Кикальский ветер: беглецы прошлого (Книга I)

Тропа Ветвистая – идет справа от Племенного леса через снежные пустыри. Является второй тропой для путешествия к Калам.

Тропа Гре́шка – второй путь в Племенном лесу до башни Кон – идёт через леса из кикасо и большие разломы и реки.

Тропа Ка́ленная – тропа, ведущая от Ашвал в сторону Перепутья Десяти дорог. Является живой изгородью из дерева лара, раскинувшегося с двух сторон. Переходит через Мост Торглона Первого в Тропа Конечная.

Тропа Конечная – короткая тропа, ведущая в Перепутье Десяти Дорог.

Тропа Споро́в – тропа следом за Перепутьем Десяти Дорог, ведущая в сторону Племенного леса.

Тро́повый плащ – длинный до щиколоток плащ для пути, утеплен мехом внутри, и позволяет не оседать пыли, крайне прочен;

У

У́вы – безглазые худенькие животные с десятками маленьких лап и двумя крупными синими крыльями.

Усталый язык – язык времен Шеусхосз фхуо, коим издавали приказы и отдавали распоряжения. Свитки о нём имеются до сих пор в Кикал, но наречие стараются обходить стороной.

У́т – скрытный острый клинок для убийства бычков таврос за один удар

Ута́ – выкрик, обозначающий рождение в мире Кикал;

Ф

Фолох – сын Ханаг, одаренный Кикалэ силой (акалот), ставший впоследствии управителем Ангелов, заимев титул ангеолога;

Х

Хале́ва – место обитания Первых Людей, где они жили под взглядом Кикалэ. Здесь вечно молодые люди имели возможность не питаться и купаться в теплых источниках воды.

Ха́мса – птицы с широкими крыльями, мощным телом и клювом. Преимущество питаются мелкими зверьками, разрывая их острыми когтями. Ласковый крик, похожий на музыку.

Хана́г – дочь Первых Людей, заимевшая любовь создателя к себе. Внимательно слушала наставления Кикалэ и стала первой истинной последовательницей веры. Прожила больше трёх тысяч лет, породив детей: Фолох и Солон – первого ангеолога и демонолога, которых одарил Кикалэ силой (акалот), в качестве подарка любимому созданию.

Харнеко́на – отец Алора – высокородный людь с длинной родословной. Жесткий и опасный людь.

Хе́кианский до́рел (три.) – ругательство. Дословно: безумный идиот

Хелка́ – пенный напиток со сладко-соленым вкусом, позволяющийся расслабиться и получать удовольствие. Распивается ашвальцами в праздники и любые встречи.

Хелки́нские разговоры – глупыми и неважными, пустыми

Хелки́нский людь – пьяный и непонимающий ничего людь.

Хлопи́к (кал.) – хлипкий неосторожный людь

Хмо́ – тонкая поросль на растениях и камнях, помогающая сохранять влагу, не является паразитом;

Хого́н – мелкий кустарник с красными тонкими веточками и фиолетовыми листьями.

Холмы Вязи – проход вдоль холмов, покрытых мелкими красноватыми кустарниками.

Холмы Набекрень – крутые склоны с оголенной почвой белого цвета из-за соли, идут вдоль Тропа Каленная – на нем не задерживается ни вода, ни листья.

Холмы Три Брата – конечные холмы, с которых уже видно первые деревни Калам. Отличаются высотой: маленький, средний и крупный – потому и Три брата.

Холодный взгляд Кика́лэ – союз ангеологов перед началом Глобальной войны, в который сгоняли людей принудительно. Цель – уничтожение демонологов, оступившихся потомков Ханаг, по их мнению;

Хо́ре – низ Кикал, аналог "юг"

Хоровод Нима́фо – десять ярких личила-образов, превращающихся в девушек с длинными косами, различных оттенков; они танцуют на небе во время скорби, когда людь убивает людя без причины.

Хоте́н – глава людей, кои пленили Малка и его братьев и сестер.

Ц

Цу́вы – белостволые с мелкими кучерявыми листьями и множества веточек

Ч

Четвертый кика́льский период – начался со дня окончания Глобальной войны и продолжается по сей день. Ознаменовался распадом людей на три основных правления. Самый не кровопролитный период прошлого Кикал. Как долго продлится – неизвестно.

Чо́нг – воры, на ашвальский манер;

Ш

Шало́н – мертвец, что не вознёсся к Кикалэ, отвергнутый создателем.

