Дороже жизни. Сага Иного мира. Книга первая. Часть I

– Оглашать слова торгаша у «сковороды гнева» непрерывно, как мои! – велел король. – Бдить и бдить, господа, пока всем врагам моего трона не настанет плотная «крышка»!

Он так повелительно стукнул ножнами двуручного меча о каменные плиты, что лорд Юлг вздрогнул и уронил кубок с вином на пол.

Король единственный был на пиру в кольчуге и с отточенным мечом, если не считать острых стрел преданной ему охраны. Иностранная охрана надёжнее любых собак, ибо не понимает ни слова, в отличие от своры боевых псов у государственного камина. Уж те-то прекрасно знают слово «взять» и чутко следят за каждым неосторожным движением безоружных воинов-лордов. И особенно за тем, кто одиноко сидит на почётной скамье внутри стола-подковы, поодаль от остальных воинов. Наблюдательные давно заметили, что с этой дубовой скамьи прямая дорога на сковороду королевского гнева.

Сегодня на эту скамью король велел сесть лорду Юлгу. Уже второй раз за год.

– Ты стал неловким и нерасторопным, Юлг, – король лениво развалился в кресле. – Кубки роняешь. Руки дрожат? Плыл-плыл на своей знаменитой лохани в битву, да так и не приплыл что-то.

– Лето было жарким и река обмелела, Твоё Всевластие, – принялся оправдываться лорд Юлг, вокруг которого уже суетились рабыни, вытирая пол. – Пришлось вести корабль старым руслом, оно глубокое. Мои воины копали протоку два дня.

– Мог усадить своих лучников на лошадей и прибыть берегом, вскачь! – резко бросил король. – А то и догнать плоты мятежников! Перестрелять этих выродков прямо на плотах! Брешут, твои лучники состязания устраивают, кто пустит стрелу через Глиаеру. До серёдки уж дострелили бы.

– На дворе начало осени, Твое Всевластие… – тихо возразил лорд. – Каждая лошадь на счету у моих селян. Я и так забрал у них в поход три сотни крепких сыновей. А без трёхсот лошадей они не управятся с урожаем. И к весне наступит голод.

– Голодная смерть во имя трона почётна! – выкрикнул король, разгораясь гневом. – Не лги, не сдохнут твои разъевшиеся селяне от голода. Ты натащил им столько рабов, что твоим селянам и делать уже нечего в поле, только покрикивать на них и хлыстиком помахивать. Слыхал, они у тебя баллады слагают от скуки и носят шляпы, селяне эти. В кожаные башмаки обулись! Стучат кружками в кабаках, пиво хлещут и тебя славят. Скоро лордов из себя корчить начнут. Твой замок стоит на острове посреди Глиаеры. Ну-ка, поведай, скотина, как сотня плотов прошмыгнула мимо тебя незамеченной? Почему твой знаменитый корабль проспал врага?!

– Мятежники плыли ночью, мелководным лесным рукавом, а не под мостами, – лорд почтительно склонил голову. – Увы, это не умаляет моей вины. Позволь мне искупить свою оплошность,

– Искупи, попробуй, – совершенно спокойным тоном согласился король и отхлебнул из кубка.

Лорд щёлкнул пальцами, и в зал пиршеств вошли две молодые рабыни, светловолосые красавицы, совершенно нагие, но в дорогих башмаках с высокими каблуками. Ослепительно улыбаясь королю, они несли сундучок; небольшой, но тяжёлый на вид. Поставили его на пол перед столом, напротив короля, и откинули крышку. Блеснуло золото.

В зале притихли голоса.

– Это моё смиренное подношение королевской казне, – промолвил лорд Юлг. – Мой выкуп за беспечность и неучастие в бою. Тысяча золотых монет новой чеканки.

– Хм… – пробурчал довольный король, любуясь золотом и рабынями. – Девок я тоже забираю. Пусть носят сундук, не сам же я потащу его в королевскую сокровищницу. Пожалуй, сегодня я не стану жарить тебя на «сковороде гнева», Юлг. Живой ты полезнее. Надо почаще стучать мечом о камни.

