Энергормы. 3 том. «Город мёртвых тел»

Евгений, не отводя взгляда от мальчика, спросил:

– А эта Валя… Она где сейчас?

Дима замялся. Молчание растянулось, как резина, прежде чем он заговорил снова.

– Она? – Он будто провалился внутрь себя, а потом вернулся, но уже другим. – А-а… она далеко.

Пауза. Тяжёлая, как камень.

– Не знаю, правильно ли говорить или нет. Но нас было трое – я, Лера и Валя. Там, на автостраде. Нас поймали рейдеры какой-то крупной группировки. Вели в рабство. Вы нас тогда спасли. Спасибо.

Он мотнул головой, словно отгоняя мысль.

– Нет. Всё не так. Это я виноват. Я слышал, что помощь идёт. Я чувствовал ваши шаги, слышал голоса. Я знал, что мы не одни. Но я промолчал. Ничего не сказал. Боялся, что предупрежу бандитов, что помешаю спасению. А она… она просто взяла и побежала.

Голос Димы дрогнул. Он опустил голову. Слеза упала на стекло банки. Фулгутта внутри замерла, будто почувствовала тяжесть чужой боли.

– Что, если бы я тогда закричал? «Стой! Кто-то идёт! Нас спасают!» Может быть, она сейчас была бы с нами. Смеялась бы, шутила над Тодом. А этот монстр не остался бы безымянным.

Евгений слушал. Не перебивал. Не отводил глаз. Он знал эту боль. Он сам нёс её в себе – в разных формах, под разными масками.

Когда Дима закончил, Евгений заговорил мягко, но твёрдо:

– Возможно, это и есть цена за свободу. Да, её не вернуть. Но ты должен идти дальше. Не потому, что хочешь. А потому, что обязан. Должен ей. Должен своей жизнью. И пусть этот долг будет тяжёлым, пусть он давит на душу до самого конца. Но ты должен простить. Не её. Себя.

Евгений взял банку из дрожащих рук Димы, поставил её на пол и обнял мальчика за плечи. Не крепко, но достаточно, чтобы тот понял – он не один.

– Знаешь, я встречался с разными людьми. Конченными уголовниками, серийными убийцами. Но были и такие, кто, запачкав руки, не мог с этим жить. Один человек – прокурор, между прочим – работал над делом серийного убийцы. Дело рушилось. Адвокат был хорош. Возможно, подкупил свидетелей. Прокурор не выдержал. Просто – бам! – и труп. Дело закрыто. Его не преследовали, но он не мог спать. Мучился, пока не сдался властям.

Он замолчал, глядя вдаль.

– Так и тебе. Нужно сдаться. Не врагам. Не суду. А себе. Отпустить. Пусть течение времени сгладит твою боль. Боль не исчезнет. Она останется. Но со временем станет не такой острой. Станет монотонной, серой, как этот бетон, что нас окружает.

Он кивнул на ободранную колонну рядом.

– Плохой пример с бетоном, да. Но суть в том – пусть будет как есть. Потому что кто знает… если бы ты тогда закричал, ты бы сейчас не был здесь. А был бы там, в рабстве. Или вообще не был бы.

Хромой, проходя мимо, хлопнул Евгения по плечу:

– Идём. Нам надо успеть до темноты.

Евгений кивнул, поднял банку с фулгуттой, и группа двинулась дальше по тёмным тоннелям, освещаемая лишь слабым светом карманных фонариков и случайными вспышками маленького электрического монстра.

Прошло ещё около получаса пути по тоннелям, где воздух был плотным, как вата, а шаги отдавались эхом будто в черепе мёртвого гиганта. Группа свернула в технический лаз – узкий, низкий, вырезанный когда-то для ремонтных бригад. Здесь стены были обшиты ржавыми панелями, провода свисали, как лианы джунглей, а на полу валялись остатки старой изоляции, перемешанные с пылью и чем-то органическим, давно переставшим быть живым.