Ша́тер – тканевый шатер из рага с особым плетением, благодаря чему может выдержать сильные ветра и дожди. Легко собирать и разбирать, и весит немного;

Шекы́ – миролюбивый народ, живший около гор Высокие в 2700-3100 года. Пали под натиском гнева Племенного леса. Последний остаток прошлого – башня Кон;

Шелото́н – бывший демонолог со шрамом на лице, проживающий в Кеулот. Дважды попадал под злость Демона. Давний знакомый Голора и Салома Высшего Скриба.

Ше́му – наместники Кикалэ, выполняющие его волю – воплощение верховного творца;

Ше́му Кано́г – верховный шему в Калам, раздающая силы и счастье рожденным детям;

Ше́око Торгло́н – двадцать четвертый правитель Ашвал. Взошёл на престол после смерти своего старшего брата, не проправившего и трёх годов. Особо почитал Демонов и Ангелов, оттого подвязал систему жизни народа к жизни гилдомов. Продвигал идею единого мира Кикал и всех народов в нём. Отличился попытками наладить контакт с Тритри и развитием системы гилдомов в Калам. Проправил восемьдесят два года, став самым старым и долгоживущим среди всех потомков Торглон.

Ше́рмы – голубокожие создания с длинными языками и тремя парами прозрачных крыльев, проживающие в реках и озерах.

Шеусхосз́ фх́уо – с языка Кикалэ, «черное зло» или «черное ухо», поставленный Ангелом людь на почву Кикал, поработивший все правления, сделав одно единое, в честь него назван период жизни мироздания. Больше двадцати разных властителей управляли под этим названием. Окончился с приходом Закео Великолепного;

Шипо́вая тропа – узкая тропа, идущая вдоль обрывов и скал, где обитают людогрызы. По краям имеются скальные наросты – шипы. Темная, так как деревья здесь сплетаются между собой, а туман не позволяет видеть низ, отчего часто срываются животные на радость хищника;

Ши́пом – длинные черви с костяным панцирем на теле. Живут внутри песков и мелкого дна. Имеют пять раскрывающихся губ-пасточек из которых торчат зеленоватые языки (тоже пять). Длина больше десяти мотель. Весьма разумное существо, знающее своё место в Кикал;

Шо́г – наименьшая единица измерения времени, аналогичная земной секунде. В одном миол – 100 шог. До появления первых измерителей времени отмеряли старым способом: вздох, поднятие молотка, удар, выдох

Шоти́ки – перевернутые деревья коричнево-серых оттенков: сверху корни, снизу крона, уходящая в почву. Являются стражниками Племенного леса, встречая путников и отпугивая своей опасной формой;

Шу́ды – низшие Демоны, находящиеся в подчинении у вышестоящего

Шхо́к – верх Кикал, аналог "север"

Шхо́кские ветра – холодные ветра, дующие со шхок Кикал, принося с собой неприятные температуры

Шэрнэ́ля́ Торгло́н – двадцать пятый потомок Роколона Торглон. Младший сын, коий рано взошёл на престол правления из-за внезапной смерти Шеоко Торглон . С детства проявлял не дюжую миролюбивость и желание развивать Ашвал вне системы Ангелов и Демонов. Находится в конфликте с Советом Девяти (ранее Совет Десяти). В народе почитается, как мягкий правитель, которому не достает сильной хватки.

Я

Ягодный сбруд (ашв.) – ягоды сваривали между собой и долго-долго томили, пока они не становились желеобразными. Сладковато

Язык горного народа – язык народа, жившего между горы Красные и горы Длинные, на берегу дельты реки Извила и поднимаясь к топями. Ему около тысячи двести годов. Был смещен набегами людей с Дорожного леса и исчез около пятьсот годов назад. От него ашвальцы заимствовали множество названий.

Язык Кика́лэ – древнейший язык мироздания, переданный в дар от Кикалэ людям. Первые люди говорили только на нём, но после того, как покинули Халева, постепенно стали забывать. Только Фолох и Солон, как дети Ханаг, вновь получили знания о нём, оттого и смогли призывать Ангелов и Демонов – нынешние знания являются крупицами и имеют ограниченный словарный запас, коий изучают демонологи и ангеологи.

Яйца гуа́льна – толстостенные яйца с фиолетовой крапинкой, овально-острым краем и шершавой поверхностью, обладают сливочным привкусом

Я́ла (переводится – яд) – компаньонка Алора, проживавшая в детстве на границе Острый лес и озеро Кривое. Прямой потомок Сибс Загорные. Девятнадцать годов. Имеет отличие – россыпь капель Калиэль по телу.