И захохотал, резко и внезапно.

Смех подхватили в зале, а лорд Юлг с усилием улыбнулся, чтобы скрыть игру желваков.

– Как же ты вернёшь корабль домой? – деловито осведомился король, повелев слугам увести рабынь с их сундучком. – Если протоку в старом русле вырыл? Теперь, поди, оба русла и хромой вороне по колено. Застряло твоё корыто надолго у моих очень и очень платных причалов.

– Так оно и есть, Твоё Всевластие, – сокрушённо вздохнул лорд Юлг. – Но стоит ли возвращать «Фец Гигант» к замку? Теперь он единственная посудина в гавани, мне содержать его тут очень дорого, а у купцов скисает медь на складах, как они о том плачутся. Почему бы не погрузить металл на корабль и не продать груз в Сахтаръёле? Это далеко, да; но там сейчас в огромной цене наша медь. Там грядёт война, их оружейниками наша медь теперь дороже их золота. Купцам будет большой доход на поправку расстроенных мятежом дел, а королевской казне приличная пошлина. Вот этот говорливый купец и отвезёт медь в Сахтаръёлу. Сдаётся, он большой прохиндей и не продешевит. Я готов уступить свой корабль королевской казне за символическую цену в один золотой, дам опытного кормчего и умелую команду, но четыре сотни гребцов пусть предоставит казна. Мои же лучники вернутся домой пешком, погода хорошая. Прогуляются берегом Глиаеры, настреляют уток, наберутся сил и помогут отцам молотить зерно.

– Отличная мысль, Юлг! – удивился король и, порывшись в кармане, швырнул лорду монету. – Лови, хватит с тебя и серебряной. Слышал, попрошайка?

Последние слова король адресовал уже купцу Грою.

– Грузите свои медяшки на мой корабль, торгаши трусливые. Половину дохода от продажи – мне, в королевскую казну.

Повелительно выкрикнул в толпу слуг:

– Отобрать среди свежих каторжников пять сотен ребят покрепче и приковать к вёслам моего корабля крепкими толстенными цепями. Проследи, Юлг, ты лучше других знаешь мой корабль. Ну, где там чего и куда класть.

Обвёл своим ужасным взглядом купцов:

– Благодарите короля за милость, скоты. На колени все! Или желаете погреться на сковороде моего гнева?

Гигантская «сковорода королевского гнева» царила столетиями на площади перед Мшистой крепостью, выложенной булыжником, и устрашала блеском начищенной меди всякого непокорного. Голые рабыни-девственницы («кухарки короля», так их со злостью называли измученные налогами купцы и ремесленники) уже складывали под нею вязанки сухих дров. Там, у страшной сковороды, обескураженных просителей дожидались их угрюмые собратья по несчастью. Среди них была девушка по имени Гроя, дочь купца, которую Грой смог уберечь от пьяных мятежников промыслом божьим, спрятав в тайный ход, ведущий из разграбленного дома в крохотный, теперь уже мёртвый сад: оба несчастных дерева не выдержали жара горящей кровли.

Гроя глянула на отца и сглотнула слёзы молча. Она была девушкой с характером.

– Мы теперь нищие, дочь, – тихо подтвердил её догадку купец. – Увы. Вся надежда на Гильдию, не зря же я платил ей десятину столько лет. Думаю, на сотню золотых вспомоществования мы сможем рассчитывать, но со временем. Тогда мы починим дом и купим небольшой кораблик с товаром. А там видно будет. Не огорчайся, через подобное разорение прошёл каждый купец.

