Хранители Севера

Остальные наёмники сбились в тесный полукруг, словно стая стервятников, почуявших скорую поживу. Один из них, тощий, с лихорадочным блеском в глазах, провёл языком по пересохшим, потрескавшимся губам, оставляя за собой влажный, неприятный след. Второй, коренастый и плечистый, хмыкнул, уже сделал нетерпеливый шаг вперёд, но третий, самый старший, молча остановил его, положив тяжёлую, обветренную руку на плечо. В сыром, затхлом воздухе подземелья повисло густое, почти осязаемое предвкушение.

Талли слышала только собственное сердце. Оно било где-то в висках, в горле, в самых зубах, рвало изнутри грудную клетку. Глухой, трескучий звук отдавался в каждом нервном окончании. Дышать было мучительно. Грудь сжимала неведомая, чугунная тяжесть, и каждый короткий, прерывистый вдох обжигал лёгкие.

Яды…

Она знала их с детства. Старый наставник учил распознавать, противостоять, выживать даже при смертельной дозе, но это… это было нечто иное. В её теле поселилось нечто чужое, липкое, враждебное. Сначала отнялись ноги, словно их наполнили свинцом, затем руки. Пальцы начали подёргиваться в мелких, неконтролируемых судорогах, будто ими двигала чужая, невидимая воля. Она попыталась поднять руку, оттолкнуть их, но та лишь едва, жалко дёрнулась и замерла. Девушка обессиленно завалилась на бок. Щека прижалась к холодному, шершавому камню, но она уже почти не чувствовала, вообще почти ничего не чувствовала – ни рук, ни ног. Как будто её сознание оказалось в ловушке внутри собственного, онемевшего тела. Осталась только смутная, разлитая повсюду боль, и далёкий пульс собственного сердца.

– Н-нет… – её губы едва шевелились, выдавая почти беззвучный шёпот. – Нет…

Её взгляд застыл, цепляясь за одну-единственную точку – за крошечную, едва заметную трещину в каменной плите прямо перед глазами. Едва различимая, почти исчезающая, она стала её якорем, последней нитью, связывающей с реальностью в этом океане боли и бессилия. Мир растворялся, ускользал, исчезал по краям зрения, но эта тонкая линия на камне удерживала её от полного, окончательного провала в темноту. Её небесно-голубые, когда-то ясные глаза, наполнялись влагой. Слёзы не текли ручьями – они просто застыли мутной, солёной вуалью, сквозь которую всё вокруг казалось размытым и нереальным.

Послышались шаги.

Тяжёлые, глухие, размеренные. Каждый шаг отзывался в каменном полу слабой вибрацией, но в голове Талли всё сливалось в один вязкий, расползающийся шум, словно её уши наполнили мутной, стоячей водой. Грюпель приближался медленно, с ленивой небрежностью человека, на сто процентов уверенного в своей абсолютной власти. Он остановился рядом и опустился на корточки, нависая над её неподвижным телом тёмной, угрожающей тенью. От него тянуло кислым запахом пота, пыли и крови. Его горячее, тяжёлое дыхание обожгло её щёку. Грубая, мозолистая ладонь легла на её лицо, почти ласково, но в этом касании чувствовалась мерзкая, хищная привычность. Большим пальцем с обломанным, обгрызенным ногтем он медленно, почти ритуально провёл вдоль её скулы, стирая единственную слезу, скатившуюся по коже. Капля дрожала на кончике его пальца, как алмаз. Он не сводил с неё своих мутных глаз, и, не отрывая взгляда от её затуманенного лица, поднёс палец к своим губам. Толстый, розовый язык лениво скользнул по коже, слизывая слезу. Он прикрыл глаза, смаковал вкус, как изысканный гурман, пробующий редкое, выдержанное вино.

– Хм… такой же вкус, как у всех, – пробормотал он с лёгкой, но отчётливой досадой, сморщив нос.