Глава I – «Едальня Кикасо»

Едальня «Кикасо» была набита людьми пуще прежних дней. Под высокими сводами крыши собрались местные жители, вернувшиеся после долгого труда, да гости, заехавшие по пути. Располагалось это здание столь удачно: раскинулось позади правление Ашвал, откуда многие выезжали повидать мир, впереди маячили снежные переходы в Тритри, а сбоку можно было уйти или в Калам, или в горные массивы – поистине, хозяин этого заведения знал, где строить.

− Тучи скрыли Калиэль, мастер − проговорил мужчина, отодвигая от проема ткань. – Сегодня мы не увидим заката.

Ему ничего не ответили. Его спутник смотрел куда-то в сторону людей, столпившихся за столами. Но мужчина знал – сказанное было услышано.

Черные тучи сокрыли от всех небесный теплый источник, именуемый здесь Калиэль – в честь великого создателя мира, Кикалэ. И столь яркое название имело под собой много оснований: начиная с древних легенд о выходе людей из Халева доныне существовавших ангеологов и демонологов, призывавших первых созданий мироздания, верных словам единого творца.

− Наш путь омрачен с этого момента, Малк, − спустя время, ответил мастер.

Малк кивнул, принимая слова. С неба посыпались крупные капли дождя, постепенно просачивающиеся во все уголки правления. Ветер лениво перебирал по проходам листья лара, что стали осыпаться совсем айли[1] назад, устилая почву фиолетово-лиловым ковром. Время холодов стремительно подбиралось к Ашвал, вгоняя природу в короткий сон до прихода киос-мес.

− Да осветит наш путь Кикалэ. Не даст миру своему провести нас черными тропам, ведущими до самых страшных созданий его, − тихо проговорил мастер слова верности творцу.

Гогот и ярые голоса жителей перебивали слова его, что утопали в неясной какофонии звуков, кружащих в столь тесном помещении. Большие пузатые столы, напоминавшие разобранные бочонки, ломились от еды: тут была и рыба карей, верный спутник трапезы у ашвальцев, и жирные вкусные соба, чья мякоть казалась нежным лучиком тепла на языке – хозяин выставил лучшие блюда на сегодня. И люди радовались этому, распевая песни и квитаясь[2] словами.

− Мастер, − обратился Малк, усиленно высматривая в темноте прохода нужное, − давно Калиэль не скрывалось тучами?

− Три сотни годов, − отрываясь от воспевания слов, ответил мужчина. Уточнил: – с момента окончания Глобальной войны.

Между ними повисло молчание. Упоминание событий прошлого тяжким грузом ложилось на сердце каждого, кто слышал это название. Годы унесли горький вкус крови и печаль в душе, но оставили на Кикал слишком глубокие рубцы: больше третий четверти населения погибло в то время, усеивая почву трупами. И без того скудный на количество народов мир стал совершенно пустынным. А уж то, что каждая из сторон битвы разошлась по разные уголки Кикал, привело к раздробленности.

Впрочем, уроки прошлого выучили все три новых правления и один исчезнувший народ. Одни сокрылись во льдах, окружая свой мир стенами и горными насыпями, назвав себя Тритри. Иных поглотили сопка Буф и их теплые озерные края – с тех годов стали они величаться Кикал. Самые мудрые и одинокие вознеслись в небеса, обрывая возможность общения – небесный народ позабыл о братьях и сестрах своих. И лишь Ашвал, ровно расположившийся посередине Кикал, сдвинулся глубже к Великим Водам Доблести − отныне стал центром добродушия и памяти.

Хозяин едальни медленно ходил между столами, расставляя припасы. Пузатый, как столы, он едва двигал своими тонкими, для такой туши, ножками. Слегка покачиваясь от потери баланса, несмотря на тихоходство, добрался и до путешественников.

− Хелка от меня во имя счастливого дня.

Сказав это, он поставил две не менее пузатые ларовые кружки на стол. Пенный сладкий напиток, столь любимый в Ашвал, полился на стол, окропляя поверхность мелкими пузырьками. Его не смутило подобное: делился без остатка, как истинный ашвалец.

− Что за день, хозяин?

