Топить в огне бушующем печали. Том 2

007

За получение информации от других ведомств, например, полиции, в Бюро теоретически отвечал Отдел ликвидации последствий. Так что Сюань Цзи мог прямо с рабочего аккаунта просмотреть записи Небесной сети[24]. Сон к нему все равно не шел, так что, подключившись к бортовому вай-фаю, он начал изучать записи с камер видеонаблюдения в окрестностях Дунчуаньского продуктового рынка за время, примерно совпадающее со временем их рейда в подземелье. Но – может, просто из-за того, что это был не его профиль, – у Сюань Цзи только в глазах зарябило – он ничего не мог высмотреть в хаосе записей и убедился только в одном: народу на Дунчуаньском рынке и правда видимо-невидимо.

Вдруг в какой-то момент его сердце оборвалось – точь-в-точь как в момент, когда он «оступился» при пробуждении, – а потом резко заколотилось.

Доверившись интуиции, Сюань Цзи внимательнее пересмотрел несколько последних записей, которым поначалу не придал значения, и отыскал короткий фрагмент, вызывавший у него такую странную реакцию.

Что же там не так?

Он невольно выпрямился и сощурился, всматриваясь в каждый уголок улицы, запечатленной на видео.

Торговля цзяньбинами[25] – идет бойко… Неподалеку столкнулись велосипеды, их владельцы начали перепалку… ого, до драки дошло… Но вряд ли дело в этом – не настолько он неврастеник, чтобы встревожиться из-за случайной уличной потасовки.

Сюань Цзи раз за разом пересматривал запись продолжительностью меньше минуты, но так и не заметил ничего странного. Он взглянул на расположение камеры – установлена, должно быть, у юго-западных ворот рынка. Именно это место только что проверяла Гу Юэси… Совпадение?

Он отобрал записи с камер видеонаблюдения от юго-западных ворот до трущоб, и вскоре его загадочное шестое чувство начало откликаться и на другие видео.

Тогда Сюань Цзи окончательно отбросил жалкие попытки продвинуться по пути технического прогресса и ступил на тропу «метафизического вдохновения». Положившись на интуицию, он выбрал все записи, показавшиеся ему «странными», расположил их в хронологической последовательности и сопоставил с картой: оказалось, что выбранные точки складывались в маршрут… а судя по временным интервалам, с такой скоростью вполне мог передвигаться быстро идущий человек.

Человек, не видимый на записях видеокамер, вышел с юго-западных ворот и направился к трущобам.

Сюань Цзи тут же сообразил – чары «отвода глаз»!

До сих пор Сюань Цзи встречал только одного человека, способного создать чары «отвода глаз» такой силы, чтобы они одурачили даже камеры высокого разрешения… Точно. Когда он был на Дунчуаньском рынке, все небо заволокло черными тучами, несколько раз прогремел гром, а коллеги еще жаловались на неправильный прогноз погоды.

Неужели он был на черном рынке во время зачистки?

Всю сонливость Сюань Цзи как рукой сняло, мозг стремительно заработал. Его величество как никто другой разбирался в шаманских чарах. Должно быть, магия указала ему на того, кто касался Зеркальных бабочек, привела его на черный рынок. Что же он выяснил? И не причастен ли он к смерти Цветочной Лисы и ее пособников?

К тому же… если обладавшая «рентгеновским зрением» Гу Юэси каким-то образом почувствовала Шэн Линъюаня, почему она ничего не сказала, а занялась проверкой сама, тайком?

Уголки губ Сюань Цзи приподнялись – ему на ум пришло объяснение: вдруг командир второго подразделения точно так же не доверяет ему?

Пока все это крутилось у него в голове, объявили, что самолет заходит на посадку. Они вернулись в Главное управление в Юнъани.

Когда они приземлились, уже светало. Служебные автобусы ожидали сотрудников, чтобы развезти их по домам, где те наконец смогут отдохнуть. Подозревая Гу Юэси, которая, в свою очередь, возможно, подозревала его, Сюань Цзи внимательно наблюдал за ней и увидел, что она не стала садиться в автобус, о чем как бы мимоходом спросил ближайшего коллегу.

– А, командир Гу, – откликнулся тот. – Ей не нужен автобус: она живет на базе для личного состава, это недалеко от здания Главного управления – десять минут пешим ходом.