Грой не знал, что в это время у бойниц Мшистой крепости лорд Юлг следит за ним и негромко приказывает какому-то человеку с наружностью морского разбойника:

– Выясни, где живут эти двое, купец и девушка. Вон, обнимаются горестно. Видимо, дочь. Узнай имена и сообщи мне. Держи деньги. Купи на них три десятка лучших одеял и подушек, сложи всё в той каюте «Гиганта», которая прежде была моей. Вечером жди меня возле их дома. Ночью отведёшь обоих на корабль. Во всём слушайся купца и вели сыновьям беречь девчонку пуще глаз своих. Ты не вздрагивай от моих слов про «глаза», а вразуми сыновей так, чтобы дышать боялись на дочку купца. Её приказы – закон для них. Велит принести воды – исполнить опрометью. Велит убрать ведро с помоями – выпить, если вылить некуда. Примешь груз меди, прикуёшь к скамьям двести гребцов, остальных – в трюм, в клетки, про запас. Дождёшься этого купца с его товаром и отплывёшь в Сахтаръёлу. Гребцов не щади, но корми на убой, хорошим мясом, чтоб не передохли раньше времени. Постарайся сократить путь на десяток-другой дней.

– На «десяток-другой» будет тяжело, мой господин. С любым мясом.

– Постарайся. Я же не просто так запросил у короля столько каторжников. Кто надорвётся на вёслах – за борт, ночью, через люк для нечистот. Не вздумай таскать трупы по палубе. И не сквернословить при дочери купца! Юные девушки очень ранимы и нежны чувствами. Для семьи купца это путешествие должно стать красивой прогулкой. Всё понял?

– Будет исполнено, мой господин.

Странная сказка лорда

Всю ночь бушевала запоздалая для начала осени гроза. Улицы приведенной к покорности столицы были темны и напоминали грязные реки. Изредка разрывались облака, и тогда при свете Реги появлялся какой-нибудь пьяный бродяга в распоротом стрелою замшевом камзоле, исторгал злорадный вопль и падал в лужу, вздымая тучи блестящих брызг, смешанных с нечистотами.

Купец измучился в своём разорённом доме, от которого остались только опалённые стены. Кровля рухнула, деревянные перекрытия сгорели. Всё золото, которое Грой хранил в тайнике под половицами второго этажа, само упало горячим подарком в руки ушлых мародёров: среди пожарищ шныряли сотни промысловиков до чужого.

В руинах дома не осталось ни золота, ни крохи съестного. Только разбитые зеркала и целый факел, забытый грабителями. Думать о завтрашнем дне купец боялся. Из остатков сгоревшей кровли он соорудил небольшой навес внутри остова дома, а под навесом устроил жалкое подобие стола и кровати. И коротал время при чадящем факеле. Свою голодную дочь он попросил оставаться в тайном ходе: мало ли кто шныряет грозовой ночью по безлюдным улицам! Купец не считал себя героем-поединщиком. Да, зарежут, но авось не найдут дочь. Это смешное слово – «авось» – он впервые услышал в путешествии к Лесным владениям Сахтаръёлы и охотно им пользовался, заключая торговые сделки.

«Мало ли кто» не заставил себя ждать.

– К тебе можно напроситься в гости, купец Грой? – в дверном проёме, лишённом грабителями дорогой двери, возникла рослая фигура, с головы до ног закутанная в мокрый плащ. Правую руку гостя тяготила объёмистая сумка из бычьей кожи, а левая придерживала ножны тяжёлого меча.

– Входи… – в горле у купца застрял страх: вооружённый пришелец казался несоизмеримо объёмистее и сильнее Гроя. Такой убьёт, шутя. – И будь, как дома.

Последние слова Грой просипел.

– Коль просишь, буду, – хмыкнул незнакомец и откинул плащ, устраиваясь у доморощенного стола, напротив купца.

Блеснули кольчуга, золотой пояс и драгоценные каменья на рукояти кинжала. Незнакомец стянул кольчужные рукавицы и кольчужный капюшон.