Малк отвлекся от разглядывания мокрых красных крыш лачуг и темного страшного неба, вселяющего в душу грусть. Он коротким цепким взглядом оценил хозяина едальни, словно настоящий Демон (отчего тот икнул в ответ), и уселся за стол.

Ждать появления Калиэль больше не было смысла.

− Как же ж, − ахнул хозяин, − три сотни годов как кончилась Глобальная война! Больше никакой крови на почве Кикал. И пусть слышит это Кикалэ!

Мастер в ответ хмыкнул: громко и непосредственно. Его блеклые глаза, больше похожие на льды Снежного леса, пристально следили за отмечающими день жителями города. Он не был столь внушительным на внешний вид, как Малк. Наоборот, худощавый, светлокожий, коротко стриженный, как то не делали в Ашвал. Напоминающий юного мальчишку, только вышедшего из лачужного дома от родителей. Но что-то (и хозяин едальни не мог сказать, что именно) пугало его при взгляде на мастера: то ли слишком бесцветные глаза, как у мертвого шалона[3], то ли жесткая хватка при первом знакомстве, впивающаяся в ладонь, словно хищник в добычу.

− Вы не считаете это радостным днем, путник? – уточнил хозяин, набираясь смелости.

− Это радость, − мотнул головой мастер, − радость на костях горя. И война наша так и не закончилась с того дня. Она осталась в душе каждого.

Кто-то из гостей открыл бочонок с хелка. Пена поднялась до потолка, а люди, будто беззаботные дети, принялись с кружками танцевать под каплями напитка. И в их действиях угадывался не менее знаменитый, как сам Кикалэ, танец «ногой из-под горой». Тот самый, который предок Торглон исполнил на братском пире после окончания Глобальной войны.

Резкие, судорожные движения каблуком по полу. Широкие выпады и ярые выкрики. Задорные улыбки женщин в цветных юбках и громкие хлопки от мужчин, подбадривающих их без конца. Не узнать этот танец было нельзя – символ примирения, пускай и весьма условного.

− В любом случае, то радость, путник. Особенно для тех, кто больше не умирает на Перепутье Десяти Дорог во имя неясных идей.

− Идеи были вполне ясными, − заметил Малк, отпивая хелка.

Хозяин замялся перед гостями. Оба вызывали в нем неясные жуткие чувства, кои никогда не трогали душу и сердце. Он аккуратно, стараясь не задеть острых моментов прошлого, сказал:

−Вы правы, но то было ясно лишь демонологам и ангеологам. Простой люд шел за них без понимания, ослепленный событиями раннего прошлого. Времена Шеусхосз фхуо[4] ослабили силу людей.

− Я думаю, нам стоит закончить разговор об этом, − вмешался молодой парнишка, вышедший из-за тканевой завесы, ведущей в коридор с комнатами для сна. Коротко заметил: – он иногда говорит сущие сказки, не думая.

Мастер слегка повернулся в сторону мальчишки, медленно переводя на него взгляд своих бесцветных глаз. Зрачок его сузился до продолговатой тонкой линии и впервые, с момента нахождения путников в едальне, в радужке вспыхнула синяя крапинка – всего на долю вздоха. Но этого хватило, чтобы юноша вжался в стену и судорожно схватился за ткань.

− Думаю, я согласен с парнем, − улыбнулся Малк, снимая напряжение. Перевел тему: – это ваш сын?

Хозяин, не понимая происходящего, честно ответил:

− Внук. Роколон звать.

− Назвали его в честь Роколон Торглон?

− Так и есть. − После некоторого молчания, хозяин уточнил: − Меня звать Ромул. А вас? В такой мес к нам редко заезжают путники. Удивительно, да?

И хоть последний вопрос был задан Роколону, тот ничего не ответил, продолжая рассматривать спину мастера, которого уже не интересовал новый участник разговора. Малк, отпив в очередной раз из кружки, после облизав губы от пены, что мягко лопалась на коже, рассказал:

− Меня Малк зовут. Мы по делу от гилдома. Трудимся на будущее Ашвал, Ромул.

− Полезное дело! – похлопал довольно в ладоши хозяин.

Люди у бочонка принялись распевать песни, уже полностью опустошив емкость с хелка. Их горловые пения неприятно саднили уши, но, в прочем, никто их ашвальцев петь хорошо не умел. Кроме кила, конечно же. В любом случае, от них исходили чувства – а значит, это проявление веры, кою нельзя считать плохой.

− А вас как зовут, путник?

