Кикальский ветер: беглецы прошлого (Книга I)

− Как думаете, мастер, каким путем лучше пойти до Калам?

Пораскинув мыслями, вглядываясь в фиолетовый потолок, Голор ответил:

− Прошлая обечайка[6] шла через Племенной лес, так что по ней и тронемся.

− Надеетесь, что те чонг[7] поджидают новую обечайку?

− Да. – Мастер покрутил в руках над головой кружку. Та была покрыта царапинами и мелкими трещинами, но через нее все так же не просачивалась жидкость: лара был поистине удивительным деревом, которое порой вело себя непозволительно странно. Одной из особенностей стала водонепроницаемость. Не горевшее, не тонущее. Это и сделало растение захватчиком собратьев, тем самым окрасив Ашвал в единый цвет. – Они взяли уже три обечайки. На четвертую тоже глянут. Не зря нас отправили. Афарах слишком важный материал, чтобы давать его в руки нечестных людей.

− Тем более чонг.

− Ты прав, мой товарищ. Торглон переживает за перевозку. Оттого Саллон Высший Скриб и отправил нас. Если мы не обнаружим чонг, то весь Племенной лес перевернут, чтобы найти вредителей. В наших интересах не тревожить любимое место Кикал.

Тучи, наконец, ушли в дальнейшее путешествие по миру, в сторону гор Красные, оставляя Кеулот[8] в покое. Как и предсказал Малк, на небе появилась россыпь личила-точек, засиявших в момент, позволяя себе озарять лачуги тонким слабым светом. За ними, следом, вскоре должен был проявиться Лилиэль – темный спутник Кикал, следящий за миров во время отдыха Калиэль.

− Не люблю тропу через Племенной лес.

− Нравится по холоду ходить? – хмыкнул Голор. Подмастерья отрицательно помотал головой. – Дойдем быстро. Тропа та спокойна, если не сходить с неё. Да и мол-мес на подходе, идти по подплеменному плато не самая удачная идея. Если пойдёт снег, как во время пути с Тритри, то там мы и останемся до киос-мес. Ни один Демон оттуда нас не потащит.

− Смотря как уговорить Демона, − с намеком, прервал мастера Малк.

− Не тебе сходные вещи говорить, отверженец.

− У нас есть ты, мастер. Любой призыв исполнят.

В сторону Малка полетела пустая кружка, от которой тот ловко увернулся. Заливистый смех товарища вторил поступку мастера. Впрочем, тот не обижался, зная задорный и шутливый нрав своего спутника. Мелкая перебранка была частью их взаимоотношений: мастер и ученик – вечный ученик.

Они вдруг замолчали, погрузившись в свои мысли.

Личила завладела городом, погружая лачуги в темноту. Лилиэль был тонким и едва прорезающим, слабо освещая своим желтоватым оттенком мироздание. Лара бесцеремонно впитывала лучи: время холодов окрасило стволы в приглушенные песочные оттенки, становясь такого же цвета, как верный личила-спутник. С облегчением люли глядели, как деревья погружались в недолгий сон длиной в восемьдесят дней, именно столько дней было в мес, до прихода новых теплых времен – фиолетовое полотно разбавлялось, позволяя выдохнуть. Оставалось ждать морозных дней. И пускай снег в Ашвал не выпадал, как в других правлениях, шхокские ветра, названный так за то, что дуют с верхнего края (шхок) Кикал, пробирали до костей, преодолевая даже преграду из меха.

Огонь игрался в подобие печи. Острые языки его окрашивались то в красноватый, то в зеленоватый оттенок – то было из-за дерева кикасо, которым растопил костер хозяин. На краю Ашвал, в Дорожном лесу (где и находился Кеулот), лара не могла победить это дерево, сдавая позиции, потому и местным больше везло во времена мол-мес. Впрочем, сдаваться местный сорняк не собирался, медленно ненастно пожирая незахваченные почвы.

− Эх, времена прошлого уже стали столь далекими, − первым начал Малк, подбивая мастер на очередной рассказ.

− Тебе ли это говорить, юнец?

Одного ответа Голора хватило, чтобы понять: он расположен к разговору, иначе бы промолчал. И Малк любил расспрашивать демонолога – именно такое гордое название носил Демонраш – о временах его молодости. Пускай выглядел мужчина все ещё на годов двадцать, отметка его возраста перешла границу в семьдесят. Самый старый из демонологов – почти легенда событий и знаток времени.