Разочарование в его голосе прозвучало на удивление искренне. Он, видимо, ждал чего-то особенного. Верил, что её страдание будет уникальным, что её слёзы окажутся горче, крепче, насыщеннее, но нет. Та же соль, та же старая, знакомая тоска. Он скривил губы в брезгливой гримасе, глядя на неё сверху вниз.

Девушка едва уловила его голос. Она слышала звуки, но не понимала их смысла, словно язык вдруг стал чужим, а значение слов растворялось в воздухе раньше, чем успевало достичь её сознания. Глаза оставались открытыми, но уже ничего не различали, не фокусировались. Всё плыло, затягивалось молочно-белой пеленой. Щека пульсировала от недавнего удара, но даже эта боль была чужой, отстранённой, как будто её испытывало другое тело, где-то далеко.

Мир начал меняться, терять свои очертания.

Камень под ней будто исчезал, пространство вокруг становилось мягким, податливым. Всё теряло чёткую форму, края, очертания. Осталась только вязкая, липкая, тёплая темнота. Где-то наверху должен был быть потолок, но и он растворялся в подступающем тумане. Мысли ускользали одна за другой. Ни одна из них не задерживалась надолго. В голове стоял низкий, протяжный, монотонный гул, отзывающийся эхом от виска к виску, нарушая и без того зыбкую тишину внутри. Грудь поднималась всё реже, нехотя. Воздух входил обрывками – неглубокими, рваными, бесполезными вдохами, которые уже не приносили никакого облегчения.

Грубые, чужие руки вновь коснулись её тела – настойчиво, бесцеремонно, с чувством полного права. Пальцы медленно, лениво провели по ключице. Она всё это чувствовала. Каждое прикосновение, каждое движение, и просто не могла ничего ответить. Не могла закричать, ударить, оттолкнуть, даже пошевелиться. Мышцы не слушались, тело превратилось в безвольную, тяжёлую оболочку.

И вдруг – всё внутри оборвалось.

Будто кто-то невидимый перерезал тонкую, натянутую до предела струну, на которой держалось всё её существо. Остатки воли, последние клочья страха, горькое отчаяние – всё разом рассыпалось в прах. Осталась только тишина. Густая, бархатная, почти уютная в своей окончательности. Тепло дурмана окончательно заполнило её, как вода медленно заполняет глиняный сосуд, вытесняя воздух. Больше не было ни боли, ни паники, ни жгучего желания бороться. И среди этой пугающей, но такой спокойной тишины пришло странное, искажённое чувство облегчения.

– Вот оно, – подумала Талли, отстранённо, как будто наблюдая за кем-то со стороны. – Наконец-то.

Её губы едва дрогнули. Уголки рта приподнялись на долю секунды – жалкая, беззвучная, тихая усмешка, полная горькой иронии.

– Я думала, будет страшнее… – промелькнула последняя ясная мысль, ускользая в небытие, – а оказалось… не так уж и страшно. Почти… спокойно.

Девушка снова ощутила их прикосновения. Грубые, шершавые пальцы, пахнущие потом и грязью, скользили по её коже, оставляя липкие, неприятные следы. Но она больше не дёргалась, не всхлипывала, не пыталась кричать. Страх, некогда цепкий, кусачий, пожирающий её изнутри – бесследно исчез. Он растворился в теле вместе с ядом, что медленно и неотвратимо заползал в каждую клеточку её крови. В голове стоял сладкий, тягучий, убаюкивающий туман. Он не предлагал спасения, только полное, безразличное забвение. И всё же, сейчас это казалось лучше, чем та ужасная реальность, что творилась вокруг.

Она ловила себя на том, что не сопротивляется, не пытается бороться. Тело безвольно поддавалось, как сломанная марионетка, подчиняясь чужому, грубому ритму. Оно жило лишь по инерции – ноги едва дёрнулись в последней судороге, дыхание рвалось из груди хрипло и сбито. И всё. Внутри – пустота. Ни воли, ни мыслей, ни эмоций, только пассивное ожидание, даже не смерти, а просто полной тишины. Того момента, когда всё окончательно стихнет, когда перестанет быть больно, когда она сама просто перестанет быть.

