bannerbanner
Дороже жизни. Сага Иного мира. Книга первая. Часть II
Дороже жизни. Сага Иного мира. Книга первая. Часть II

Полная версия

Дороже жизни. Сага Иного мира. Книга первая. Часть II

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 7

– А кто он? – внимательный взгляд с лежанки ощупывал Зихо, их разговор слушали. Видимо, стальные всадники уже обсуждали, кого такого лохматого принесли в их шатёр. И не пришли к единому мнению. – И что за подвиги вершил?

– Помоги мне встать, Вишо, – попросил Зихо, не отвечая. – Хочу ещё зелья. Оно вкусное.

– Принесу!

– Я сам.

Зихо выпил целую кружку, с трудом наклонился и закрыл печную дверь на медный крюк. В полог проскользнула знакомая рабыня с большой чашкой, в чашке дымилось вкусное. Подошла, потупилась, медленно подняла длинные ресницы и нежно заглянула в глаза, снизу вверх:

– Поешь, храбрый Зихо. Я буду кормить тебя с деревянной ложки, а ты будешь гладить меня сзади, под платьем. Всю. На спине есть дырка для твоей руки. Застёгнута большой пуговицей.

У неё было нежное личико и красивый грудной голос.

– Чего-чего? – закашлялся Зихо от неожиданности.

– Все господа едят так… – растерялась девушка. – Мы кормим тут раненных господ.

– Сам управлюсь, – буркнул Зихо. – Держи чашку покрепче. И я не ранен, я вывихнут.

Есть левой рукой оказалось ужасно неудобно, и девушка вздохнула. Кажется, её звали Вига.

– Ты как здесь очутилась, Вига?

– Мы ехали в повозке молодого господина, – зашептала девушка, приподнимаясь на цыпочки к уху Зихо и оглядываясь на лежанки. – Грелись. Потом впереди долго гремело и лязгало, стоял страшный шум и ужасный крик. Мы задумали поглядеть битву, но там оказалось так промозгло и так неуютно… Лёд и лёд кругом! Очень мокрый. А мы в парчовых башмачках! Да и как вылезти из высокой повозки? Никто не подаёт руки, никого из благородных воинов нет поблизости, только туман. Решили ждать. Потом послышались копыта и полог подняли блестящей пикой. Это был всадник в очень нарядных доспехах. Сильный и красивый. Он присвистнул и стал смешно коверкать слова. Но мы сразу поняли, что он – настоящий господин. Он сказал: «Вы не разрешите помочь вам покинуть эту ужасную телегу, мои юные красавицы?». Эсна состроила ему глазки и согласилась: «Помоги нам, господин настоящий воин. Мы замерзаем ужасно. Спаси нас и обогрей». Воин засмеялся и оказывается, всех наших побили, а слуги настоящего господина Борра проверяли обоз. Искали выпивку. Мы показали им, где запас вин. С нас сняли серебряные цепи и подарили шубы. И эти валенки. Они тёплые, как дом! Мы сказали, что умеем прислуживать господам, умеем стричь и кормить. И нас попросили ухаживать за раненными господами. Это почётно. Тут повсюду шныряют внимательные иностранные господа, но они не воины, а чиновники. Один зазывает меня служанкой в дом какого-то «управителя Речных владений»; меня, Эсну и Тику. Всех. Обещает даже платить деньги! Представляешь? Деньги бывшим рабыням! Одну медную монету для троих. Это очень много. И мне понравилось без цепей. Как ты думаешь, стоит дать согласие или набить цену? Эсна и Тика уже согласились.

Зихо доел кашу и кивнул: соглашайся. Не рабыней же зовут? Зачерпнул в ведре кружкой, выпил ещё зелья. Силы вливались с каждым глотком. Поставив кружку на стол, Зихо опять встретился с пытливым взглядом.

– Так кто же ты, юноша? Не пренебрегай вторично вопросом благородного воина. Гляжу, наша Вига тебя хорошо знает и шепчет в ухо со-о-овсем не по-приятельски. Ишь, как округляет плечики, вкусная стрекоза.