− Расскажи, мастер, отчего Тритри закрылся от нас? Ты всегда обходишь стороной этот момент прошлого.

Малк не раз пытался выведать об этом у Голора, но тот упорно молчал, погружаясь в себя. И лишь Мирол Пишущая, что иногда наведывалась к ним в гости, как товарищ мастера, коротко и поверхностно рассказала ему о событиях, которые смогла достать.

При мысли о Мирол подмастерья фыркнул. Девицу эту он не особо любил за беспечность и вредность, что вставало ему поперек горла, а еще за извечную суету, привносящую неспокойность в их жизнь. Но то, чем она занималась, вызывало у него восторг: одна из тех, кто искал осколки прошлых событий, подшивая их в единый альманах – это было воодушевляющей мечтой. И он восхищался твердостью и духом девушки. Ведь прошлое, уничтоженное за множество войн, обрушившихся на Кикал, растерялось: скрывалось в тайных уголках мира, уходя вглубь почвы и уносясь за льды.

Мастер не отвечал. Он молча наблюдал за танцем огня: вихри то взмывали вверх, обдавая искрами, то успокаивались и нежно лизали кору дерева, окрашивая её в черный цвет. В нём не было дум, только попытка сосредоточиться, дабы рассказать обо всем спокойно и без чувств, чтобы не выдать себя – даже своему верному приемному сыну, сейчас ученику, не мог поведать о внутренних страхах и переживаниях. Никому нельзя знать душу Демонраш.

А подмастерья размышлял: о четвертом кикальском периоде, в котором они жили ныне. Время отчета его началось со дня окончания Глобальной войны и продолжалось. Время смуты и раздробленности. Попытки создать новое на останках прошлого. И единственный спокойный период, не омраченный злостью и жадностью, горделивостью и предательством, смертями и болью – лучший период с выхода людей из Халева. Надолго ли?

− Потомки Сибс.

Слова Голора стали волшебным чудом для Малка, замершего на месте от счастья. Он с удовольствием и трепетом впитывал в себя каждый звук, каждый момент, каждую фразу, будто ребенок перед родителем.

− Они были единственными потомками Каила, дожившими до тех времен. В ту личила, когда пролилась в последний раз кровь, а потом Торглон станцевал «ногой из-под горой», Сибс предал сторону Кона, того, кто вел заозерный народ. Он пообещал им новый путь. Тот, что не будет следовать словам Кикалэ. Ведь стояла третья тысяча годов, а о Кикалэ остались лишь сказки. И даже сила Демонов и Ангелов не могла убедить его в обратном.

Мастер прервался. В глазах его стояла пелена прошлого, словно он проникал в длинную ветвь времени и искал нужный момент, чтобы поведать о нем. В свете огня то и дело вспыхивала синяя крапинка, напоминая о том, кем был Голор. И Малк с вожделением следил за силуэтом мужчины, ожидая продолжения, которое никто и никогда ему не расскажет настолько подробно и честно.

− Он забрал большую часть заозерных людей, рассказав им о могущественном афарахе, который лучше любого слова Кикалэ может творить чудо. И они ушли, скрываясь в холодных краях. Закрытые с одной стороны горами Афарах, с другой укрытые Снежным лесом и льдами, обвитые рукавом реки Извила, коя огибает весь Кикал, и защищенные топями. Они выдолбили себе лачуги из афараха сначала в самих горах, а после расширились до того места, где мы с тобой забрали обечайку.

Малк припомнил врата: круг, выкованный из самого льда, по краям которого расположились черно-красные лампады из афараха. Люди, закованные в такого же цвета защитные одежды, походившие больше на каменные ходящие горы, стояли сверху и снизу, готовые в любой момент броситься на людей. А позади арки растянулся длинный заснеженный синий край, больше похожий на разлив краски: пустой, холодный, безжизненный. Как лица воротчиков в тех местах.

Он передернул плечами от воспоминаний. Путешествие в Тритри для него было полно неприятных чувств и опасностей. Никогда ранее не заходил ни сам, ни с мастером в далекие места – теперь знал, что не зря. Вновь видеть мертвенно-голодные глаза людей, стоявших на страже входа в правление, не желал. Мерзкое темное ощущение осталось в сердце, терзая до сих пор, не оставляя разум, внедряя всё новые и новые вопросы.

