувшись, уйдёт обратно в омут, на глубину. В тот же момент озарения, к нему пришло и другое чувство – понимание момента: тот самый миг, когда чешуйчатое тело, как бы исчезнет из поля зрения, оставив на дне облачко лёгкой мути. И он быстро ударил за спину рыбы. И попал. Рыбка была небольшая, чуть больше ладони взрослого охотника, а наконечник из кости лесной куры сразу сломался и вылез из крепления, но он добыл свою первую рыбу. Свою настоящую первую добычу. Когда он вышел на берег, не веря своей удаче, а ребята обступили его, наперебой спрашивая, как это у него получилось. Кайлу пытался объяснить, но его не понимали. В итоге, решив, что ему просто повезло, они похватали свои остроги и дружной гурьбой опять полезли в воду. Пошумев и погоняв без толку рыбью мелочь, которая снова вышла было на тёплую отмель, они сердитые и усталые опять вылезли на берег. Опять, по очереди, рассмотрев добычу Кайлу, они утвердились в своём первоначальном мнении – повезло.

Зато дома, когда он принёс свою, уже порядком замусоленную рыбу, мама радостно показала её отцу, а тот, рассмотрев место удара, коротко похвалил его. Ту рыбу, подсоленную и поджаренную над очагом, они съели втроём – всем понемногу. А отец, повертев в руках и бросив сломанный птичий наконечник в огонь, дал ему другой, из кости сайсыла. Это был хороший подарок. Кайлу потом вечерами оттачивал его на камнях.

В свой следующий выход на отмель он снова пришёл с добычей. Это были две серебристые рыбки, даже меньше той, что он добыл прошлый раз. История почти повторилась, все снова решили, что ему повезло, хотя Кайлу ловил на себе взгляды ровесников полные сомнения и вопросов.

В третий раз, когда он добыл рыбу, Мурхал выхватил у него острогу, и сам полез с ней в воду. Кайлу сначала вскипел – брать чужое оружие означала забрать чужую удачу – но сдержал себя. Драться с Мурхалом он не был готов. Он заставил себя спокойно сесть на берегу и смотреть, как тот бродит вдоль берега и ругается на тех, кто полез следом за ним в воду. Кайлу тогда удивился – неужели чужая острога в руках Мурхала принесёт ему удачу? Он потом в душе удивился, узнав, что, да, так действительно думали. В итоге, так ничего и не добыв, Мурхал вылез из воды и швырнув острогу на песок куда-то ушёл. А Кайлу поднял её, зашёл в воду и опять добыл рыбу. Тогда про него начали шептать, а позже и вслух говорить, что он понимает язык рыб.

Первые уроки взрослой жизни Кайлу начал получать тогда же. Нашлись те, кто стал завидовать. Были и те, кто пытался отнять острогу, хоть это и было против правил стойбища. Один раз у него отняли рыбу. Кайлу несколько раз дрался. Он приходил домой с разбитым лицом, с царапинами на теле, молча клал рыбу, и, отворачиваясь к стене хижины, засыпал. Уходить, и охотится отдельно, было нельзя – он же не взрослый охотник. И Кайлу ходил со всеми на реку и на озеро. За него в итоге заступился Мурхал, и они подружились. Подрастающая молодёжь уходила всё дальше и дальше от стойбища в поисках мест для охоты на рыб и сбора орехов и ягод. Кайлу продолжал бить рыбу и как мог, объяснял мальчишкам, то, что понимал сам. Напряжение растаяло, они взрослели и сплачивались, почти как взрослые охотники. Понемногу и другие ребята начали добывать себе рыбу. Остроги становились длиннее, наконечники крепче. На следующее лето они уже позволяли себе не приходить на ночь в стойбище. Если им удавалось набить достаточно рыбы, они разводили костёр и в принесённом глиняном горшке варили похлёбку из рыбьего мяса, лесного лука и сладких корней. Обязательно надо было иметь соль, иначе всё было не вкусно. Соль носили с собой в кожаных мешочках, её берегли и клали в отвар очень экономно. «Соль – терпение, и терпение – соль», говорили у них. Это значит, что охотник, выследивший сайсыла, должен иметь выдержку и умение, чтобы не убить его сразу, а проследив за ним, найти солончак, то место где сайсылы лижут соль. Для этого нужно было иметь терпение и мастерство, и только тогда можно было получить всё – и сайсыла и соль. Удачливые охотники приносили крупные белые куски, которые потом клали на плоский камень, и, заботливо подстелив шкуру хурты или алха, чтобы ни крупинки соли не пропало, разбивали их толстой деревянной колотушкой.