Девушка вспыхнула и убежала с пустой чашей.

– Не буду пренебрегать, – пообещал Зихо. – Прости избитого человека за невнимание. Я вольный охотник из Ничьих лесов,

На одной из лежанок взметнулось одеяло:

– С нами простолюдин?! К нам принесли мужлана?! Где уважение?!

Рыжие волосы, молод, злой блеск водянистых глаз.

– Какое уважение тебе ещё подавай? – с наигранным удивлением изумился воин с золотой серьгою в ухе, знак доблести, проявленной одиночкой в схватке со многими. – Ты пожрал чужой каши с мясом, ты напился чужого мёда, даже девку погладил; правда, нашу. А прочее уважение тебе уже оказали мужланы, когда вытащили баграми из седла. Так что привыкай к их мужланскому обществу. И купи багор. Он более грозное оружие, чем твоя страшная пика.

Остальные воины захохотали, кто-то поднял руку с оттопыренным большим пальцем, признак восхищения.

– Они очень жадные, эти простолюдины, – с издёвкой продолжал воин и было непонятно, смеётся он над рыжим или говорит всерьёз. – Если каждый заломит за тебя приличный выкуп, то разорят твоего родителя дотла. Сколько их было, этих сплавщиков леса с баграми, Эберхард? Пятеро?

Молчание.

– Неужто трое?

Молчание.

– Как, ты не совладал с одним простолюдином?! У него был такой ужасный багор? И наглец даже выкуп не запросил из презрения к тебе? Ох уж эти сахтаръёльские дикари… Никакого уважения к грозному всаднику!

В шатре снова захохотали, от души. Видимо, над рыжим потешались все железные воины, раненные в жестокой сече. Зихо понял, что рыжего сбросили с коня баграми, даже не дав ему пустить в ход оружие. Попасть в плен, не обагрив меч и не сломав пику, считалось позором у знатных господ.

– Они хорошо дрались, кстати, – заметил один, с перебинтованной грудью. – Зря смеёмся. Половину железных всадников вырубили как раз мужланы.

– Да. Не ожидал от них такого, – согласился другой. – Я зарубил их двадцать семь, но они лезли и лезли на меня с топорами, как бешеные волки. Один покалечил мне ногу. И откуда такая ярость…

– Из речей князя. Он нарочно выставил мужичьё по обе руки от себя. Простолюдины знали, что им надо продержаться всего час, пока мы устанем и лишимся коней. Их лучники забрались на крыши повозок и били метко в лошадей. А потом по нам ударили «други». С двух сторон.

– Это против всякой военной науки!

– Да-да, «против». Но весь стальной цвет Вехты лежит на льду. Вот такая нам наука.

– Убивать лошадей и нарочно нападать на уставших в бою – это подло! – ощерился рыжий. – И рубить мужланов недостойно моего меча! Сражаться надо только с равным!

– О да… – изобразил наивность воин с серьгою. – То ли дело мы, благородные воины! Объясни: на каких таких «равных» мы двинулись походом, едва сороки принесли нам весть о том, что все «други» погибли? Не оправдывайся, Эберхард: кто-кто, а ты совсем не устал в битве с мужланами. Потому что тебя в ней не было. Да и коня под тобою никто не убивал. У него теперь новый хозяин, твой конь жив и здоров. А ты свалился с него сразу. Помалкивай.

– Такое с каждым могло случиться!

– Не ссорьтесь, господа. Заруби Эберхард десяток плотников, что изменилось бы? Остальные всё равно стояли стеной. Даже нападали.

– Это странно. Мужичьё должно было побежать.

– Не побежало ведь.

– Не знаю, не знаю… Я бы не рискнул так поставить войско. Верное поражение.

– Он рискнул, как видишь. И сам встал напротив острия нашего «клина», без шлема. И как он узнал, где будет это острие… Отчаянный парень. Простолюдины видели его лицо и его знамя. Потому и дрались, как раненные вепри.