Голор же продолжил:

− Долгие годы, после ухода, они не отвечали на попытки общения. Ни с Ашвал, ни с Калам. Любой посланник убивался. Обечайки поджигались. Однако шло время, которое смогло смягчить отреченный край. Тогда и узнали все, что афарах может помогать в труде людям. Так и появились афараховые светильники и афараховые кокадни[9]. Но навечно Тритри отказались от веры в Кикалэ. Они и сейчас думают, что являются властителями своих жизней. Главным является король – назвали так же, как верховных Демонов, оскверняя веру нашу. И живут люди во имя его, лишь позволяют перевозить афарах для своих нужд в обмен на соль, мех, шкуры и растения, вроде нашего киос или ти,которые у них не растут.

Рассказ вышел тревожным, как показалось Голору. Он старался обходить острые углы прошлого, которых было много. Не рассказал о долгих стычках, закончившихся лишь пару десятков годов назад, когда тритрийцы сжигали поселения ашвальцев или перебивали каламцев во время пути. Ему казалось, что такие подробности настроят подмастерья против них, а Малк, и без того, ненавидел Тритри – детская обида.

С покатых крыш лачуг в Кеулот стекали капли воды, ударяясь о почву, создавая глухой звук. Тишина разлилась над городом, создавая время спокойствия. Ныне ашвальцы жили мирно и без оглядки за спину: не думая, что там тритрийский враг. Совсем немного понадобилось годов для искоренения страха в головах. Но в любой момент, пока были живы свидетели бесчинств, мог вспыхнуть новый пожар. А следом и война. Война, которую уже Кикал не переживет – это знал он, Голор, это понимал и Совет Девяти, и правитель Торглон.

− Они не хотят больше знать про Кикалэ?

Голор, глубоко вдохнув, словно накладывая на плечи тяжесть прошлого, ответил:

− Они искоренили веру в Кикалэ. Там больше не знают ничего про создателя. Не ведают прошлого и имеют те знания, которые нужны королю. Но в их легендах есть образ его. Настоящую истину нельзя скрыть. Потому её исказили.

− Это ли не ужасно?

− Это их путь. – Голор, посмотрев на личила-точки, видимые из проема стены. Напомнил: − пути Кикалэ нам неведомы. Пути Кикал непонятны. А пути людей не поддаются осуждению.

Подмастерья прикрыл глаза. Голор знал, что тот не любит старые слова, которыми воспитывают малышей. Они были даны в губы взрослым для одной цели: не допустить повторения Глобальной войны и тех потерь, которые понесли люди. Каждый день напоминали друг другу о временах, когда судили всех и каждого, развязывая недовольства и пожар в сердцах.

− Да, мастер. Мы, демонологи, не смеем больше влезать в такое.

И Малк был прав. Из-за демонологов и ангеологов, в народе прозванных потомками Ханаг, началась Глобальная война. И потомок Торглон сделал им великое одолжение, когда пустил в Ашвал в обмен на верную службу и преданность, во благо правления. Те времена прошли, но обещание напоминало – слова в мире Кикал имели особую силу, которая могла иметь последствия. Как хорошие, так и плохие. Одними словами можно спасти жизни, призвав Демона или Ангела на спасание, а другими ввергнуть мироздание в пучину отчаянья и потери – как и завещал Кикалэ, думать стоило о каждом произнесенном символе.

Тяжесть разговора заставило биться их сердца быстрей. Вспоминать прошлое ашвальцы не любили, спрятавшись в настоящем. И язык свой исправили настолько, что в нем больше не было прошлого времени слов, только настоящее и будущее. Но они, путешественники, находились на краю правления, оттого и говорили спокойно на старый манер, не боясь осуждения и косых взглядов жителей.

Голор поднялся и достал карту, чтобы свериться с тропой. Знал он уголки Кикал неплохо, в отличие от большинства жителей, но всегда просматривал путь, боясь потеряться в бескрайних просторах. Поистине большой кусок почвы, заканчивающийся или льдами, или великими водами, мог увести незнающего людя в такие края, о которых знали лишь предки времен второй тысячи годов, когда активно расселялись потомки Первых людей. И заплутать мог любой, даже опытный путешественник, ведь тропы Кикал сами вели их, иногда обманывая и сбивая.