Впереди зиял дверной проём. Тяжёлая железная дверь бункера, рассчитанная на ударную волну, теперь лежала в нескольких метрах от входа – смятая, как консервная крышка после вскрытия. Кто или что проник сюда, не важно. Важно, что дорога была открыта.

За разрушенным порогом светило небо.

Не искусственный свет кристаллов, не мерцание электричества, не отсветы пламени – а настоящий, серый, но живой свет дня. Крыша обрушилась, образовав пологий склон из обломков, покрытый слоем пыли и щебня. По нему можно было подняться. С трудом, но можно.

– Ну вот, почти прибыли, – сказал Хромой, останавливаясь у входа. Его голос, всегда хриплый и сухой, звучал почти торжественно.

Евгений нахмурился:

– Мы будем подниматься?

– Да, – ответил Тод. – Чтобы добраться до минерала нужного качества, надо зайти почти в самый центр. Ты не беспокойся – постоишь на стрёме с Димой, а мы двинемся дальше.

Дима, убирая банку с фулгуттой в рюкзак, нахмурился:

– Не понимаю, зачем мы шли к самому дальнему месторождению, если рядом с убежищем тоже есть тонитруум.

Хромой бросил на него взгляд, в котором читалось: «Ты действительно это сказал?»

– Чтобы не тащить кристаллы через все тоннели, чтобы потом их продать, – процедил он. – Ты вроде не дурак, а вопросы задаёшь, как последний новичок.

Дима пнул камушек. Тот со звоном ударился о стену.

– Эй! – процедил сквозь зубы Хромой. – Не шумим. На поверхности разговаривать в голос – всё равно что рисовать мишень себе на лбу. Глядим в оба. И смотрите на меня и на Диму. Он будет говорить, если услышит опасность. В общем – работаем.

С этими словами он шагнул в свет. Пригнувшись, выглянул наружу, приложил глаз к прицелу, медленно повёл ствол из стороны в сторону. Потом коротко кивнул – можно идти.

Тод разбежался, сделал два шага по склону и ухватился за край. Левая рука – та, что недавно была ранена – напряглась, заболела, но он стиснул зубы. Подтянулся с усилием, кряхтя, и, свесившись наполовину, протянул руку следующему.

Следующим был Хромой. Он сделал неуклюжий разбег, опираясь на одну ногу, и, схватившись за руку Тода, повис. Тот застонал, но держал. Когда Хромой оказался наверху, он похлопал товарища по здоровому плечу – знак, что заменит его.

Дима поднялся следом – без помощи. Он просто прижался к склону, вцепился в трещины, перебрался через край и оказался на поверхности одним движением. Быстро, чётко, как кошка.

Остался Евгений.

Он стоял у основания склона, смотрел вверх и молчал. Его руки – особенно левая – были изранены, пальцы едва сгибались. На предплечье – импровизированная шина из дерева и тряпок. Перелом, полученный в ту ночь, когда он впервые встретил Диму и Леру, ещё не зажил. Боль не ушла – она просто притихла, как враг, ждущий момента.

– Давай руку, – бросил Хромой сверху. – Чего замер?

– Не выйдет, – признал Евгений. – Я едва пальцы сгибаю. А чтобы ухватиться…

Дима спустился обратно. Подошёл к стене, прислонился спиной, согнулколени и собрал руки в замок у пояса.

– Давай, я подсажу.

Евгений посмотрел на него.

– Справишься? Я тяжёлый. Готовься.

Дима лишь вздохнул, собираясь с силами.

Евгений измерил расстояние глазами, сделал шаг – и потянулся вверх. В тот же момент Хромой ухватил его за правое предплечье, Тод – за локоть, за плечо. Напряжение, стон, скрежет бетона под ногами – и вот он уже на краю. Перекатился, лег на живот, перевёл дух.

– Надеюсь, отработаешь наши страдания, – бросил Хромой. То ли в шутку, то ли всерьёз. Шутить он не умел, а попытки были неказисты.