База личного состава, насколько знал Сюань Цзи, была своего рода служебной гостиницей при Главном управлении. Командированные в Юнъань сотрудники из других регионов, командиры отрядов и подразделений, а также лица в должности заместителя директора отдела и выше могли подать заявку на бесплатное временное проживание в номере. Условия там были неплохие, но расположение подкачало: общежитие находилось далековато от городского центра, вокруг – настоящая глушь, и кроме мини-маркета с завышенными ценами в окрестностях ничего не было, ни намека ни на какие другие удобства.

– Почему? – удивился Сюань Цзи. – У нее дома ремонт?

– База личного состава и есть ее дом, – пояснил коллега. – Раз в месяц по внутренней сети подается заявка, после чего можно жить в течение месяца. Ох, вы же недавно работаете, директор Сюань, еще не знаете, что нашу Гу Юэси прозвали отшельницей Гу – она не от мира сего: квартиры, машины – для нее все это ничего не значащая суета, она на такое даже не взглянет.

Сотрудники отрядов спецназначения постоянно рискуют жизнью и, само собой разумеется, получают немалую зарплату. Если разумно тратить деньги и взять небольшой кредит, то со званием и стажем, как у командира Гу, легко можно позволить себе жилье в городе.

Но она не хотела.

Ее как будто совершенно не интересовало ничего, что не являлось необходимым для выживания, минимализм был стилем всей ее жизни. Она не приобретала недвижимость, оставшиеся деньги ни во что не вкладывала, а просто оставляла на счете как последовательность цифр, с которой не знала, что делать. Когда кто-то просил у нее в долг, она всегда с готовностью одалживала – лишь бы деньги не спускали на порнографию, спиртное или азартные игры. Ее ничуть не волновало, вернут ей долг или не вернут. В конце концов Ван Цзэ не выдержал, заставил младших товарищей по «Фэншэнь» все возместить, а потом взял управление ее финансами на себя.

Гу Юэси жила в общежитии уже много лет, личных вещей у нее было всего ничего, и собери она все в чемодан, в самолете он вполне поместился бы в ручную кладь. Единственной безделушкой в ее комнате была хрустальная рамка у изголовья кровати с групповой фотографией, запечатлевшей ее в первые дни в «Фэншэнь». Тогда она была еще юной, с по-детски припухлым лицом, совсем не такой измотанной. Девушка на фотографии стояла с каменным лицом, без тени улыбки, однако во взгляде ее читалась затаенная робость. Старина Ван улыбался во весь рот, показывая знак победы у нее над головой. Мужчина рядом с ним в одной руке держал длинный меч, а другой надавил Ван Цзэ на макушку, заставляя того втянуть шею.

Те дни ушли безвозвратно.

Пару секунд Гу Юэси глядела на себя прошлую, затем протерла рамку, сходила умыться и приступила к работе. Открыв ноутбук, она снова включила одну из записей с камер и остановила ее на нужном кадре. На самом деле Сюань Цзи надумал лишнего – чары «отвода глаз» Шэн Линъюаня скрывали его не только от камер высокого разрешения, но и, если он того хотел, от «рентгеновского зрения». Целью, которую высматривала Гу Юэси, был вовсе не его величество.

Она увеличила часть изображения в углу – там камера захватила чью-то руку. Владелец руки оказался крайне осторожен, он как будто прекрасно знал расположение всех камер видеонаблюдения в округе и сумел обойти их все. Гу Юэси несколько раз пересмотрела записи с камер, но нашла только эту – единственную, на которую не распространялись права Сюань Цзи, потому что камера, с которой была сделана запись, принадлежала владельцу небольшого придорожного магазинчика. Чтобы ее достать, Гу Юэси задействовала осведомителя «Фэншэнь».

Качество изображения с камеры оставляло желать лучшего, к тому же рука неизвестного попала в кадр даже не целиком: он сразу же заметил камеру и быстро вышел за пределы площади обзора.

Гу Юэси принялась восстанавливать изображение с помощью специальной программы: это требовало от нее огромных усилий – программой она владела неважно, и ей пришлось разбираться самостоятельно, опираясь на инструкцию.

Командира второго подразделения в «Фэншэнь» считали надежной и ответственной. Всегда спокойная и невозмутимая, она умела произвести впечатление, и многие признавали в ней интеллигентную женщину с хорошим образованием. Но Гу Юэси нигде не училась. Она не пробыла в школе ни дня. Она начала учить иероглифы с самого первого – «единицы» – только в семнадцать лет по онлайн-урокам для дошкольников и теперь читала и писала кое-как, на уровне отстающей ученицы начальной школы: когда нужно было прочесть большой отрывок, она с помощью ручки следила за строками и про себя проговаривала слова. Зачастую ей приходилось несколько раз перечитывать текст, чтобы понять, о чем там говорилось.