– Думаешь, мужланов вдохновил пример бесстрашия их князя? Ха! Да они понятия не имеют о чести; что его мужланы, что наши. Быдло есть быдло. «Жить и жрать!» – вот их девиз. Когда молодой «друг» Род сшиб меня с коня, весь мой отряд мечников побежал, как одна большая напуганная свинья. Скоты… Изрубили их топорники, и поделом. Горько, но не жалко ничуть. Всего-то надо было оттеснить топорников на пару шагов, высвободить мою ногу из-под крупа павшего жеребца. Но хоть бы один дерзнул пойти с мечом на Рода, вызволять поверженного господина! Я построил им дома, дал жён на выбор, наделы. Никого не неволил, сами вызвались в поход с гиканьем-улюлюканьем, становиться богачами. В битве шли за моим конём и горя не знали, пока я рубил топорников. А наткнулись на пики «другов», дали дёру. Никакой чести у этих свинопасов нет и не будет никогда.

– Что ж, уточним у нашего мужлана, что такое честь. Ответь, юноша, за какие заслуги и подвиги тебя, щитоносца-простолюдина, принесли к нам?

– Я не щитоносец, – с трудом признался Зихо. – Я вольный охотник из Ничьих лесов.

– Неважно, какой ты охотник из каких лесов. Кем ты был в отряде Краулингов? Лучником?

– Я шёл «обречённым» у стремени господина, – выдохнул Зихо. – Нёс вторую пику.

Мёртвая тишина. Над лежанками поднялись все головы.

– Вот так новость… – растерянно произнёс кто-то.

– Господа, этот малолетний проходимец нагло врёт. За двадцать лет я не видал ни одного уцелевшего в битве «обречённого». И потом: в «обречённые» подряжаются только больные рабы. Чтобы три дня пожрать вволю и полапать девок в господском замке. Вольному и здоровому там делать нечего.

– Ты зачем и куда нёс пику, вольный охотник? Ты смертельно болен или примерещилось чего в обозе?

– Точно, он обозник. Хлебнул крепкого пива в Плонге и почудился подвиг, скажем. Со мной было такое однажды. Плонги подмешивают нам в пиво какую-то вредную гадость, ручаюсь.

Зихо растерялся.

– Это ты выскочил навстречу Дихту? – вдруг спросил воин с располосованной и зашитой грубыми нитками кожей на лбу и щеке. Под глазами багровые пятна, на груди массивная золотая цепь, знак побед по числу звеньев. – Господа, мальчишка не лжёт. Я шёл вторым рядом за пятёркой Тилга, вторым в семёрке, как раз за Краулингом. И видел всё. Четверо повалились с коней сразу, сам Тилг ударил пикой в щит князя и тоже упал. А этот полоумный охотник поднырнул под труп хозяина и бросился на Дихта с мясным топориком. Тот смёл его конём и не вспомнит, наверное. Метил пикою в меня.

– У него могучий конь, – позавидовал рыжий. – Будь у меня такой…

– Каким-каким топориком? – озадачился воин с серьгою.

Похоже, ситуация казалась удивительной даже для бывалых воинов. Кто-то приподнялся на локте.

– Мясным, – пояснил зашитый. – Ну, которым рабыни отбивают свиное мясо на кухне. У него в руке была такая кухонная штуковина из бычьей кости, в виде маленького топорика. До сих пор не знаю, то ли Дихт выбил меня из седла, то ли я сам свалился от смеха.

Железные всадники смотрели на Зихо во все глаза.

– У меня не было другого оружия… – выдавил он, не зная, куда девать левую руку под столь пристальным вниманием знаменитых господ. – Понимаете, клятва… Это подарок девушки Литы…

Подумал, собрался и добавил с уверенным достоинством:

– И потом: если бы я нацелился удачнее и прыгнул левее, то…

Ему не удалось закончить фразу. Грохнул такой хохот, что кто-то закашлялся от боли. Даже опухший улыбнулся.

– Вот вам пример мужланской чести, господа, – съязвил рыжий. – Помани такого рабынями «литами» и «вигами», он и в «обречённые» подастся, лишь бы трёх девок пощупать в господских покоях. Одно на уме, как у животного.