Дима тем временем поднял воротник рубашки, потом передумал – и наоборот, опустил его, оголив шею. Так контакт с воздухом был лучше. Он закрыл глаза. Звёздная пыль здесь была гуще, чем в метро. Она висела в воздухе, как пыльца, как радиация, как невидимый шепот мира, который больше не принадлежал людям.

Минута. Другая.

Постепенно он начал слышать.

Не ушами. Через кожу. Через каждый нерв.

– Кроме электрических разрядов… всё тихо, – сказал он, открывая глаза.

– Ладно, – кивнул Хромой. – Идём.

Он двинулся первым, пригнувшись, автомат наготове. За ним – Дима, потом Тод, и замыкал группу Евгений, всё ещё чувствующий боль в руке, но уже не оглядывающийся назад.

Тропа вилась среди руин, как змея по костям. Обломки стен, груды кирпича, искорёженные арматуры, как рёбра выброшенного на берег чудовища. Воздух был тяжёл, пропитан пылью и запахом старого металла.

Евгений огляделся. Позади воронка из которой они выбрались. А далее, в полста метрах – трёхэтажное здание. Оно было почти целым, но по центру основания зияла огромная дыра, как будто кто-то прогрыз его изнутри. Оно должно было рухнуть – но не рушилось. Что-то держало его. Может, прочность, случайно заложенная инженерами. Может, надежда.

Слева и справа – дворы. Детские площадки. Турники погнулись, качели висели криво, одна вообще оторвалась и лежала в грязи. «Глобус», сфера из железных трубок и перекладин, теперь валялся в канаве, наполовину залитый водой. Редкие машины, припаркованные когда-то аккуратно, теперь были засыпаны обломками, как могильные плиты.

Впереди – многоквартирный дом. Он был разрезан пополам, будто исполинским ножом. Одна половина исчезла – лежала в руинах на столько разрушенных, будто на неё наступили и раздавили как пирог. Другая осталась. Перекрытия торчали на разной высоте, как рёбра усопшего. Через разбитые стены виднелись комнаты – их внутреннее убранство, застывшее во времени.

Там – выцветший ковёр на стене, когда-то любимый. Там – стол со стульями, лак которых потрескался, как кожа старика. И там – старинные напольные часы. Их стрелки застыли на 3:15 – момент краха. Никто не знал, что произошло в этот миг. Но мир помнил. И эти часы – его памятник.

Обойдя полуразрушенный дом, словно обломок гигантского скелета, группа вышла к краю света – не к окраинам мироздания, а к рваной ране мира, из которой будто вражья стрела, торчал электрический ад. За остатками стены, в расколотой утробе земли, мерцало электрическое безумие. Там, внизу, среди обрушившихся фундаментов и разорванных подземных коммуникаций, лежало скопление тонитруума – кристаллов, что росли, как ядовитый мох, на стенках провала, излучая синие всполохи, будто сама земля здесь билась в судорогах.

Хромой остановился в ржавой трансформаторной будке – без дверей, без внутренностей. Только голые болты торчали из бетона, как напоминание о былом порядке.

– И так, народ, – начал он, сбрасывая бронелисты со спины. – Время для переодевания. Поясняю, как работаем.

Он стал натягивать диэлектрический костюм – чёрный, блестящий, похожий на скафандр пришельца, только собранный из земного мусора. Резина скрипнула, когда он натянул перчатки до локтей.

– Я и Тод – за кристаллы и за монстров, если такие объявятся. Мы в резине, в пластике, нас ток не берёт. Должно быть всё тип-топ. А вы… – он кивнул на Евгения, – и малец – следите, чтобы к нам не подобрались со спины. Любители отжать добычу всегда больше, чем тех, кто её добывает. Если что – кричите, стучите, пляшите – лишь бы мы поняли: нас атакуют. Ясно?

Евгений кивнул.

– Ясно, – ответил Дима.

Но потом замялся. Голос его дрогнул:

– Максим… там так громко. Боюсь, если подойдём ближе – я ничего не услышу. Ни шагов, ни голосов. Только треск.