До семнадцати лет у нее даже имени не было.

Она оказалась в Бюро еще несовершеннолетней, и ей выделили куратора – девушку из отдела кадров. Фамилия ее попечительницы и была Гу, а имя Юэси, столь непохожее на обычные человеческие имена[26], она получила от Ван Цзэ. Командир Ван, который только присоединился к «Фэншэнь», был тогда совсем молодым безалаберным парнем, сутки напролет торчавшим за компьютером, и просто дал ей имя главной героини какой-то из своих игр.

Промаявшись с самого рассвета до полудня, Гу Юэси смогла восстановить четкость нескольких кадров и разглядеть на запястье неизвестного предмет, похожий на наручные часы. «Часы» были латунными, на «циферблате» – только одна стрелка, а сам диск сплошь покрыт древнекитайскими символами… То был компас для фэншуй.

Гу Юэси резко откинулась на спинку стула, у нее перехватило дыхание. Этот компас она не забудет никогда в жизни. Давным-давно, когда ей было очень страшно, один человек сунул ей в руки этот компас, еще теплый от его тела, и сказал: «Иди туда, куда показывает стрелка, верь компасу и не бойся. Это семейная реликвия, девочка, когда выберешься, ты должна вернуть его мне».

Сюань Цзи был прав – жить с «рентгеновским зрением» в этом мире нелегко. В первые десять с чем-то лет жизни Гу Юэси эти глаза были ее проклятием.

При рождении их закрывала особая пленка, врач-шарлатан в маленькой клинике, работавшей без лицензии, сказал, что девочка родилась слепой, и родители тут же отказались от нее.

Ей не повезло. Она попала не к добросердечным опекунам и даже не в государственный детский дом, а в руки банды воров. Воры эти чем только не промышляли и время от времени занимались тем, что отправляли детей-инвалидов просить милостыню. Обнаружив ее «слепоту», они решили, что девочка от природы прекрасно подходит для этого занятия, но вскоре после того, как воры забрали ее к себе, пленка на ее глазах неожиданно начала истончаться и в конце концов полностью пропала.

Раз Небеса ничем ее не наградили, воры хотели сами ослепить девочку, как вдруг заметили, что ее зрачки умеют кардинально менять форму, как у животных. Вскоре они выяснили, что в ней «особенного»: когда зрачки девочки трансформировались, она видела предметы насквозь – то было мощное «рентгеновское» зрение.

То был прямо-таки «режим бога». Когда банда выходила на дело, девочка безошибочно видела, в каком кармане у жертвы кошелек, какая в нем сумма, видела сквозь спину человека, какой он вводит пароль от банковской карты, а вскрыть замок для нее было легче, чем пылинку сдуть. Если же в перерывах между вылазками она садилась за игорный стол, то успех был ей обеспечен.

Благодаря ее способности банда процветала и всего за несколько лет превратилась из уличной группировки в преступный синдикат. Они зазнавались все больше и больше, но умения членов синдиката не поспевали за его ростом, и потерявший тормоза автомобиль их успеха наконец перевернулся. При попытке украсть культурные реликвии они попали в поле зрения международной криминальной группировки «особенных», и одни негодяи перебили других.

Погибли все, в живых благодаря своей «особой» способности осталась лишь Гу Юэси.

Следующие десять лет она провела как зверек в клетке – в специальной тюрьме, созданной представителем линии физических и психических сил.

В этой «духовной тюрьме» не работали никакие органы чувств, ей обрезали любую связь с окружающим миром. Но не одиночество и полная изоляция были самым невыносимым в духовной тюрьме, а извращенцы из линии физических и психических сил, которые мучили ее самыми невообразимыми способами: казалось, ее разрывают на куски, но на теле не оставалось ни царапины. Без позволения тюремщиков она не могла даже сама поесть. Она была лишь сосудом для глаз и, за исключением случаев, когда они нуждались в ее способности, она не видела ничего, кроме иллюзий, порожденных пребыванием в тюрьме. Гу Юэси навсегда запомнила того мужчину, что однажды «постучал» в дверь камеры с помощью ревербератора. Он ворвался внутрь в сиянии света, словно божество, спустившееся с небес.