«Ещё немного… осталось ещё чуть-чуть… и я наконец буду свободна…»

Но в эту готовую поглотить её тишину ворвался шёпот. Тихий, до боли знакомый. Он зазвучал не снаружи, а прямо внутри неё, в самой глубине сознания.

– Пусти меня…

Талли дёрнулась всем телом. Рот её судорожно приоткрылся, и из перехваченного горла вырвался глухой, сиплый хрип. Тело вдруг неестественно изогнулось, напряглось, стало тугим, как лук, будто кто-то невидимый сжал все мышцы в одну невыносимо натянутую дугу.

– Это неправильно, – вспыхнула в мозгу короткая мысль.

Она не знала, откуда это знание, не могла его объяснить. Но оно было. Твёрдое и непоколебимое.

– Дитя… я помогу тебе…

Голос прозвучал вновь. Но на этот раз – не в голове. Он отзывался где-то в глубине сердца, пульсировал в крови, шептал в каждом учащённом биении. Он был похож на шелест высокой травы на рассвете, на тёплый ветерок в бескрайнем поле, на колыбельную, которую ты вроде бы не помнишь, но почему-то знаешь наизусть.

Слёзы снова подступили к глазам. Хотелось зажать уши, спрятаться, исчезнуть, раствориться в обещанной тишине, но она не могла. Голос уже был внутри. Он стал частью её самой. Он, казалось, знал её лучше, чем она сама.

– Ты больше не будешь бояться, – сказал он, мягко, но с той невероятной, спокойной уверенностью, от которой по коже бежали мурашки. – Ты станешь свободной… как и хотела. Как всегда мечтала.

Слова скользили по её израненному сознанию, как тёплое, густое вино по горлу – обволакивающие, дурманящие, усыпляющие волю. Они затягивали, убаюкивали, обещали покой. Так сладко, так легко было просто перестать бороться, отдаться этому течению.

«Свободной…»

Её потрескавшиеся, окровавленные губы дрогнули, расползаясь в слабую, мечтательную, почти блаженную улыбку.

– Да… – прошептала она еле слышно, и этот шёпот был полон странной надежды. – Я хочу быть свободной…

– Тебе всего лишь нужно пустить меня, – продолжал голос, и теперь он звучал ещё ближе, прямо здесь, в полуметре от неё. Так близко, что она почти физически чувствовала лёгкое дыхание на своей коже, у самого уха. Голос был бархатным, мягким, как дорогой шёлк. Он гладил её разум, как тёплая, успокаивающая ладонь сонную, уставшую голову. Но под этой обволакивающей мягкостью безошибочно чувствовалась нечеловеческая сила, бездна, которая терпеливо ждала своего часа. Он знал, чего она хочет на самом деле, и знал, как ей это предложить.

– Хорошо… – Талли выдохнула почти беззвучно, и это был её последний сознательный выбор. Веки опустились, став невероятно тяжёлыми. Мир вокруг окончательно поблёк, растворился в серой мгле. Осталась только безмолвная пустота и этот голос, ставший единственной реальностью. Она впустила его, открыла ему настежь все двери.

И в тот же миг, в тот самый момент, когда она внутренне сдалась, что-то в самом воздухе изменилось. Он стал гуще, плотнее, ощутимо холоднее. Сначала это было еле уловимо: лёгкая, почти эфемерная дрожь в кончиках пальцев, едва заметное, игольчатое покалывание в мочках ушей. А потом всё обрушилось разом. Мгновенно. На тёмных каменных плитах пола, прямо из ничего, заструился иней, тонкой, мерцающей паутиной покрывая холодный мрамор. Казалось, невидимый художник водил по камню ледяными пальцами, выводя замысловатые, древние узоры. Откуда-то из-под самых сводов, из тёмных углов, поползла стужа, не просто холод, а пронизывающий, живой мороз.