Максим. Да, это было настоящее имя Хромого. Он не любил его и чаще к нему обращались на «ты» или «хромой».

Он коротко взглянул на Диму. В глазах только усталость.

– Тогда гляди в оба и не щёлкай жвалами, – бросил он. – Я скажу, где вам встать и куда смотреть. Не облажайтесь.

С этими словами он натянул противогаз на лицо. Стеклянные линзы заблестели в свете разрядов. Теперь он выглядел как призрак из прошлого – или предвестник будущего.

И вот они стояли у края электрического ада.

Провал в земле был огромным – метров сто в длину, тридцать в ширину. Когда-то здесь был двор, может, даже сквер. Но вода, давление, или что-то иное – возможно, сама звёздная пыль – разъела почву, и земля осела, образовав глубокую яму. По бокам она была пологой, но продольные стенки удерживались сваями старых домов, чьи фундаменты ещё не решились рухнуть. Они держались, как последние зубы в рту старика.

Внизу – хаос. Кристаллы тонитруума торчали повсюду – из стен, из обломков, из самого дна. Они росли кластерами, как сталактиты в пещере, только вместо капель – сыпались искры. Между ними постоянно проскакивали разряды – белые, синие, жёлтые, – озаряя пространство короткими вспышками, будто сама реальность здесь мигала.

Треск был постоянным. Гул, шипение, щелчки – как если бы тысячи змей одновременно шипели в темноте.

Максим указал Диме место у стены дома – подальше, но с обзором на подходы.

– Ты – туда. Ничего не слышишь – значит, смотри. Видишь движение – сразу сигнал.

Дима кивнул и исчез в тени, став частью руин.

Евгения он поставил по центру – у начала серпантина, по которому предстояло спускаться. Тропа петляла между камней и кристальных наслоений, будто змея, запутавшаяся в собственных кольцах.

– Мы спустимся ниже, найдём самые заряженные кристаллы, соберём – и назад! – прокричал Хромой, перекрывая гул. – Давай рюкзак!

Евгений снял сумку, осторожно поставил банку с фулгуттой на землю. Дима передал ему свой рюкзак, и тот поставил его рядом.

Хромой сунул в руки Евгению автомат.

– Пользоваться умеешь? – крикнул он. – Сначала целишься, потом стреляешь!

Не дожидаясь ответа, он повернулся к провалу. Лицо в противогазе, тело в резине, руки в щипцах и кирке. Он сделал шаг вперёд, как человек, входящий в ад по собственной воле.

Тод последовал за ним.

Два силуэта начали медленно спускаться по серпантину, исчезая и появляясь во вспышках света. Каждый их шаг вызывал новую волну разрядов. Кристаллы реагировали. Жили. Смотрели. А наверху, у края, Евгений стоял с автоматом, оглядывая тени, вслушиваясь в гул, которой, казалось, скрывает чьи-то шаги. И где-то в этом хаосе, в этом треске, в этом свете – он чувствовал: они не одни. Кто-то уже наблюдал.

Евгений сел на обломок стены – массивный, покрытый трещинами, как лицо старика. Камень был холодным, но он чувствовал его тепло от долгого дня под блеклым небом. Автомат он поставил рядом, дулом вниз, будто могилу себе копал. Потом взял банку.

Фулгутта внутри выглядела плачевно.

Жёлтый свет, что раньше мерцал, как угли в очаге, теперь едва теплился. Глазки, когда-то яркие, словно искры над проводом, были полузакрыты – не от усталости, а от истощения. Движения её стали медленными, механическими. Она больше не билась о стекло. Просто лежала, прижавшись к стенке, как умирающий ребёнок к груди матери.

«Нужен тонитруум. Срочно,» – пронеслось в голове Евгения. «Ждать, пока Хромой и Тод вернутся? Не выйдет. К тому времени она уже не будет жить. Будет просто мёртвое пятно на стекле.»

