Хранители Севера

– Чёрт… – выдохнула она, инстинктивно отшатываясь назад.

Наёмник замер. Его глаза прилипли к алой капле, сорвавшейся с её локтя и упавшей на камень. Он втянул воздух сквозь сомкнутые зубы, жадно, почти с наслаждением, точно хищник, учуявший близость добычи. Его пальцы затряслись от желания коснуться её, ощутить эту влажную теплоту.

– Ещё не время… – пробормотал он почти шёпотом, и слова его были едва слышны.

Талли атаковала первой. Рванула вперёд стремительно, как выпущенная из лука стрела, надеясь зацепить хотя бы одного – просто сбить с ног, вырвать драгоценное преимущество. Пространство между ними исчезло за одно мгновение. Шаг. Ещё. Резкий рывок. Прежде чем один из них успел понять, что происходит, лезвие её кинжала вспороло ему руку – от запястья до самого локтя. Он только инстинктивно вскинул её, пытаясь закрыться, когда сталь уже глубоко вошла в плоть. Его крик, громкий, рваный, полный ужаса и боли, сотряс стены зала. Он отшатнулся, хватая окровавленную руку, пальцы скользили в собственной крови, не в силах остановить поток.

Остальные бросились на неё разом, словно стая. Они уже не помнили себя от ярости: рычали, как звери, слепо несясь вперёд, каждый жаждал первым достать её, вонзить своё железо, разорвать на части. В этой слепой злобе не осталось и капли разума, только одно желание – убить. И именно в этом неконтролируемом бешенстве она увидела их слабость. Они мешали друг другу, сбивались в кучу, рубили воздух, перекрывали линии для удара. Один заслонял другого, как глупые псы, сорвавшиеся с цепи. И она прыгнула прямо в сердце этого хаоса. Метнулась между двумя, пригнувшись низко, как зверь в смертельном броске, скользнула под опасный замах, чуть не задевший её ухо, и выпрямилась уже вплотную к худому мужчине – с грязным платком на лбу и застарелым шрамом, пересекавшим щёку. Его глаза расширились от неожиданности. Клинок сверкнул в тусклом свете. Быстрый, точный удар снизу вверх. Он захрипел, пошатнулся, руки судорожно впились в рану, но кровь уже хлестала из-под пальцев, заливая рукав. Его тело безжизненно рухнуло на каменный пол с глухим стуком. Талли не успела даже перевести дух, победа была на расстоянии полвздоха.

Свист.

И тут холодный металл резко, неожиданно обвился вокруг её шеи. Она вздрогнула – стальная петля сдавила горло, впиваясь в кожу, перекрывая дыхание.

Рывок.

Грубая сила дёрнула её назад. Она потеряла равновесие, вскрикнула, но звук застрял в перехваченном горле. Кинжал выскользнул из ослабевших пальцев, с глухим звоном ударился о камень и откатился в сторону. Пальцы её в отчаянии рванулись к шее, царапая цепь, сдирая кожу в тщетной попытке ослабить смертельную хватку. Бесполезно. Металл сжимался всё туже, впиваясь в гортань. Мир поплыл перед глазами, края зрения начали темнеть.

– Не могу… вздохнуть… – едва слышный, хриплый шёпот сорвался с её пересохших губ.

Рот судорожно ловил воздух, который не мог пройти. Глаза, полные яростного отчаяния, уставились на лицо наёмника напротив. Он стоял совершенно спокойно, лишь чуть склонив голову набок, и на его гузах расплылась мерзкая, почти ласковая ухмылка. Медленно, с наслаждением, он снова облизал губы, смакуя каждое мгновение её агонии.

МЕЛЛИСА

– Что вы тут делаете? – голос дрогнул, выдав удивление раньше, чем она успела его скрыть.

– Поверьте, принцесса, я и сам немного удивлён, – спокойно отозвался Адриан. В его низком голосе проскользнула лёгкая, почти неуловимая тень иронии. Он наклонил голову, мельком взглянул на меч, всё ещё упёртый ему в грудь, и лениво, с видом полного равнодушия, отвёл его в сторону ладонью. Сделав неспешный шаг, он медленно обошёл застывшую на пороге девушку и вошёл в кабинет, не сводя с неё тёмных глаз.