– Лорд Юлг?! Великая честь и неслыханная радость для меня, смиренного купца, видеть в своих разрушенных чертогах столь известную миру личность. Но, увы, и большое горе, я ведь ничем не могу угостить тебя, славного и доблестного воина; тебя, светило бесстрашия и скалу чести…

– Да, да… – морщась, лорд остановил купца недовольным жестом руки. И запросто водрузил на обгорелые доски стола свою тяжёлую дорожную сумку. Вынул из неё большую глиняную бутыль и два простых оловянных кубка. Звякнул золотом увесистый кожаный мешочек. – Не разводи словесную плесень, купец. Тут сотня золотых монет старой чеканки. Каждая с пять нынешних. Держи.

– Теперь лорды сами разносят щедрую помощь погорельцам… – глухо произнёс Грой, принимая золото. Слова вырвались невольно, купец страшился подумать о деле, которое могло привести могущественного лорда в обгорелые останки купеческого дома. Кто и когда видел, чтобы заносчивая знать снисходила к несчастным, лично одаривая их мешками золота в дождливой ночи?!

– И не такое бывает, – философски заметил лорд Юлг, вынимая из дорожной сумки копчёный окорок. – Нынче даже лорды ходят в гости со своей походной жратвой и дорожной выпивкой. Дожили, Грой.

И бросил на стол чистую тряпку.

Вопросительный взгляд.

Купец, сообразив, принялся ровнять холстину на обгорелых досках, как скатерть.

Лягнул кинжал, вынимаемый лордом из ножен.

– Похоже, не часто твой стол обслуживают лорды, – совершенно серьёзно произнёс Юлг, нарезая от окорока тонкие ломтики на холстину. И положил кинжал рядом с угощением.

– Впервые, мой господин, – не зная, что и думать, признал Грой. – Мне казалось, ты шутишь в зале пиршеств, произнося слова о корабле и о меди.

И решил больше пока ничего не говорить. Мятеж, пожар, внезапная нищета и… сам лорд Юлг, в доспехах, с мечом, с окороком и золотом. Не дурной ли это сон?!

– Всё когда-то случается впервые, – согласился лорд, наливая из бутыли в кубки. – Но разве я посмею шутить над королём? Такие шутки завершаются на «сковороде гнева».

И вдруг спросил, оглядывая обгорелые стены:

– Дочку где прячешь? Вырыл погреб какой-нибудь?

У Гроя пересохло во рту.

– Ладно, пусть посидит в потёмках, – усмехнулся лорд, изучая лицо Гроя. – Юным дочерям такое воспитание только на пользу. Да и нечего невинной девчонке делать за столом с пьющими суровыми мужчинами. Выпьем? Древнее вино из погребов моего замка. Надышался я сегодня палёным мясом у королевской сковороды, аж тошнит. Ужасные времена настали, Грой. Скоро в нашей стране не останется вольных селян, будут только рабы и лорды. Что ни год – то мятеж. И казни, казни, казни… «Сковорода гнева» не поспевает остывать. Лишь в моём имении тишина и благолепие. Почему во всей стране не так?

Вкус вина оказался тончайшим, изумительным; окорок – под стать выпивке, он просто таял во рту.

«Надо приберечь кусочек для Грои, – подумал купец. – Унесёт ведь свой окорок! Спрячет в сумку и унесёт. Сам сказал: „походная жратва“. Как бы спрятать незаметно ломтик-другой?»

– Всему причиной моя доброта, – тем временем сетовал лорд Юлг, отпивая из кубка. – Сердце разрывается, когда вижу несчастных и обездоленных. Так бы и озолотил всех! Увы, где взять столько золота… Да оно сразу в цене упадёт, золото, найди я гору монет в каких-нибудь волшебных пещерах. Станет не дороже деревяшки. Так ведь, купец?

– Истинно так, мой господин, – подтвердил Грой, уже измученный догадками.

– Вот и приходится носить свою боль в себе, – вздохнул лорд. – Лишь изредка удаётся помочь бедолаге. Такому, как ты.