«Я пришел спасти тебя. Не бойся, вот мое служебное удостоверение».

«Э… Ты не умеешь читать? Не страшно, я из Бюро по контролю над аномалиями… Хм, как тебе объяснить… Это что-то вроде „полиции особенных“, меня зовут Янь Цюшань».

«Мы не потеряемся, у нас с тобой есть это…»

Во время той совместной операции, организованной международными силами «особенных», невероятно молодой Янь Цюшань представлял китайскую сторону.

Янь Цюшань, он же командир Янь, мало говорил с группой, которую возглавлял, самое большее, что он мог сказать – «Привет!» на четырех языках. Любой попугай освоил бы иностранный язык лучше него, и с товарищами не из Китая он общался жестами. Однако этот «немой» удивительно хорошо ладил с людьми: этот совсем юный парнишка был человеком талантливым и надежным, а когда улыбался, казалось, что у всего на свете обязательно будет счастливый конец.

В полной иллюзий духовной тюрьме Янь Цюшань вложил в руки Гу Юэси старинный латунный компас и велел следовать за его стрелкой – так компас вывел ее обратно во внешний мир.

Для того, кто десять лет провел в духовной тюрьме отрезанным от реальности, даже освободившись, трудно в нее поверить. Гу Юэси нуждалась в точке опоры, и, лишь глядя на стрелку компаса, она убеждалась, что действительно находится в реальном мире. А Янь Цюшань, отдав ей «семейную реликвию», будто забыл про нее и так и не потребовал обратно. Компас оставался у Гу Юэси четыре года.

В центре подготовки подростков-«особенных» все ее избегали. Гу Юэси была нелюдимой и косноязычной, к тому же обладала «извращенной» особой способностью – «рентгеновским зрением» – и неблагонадежным прошлым, и остальные постоянно подозревали ее в том, что она подсматривает за ними. Единственным, что ее утешало в то время, были посещения Янь Цюшаня и нескольких других оперативников.

Янь Цюшань не очень-то умел обращаться с девочками-подростками – навещая Гу Юэси, он каждый раз с прямой спиной садился перед ней и, словно завуч, начинал расспрашивать об успехах в учебе. Закончив с расспросами, он больше ничего не говорил, и они лишь молча растерянно глядели друг на друга. Только когда речь заходила о тренировках «особенных», он пускался в пространные рассуждения – по-настоящему пространные. Чжичунь, дух меча Янь Цюшаня, не перебивал его, а сам он мог разглагольствовать до тех пор, пока, что называется, не опустеет небо и не состарится земля. Обычно Чжичунь оставался внутри меча, где восстанавливался от ран, но порой, когда командир Янь совсем конфузился, он появлялся из клинка, чтобы разрядить обстановку. Глядя на Чжичуня в человеческом облике, Гу Юэси подчас забывала о том, кем он был на самом деле, – он воплощал в себе все лучшие качества, какие в мечтах Гу Юэси были у старшего брата: внимательный, терпеливый и мягкий, все мог и все умел.

Однако как раз в то время Бюро готовило Янь Цюшаня к должности следующего командира всего «Фэншэнь». Ответственная работа неизбежно подразумевала сверхурочные смены, и Янь Цюшань вместе с Чжичунем целыми днями носились по всей стране – им лишь изредка удавалось выкроить время, чтобы навестить ее. Их нечастые визиты были для нее как драгоценные звезды на черном, точно дно пригоревшей кастрюли, небе, и не могли осветить ее мрачную юность.

Гу Юэси в одиночестве закончила обучение в Центре подготовки молодежи, и в день выпуска соседка по комнате в общежитии тут же выкинула все ее вещи за дверь.

Позже, когда началась стажировка в полевых условиях, она снова оказалась отстающей, потому что из-за межличностных конфликтов ее четырежды выгоняли из команды. Она напоминала бездомную собаку, что раз за разом набирается храбрости и подходит к людям, и раз за разом ее откидывают пинком в грудь.

Когда Гу Юэси отвергли в четвертый раз, то уведомили: если она в четвертый раз не пройдет аттестацию по итогам стажировки, ей придется покинуть резерв оперативной службы. Для работы в штабе требовалось образование, а она даже иероглифы не все знала, поэтому подходящей для нее должности не было. Ей исполнилось восемнадцать лет, так что общество уже сделало для нее все необходимое и ничего больше ей не обязано.