– Самых красивых выбирал, вольный охотник? Нам тут прислуживают три рабыни Краулингов, очень хорошенькие и очень упругие. Кормят с ложечки. С этими наслаждался? Они косились на тебя и шептались. Каковы они в постели?

– Кроме кухонного подарка есть что вспомнить? Расскажи впечатления. А то скучно что-то неимоверно и рука саднит.

– Я никого не выбирал и не щупал, – Зихо чувствовал, как дрожит от гнева его голос. – Оставьте своих рабынь себе, господа весёлые воины. И щупайте их всласть, когда руки ваши загребущие заживут.

Стало тихо-тихо.

– На какое сокровище ты обменял свою жизнь, «обречённый»? – спросил вдруг зашитый очень серьёзно.

Этому воину можно было отвечать честно.

– На свободу девушке Лите, – тихо произнёс Зихо. – Она была долговой рабыней у Краулингов, отдали в замок за недоимку, ещё ребёнком. Её отец подрядился шить красивые платья господам и разорился в пух. Я помню, как она плакала, когда заковали в детские цепи. Растили для утех молодого господина и насильно обучали у Распутника Хаса искусству ублажать господ.

Зихо сел на свою лежанку и всхлипнул. Было слышно, как потрескивают поленья в печи.

– Н-да… – озадачился воин, который наорал на Вишо за плохую топку печи. – Услышишь же такое… Ты пошёл на смерть за нетронутую рабыню? Просто, чтобы на волю её определить, не себе даже? Хм… Так?

Зихо решил промолчать.

Кто-то кашлянул.

– Парень, в старину про тебя и эту самую Литу сложили бы балладу, – с уважением вымолвил воин. – Господа, надо вытребовать менестреля в истопники. Без победы, но хоть с балладой вернёмся.

Рыжий хмыкнул, остальные не проронили ни слова.

– Затребуй с Краулингов тысячу золотых монет, – негромко посоветовал зашитый. – Может, получишь десять серебром. Или пять медью.

– Старик удавится и за одну медяшку, – усмехнулся сосед Зихо. – Значит, вас обоих свалил Дихт? Почётно. У парня выбита рука его конём, у тебя на лбу печать его пики. Вряд ли Дихт позарится на мясной топорик из бычьей кости, но твои доспехи достались ему.

– Не жалко, – равнодушно ответил зашитый. – Пика вдребезги, щит разбит, забрало пробито. На панцирь страшно глянуть, только в перековку.

– А что такое с панцирем? На мечах вы не дрались, я так понимаю.

– «Други» и вы прошлись по моему телу раз двадцать подковами туда-сюда, я в самой толчее валялся. Если бы не жёсткий панцирь, быть мне растоптанным копытами. Ноги поломали.

– Ноги заживут, – усмехнулся кто-то. – Хорошо, не наступили тебе копытом пониже панциря. Или наступили?

– Нет, моим рабыням повезло в битве, – с трудом улыбнулся зашитый.

Все воины заржали.

– Какой выкуп запросил Дихт? – спросил могучий воин с заплывшим глазом. – С меня Свирд требует пятьсот золотых. Грозится сгноить в подвалах.

Кто-то присвистнул.

– Проси справедливости у князя, – усмехнулся зашитый. – Пропишет Свирду такой выкуп, что спрячется жадный Свирд в своём подвале надолго.

– Мне унизительно просить. Напоминает торг. Да и плевать Свирд хотел на князя.

– Как сказать… – протянул зашитый. – Теперь вряд ли кто решится плюнуть на храброго огольца.

– Он очень сильный воин, этот Свирд? – заинтересовался рыжий.

– Да.

– Здоровенный, могучий, широкоплечий?