Снова наполнил кубки:

– Знаешь, я запомнил и храню в сердце облик человека, которому впервые помог бескорыстно, повинуясь движению молодой в те годы души. Какое это такое восхитительное чувство, купец, собственное бескорыстие… Безусым юношей мне пришлось побывать в Танлагеме и спасти одну молоденькую рыжую красотку, девчонку лет пятнадцати. Там её обвиняли в колдовстве и намеревались сжечь, заперли в вонючем сарае, но девчонка сделала подкоп и намеревалась бежать далеко-далеко, в Сахтаръёлу. Все они бегут в Сахтаръёлу, эти молоденькие и хорошенькие ведьмочки. Девчонка пряталась на пирсе, среди каких-то бочек, грязных канатов и тухлых селёдок. Выслеживала подходящий корабль. Я подумал: наверняка погибнет в пути, ибо слишком молода и слишком хороша собой. Сердце моё обуяла жалость к огненной красоте совсем юной девушки, я дрогнул состраданием и пригласил её составить мне компанию в путешествии, я ведь плыл в Сахтаръёлу. А она, неблагодарная, явилась с плачущим младенцем и хрустальным шаром! Оказалась презренной гадалкой из кочевого племени рыжих обманщиц; да-да, тех самых, которых королевские дознаватели закатывают в смолу и вешают без суда. Я ведь ничего не знал в те годы про кочевых обманщиц, думал, они грязные и седые старухи. Начались всякие «сю-сю-сю» вокруг орущей крохи, «тёплое молочко», пелёнки какие-то… И посыпались пророчества. Всё бы ничего, но от неё пахло пелёнками! Мои тонкие чувства угасли сразу, осталась только верность слову: я ведь дал слово чести этой перепуганной красотке, обещая спасти её. Там, на пирсе, среди бочек с селёдкой, когда разворошил мечом подозрительную кучу тряпья. Но я не пожалел, купец. Путь из Танлагемы в Сахтаръёлу долог, а девчонка знала массу интересных сказок.

Лорд допил кубок, повертел его задумчиво.

– После такого вина и впрямь тянет на сказки. Выпей и выслушай одну, «ограбленный купец, чьи слова однажды присвоил сам король»; так представила мне гадалка сказочного купца из весьма занятной легенды, семнадцать лет назад, поглядев в хрустальный шар.

Грой замер. Запахло магией, кочевым племенем рыжих обманщиц, «сковородой гнева», а за пустыми оконными проёмами бушевал жуткий ливень и грозно сверкнула молния.

– В одном из семи давно забытых царств, – начал лорд, – на перекрёстке Глупого и Смутного времён…

«Он сказки мне рассказывать пришёл? – мучительно размышлял купец. – Жестокий и могущественный лорд принёс золото, еду и выдумку о гадалке? Что здесь для отвода глаз: золото или сказка? Надо слушать внимательно».

– …ужасный великан был силён и непобедим, – тем временем пересказывал легенду спасённой гадалки лорд Юлг. – Ещё бы! Железная кожа толщиною в палец и железное сердце! Каждый день великан съедал самого лучшего человека, пока не остались только худшие; но он поедал лучших из худших! Страшная печаль обуяла несчастный народ. Но однажды ночью в убогий дом мальчика-сироты Йюлаусёча постучал посохом ограбленный купец, чьи слова однажды присвоил сам король. Он попросил кружку вина, кусочек окорока, а взамен дал Йюлаусёчу волшебный кинжал; тот выглядел невинной детской игрушкой, но был страшнее самого страшного меча…

Когда кубки опустели и лорд умолк, завершив сказку, Грой осторожно поинтересовался:

– И какой же сказочный чародей создал для сироты Йюлаусёча столь удивительное оружие, которым слабый мальчик одолел грозного железного великана? Такой кинжал стоит всю тысячу золотых, наверное. И потом, купцы – не кузнецы. Значит, сказка умалчивает ещё о ком-то.

– О да, – невозмутимо подтвердил лорд, снова наполняя кубки. – Все сказки несовершенны, в каждой имеется таинственная закорючка. Это я понимаю только теперь. Но в те дни я был молод и самонадеян, верил только в силу своего меча. Мне и в голову не пришло расспрашивать гадалку о подобной тонкости, на которую ты сразу обратил свой проницательный и мудрый взгляд. «Тысячу золотых», говоришь?