Он посмотрел вниз, в котлован. Туда, где два человека в чёрных диэлектрических костюмах работали среди электрического безумия. Тод раз за разом бил киркой по кластеру кристаллов. Каждый удар отзывался грохотом, будто раскаты грома в замкнутой пещере. Искры вспыхивали, как короткое замыкание в сердце мира. Хромой аккуратно собирал осколки щипцами, складывая их в рюкзак. Они только начали. Назад вернутся не скоро.

«Значит, нужно самому. Спуститься к ближайшему кластеру. Или найти одиночный кристалл. Но как поднять? Руками – нельзя. Да и пальцы не сгибаются. Не важно. Главное – выпустить фулгутту рядом с минералом. Пусть питается. Пусть живёт. Если спускаться – то сейчас. Даже если кто и следит, пока мы без добычи – мы не интересны.»

Он сделал шаг. Потом ещё один.

И вдруг обернулся.

Дима стоял спиной к нему, у самого края развалин, вглядываясь в даль, где руины города терялись в пелене пыли и тумана. Его шея была оголена – он снова сбросил воротник, чтобы лучше слышать мир звёздной пылью.

– Значит, всё в порядке, – прошептал Евгений.

Он начал спуск. Медленно аккуратно переставляя ноги по сыпучему грунту. Вдруг молния, нет это была мысль, как молния ударила его в самое темя.

«Автомат. Оставить его без присмотра – всё равно что повесить вывеску: «Забирай, отдаю бесплатно». Он представил, как кто-то подкрадётся, возьмёт оружие, а потом направит ему в спину. Самый глупый и обидный конец – погибнуть от своего же ствола.

Евгений вернулся, взял автомат. На мгновение замер, вслушиваясь в гул разрядов – постоянный, как пульс. Взглянул на Диму. На обломок стены. На окна противоположного дома. Каждое из них было чёрной дырой, каждое – потенциальной ловушкой. Ни одного движения. Ни одной тени.

Тогда он схватил банку и едва ли не побежал вниз.

Спуск был быстрым, скользким, но контролируемым. Обломки крошево сыпались под ногами. Котлован уходил метров на восемь вниз, и первые три метра он преодолевал, цепляясь руками, с трудом сохраняя равновесие. За всё время пути он несколько раз чуть не упал. Но вот – молодой кластер. Не такой крупный, не такой красивый, как те, что добывали Хромой и Тод. Но он жил. Кристаллы торчали из земли, как зубы, и между ними проскакивали тонкие, но частые разряды.

Евгений опустился на колени. Открыл банку. Аккуратно, одной рукой, попытался подцепить кусок земли вместе с кристаллами. Пальцы дрожали. Шина на левой руке мешала. Но он справился.

И в самый последний момент – искра. Маленькая, быстрая, как укус змеи. Ударил по пальцу. Евгений дрогнул, но не выронил банку. Наоборот – сжал её сильнее. Электричество будто напомнило: «ты смертен и тебя тут быть не должно.»

Он осторожно высыпал кусок грунта с кристаллами внутрь.

Фулгутта не сразу отреагировала. Лишь через секунду её тельце дёрнулось. Медленно потянулась к свету. Прикоснулась к кристаллу маленьким ртом – и через несколько секунд ожила.

Яркий, почти белый свет вспыхнул внутри банки. Разряды перестали быть случайными – они стали потоком. Непрерывным, пульсирующим. Энергия бегала по стенкам, как кровь по сосудам. Когда Евгений приложил пальцы к стеклу, потоки устремились к ним – будто монстр узнал его, благодарил… или требовал.

Она начала биться. Бросалась снизу вверх, с силой ударяясь о пластиковую крышку. Бах! Бах! – звучало внутри. Крышка держалась, но уже белая трещина наметилась на пластике. Фулгутта злилась. Она была жива. Она была сильна. Но она хотела свободы.

– Вот вернусь на пост – и отпущу, – прошептал Евгений, прижимая крышку ладонью. – Потерпи.