– Нет. У него сухие мышцы, рослый и жилистый, вроде Имденхорда. Вынослив и расчётлив, очень быстро и верно соображает в бою. Стремителен и точен в движениях. Ловок. Когда сбоку по нам ударили «други», нас всего пятеро оставалось на конях. Среди этих пятерых я один был с пикой «обречённого». Остальные уже потеряли лошадей и дрались мечами, в пешем строю, рубили и теснили топорников. Свирд свалил с коней четырёх, одного за другим, я и глазом моргнуть не успел. Он сразу пошёл на всадников, мчался в глубине вдоль строя. Его пытался остановить Греленбран, отрубить рожон пики мечом. Я видел, как полетели искры, но пика не поддалась, и Свирд ударил его между шлемом и панцирем… – воин с заплывшим глазом указал на свой кадык – …кровь хлестанула фонтаном из Греленбрана. Так же он разделался с остальными тремя. Они закрывались щитами, но их щиты уже были как решето, сильно побиты топорниками, щепы торчали во все стороны. Он сразу находил дыру в щите и был точен. Четыре удара пикой – четыре раненных воина падают с коней.

– Ты сказал «в глубине вдоль строя». Почему наши мечники не убили коня под ним?

– Так ведь он мчался в глубине своего строя. Сшибал конём своих же топорников и сражал наших всадников длинной пикой, через головы своих мужланов. Пешие не могли достать Свирда мечами, его коня закрывали телами топорники, а единственный дротик он отразил щитом и не простил обидчика. Проткнул нашего копьеносца пикой и поднял труп над головами так, чтобы все увидели участь смельчака.

– Как он исхитрился поднять мёртвое тело длинной пикой? – изумился рыжий.

– Старый виданорский трюк, – пробасил воин в шёлковой рубахе. – Клади раструб на луку седла и наваливайся на древко всем весом. Это как рычаг, Эберхард.

– Понял, – кивнул рыжий.

– Больше в него не швыряли дротиков, смельчаки закончились. А он принялся за тех наших, кто потерял коней. Крикнул что-то нескольким мужланам с топорами, те присели на корточки и открыли ему Хадрабонта, от колен до шлема. Он ткнул пикой Хадрабонта сюда…

Воин показал пониже пупка и усмехнулся.

– …попал прямо в сочленение панциря и кольчужной сетки, пропорол беднягу насквозь. Я видел, как из полосатой задницы Хадрабонта вышло острие. Топорники принялись приседать и, если наши закрывали свои пупки щитами, то получали удар пикой в горло; он блестяще владеет пикой. Калечил знатных воинов, как коновал жеребцов. Раненых добивали топорники.

– Он должен был слезть с коня и сражаться на равных! – возмутился один из воинов, с перебинтованной головой.

– Увы, увы… Я тоже не смог выдержать этого постыдного зрелища и погнал коня на Свирда. Целил ему в щит, а он нацелился в мой. Я всего на миг выглянул из-за щита, убедиться, верно ли направляю острие. И получил сильнейший удар пикой в забрало. Оказывается, он пришпорил коня и был уже рядом. Куда ближе, чем я полагал.

– Он настолько точно рассчитал поединок и предвидел твоё любопытство?

– Да. А я забыл на миг, насколько он опасен. Хитрый и жестокий парень. Моя пика лишь скользнула по его щиту, он успел уклониться вправо. Не знаю, скольких он ещё пропорол своим копьём, но думаю, многих. Наша вооружённая чернь его не вдохновляла, он убивал или калечил только благородных воинов. Я лежал и слышал сквозь гул в ушах, как улюлюкают своему герою топорники, они сразу полезли в бреши нашего строя, рубить наших мужланов. Даже не знаю, чем и как я повредил ногу.

– Что ж, он выбивал сильнейших и дырявил железный строй. Разумно. И наши мужланы побежали. Интересно, он смог бы одолеть Хёнгебарта Имденхорда?

– Вряд ли. Хёнгебарт никогда не прятался за спины мужланов. И всего раз упал с коня, в поединке с Кядром.

– Зрелище было достойное, – улыбнулся воин с серьгою. – Даже общий бой утих и завершился, когда они сошлись на мечах. Все сгрудились вокруг, вперемешку, мы и «други». И глазели на поединок под звон золота.

– Мы ставили на Хёнгебарта, а ты, мерзавец, поставил на Кядра!

– И забрал всё ваше золото! – захохотал воин с серьгою.