Он поглядел в глаза Грою и усмехнулся:

– Я бы дал тому купцу вдвое больше.

Лорд отрезал один ломтик окорока себе, второй – задумчивому Грою, и пояснил, жуя:

– Видишь ли, пару лет назад я, как почётный гость, присутствовал на избрании князя Госпожи Великой Сахтаръёлы. И был весьма удивлён, увидав среди знатных жён свою рыжую сказочницу. Оказалось, она выгодно вышла замуж, гаданиями промышляет теперь только изредка, чтобы не терять сноровку. Расцвела, стала аппетитной женщиной и обитает в городе Вади… Вадирян…

– Вадиръяндре, наверное… – осторожно подсказал Грой.

– Ну да. Ах, какие у неё подрастают дочери… Прелестные девчушки!

И лорд цокнул языком.

– Конечно, гадалка узнала меня, своего спасителя. Я выразил восхищение дочерьми знатной теперь уже госпожи, как того требует учтивость. И напомнил ей сказку, интересуясь продолжением. Заодно спросил и о волшебном кинжале: где бы такой раздобыть? Согласись, Грой, любому воину не помешает обзавестись столь удивительной штукенцией.

Лорд поднёс кубок ко рту, осушил и неторопливо произнёс:

– «Этот кинжал сотворит тебе юный чародей из здешних дремучих лесов, верный и вечный слуга несчастной богини Сострадания. Дорогу к нему укажет ограбленному купцу рабыня семнадцати лет, темнокожая красавица в серебряном ошейнике». Так напророчила рыжая гадалка, глядя в свой хрустальный шар.

И вдруг произнёс совсем другим голосом, твёрдым и властным:

– В порту тебя ждёт «Фец Гигант», теперь уже не мой. Отплываешь с медью в Сахтаръёлу, таким ведь было повеление короля, ты слышал его на пиру. Поторопи своих дружков-купцов с погрузкой товара. Ты бывал в Сахтаръёле и знаешь их язык. Сразу город назвал. Прям-таки от зубов отскочило слово. Так что не заробеешь у них с непривычки.

– Охотно выполню твоё повеление, благородный лорд, – с облегчением произнёс купец. Оказывается, тут и впрямь чисто торговое дело!

– Заодно сплаваешь в город Вадиръяндр, – усмехнулся лорд. – Это в Древних владениях, у верховий реки Акди. На корабле будет не только медь. Ты ведь не думаешь, будто я и впрямь решил одарить тебя сотней золотых крупной чеканки исключительно из доброты душевной?

Купец решил отмолчаться.

– Скоро аукцион на Невольничьем рынке, в его загонах уже полно товара, – чётко и повелительно продолжал лорд, будто командовал своим отрядом. – Работорговцы ждут, когда селяне продадут урожай и лорды обзаведутся монетой. Утром поедешь туда. Найми большую крытую повозку и крепкую охрану; так, на всякий случай. На рынке позвенишь золотом, и за пару золотых монет жадные смотрители пустят тебя выбирать любой товар без торгов. Там всегда держат сколько-то чёрных девчонок, рабынь из-за моря, самая красивая идёт не дороже одной золотой монеты. Купи всех красивых семнадцати лет. Всех, Грой! Три, пять, двадцать… неважно. Кормчий приготовит для них большую каюту, самую лучшую, с купальней. Повезёшь рабынь к рыжей гадалке. Обряди каждую в серебряный ошейник. Их тут два десятка, в сумке. Ошейников. Тут ключи к ним и цепь, они тоже из чистого серебра. Прекрасная работа старых мастеров. Предки понимали толк в красоте, обряжая хорошеньких рабынь в дорогую чеканку. Не пытайся прикарманить серебро и нацепить на девок ржавое железо, как на невольниц с козьей фермы! Башмаки и шёлковый плащ купишь рабыням сам, не води их голышом по Сахтаръёле, там не принято такое, оскорбятся и побьют. Думаю, сказочница не прочь обзавестись чёрной рабыней, такие девушки в большую редкость у сахтаръёлов, а любой гадалке позарез нужна как раз чёрная прислужница, для загадочности и впечатления на доверчивых. Ну: будет разводить волшебные дымы, протирать хрустальный шар, притягивать взгляд наивных простаков своей необычной красотою…