Он начал подниматься обратно. Каждый шаг давался тяжелее, чем спуск. Автомат болтался на плече, банка – под курткой, у самого сердца. Фулгутта внутри успокоилась. Может, поняла. Может, решила набраться сил для новой попытки. Или тряска не давала ей сосредоточиться.

Когда Евгений выбрался наверх, он увидел – его место занял сталкер.

Молодой парень, в грязном комбинезоне, с глазами, полными алчности. Он кружил вокруг того места, где раньше стоял автомат. Оглядывал землю, как будто оружие само исчезло. Его взгляд метался – то на склон, то в сторону Димы, то вниз, куда ушли Хромой и Тод.

Он явно не видел, как хозяин вернулся. Не видел, как тот, кого он считал раненым, беспомощным, спустился в ад и вышел оттуда с живым электричеством в кармане.

Евгений встал прямо за ним. Медленно вскинул автомат. Направил ствол в спину сталкеру.

– Это не твоё, – сказал он тихо, но так, что каждый звук прозвучал, как выстрел.

Парень замер. Медленно обернулся. В его глазах – страх, стыд, разочарование.

Евгений не двинулся. Только прижал банку к груди, чувствуя, как под тканью бьётся живая молния.

– Иди, – сказал он. – Сегодня ты никого не ограбил.

Сталкер стоял, сгорбленный, как человек, который слишком долго жил под землёй. Лицо его было бледным, покрытым сеткой мелких морщин – не от возраста, а от дыма, холода и постоянного кашля. Он то и дело откашливался в кулак, будто в горле у него навсегда осталась пыль прошлых подвалов. Когда Евгений сказал: «Иди», – на его лице промелькнуло удивление. Настоящее, искреннее.

– Чё? – выдавил он, голос сухой, как трение двух камней. – Вот так просто – иди?

Евгений не ответил словами.

Он лишь медленно перевёл автомат в боевой режим. Щелчок предохранителя разбавил гул, как скрип мачты корабля в шторм. Сталкер дёрнулся, но не побежал. Только прищурился, словно пытаясь понять – шутка это или начало расправы.

– Иди, – повторил Евгений, холодно, без эмоций. – Если тебя заметят мои друзья… будет хуже.

Сталкер помолчал. Посмотрел на автомат. Потом – на руины вокруг. Ветер гнал пыль между обломками, как старый дворник, выметающий грязь из чужих жизней.

– Братан… – проговорил он, уже тише, почти устало. – А ты, похоже, не местный. Ладно, пойду. Только… вот. Я тут трое суток просидел. Ждал, пока кто-нибудь придёт. Надеялся поживиться. А теперь… совсем продрог. Оголодал. Даже крысы перестали приходить.

Он сделал шаг назад, потом ещё один. Голос его стал затихать, как радиосигнал на грани приёма.

– Да ладно, не держи на меня обиды. Я уйду своей дорогой.

И он исчез – не броском, не бегом, а тенью. Свернул за груду строительного мусора, юркнул в щель между железобетонными плитами, как крыса в свою нору. Место, известное только ему. Укрытие, выстраданное годами выживания. Евгений быстро вскинул ствол, наводя его на то место, где пропал сталкер. Но там уже ничего не было. Ни шороха, ни движения. Только пыль, кружащаяся в воздухе. Он осторожно попятился назад, не отводя глаз от руин. Автомат держал наготове. Но нападения не последовало. Тот человек не был воином. Он был тенью. Выжил – и скрылся. Как и положено в этом мире.

Только тогда Евгений позволил себе расслабиться. На миг. Он посмотрел вниз. Хромой и Тод сделали перерыв. Сидели на обломке бетонной трубы, и переговаривались. Заметив Евгения, помахали рукой. Он ответил тем же.

Дима всё так же стоял спиной, у стены, оглядывая даль. Евгений нахмурился.

– Надо будет ему сказать, чтобы мотал головой чаще, – пробормотал детектив. – Если бы этот сталкер подкрался к нему со спины… пацана бы больше не было.