Смелость хозяина тешила веселье мастера. Ромул боялся, но продолжал любопытствовать – настоящий ашвалец, любящий поговорить без умолку обо всем, даже с врагом на поле боя. Такого не остановит ничего, кроме погибели.

− Голор. Голор Демонраш, − подсказал Малк.

Приятная расслабленность на лицах Ромула и Роколона сменилась удивлением, а после перешло в полный ужас. Глаза хозяина едальни забегали из стороны в сторону, пытаясь найти опору. В то же время мальчишка сжимал край своей рубахи в неистовом страхе – он догадался раньше, по крапинке.

Голор же упивался поведением людей под тихие смешки Малка, коий старался скрыть их за кружкой хелка – кто знал, как отреагируют на подобное несчастные ашвальцы.

− Как же мы не признали, − прошептал, в конце концов, Ромул. Обратился к внуку: – Роколон, подготовь лучшие места для гостей! Их сон должен быть крепок под взглядом Лилиэль!

Мальчишка, бросив последний взгляд на мастера, скрылся в темноте прохода, словно никогда и не стоял здесь. Хозяин же, распинаясь в извинениях, подкрепленных словами во имя Кикалэ, обещал им больше не беспокоить достойных своего имени людей и не портить их передышку холскими[5] разговорами. Он скоротечно откланялся, чтобы не находиться рядом с сильнейшими и теми, кто устроил Глобальную войну – боялся, что ляпнет лишнее и лишится жизни за оскорбление и презрение в сторону тех, кого с натянутыми улыбками приняли в Ашвал.

Когда же путники остались одни, Малк откинулся на стену и искренне принялся хохотать. В свете жировых свечей его темные волосы искрились, подобно воде в Перелесье Ханаг, настолько же блестяще и переливаясь оттенками всего Кикал. Широкая открытая улыбка не скрывала горделивой спеси.

− Все же вы выиграли, мастер, − сказал Малк.

И в ответ Голор смягчился. Тонкие губы мастера, больше похожие на две ветки лара, растянулись в улыбке. В нем больше невозможно было признать сурового людя, коим он показался Ромулу – напускная серьезность и важность исчезли, как исчезает пена от хелка на столе.

− Ваше имя и звание много где нам открывает тропу, несмотря на недовольства. Нужно пользоваться этим чаще, − подытожил Малк.

− Не стоит.

Голор поднялся с места, перед этим громко хлопнув по бедрам, разбивая затекшие мышцы. Он был достаточно высоким для ашвальца, но все же гораздо ниже Малка. Тело его скрывал троповый плащ для путешествия, расшитый знаком озера – обозначение для тех, кто принадлежат гилдому и трудятся на дело Шэрнэля Торглон, потомка того самого Торглон, что танцевал на Перепутье Десяти Дорог после окончания Глобальной войны. И хоть сам мастер не носил подобный символ по определенным обстоятельствам, для шутки натянул вещь товарища.

− Плащ мне твой не в пору, − шутливо заметил мастер.

− Если бы вы были в своем, то вас признали бы сразу. Такой подсказки я давать этим людям не желал, − хохотнул Малк.

И мастер одобрительно кивнул на слова подмастерья, продолжая улыбаться. Люди в едальне уже начинали расходиться после веселья, гонимые холодом и временем по лачугам. Хелка закончился, а новый бочонок открывать хозяин отказался, обязуясь сделать это завтра. Он все еще продолжал иногда озираться в сторону Голора и Малка, точно шуганный зверь – удивительного для путников в этом ничего не было.

− Пойду, разыщу парнишку.

− Да осветит вас Кикалэ, мастер. Я же попрошу нам еды в комнату. Среди хелкинских людей есть нет ни капли желания, − разминаясь, поведал Малк.

На том и порешали.

***

Уже сидя у огня, который предварительно разжёг хозяин, они попивали горячий тимала, отдающий холодным теплом Снежного леса, потому что настояли его на серд – дереве тех мест.

Тучи все еще скрывали за собой небо, оттого холодный ветер, извиваясь и кружась, продолжал гнать опавшие листья лара. Поднимая в воздух лиловые точки, он переносил их дальше, в сторону гор Красные, откуда уже решительно двинется к самым растянутым по почвам мироздания горам, названных из-за этого Длинные. А после, когда пройдет еще айли, подуют морозные ветра, гонимые со стороны Тритри. С опасных мертвенно-студёных полей и пустырей и обширной ледовой завесы – именно там заканчивался Кикал.