Все еще белые листы, аккуратно сложенные мастером, показывали обширные угодья. Они находились сейчас в самом центре, где, выше, создавала крутую петлю, река Извила делала свой рукав – широкая полноводная и главная река, несущая разливы в киос-мес. А вниз уходили фиолетовые леса лара, в которых спряталось правление Ашвал, засев на соленых почвах, с каждым годом уходя все глубже, в сторону Великих Вод Доблести, освобождая старые города. Гонимые тяжестью жизни. И занимало правление одну сотую почвы от всего Кикал, оттого казалось совершенно маленьким и неважным элементом этого мира. Лужей рядом с озером.

− Вот тропа через Племенной лес, − ткнул пальцем мастер в извилистую и петляющую из стороны в сторону линию, подписанную, для понимания, старым названием «матерая».

Линий на карте было бесчисленное количество. Обозначения лесов и лугов, холмов и гор, озер и топей, опасных разрывов и едва ли когда-нибудь вновь увиденных кем-либо диковинных мест – мир был полон необычных свороток и лживых прямых троп. Им, ангеологам и демонологам, позволял двигаться внутренний ориентир, данный Кикалэ в дар детям Ханаг – акалот. То, чем одарил создатель при рождении близнецов Солон и Фолох. То, что помогало им разрывать мироздание Кикал и впускать в его объятья великих первых созданий, Демонов и Ангелов, для исполнения своей воли. То, что вело их по жизни.

− Обогнем вот это поворот, чтобы не идти путем на подплеменне плато, − продолжил водить пальцем по меткам Голор, − отсюда уйдём в самую гущу леса. Ориентироваться придется на камни−светители, китлы, чтобы не свернуть не туда. Тропа хитра, особенно здесь.

Мастер указал на место, подписанное «шиповая тропа». Та самая, о которой ходили легенды: она могла увести путника в подпочвенные тоннели, где обитали когда-то потомки Кон, выгнанные оттуда долгим пожаром и поднявшиеся после обратно в мир людей. Находиться в тех далях было опасно: огонь до сих пор бушевал, уничтожая с каждым годом все больше выходов из ветвистых проходов, блокируя попытки спастись для неаккуратного людя.

− Оттуда уже спокойно пойдем. Обечайку должны успеть за три айли довезти до Калам, − закончил мастер.

− Давно я не был в родных краях, − провел рукой по зеленым пятнам Малк, − вновь увижу зелень, а не это фиолетовое убранство.

Голор лишь криво улыбнулся на слова подмастерья. Ашвал славился своей необычной, поистине чудесной, расцветкой: лиловые поля травы и фиолетово−лиловые стволы дерева лара окрашивали даже воду, потому и текла она тут бледного розоватого цвета. И животные, привыкшие к новым оттенкам (а когда-то эти места были не менее зелеными, как Калам), заимели подобный окрас. И стало в этих краях по-настоящему скучно и скудно. А лара продолжала захватывать все больше мест. Непобедимая огнем, быстро растущая, переживающая соленые реки и почву – приспособленец. Лишь кикасо, на краю, останавливало её, да река Извила, что не давала пройти через свои широкие разливы.

− Отоспимся и в путь, мой товарищ, − обозначил Голор.

Малк понимающе подмигнул и вышел, чтобы унести посуду обратно хозяину. В свете огня мастер принялся умываться в кадке: розоватая вода нежно холодила кожу, разогревшуюся у очага. Щеки его саднило, но уже не было настолько больно, как прежде, в пути. В начищенной поверхности черного камня, добываемого в недрах гор Красные, называемого алитрон, он видел, как сияет его синяя крапинка. Именно она показывала всем вокруг, что такой людь – демонолог. У ангеологов была подобная крапинка, красная.

С самого рождения, в глазах потомков Ханаг горит этот признак. И никто не сможет искоренить его: ни войны, ни принудительное уничтожение, ни отказ от своей особенности. Стоило заметить, и Голор не любил об этом думать, что Глобальная война действительно унесла много жизней ангеологов и демонологов. И ремесло это стало поистине редким, каким не было со времен восхода потомков Ханаг в качестве властителей мира. Несмотря на то, что Ашвал хранил дань уважения прошлому, все же их нагло использовали, продолжая побаиваться. Совершенная ими ошибка, одна, оказалась слишком плачевной для всего мира.