Кто-то сказал, что судьба подобна сломанному колесу: оно крутится и крутится, взлеты и падения сменяют друг друга, но оно обязательно вернется в исходную точку.

Наконец до Гу Юэси дошло: бывают люди, которым в обществе как будто предопределена участь нелегального мигранта – родившиеся случайно, они не более чем ошибка в системе. Кто подогадливее, знающий свое место, уже давно бы по-тихому избавил от себя этот мир, так зачем она продолжает искать опору?

Не слишком ли многого она хочет?

Перед тем, как уволиться, она тщательно начистила компас, а затем оставила его в отделе кадров, попросив вернуть владельцу.

Она не стала связываться с Янь Цюшанем – собиралась уйти незаметно, не попрощавшись. План Гу Юэси был таков: она тихо повесится в диком глухом лесу в окрестностях горы Сишань, где людей почти не бывает и некому будет ее найти. А когда веревка перетрется, тело ее упадет на землю и превратится в перегной, став частью пищевой цепи. Больше она никому не доставит беспокойства.

Но умереть тогда ей, вероятно, не было суждено. Как раз в тот день Янь Цюшань вернулся с докладом в Главное управление и, получив назад свой компас, почувствовал – что-то не так. Связаться с Гу Юэси у него не получилось, и тогда Янь Цюшань, не отдохнув ни минуты, вместе с оперативниками «Фэншэнь» бросился ее искать. Чжичунь перерезал веревку в последний момент.

Клинок Чжичуня был столь же остер, сколько мягкосердечен и чувствителен он сам. Несмотря на впечатляющее перерубание веревки воздушным лезвием с расстояния тридцати метров, у него так тряслись руки, что он сперва не смог нащупать артерию Гу Юэси, решил, что она мертва, и чуть не разрыдался в голос. В последующем фразочка «Чжичунь перепугался до слез» стала в «Фэншэнь» локальным мемом, и каждый новичок, не знавший его предыстории, думал, что речь о том, насколько сурова Гу Юэси. Чжичунь опасался, что другие будут ее обижать, а потому не только не объяснял, в чем дело, но и сам время от времени намеренно вводил окружающих в заблуждение, чтобы она казалась им еще могущественнее и грознее.

Уже получивший к тому времени повышение командир Янь просмотрел ее результаты аттестации, а потом лично отправился к начальнику Оперативного отдела с просьбой выделить ей в отряде специального назначения отдельную квоту.

Ван Цзэ, в то время всюду хвостиком следовавший за командиром Янем, полушутя рассказывал: «Шеф никогда никого ни о чем не просил, а тут вдруг ради тебя давай расстилаться перед стариной Суном – я ревную, знаете ли! Видно, попал я в немилость… Ай! Невестка, ты меня зачем мечом колотишь?! Не боишься все мозги из меня выбить? А ну как прикинусь слабоумным идиотом, начну слюни пускать, и будешь всю жизнь обо мне заботиться…»

Из-за легкомысленной шутки Ван Цзэ на тренировочном полигоне Гу Юэси выложилась по полной: во время итоговой аттестации она сломала два ребра и с сильным внутренним кровотечением попала в медпункт. Вот так, вся в кровоподтеках и ссадинах, в лежачем положении она вступила в ряды «Фэншэнь».

Вскоре она узнала, что латунный компас действительно был семейной реликвией командира Яня. За вырученные от его продажи деньги можно было бы купить жилье в самом центре города рядом с хорошей школой. Но когда Янь Цюшань увидел, что она цепляется за компас как за спасительную соломинку, он не решился просить его назад и нарочно на несколько лет «забыл», что он у нее.

Ван Цзэ беспрестанно жаловался, что в то время никак не мог одолжить компас и потому плутал столько, что наверняка несколько раз обошел вокруг земного шара – путь оказался почти таким же длинным, как очередь в «Сянпяопяо»[27], и вообще – еще чуть-чуть, и он бы научился пользоваться картой.

Гу Юэси снова вывели из мрачной темницы к свету, дали точку опоры и приняли к себе.

Вскоре, накануне Нового года, такие же, как она, не имеющие своей крыши над головой товарищи из «Фэншэнь» собрались у командира Яня – планировалось устроить в ее честь приветственную вечеринку, но в результате командир Янь превратил ее в собрание, посвященное критике и борьбе[28].