Рагар, стоявший ближе всех к девушке, вздрогнул всем телом. По его позвоночнику скатилась тяжёлая капля ледяного пота. Он машинально, почти рефлекторно потянулся к рукояти меча, сам не понимая, зачем, против кого. Его пальцы, всегда такие твёрдые, теперь предательски дрожали. Остальные наёмники заметно напряглись, почуяв неладное. Кто-то сглотнул ком в горле, другой метнул быстрый, тревожный взгляд на Грюпеля, ища объяснения или команды. Один из них зажал рот обеими ладонями, пытаясь подавить рвущийся крик, и странно – изо рта у него, как в лютый мороз, повалил густой, белый пар. А затем вспыхнули стены. Старые, исписанные потускневшими от времени древними символами, они зажглись изнутри мягким светом. Надписи, казалось, навсегда погружённые во тьму, засветились, будто вспоминая своё давно забытое предназначение. Сам воздух зазвенел, наполнившись высокочастотной, почти неслышной вибрацией. Где-то очень далеко, на самом краю восприятия, раздался рык. Глухой, низкий, идущий как будто из-под земли. Он не принадлежал ни одному известному зверю, ни человеку. Это была вибрация из той части мира, куда обычный слух не дотягивается.

– Б-босс… вы это чувствуете? – пропищал один из наёмников, и его голос сорвался на фальцет.

Грюпель дёрнул плечом, не оборачиваясь, всё ещё пытаясь сохранить маску равнодушия.

– Что ещё, чёрт вас дери? – буркнул он, раздражённо, всё ещё пытаясь справиться с внезапно нахлынувшей волной разочарования, которая затопила его грудь. Его взгляд машинально скользнул к массивным, дорогим часам на запястье. Время. Их время, отведённое на эту забаву, явно вышло. Он нахмурился.

«Чёрт, не успел. Не сделал всего того, ради чего затеял эту игру.»

Острая досада уже начинала перехлёстывать через край первоначального раздражения. Надо было уходить, сейчас же.

«Или… забрать её с собой?» – мелькнула у него быстрая, алчная мысль.

Он уже почти начал прикидывать в уме, как организовать вынос тела, как вдруг тишину, вернее, ту звенящую пустоту, что воцарилась вокруг, прорезал странный, сдавленный звук. Мужчина резко обернулся на него. Один из его людей пятился назад, спотыкаясь. Его глаза были неестественно широко раскрыты, а кожа побелела до мертвенной, меловой синевы. Он не отрывал охваченного ужасом взгляда от лежащей девушки, задевая плечом выступ каменной колонны.

– Что за…

– Там… – голос сорвался на шёпот, полный неподдельного ужаса, и он дрожащей, указывающей рукой показал вниз, на пол.

Грюпель перевёл взгляд, и в его дыхание перехватило. Внутренности сжались в один плотный, холодный, тяжёлый ком. Девушка изменилась. Она смотрела на него, но это были не её глаза. Алые, горящие, как раскалённые угли, они уставились прямо на него, впиваясь в самую душу. В этих глазах больше не было ничего от той девушки – ни страха, ни боли, ни проблеска человеческого разума, только бесконечный, первобытный голод и древняя, безымянная жажда разрушения. На её бледном, словно высветленном изнутри лунным светом лице застыла хищная, предвкушающая улыбка, от которой кровь стыла в жилах. По её телу, от шеи до самого низа живота, струились, переливаясь, тёмные, почти чёрные символы. Они изгибались, ползли, словно стая живых, ядовитых змей под кожей, сплетаясь в древние, отвратительные узоры, от одного взгляда на которые мутилось сознание. Он инстинктивно попытался отступить, сделать шаг назад, но его тело вдруг перестало слушаться. Ноги стали ватными, приросли к каменному полу. Сердце забилось с такой бешеной скоростью, что каждое его сокращение отзывалось в висках острой болью. Мозг кричал, выл от ужаса: «Беги! Беги сейчас же, пока не поздно!» – но его рот лишь беззвучно открывался и закрывался. Он судорожно глотал ледяной воздух, как утопленник, но спасения не находил.