Евгений подошёл к самому краю обрыва, где земля переходила в крутой спуск к котловану. Достал банку.

Фулгутта внутри была уже не слабым светлячком. Она жила. Глаза её горели ярко, как угли в печи. Лапки прижимались к стеклу, она смотрела на Евгения – не с благодарностью, а с вызовом. Казалось, даже надула щёчки, как обиженный ребёнок. Ты держал меня. Ты запирал. Теперь плати.

Евгений поставил банку на землю. Медленно открутил крышку. Оставил её сверху – просто лежать. Чтобы монстр не сразу понял, что свобода рядом. Чтобы у него было время осознать, а у Евгения – отойти.

Свежий воздух проник внутрь. Фулгутта втянула его – если можно так сказать о существе, не дышащем лёгкими. Она замерла. Потом – прыгнула. С такой силой, будто вся её жизнь была подготовкой к этому мгновению.

Крышка подскочила и упала в двух метрах от банки. Фулгутта взмыла вверх, как маленький живой фейерверк. В воздухе её тело раскрылось – потоки энергии превратились в десятки щупалец света, которые вспыхивали, исчезали, снова появлялись. Они бегали по её телу, как нервы, как мысли.

Она взвизгнула – коротко, резко. То ли от боли, то ли от радости. От свободы.

Евгений провожал её взглядом. Он стоял неподвижно, чувствуя, как под кожей мурашки ползут от одного только вида этого света.

Но фулгутты не летают. Они падают.

Он помнил, что случается при ударе.

Разряд. Смерть. Всё, что живёт на поверхности – умирает.

Евгений поспешил отойти. Дальше. Ещё дальше. Взобрался на небольшой уступ, чтобы ноги не касались земли. Только тогда остановился.

Фулгутта коснулась почвы. И мир вздрогнул.

Видимые электрические разряды, толстые, как змеи, пробежали по земле. Они вгрызались в грунт, в камни, в древние корни. Жуки, многоножки, мелкие твари, прятавшиеся в щелях, выскочили – и тут же упали, обугленные. Трава почернела.

Жуть.

Фулгутта обернулась. Последний взгляд. Издалека невозможно понять – благодарность это или предупреждение. Может, и то, и другое.

Потом она прыгнула – не вверх, а вниз. В котлован. В хаос молний, в пульсирующий свет тонитруума. Туда, где её место. Туда, где она может жить.

Евгений остался один.

На краю мира.

С автоматом в руках и пустой банкой у ног.

Он смотрел вниз, туда, где два человека в резиновых костюмах снова взялись за работу. Там, внизу, гремела кирка. Трескались кристаллы. Электричество пело свою вечную песню.

А он – стоял.

Не герой. Не спаситель. Просто человек, который на миг стал частью чего-то большего. И он почувствовал, что сделал правильно.

Глава 7 Молния

Глава 7. Молния.

Чуть больше часа ушло на то, чтобы рюкзаки Хромого и Тода наполнились до отказа – каждый шов в них был готов лопнуть от тяжести кристаллов тонитруума. Осколки, словно застывшие молнии, торчали из сумок, поблёскивая в свете собственных разрядов. Воздух над котлованом гудел, как перед грозой, а земля под ногами едва заметно вибрировала – будто сама планета боялась того, что росло в её недрах.

Евгений сидел у самого края обрыва, прислонившись спиной к обломку железобетона. Автомат лежал рядом, но его внимание было приковано не к оружию, а вниз – в пучину света и хаоса. Его взгляд скользил по переплетению кристаллов, выискивая маленькое, живое пятнышко – фулгутту. Иногда она появлялась: крошечная, яркая, как капля расплавленного янтаря, проскальзывала между игл тонитруума, цепляясь за них трёхпалыми лапками, исчезая в сполохах электрических разрядов. Потом – снова прыжок, вспышка, и она уже на другой стороне ямы, где свет был гуще, а воздух – плотнее от энергии.