Оказалось, что эта вечно закупоренная тыква-горлянка может без остановки бранить человека на чем свет стоит: он прошелся по всему, от ее попытки самоубийства до безрассудного поведения на итоговой аттестации.

«Мы стражники, а не бешеные псы, – говорил он. – Не умеешь дорожить собственной жизнью – как сможешь дорожить жизнью чужой? Если ты, оперативница, будешь себя так вести, как тебе смогут доверять боевые товарищи и простые люди? Я вообще тогда не собирался тебя брать – если бы не… М-м!..»

Чжичунь заставил его замолчать, сунув в рот кругленький цзяоцзы[29].

Нахмуренные брови командира Яня тут же разгладились, и он невнятно пожаловался: «Горяфё».

«Вздор, – беспощадно разоблачил его Чжичунь. – Перед тем, как дать тебе, я сам попробовал – ничуть не горячо».

Потом до командира Яня дошло, он тут же покраснел, снова превратился в воспитанного и уравновешенного молчуна, и Чжичунь отправил его надувать воздушные шарики, чтобы он тратил легкие не на ругань, а на что-то полезное.

С тех пор каждый раз, когда Гу Юэси получала травму, командир Янь крепко бранил ее, но каждый Новый год у нее было место, где она могла отдохнуть, а под звон колокольчиков ей вручался особенный цзяоцзы с заварным кремом. Так продолжалось до тех пор, пока в команду не пришел новичок младше нее, который отнял у Гу Юэси место «младшего ребенка» и право на цзяоцзы с заварным кремом. Она присоединилась к Ван Цзэ и пополнила ряды ревнивцев, «впавших в немилость», заодно научившись заботиться о таких же стеснительных, бестолковых новичках, каким в свое время была она сама.

Она думала, что год за годом вечно будет гнаться за спинами старших товарищей.

Однако…

Гу Юэси пристально вглядывалась в латунный компас на кадре с камеры видеонаблюдения. Глаза ее от усталости покраснели так, что казалось, у нее вот-вот польются кровавые слезы. За три года Чжичуня не стало, а командир Янь бесследно исчез и до сих пор о нем не было ни слуху ни духу.

Действительно ли это он?

Почему он появился именно в это время в окрестностях черного рынка?

Или с ним случилось какое-то несчастье, и кто-то забрал его компас?

008

Господин Нянь, чья рука и попала в тот самый кадр на записи с камеры торговца, сейчас находился совсем рядом с Гу Юэси. Он выглядел как отчаянный авантюрист и вел себя соответствующе – храбро и дерзко: хладнокровно улизнул с Дунчуаньского черного рынка прямо под носом у «Фэншэнь», а сейчас в одиночку приехал к штаб-квартире Бюро по контролю над аномалиями в Юнъани, припарковавшись у базы отдыха в южном пригороде.

Совет Пэнлай был прерван арестом господина Юэдэ, начальник Хуан тут же ушел, даже не попрощавшись, все эти авторитеты среды «особенных» разом потеряли лицо, но никто не посмел и рта раскрыть – все боялись, как бы не вскрылись их собственные грязные делишки. Одна лишь председательница, матушка Юй, сохранила присутствие духа и вела себя как ни в чем не бывало, успокаивая других и не забывая о своих обязанностях.

После полудня матушка Юй завершила медитацию и села обедать. Перед ней, по обыкновению, был простой вареный рис и немного овощных закусок. Матушка Юй приступила к еде совершенно беззвучно и закончила трапезу ровно через четверть часа – ни секундой раньше, ни секундой позже. Помыв руки и прополоскав рот, она уселась в исполненной достоинства позе, точь-в-точь как нефритовый бодхисаттва. Рядом с ней незаметная, словно привидение, служанка открыла окно, чтобы выветрился запах еды. Тем временем догорела последняя ароматическая палочка.

Матушка Юй размеренно заговорила:

– Гость уже заждался, пригласи его войти.

Служанка сменила благовония, поклонилась и вышла. Лицо ее было красиво, с правильными чертами, однако казалось немного одеревеневшим, в движениях тоже угадывалась какая-то неестественность, а грудь не поднималась и не опускалась, будто девушка и не дышала вовсе. Сразу даже и не поймешь, что не так, но, внимательно приглядевшись, можно было заметить две тончайшие линии, что спускались от уголков ее рта к подбородку, а когда она повернулась спиной, показалась крошечная ссадина на шее, но из-под содранной кожи проглядывала не плоть и кровь, а характерный узор.