Голор присел на шкуру тавроса: она была мягкая, с множеством тонких нежных волос, коими согревалось животное во времена холодов мол-мес. Ноги мастера замерзли за время в зале едальни, оттого он вытянул их, стараясь согреть. Мужчина, сейчас, когда разделся, действительно казался хиловатым на внешний вид. Однако то было лишь обманом, который раскрыть мог не каждый.

Мастер наслаждался отдыхом после долгого пути. Тропа вела их от Врат Белеу, входа в правление Тритри, по заснеженным лугам, скрывающих промерзлую почву. И без того тяжелый переход омрачился пургой, которую называли на старый манер Злостью Кикалэ. Долгие дни, несмотря на светящий Калиэль, снежинки, больше похожие на тонкие колья, впивались в расголубовевшую кожу. Оттого лицо их стало покрываться корочкой, реагируя на опасность, как во времена выхода их Халева. И корочка эта стала сходить только недавно, оставляя раны, из которой текла голубовато-синяя кровь. Благо заживало подобное быстро – акалот исцелял своей мощью.

− Не нравится мне этот дождь. Размоет тропу, замедлит движение, − проворчал Голор, отрывая очередную сухую кожу, − мы и без того уже задержались.

Малк согласно кивнул. Он расселся на стуле, таком же пузатом, похожий больше на лишенный боковых досок бочонок, и без устали рассматривал за тканью проема то, что происходило в проходе. На душе у подмастерья было тревожно, как бывало в дни непогоды. Он не любил дождь, как и любой каламец – это признак тяжелых дней.

Подмастерья высказался:

− Будем слишком опаздывать, вызовем помощников. Пока не стоит тратить силы.

Голор вытер кровь, выступившую на ране, тканью. Он аккуратно обмакивал каждый участок поврежденной кожи водой, смешанной с соком кипрес (мастер припас это растение заранее, зная последствия холода для ашвальцев), отчего поверхность начинала шипеть и брызгаться, смешиваясь с солью в теле.

− Ветер усиленно гонит тучи. Кикал желает освободить нас от дождя, − наконец, высказался Малк, принюхиваясь, – скоро появятся личила−точки и Лилиэль.

− Да славен Кикалэ, что создал этот мир, − закончил Голор.

Перевязав руки тонкой тканью, которую делали только тритрийцы, поделившиеся с ними во время отбытия, в обмен на высушенный ти, Голор разлил новую порцию тимала. По комнате разошелся густой и вязкий аромат, похожий на мокрую почву. Малк довольно откусил пай с рыбой карей, выпрошенный у хозяина едальни.

Тихие разговоры в зале прекратились. Люди разошлись или по лачугам, или по комнатам – время личила, когда наступает темнота, и мир уходит в период сна, не давал им воли засиживаться. Лишь изредка доносился скрежет дерева о пол, когда хозяин или его внук передвигали мебель, скорей всего, наводя порядок.

− Как тебе? – с улыбкой спросил Голор, глядя на пай.

− Хуже я не пробовал.

Мастер хохотнул от этого, а после улегся на шкуру таврос всем телом. Комната, что им дал хозяин, была небольшой. Стены сделаны из лара, перекрытые в углах мехом, больше похожим на выцветшие пятна. Однако две постели, застеленные теплыми пуховыми одеялами, говорили о добротном сне. О большем мечтать уставшие путники не могли.

Жуя, Малк проворчал:

− Мог и из другого дерева сделать комнату. Весь Ашвал в фиолетовой расцветке, он и в комнату ее привнес.

− Гореть не будет, потому и сделал из нее. – Голор протер веки, которые потихоньку начали слипаться. – Вредное растение. Весь Ашвал захватило своим лилово−фиолетовым цветом. И сжечь нельзя, давно бы уничтожили.

− И в жизни оно бесполезно.

Дождь прекратился. Послышался топот воротчиков, что охраняли границы города – они встали на посты. Их ноги шлепали по лужам, хлюпая неровным тактом. Не хватало только ударов капель об афараховые доспехи, чтобы музыка личила стала совершенно неприятно-саднящей.

Малк недовольно скривился.

Тепло распространилось по комнате. И только с прохода дуло, потому что подмастерья не прикрыл проем тканью. Однако свежесть, привнесенная тучами и каплями дождя, казалась приятной. Сырой почвенный запах вперемешку со сладким привкусом лара успокаивал и дарил умиротворение, которого не хватало мужчинам.