– Хёнгебарт мечтал поквитаться с Кядром. Пил три дня беспробудно и горевал, когда узнал, что «други» и князь пали в степи.

– Самое печальное то, господа, – грустно произнёс недоброжелатель истопников, – что нам придётся-таки искать у этого юнца защиту и охрану. Вот это действительно унизительно.

– Да уж… Ничего, унизимся. Иначе нам Плонгой не проехать.

– Плонга завоёвана нами! – рассердился рыжий.

– Вот тебя и повезут по завоёванной Плонге в дубовых колодках, – хмуро пообещали ему. – Будешь орать им на базарах, как крепко они завоёваны, а голодранцы будут швырять в тебя тухлятину и хохотать. А мы поедем с охраной. Зато без колодок.

– От плонгов не дождёшься уважения, растерзают. Это не сахтаръёльские мужланы с баграми. Тёплого шатра с истопником-живописцем нам в Плонге не видать.

И воины невесело засмеялись.

«Чего смешного? – подумал Зихо. – Странные они какие-то. Ржут и ржут. Наверное, так принято у знатных воинов».

– Думаешь, взбунтуются?

– Никаких сомнений. Ты бы не взбунтовался при таком повороте дела?

– Это «да»…

– Считай, Плонгу мы потеряли. Как только прокатится весть о битве, кинутся вешать наших наместников и мытарей. Усмирить Плонгу нечем и некому. Страшный Коннинг Тилг и почти три тысячи наших стальных бойцов валяются мёрзлыми тушами.

– А мы на что?! – выкрикнул рыжий.

Он всё ещё не перекипел своей позорной неудачей в битве.

– Нас тут одиннадцать всего, Эберхард. Забьют баграми.

Грянул хохот.

– Ты сказал «одиннадцать». И «обречённого» посчитал?

– Само собой. Кто-то же должен тащить пики нам, несчастным калекам. Впрочем, нам их всё равно не поднять, у многих перерублены руки. Да и он откажется, где нам найти десять рабынь Лит. Хотя я бы сделал из этого парня бойца. Грозу плонгов. Пока мы будем тут лечиться, Плонга взбунтуется. Потому драпать домой надо побыстрее. Невзирая на раны.

– Коннинг Тилг перебил и продал в рабство всю их знать. Кто возглавит мятеж, кого им назвать королём?

– Найдут, кого. Не все их железные воины померли в рабах. Выкупят какого-нибудь прохиндея себе в короли.

У входа в шатёр снова загремел поленьями растерянный Вишо, борясь с войлочным пологом.

– Эй, неуклюжий раб! Что болтают снаружи? Ты понимаешь их язык, не отпирайся.

– Там ссорятся дровосеки… – Вишо оглянулся на полог шатра и заговорил тише. – Вообще-то они воины с топорами, но колют ими дрова очень ловко. Один бородач согласен всех вас утопить, как бешеных собак. Отправить в полынью, к рыбам, к войску пустынного Тёмго. Сын бородача погиб в степи. Другой мечтает взять за вас большой выкуп и раздать бедным. Он одинокий бедняк. Третий доказывает, что князь вернёт свой страшный долг богине милосердия, и тем поступит правильно. Этот строит храмы. Он плотник.

– Что значит «вернёт страшный долг»?

– Не знаю.

– Откуда в них столько злости появилось, господа? Загадка. Бывал у них много раз, всё жалостливые простаки встречались. Рубаху последнюю снять готовы для гостя.

– Наверное, в степи простудились злобой, – произнёс воин с зашитым лбом. – Поступки меняют людей, старина. «Други» князя и все «ополчения» их владений примчались сюда прямо из битвы в степи.

– Откуда ты знаешь?

– Перекинулся парой слов с Тагрихардом.

– Это ещё кто?

– Так я зову одного благородного «друга» на наш манер, ибо язык не хочу вывихнуть его именем. Молодой парень, но не могу же я называть его «Тагро», он не простолюдин! Тагрихард в качестве ответной любезности величает меня на свой лад. Так и разговариваем. Колкостями. Состязаемся, кто кого сильнее ужалит дружеским, но едким словом. Скажу честно, он очень сильный боец. И мечом, и языком.