Другие же могли принести целый мешок солёной земли. Её тогла клали в большой горшок и тщательно размешав в воде, ждали пока грязь осядет, а воду аккуратно сливали в ёмкость поменьше. Так делали несколько раз, а потом эту воду кипятили и выпаривали. Вода исчезала, и на дне и стенках глиняного котелка оставался светло-серый осадок. Это была соль. Соль в камнях была вкуснее и более солёной, но она встречалась редко, больше приходилось выпаривать воду. Все дети стойбища были с этим делом хорошо знакомы. Дело было муторное, и им занимались в любое свободное время, активно привлекая к этому детей. Зато у всех была соль, и когда добывали сайлыла или двух, можно было делать запасы. Все знали, что впереди холодная зима и весенний голод.

Так случалось каждый год – голод надо было вытерпеть любой ценой. В их народе была горькая присказка – «запас на весну». Это значит, делать безнадёжное дело. Сколько ни запасай летом и осенью, сколько не надейся относительно легко пережить весенний голод, но зимой всё равно всё съедалось. Запасы прятали, экономили, берегли, но обмануть голод не удавалось почти никогда. Ели толчёную вываренную кору, долгими часами кипятили шкуры, надеясь хоть чем-то наполнить плачущий живот и дотянуть до тёплых дней. Бывало, что в самые отчаянные дни шаману удавалось вымолить у духов рыбу, алха, или даже сайсыла. Если был алх, тогда понемногу ели все. Ели и благодарили духов. Потом появлялась трава, и вылезал лесной чеснок в чащобных низинах, прилетали птицы, а дети днями напролёт лазили по деревьям вокруг стойбища в поисках птичьих яиц… и голод отступал. Доживали не все. Почти каждую весну кто-то уходил к предкам. Обычно это были старики и старухи. Иногда дети.

У Кайлу так умерла сестрёнка. Он не помнил её, только по рассказам старших. Мама украдкой начинала плакать, а отец лишь однажды обмолвился об этом. В тот год добыли мало соли…

Тяжесть рыбьих туш на ремне не позволяла быстро плыть. Кайлу делал два сильных гребка и почти полностью погрузившись в воду, совершал размеренные движения ногами, чувствуя, как его тело рассекает толщу воды, потом он делал ещё два долгих гребка, не поднимая головы. И только после этого, выгибаясь в спине, он взмывал к поверхности, делал долгий вдох, чтобы опять погрузившись на треть роста охотника, продолжить движение в этом порядке. Так плыть с грузом было удобнее всего. Он иногда слегка касался натянутого ремня – рыба была на месте. В этот раз он заплыл действительно далеко. Молодые охотники потеряли его из вида. Наверняка, никто и подумать не мог, что он пересечёт этот большой залив и уйдёт к скалам на противоположном берегу. Кайлу приподнялся из воды и вытянувши шею, быстро взглянул на приближающийся берег. В закатных лучах солнца вся земля казалась цвета спелого яичного желтка: полоска песка на кромке воды и покрытая травой лужайка на возвышенности, у самого края леса. Огонёк костра и мельтешащие рядом фигуры уже были отчётливо видны. Кайлу знал, что они ждут его. Все уже проголодались и вода к глиняном котле уже, наверное, давно кипит. А самые младшие и нетерпеливые, стоят на берегу и смотрят на гладь озера, надеясь первыми заметить возвращающегося Кайлу. Он улыбнулся и, набрав воздуха, нырнул на глубину роста охотника. Если плыть под водой, то проще было идти на глубине, потому что рядом с поверхностью, тело постоянно всплывало, и была видна, то спина, то голова. Кайлу помнил их детские игры в воде, когда новички, ныряя совсем неглубоко, наивно думали, что их не видно снаружи. Тогда все смеялись и спрашивали, сколько ему зим. Тот отплёвываясь от воды, хлопал глазами и ничего не мог понять. Словно малыш, переживший свою первую зиму, который только начинал играть и прятаться, он зажмуривал глаза и думал, что никто его не видит. «Ты плохо зажмурился», хохоча, орали тому, кто, ныряя, плыл у самой поверхности.