Лорд повернул лицо к проёму выбитого окна:

– Ты гляди, как ярко светит Рега… И дождь ей не помеха. Сколько до небес, Грой? Год верхом? Или два года пешком? Или десять лет ползком? Не знаешь? Рега висит в небе, будто факел в тумане. Гляжу на неё и знаю: она будет такой через тысячу лет, когда мои кости истлеют в пепел. Я вижу завтрашнюю Регу, купец. Но что случится со мною завтра, я не знаю. Никто не видит своего или чужого «завтра». Про «послезавтра» и говорить нечего! Оно вообще за Регой, в потёмках.

Лорд ссутулился, уткнулся лбом в кулаки.

«К чему это он? – мучился догадками Грой. – Похоже, он ещё у „сковороды гнева“ хлебнул винца вдоволь».

– Или… кто-то видит? – лорд поднял голову. – Что, если кому-то дано видеть сквозь время, Грой? А? Невежды примут такого человека за колдуна, и ему есть чего опасаться. Такого провидца сожгут на костре везде: в Танлагеме, Вилуякте, Виданоре, Вехте, Маре, Плонге… Везде. Такому человеку имеет смысл облачать свои видения завтрашнего дня в невинную легенду.

«Ишь, куда завернул… – растерялся купец. – Ему и сорока ещё не исполнилось, а взгляд, как у старика. В колдовство не верит, но выдумал провидцев, зрячих сквозь время. Видно, лордам совсем нечем занять свои мысли между поединками. А я-то думал, у них совсем мыслей нет».

– Передашь гадалке учтивый поклон от меня и… всех рабынь, если захочет взять всех. Пять или десять темнокожих рабынь лучше ведь, чем одна? Но если гадалка выберет единственную, остальных продай по своему усмотрению.

– Там не признают рабства, – возразил ошарашенный Грой. – Меня накажут, а рабынь освободят.

– Тогда освободи их сам, – немного подумав, пожал плечами лорд. – Не велика потеря. Заодно потешишь народ своим благородством и тебя похвалят. Возможно, восхитятся и освободят от налогов, там из широты души любят проделывать такую удивительную нам штуку. А рабство есть везде, купец. Просто в Сахтаръёле оно помягче и называют его иначе. Ты бывал в домах их знати?

Грой лишь развёл руками: разве скромного купца пустят в такой дом?!

– В них полно хорошеньких служанок, – хмыкнул лорд. – Одна другой краше, и все из пленниц, каждую привезли из военного набега, плачущей и несчастной рабыней. Я по тогдашней своей молодости удивлялся сахтаръёлам: на рабынях нет цепей и клейм, почему не убегают? Но теперь и в моём имении полно рабов, я пригнал их тысячи из удачных походов против диких соседей. И однажды решился отчудить спьяну: взял да и объявил им всем свободу! Ступайте домой, бывшие рабы и рабыни! Вы свободны! Как ты думаешь, Грой, что случилось?

– Никто не ушёл… – тихо произнёс купец.

– Молодец… – удивился лорд. – Угадал. В моих рабах им живётся теплее и сытнее, чем их вольным собратьям в грязных и холодных хижинах за Каменистыми пустошами. Так зачем мне сажать таких рабов на цепь? Цепи, Грой, это признак невольника, но никак не раба. Завтра на корабль пригонят гребцов. Из тех, кто шёл с оружием против короля. Вот с этими скотами надо держать ухо востро! Они не рабы, хоть ты их всех опутай цепями. Некоторые шептали проклятия королю, когда их вожаков жарили на сковороде гнева. Но король внимателен, а сковорода большая. Места хватило и шептунам.