Он обтер лицо тканью и позволил себе понаблюдать за личила-точками, что сияли на небе, подобно искрам от пламени. Тишина города ложилась на сердце безбурностью. Нега личила впервые приносила беззаботность, когда можно не переживать за то, что хищник выберется к их лагерю. Здесь, в окружении людей, мастер чувствовал себя расслабленно. Годы давали о себе знать, оттого и путь с каждым разом становился все тяжелей и мрачней для него, превращаясь в череду испытаний, которую даже Демон не поможет пройти.

Порыв ветра донес до него запах мокрой почвы, прелых листьев и разожжённого огня. Воспоминая, чередой, набросились на уставший разум, требуя внимания и сил – то, чего у него не было. Он давно задумывался о том, что свет Калиэль не радует его, и Лилиэль больше не трогал сердце, а уж увидеть Сеутэль больше не было желания.

Подмастерья вошёл в комнату с кадкой. В ней плескалась вода от движения, заставляя то подниматься волнами, то медленно угасать, превращаясь в гладкость поверхности.

− Личила−точки сегодня тусклые, − заметил мастер, не отрываясь от созерцания небес.

− Виной тому времена холодов, − улыбнулся Малк.

В молчании они занимались каждый своим делом, не трогая друг друга. Верные спутники, знающие моменты тягостных дум, понимающие без слов – такими был Голор и Малк, рука об руку идущие уже больше десяти годов вместе.

Широкоплечий Малк, едва помещающийся в гладкость алитрон, старался сбрить специальным ножом щетину, значительно отросшую за время путешествия. Резкими быстрыми движениями он очищал поверхность, отчего в воде начинали плясать и кружиться волоски. Под тяжким взглядом мастера, мужчина не тревожился.

Поры ветра донес до них вновь запах мокрой почвы и прелых листьев, но вместе с тем и нечто иное. Оба остановились, стараясь принюхаться: аромат был им непонятен, чужероден.

Малк тихо просил:

− Мастер, что это?

− Мне неведомо, товарищ.

Сколько они стояли, застастанные врасплох, не было посчитано. И очередной порыв ветра донес до них старые ароматы, кроме странного полутона, оттого оба успокоились. Чуйка акалот что-то бурчала внутри них, требуя не успокаиваться, но путешественники заставили её умолкнуть.

Ложились они уже в третьем кокада – достаточно поздно. Вставать предстояло через несколько кокад, потому отоспаться, как оба мечтали, им не предстояло.

Личила завладело последним куском света, когда Малк погасил светильник, и безмятежность накрыла город и спутников одеялом, даря лучшие светлые чувства. Лишь Лилиэль, посмеиваясь, проникал в открытый проем, играясь бликами на гладкой поверхности алитрон, отражаясь в ней вместе с личила-точками. А игры мелких насекомых личии, в честь которых и был назван данный период дня, журчали под проемом. Они, то и дело, проникали в комнату, пролетая и мерно жужжа, после чего покидали путников и отправлялись дальше. Ашвальцы верили, что те приносят с собой долгий крепкий сон и легкое пробуждение.

Издали иногда доносился крик петан – птиц, что летели с Тритри в Ашвал, чтобы провести мол-мес в теплых, по сравнению со снежными далями, почвах. Их пронзительный хриплый звук был знаком каждому людю, но в личила, когда никто не слушал шепота Кикал, они не были поняты никем.

***

Однако, несмотря на полог покоя, Голор не спал. Малк же, наоборот, сопел, уйдя в мир темноты – так называли время сна. Возможно, он летал среди неизведанного полотна Кикалэ, посещая мир Демонов, как то часто бывало у демонологов. А быть может, в его душе стояло полное умиротворение, потому, кроме черноты и отдыха, ничего иного не было. В любом из случаев, мастер был за него рад. Он, то и дело, поглядывал на личии, залетавших в комнату, мягко кружа свои незамысловатые чудаковатые танцы, а после улетающих прочь. Насекомые были столь прекрасные, что, без сомнения, уморили бы любого. Кроме него.

Мысли мастера были пусты, как чаша без дна. Акалот внутри бурлил, предвещает о чем-то. Но люди, даже такие необычные, как потомки Ханаг, не умели до конца понимать силу Кикалэ, данную им многие года назад. В этом мире было столько много всего загадочного, что разгадать не смог бы ни один ум.