Девушка, или то, что было ею, медленно, плавно подняла руку, и воздух вокруг неё затрепетал, сгустился, подчиняясь её воле. Тени на стенах встрепенулись, зашевелились, словно завидев свою настоящую хозяйку. Они пошевелились, потянулись к ней длинными, бесформенными щупальцами, будто ждали этого момента всю свою тёмную, бесконечную жизнь. Символы на её коже вспыхнули ослепительно ярко, заливая всё вокруг зловещим сиянием.

МЕЛЛИСА

Принцесса резко повернулась к Брайану, стараясь сохранить на лице маску невозмутимого спокойствия, но мышцы её челюсти предательски напряглись, выдав внутреннюю борьбу. Её светлые, ясные глаза встретились с его тяжёлым, выжидающим взглядом. Вместо ожидаемого страха или даже раздражения, её губ коснулась лишь лёгкая, почти детская улыбка, в уголках которой пряталась тень иронии.

– Не подскажете… где именно я соврала? – голос её прозвучал ровно, лишь лёгкая хрипотца выдавала напряжение.

Брайан не ответил сразу, лишь коротко хмыкнул, и его взгляд стал ещё пронзительнее. Медленно, почти театрально, он поднял руку и провёл указательным пальцем по пыльной поверхности ближайшей полки. Тонкая, чёткая линия чистого, тёмного дерева тут же прорезала толстый слой серой пыли, закрутив её в воздухе лёгкими, танцующими вихрями.

– Смотрите, – произнёс он на удивление спокойно, не отводя от неё своих колючих глаз. – Здесь была книга, совсем недавно. Сейчас её нет.

– Ах, вы об этом… – Мелисса нарочито широко всплеснула бровями, и её лицо озарилось наигранным, слишком ярким облегчением.

Она ловким движением вытащила из-за спины небольшой, потрёпанный временем том, прижимая его к груди.

– «Легенды Королевств», – сказала она ровным, почти безразличным тоном, слегка демонстрируя обложку. – Вот и вся пропажа. Довольно скучное чтение, если честно. Сказки для детей да стариков.

Брови Брайана едва заметно, почти неуловимо сдвинулись. Его проницательный взгляд скользнул по корешку, пытаясь уловить больше деталей.

– Легенды? – переспросил он, и в его голосе зазвучал неподдельный скепсис. – Что они здесь делают, в этом месте? Среди отчётов и политических сводок?

– Я не знаю, – парировала девушка, с лёгкостью поднимая плечи в беззаботном пожатии. – Может, кто-то забыл. Может, оставил специально, для развлечения. Тут, знаете ли, полно странных вещей… вы не заметили?

Она говорила равнодушно, но её тонкие пальцы сжали книгу так крепко, что костяшки побелели, почти намеренно закрывая большую часть обложки и верхние углы страниц. Казалось, она пыталась не просто удержать её, а спрятать, сделать невидимой.

И в этот миг на её лице мелькнуло что-то странное. Она резко, судорожно выпрямилась во весь рост, застыла на мгновение, и тут же согнулась пополам, будто от удара в живот. Из её сжатой груди вырвался сдавленный, болезненный хрип. Губы мгновенно побелели, потеряв всякий цвет, а пальцы, только что так крепко державшие книгу, судорожно разжались. Книга с глухим, одиноким стуком упала на землю, подняв маленькое облачко пыли. Всё тело Мелиссы начало бить мелкой, частой дрожью. Лицо её стало пепельно-серым, землистым, и по виску, нарушая безупречность кожи, медленно скатилась крупная капля холодного, солёного пота. Она попыталась выпрямиться, опереться на стол, но её ноги подкосились, и усилие оказалось безуспешным.

– Мелисса?! – Адриан, до этого молча наблюдавший за дуэлью взглядов, бросился к ней, и в его обычно твёрдом голосе прозвучала неподдельная паника. – Что с вами? Что случилось?

Он сделал стремительный шаг вперёд, протянув руку, чтобы поддержать её, но девушка резко, почти отчаянно вскинула ладонь, останавливая его на полпути.