– Откуда знаешь его?

– Бывал в гостях у его отца. Господа, у него в имении такие винные погреба! Яблочные вина в огромных бочках, вишнёвые, ежевичные, малиновые, грушевые, черешневые…

Воины оживились.

– Я пил семь дней беспробудно! И никакого похмелья! Потрясающие вина.

– У него много рабов?

– Ни одного. Там сплошь вольные селяне. Хлеборобы. Но у каждого боевой конь, меч и кольчуга предков. Наглые невероятно! Он и сюда притащил свою банду, кромсали наших копейщиком и меченосцев.

– А-а-а, я тоже знаю его… Командует отрядом Садовых владений. Когда это ты исхитрился с ним побеседовать?

– Сразу после битвы. Он молодец, не чурается шастать полем завершённой битвы в поисках своих, обычно этим занимаются простолюдины. Вообразите: я лежу на льду, вокруг трупы и стоны, а какой-то мордастый обозник норовит содрать с меня золотую цепь!

– Мародёр?

– Да. Я согнул руку в локте – «уже побеждён!» – и эта испуганная тварь отпрянула, шлёпнулась задницей на лёд. Потом робко пнула меня навозным валенком, ухмыльнулась, вскочила и занесла свой топор. Но появился Тагрихард и остановил подлеца окриком, отобрал у него мою цепь и полоснул плетью по убегающей спине. Тагрихард был уже без панциря и шлема, в серебряной кольчуге и меховой шапке с роскошным хвостом лисы. Слез с коня и стащил с меня шлём. Смотрел-смотрел, и говорит: «Это ты, что ли, пьянь болотная?». Я понял, что залит кровью до неузнаваемости. И ответил: «Извини, не умыт. Наверное, это я».

Слушатели засмеялись.

– Ничего смешного, господа. Но Тагрихард тоже хмыкнул и задал новый вопрос: «С чего развалился здесь? Холодно же». Отвечаю: «Споткнулся о пику Дихта, кажется. Да, морозно нынче».

Слушатели захохотали.

– Тагрихард засмеялся, посмотрел на небо сквозь дыру моего шлема, ощупал мой лоб и удивился очень искусно: «Зачем тебе шлем, дружище? Твой лоб крепче вехтской стали». Я ответил: «У меня же нет сахтаръёльской лисьей шапки, любезный Тагрихард. Верни шлем, а то уши мёрзнут».

Слушатели опять захохотали:

– Ты его победил!

– Я был в ударе, господа. После удара в лоб я внезапно обрёл красноречие.

Взрыв хохота.

– На том наша учтивая беседа завершилась, он крикнул обозникам, прибежали какие-то испуганные юноши в тулупах и соорудили носилки из копий. Я едва сознание не потерял от боли в ногах, когда меня перетаскивали на эти копья! Но попросил, прежде чем унесут в сани, самому взглянуть на Хёнгебарта Имденхорда: вдруг он ещё жив?

– Ты видел последний поединок Имденхорда?! – воины приподнимались на лежанках. – Его поразил Кядр?

– Я бы не сказал… – замялся зашитый. – Так и быть, поведаю, как всё было. Я очнулся на льду, когда заорали серебряные трубы и посулили горы золота за голову князя. Наверное, меня растолкала из обморока богиня жадности. Увы, коня моего нет, ноги сломаны. Какая уж тут «голова князя»! Своя разбита. Зато в моём забрале наблюдалась огромная дыра и я прекрасно видел происходящее одним глазом. Второй не открывался. Оказалось, кучка «другов» из охраны князя здорово теснит вас, бой кипел почти у штандарта Брюгнехорда.

– Это прорвался отряд Хвата. Вообще-то у него в подчинении Сторожевая дружина, это сотни три отменных воинов, но я насчитал всего четырнадцать бойцов. Наверное, остальные пали в степи. Но даже с этой кучкой воинов Хват шёл к Брюгнехорду, как искусный дровосек через тощий бурьян. Долго же ты валялся под копытами.

На страницу:
4 из 7