Скрежет ножек в зале заставил мужчину обернуться: слишком поздний час для гостей.

Ни успел Голор приподняться с постели, как отчаянный визг, промчавшийся сначала по едальне, а затем и по всему городу, заставил в мгновение век вскочить с места.

Звуки ударов афараховых кокадни, на которых был сделан отдельный боен[10], прокатился по сонному городу. То тут, то там загорались светильники в проемах, возвещая о пробуждении. Крики гуальна, разбуженной домашней птицы, вторили не менее звонким и резким ударам.

− Нападение?

Малк спросил это, не открывая глаз, но уже поднявшись с места. Голор высматривал в проем, стараясь понять причины внезапной тревоги. Откуда удар, кто враг и отчего в такую кокада?

Темноту личила разогнали светами сотен и сотен светильников. Да зажжёнными факелами. Охранными кострами, взмывшими в небо на сотни мотель[11], пытались осветить каждый уголок Кеулот. Город сбросил морок сна в долю вздохов и приготовился к обороне. К обороне, которую ждал каждый годами, помня события прошлого.

− Не зря закат Калиэль не увидели, − пробормотал себе под нос мастер.

Подмастерья его не услышал, поглядывая в сторону двери и прислушиваясь к обстановке вокруг. Афараховый боен продолжал истошно возвещать о суматохе и опасности, прибавляя паники и страха. Крики людей, бесцельно выглядывающих из дверей, смешивались с визгливыми трескучими голосами гуальна. Все походило на чью−то глупую шутку, которой решили позабавить себя дети, пробравшись в ночи к воротчикам.

− Я слышу гул.

Слова Малка заставили Голора оторваться от разглядывания дрожащих огней по всему проходу. Синяя крапинка в глазах подмастерья заиграла в темноте, обдавая яркими искрами, то и дело, чуть ли не вылетающими из глаз – это был признак ярости акалот. Признак того, что где-то творится бесчинство. Признак того, что рядом находится враг.

Схватив с сундука троповый плащ, мастер выбежал из комнаты, гонимый словами Малка. Трепетало сердце, ноги налились теплом и силой, коей было в нем достаточно – он двигался по воле свих чувств, как истинный потомок Ханаг. Как истинный кикалец, ведомый воле Кикалэ. А подмастерья растерянно глядел вслед удалившемуся товарищу не в силах сделать и шага: акалот кричало в нем, напоминания о старых ощущениях.

− Ромул, поднимайся!

Голор стучал в двери по очереди, не зная верной. Испуганные посетители, разбуженные набатом боен, выскакивали из дверей в поисках укрытия – их чувства делами все за них, спасая душу. Но мастеру было на это наплевать. Он продолжал будить каждого, чтобы найти нужного людя. И недовольные слова в его сторону, хлопки и выкрики не вызывали в нем ничего.

− Он здесь!

Один из гостей ткнул в овальную дверь, подсказывая. Короткий кивок в его сторону от Голора – то, чего смог удостоить мужчина помощника.

Навалившись на препятствие, Голор выдавил вход – хлипкости в нём больше не было. Темнота комнаты неприятно кольнула глаза после светлых коридоров едальни. В глазах вспыхнули синие крапинки, позволяя увидеть в черноте необходимое.

− Кикальский хног!

Голор бросился к постели, где, развалившись во всю ширину, лежал хозяин, вверх брюхом. С его губ стекала голубая кровь, переливаясь озорными блестками в тонком щелочном свете от двери. Глаза, широко распахнутые, покрылись белёсой пленкой. Запах людской смерти мастер признал сразу же – как и любой демонолог.

− Ромул!

Роколон, внук, вбежал в комнату в полной растерянности. За ним следом примчались и другие гости, словно стадо петан, гонимые звуками и чувствами. Голор озирался по сторонам в попытке понять: кто и откуда напал на беззащитного? Его крапинка в глазах то вспыхивала, распаляясь, то вновь гасла – это было лишь обыденностью.

− Мастер!

Малк влетел в комнату. Его растрепанные черные волосы блеснули в свете еще одного источника света, которого ранее не замечал Голор. Он бросился в сторону, откуда шла волна, и с яростью содрал мех со стены – за ней скрывался проход, зияющий множеством факельных огней.