– Я… в порядке… – прошептала она хрипло, едва сдерживая сотрясающую её дрожь. – Просто… голова закружилась…

Острая, пронзительная боль исчезла так же внезапно, как и началась, оставив после себя лишь гулкое, пульсирующее эхо в висках и странную, ледяную пустоту в груди. Но сердце теперь билось с удвоенной, бешеной силой, выстукивая один-единственный, ясный сигнал тревоги.

«Талли! Она в опасности! Смертельной опасности!»

Это было не просто предчувствие. Это было знание, пришедшее извне, вонзившееся в самое нутро. Связь, которую она всегда чувствовала, но никогда не осознавала так остро.

Не говоря больше ни слова, не глядя на ошеломлённых мужчин, Мелисса сорвалась с места. Она рывком, с силой распахнула тяжёлую дверь кабинета и исчезла в полумраке коридора. Девушка не просто бежала – она летела, повинуясь зову, который был громче любого приказа, яснее любой мысли. Она чувствовала это кожей, кровью, каждой клеткой. Тёмный, неумолимый хаос звал её.

– Что это было?.. – прошептал Адриан, ошарашенно глядя на пустой дверной проём, где только что мелькнул её силуэт. Его мысли путались, цепляясь за обрывки логики, которые безнадёжно тонули в поднявшемся тумане необъяснимого.

«Сейчас не время для вопросов, время действовать.»

Он метнулся за ней, его плащ взметнулся тёмным крылом. Брайан же задержался на миг, всего на одно короткое дыхание. Его цепкий, аналитический взгляд упал на упавшую книгу, ту самую, с потрёпанным корешком и выцветшими от времени буквами на обложке. Он быстро, почти не глядя, наклонился, поднял том с пола, ощутив под пальцами шершавую, старую кожу переплёта. Не колеблясь ни секунды, он сунул его в глубокий потайной карман своего плаща, скрытый от посторонних глаз. Бросил последний, оценивающий взгляд на опустевшую, застывшую в ожидании комнату, и стремительно побежал следом за Адрианом, на ходу крепче прижимая украдкой добычу к груди. Возможно, неожиданно для всех, они нашли здесь нечто гораздо более важное, чем просто доказательства чьего-то предательства.

ТАЛЛИ

Её трясло. Не от страха, не от холода – от ярости. Слепой, всепоглощающей ярости, будто в её венах пульсировала не кровь, а жидкий огонь. Он кипел где-то глубоко внизу, в животе, поднимался горячей волной, толкался в виски, стучал молотом в сердце, пробегал по коже жаркими, колючими мурашками, захватывая каждую клетку, каждый нерв, выжигая всё на своём пути. Всё остальное исчезло. Боль, страх, сомнение – всё стёрлось, сгорело дотла. Оставалась только одна жгучая, первобытная злость. Гул в ушах постепенно стихал. Он уступал место другому, гораздо более сильному и древнему чувству.

Жажде.

Это был не просто голод – это было нечто большее, глубже, словно в самой сердцевине её существа открылся бездонный, чёрный колодец. Он тянул всё к себе, пожирал, сжирал изнутри, требуя насыщения. Горло пересохло, склеилось, как будто она не пила долгие недели, бредя по раскалённой пустыне. Тяжёлый, одеревеневший язык прилип к шершавому нёбу. Но ей не нужна была вода. Ей была нужна только кровь. Её запах витал в воздухе, густой, тёплый, пьянящий. Он был повсюду, этот медный, сладковатый аромат, он пропитывал собой каждый сантиметр пространства. Девушка судорожно, с усилием сглотнула, и этот звук, громкий в оглушительной тишине, показался ей чужим, доносящимся откуда-то со стороны. Она отчётливо чувствовала, как этот всепоглощающий голод становится сильнее её собственного разума. Как он медленно, но верно стирает всё, что делало её Талли: имя, память, привязанности, все те чувства, что когда-то были её сутью. Всё это безжалостно исчезало, растворяясь в багровом тумане.

– Спи, моё дитя… Отдохни…

Он шептал что-то едва уловимое, на самой грани слуха, прямо у неё в голове. Слова скользили по её сознанию, как тонкие, холодные пальцы, мягко окутывая разум сладким, усыпляющим дурманом. И Талли поддалась. Ей было так легко поддаться. Воспоминания начали таять. Наставления старых мастеров, долгие часы изнурительных тренировок, строгие предостережения отца – всё это становилось далёким, неясным, чужим.

«Сохраняй человечность… любой ценой держи контроль… не давай хаосу поглотить себя…»

Поздно. Слишком поздно.

Злоба, заполнившая её душу до краёв, была слишком велика, слишком сладка. Она больше не хотела сдерживаться, не хотела возвращаться к той боли, к тому страху. Здесь, в самой глубине этой тёмной, тихой бездны, было легче, проще. Здесь не нужно было думать, не нужно было мучительно выбирать. Её разум, её воля растворялись, безвозвратно исчезая в сладком, вязком, обещающем покой забвении.

Талли медленно подняла голову. Уголки её губ дёрнулись, непроизвольно растягиваясь в кривую, нечеловеческую ухмылку. Её глаза, когда-то ясные, вспыхнули изнутри багровым светом. Она не колебалась ни секунды – резким, точным движением, быстрым как удар змеи, она вскинула руку и схватила ближайшего мужчину за горло. Сильные, цепкие пальцы сомкнулись мёртвой хваткой, впились в плоть, лишая жертву даже малейшей возможности издать звук. Он лишь захрипел, и его глаза, полные непонимания и ужаса, расширились до предела. Его руки инстинктивно рванулись к её запястью, ногти впились в кожу, оставляя на ней яркие, кровавые борозды. Напрасно. Её хватка была железной, безжалостной. Она чувствовала под кончиками своих пальцев его учащённый, судорожный пульс, биение его перепуганного сердца. Этот чужой, беззащитный ритм лишь сильнее разжигал внутри неё адский жар. Девушка тихо, с низким хрипом, заурчала, как голодный зверь. Её глаза налились безумием и одной лишь всепоглощающей жаждой.

– Сделай это… и тебе станет так хорошо… наконец-то утихнет боль… – Голос в её голове звучал, как шёпот тёплого, ласкового ветра, как самое сладкое обещание спасения.

И она не сопротивлялась. Выбор уже был сделан где-то в глубине её души. Пальцы сжались до предела, с нечеловеческой силой. Острые, отточенные когти, прорвали кожу, затем плоть, затем хрящи. Раздался отвратительный, влажный хруст. Грюпель, казалось, на мгновение завис в воздухе, его тело напряглось в последней, предсмертной судороге. В его горле что-то булькнуло, захлебнулось, а затем хлынул тёплый, багровый фонтан. Горячая, липкая кровь залила её лицо, слепляя ресницы, стекала по щекам густыми ручьями, капала на её полуоткрытые губы, на подбородок. Она замерла на мгновение, прерывисто и хрипло дыша, словно пробуя новый, незнакомый воздух. Её зрачки сузились до двух тонких, хищных щелей. Тело жертвы окончательно обмякло в её безжалостной руке. Глаза, застывшие в немой агонии, всё ещё смотрели на неё, полные немого вопроса.

Пальцы её разжались.

Труп с глухим, бесформенным стуком рухнул на холодный, безразличный мрамор. Алые брызги рассыпались по полу причудливыми узорами. Медленно, без всякой спешки, Талли опустила взгляд, её багровые глаза скользнули по окровавленному полу. Она наклонилась и подобрала чужой, тяжёлый меч. Её губы, испачканные кровью, тронула широкая, хищная ухмылка. Она сделала шаг вперёд, к следующей цели. Голод внутри неё не утихал, не думал утоляться. Он лишь рос, как чёрный, бездонный вихрь в самой её сердцевине, набирая силу с каждой секундой. Меч волочился за ней по камню, противно царапая пол, оставляя позади скрежещущий, металлический след.