Мелисса так и осталась стоять, будто вросла в пол. Губы её то приоткрывались, словно для вопроса, то снова смыкались, не издав ни звука. Казалось, она пыталась найти нужные слова, но они ускользали, рассыпаясь в прах прежде, чем достигали языка. И ей оставалось лишь молча наблюдать, как вслед за кронпринцем в кабинет, словно тень, вошёл Брайан. Огонь факела в его руке нервно подрагивал, отбрасывая по стенам рваные, дёргающиеся тени. Он учтиво, почти церемонно склонил голову и бесшумно прикрыл за собой тяжёлую дверь.

Адриан окинул взглядом всё помещение. Его взгляд скользнул по пыльным полкам, задержался на секунду на столе. Он подошёл ближе, не спеша, и прислонился бедром к краю столешницы, скрестил на груди мускулистые руки. Чёрная рубашка плотно обтянула плечи, подчёркивая каждую линию тренированного тела. А затем – посмотрел на неё. Прямо, в упор, без тени смущения.

Девушка чувствовала на себе этот тяжёлый, пронзающий взгляд, под которым всё внутри сжималось и хотелось отступить, спрятаться. В груди болезненно ёкнуло – оттого, что он здесь. Оттого, что она совершенно не готова. Ни к его внезапному появлению, ни к неизбежным вопросам, ни к той правде, которую он, казалось, пришёл забрать силой.

– Что вы тут делаете, принцесса? – его голос прозвучал ровно, но под внешним спокойствием явно пряталось что-то иное, напряжённое и опасное.

«Как асуры узнали об этом месте? Что же они ищут?»

Она уловила в его тоне невидимую, но оттого не менее острую черту. Тонкое, почти незаметное предупреждение: ответь сейчас, или между нами ляжет трещина, которую уже не склеить. И она это понимала, сознавала умом, но холодное знание не спасло от внезапной вспышки раздражения. В нём было слишком много уверенности. Слишком много права – права, которое он будто сам себе присвоил. С чего вдруг он диктует ей условия? Он кто такой, чтобы требовать отчёта? Мелисса внутренне ощетинилась. Одно короткое, почти незаметное движение, и она зеркалит его позу: скрещивает руки на груди и вздёргивает подбородок ещё выше, бросая вызов.

– Не думаю, что обязана вам что-то объяснять.

Брайан, всё это время молча наблюдавший за ними из своего угла, едва заметно усмехнулся. Он видел, как точно, почти карикатурно, она скопировала позу друга. Как напряжённо оба застыли, вцепившись друг в друга взглядами, будто схлестнулись в безмолвной дуэли. Два упрямца. Никто не желал уступать. Он чуть покачал головой, чувствуя, как назревает буря.

«Пусть разбираются сами.»

Его взгляд скользнул в сторону – к высокому книжному шкафу в углу. Что-то в его беспорядке цепляло внимание, но что именно, он пока не понимал.

Тем временем Адриан тихо, с усилием выдохнул:

– …Мелисса, – только её имя, но в нём отозвалось сразу всё: и накопленная досада, и отчаянная попытка сдержаться, и смутное желание обойти острые углы. – Сейчас не время для игр.

Он сделал короткую паузу, давая словам осесть, и продолжил уже твёрже:

– Не знаю, с каких пор Королевство Атрея так живо интересуется Гильдией Нечистых… Но раз уж ты здесь, значит, мы оба ищем одно и то же.

Мелисса не ответила сразу. Она чуть склонила голову набок, раздумывая, взвешивая риски. С одной стороны – союз с кронпринцем был бы ей на руку, открывал новые возможности. С другой – она не могла быть уверена, что он сам не замешан в этой тёмной истории. Кто сказал, что это не ловушка? Что он не играет в свою, чужую и опасную для неё игру? Её глаза прищурились, в них вспыхнул холодный, аналитический блеск.

«Нужно быть осторожной. Я скажу ровно столько, сколько нужно, не больше. Пусть он думает, что ведёт игру. Пусть станет пешкой в моей собственной партии…»

– Хорошо, – коротко, без эмоций бросила она. – Мы ищем доказательства связи кого-то из высшей знати с Гильдией. Того, кто их покрывает, или, – она сделала почти невесомую, но красноречивую паузу, – кто стоит во главе.

Руки, до того скрещённые на груди, медленно опустились вдоль тела. Она плавно подошла к массивному креслу, не глядя на мужчин, и опустилась в него, грациозно закинув ногу на ногу, принимая позу полного контроля.

Адриан не сдвинулся с места, лишь густые брови его нахмурились, а взгляд стал жёстче, острее. Он подсознательно ожидал чего-то в этом роде, но до последнего надеялся, что окажется неправ, что его подозрения не подтвердятся.

«Дядя.»

Мысль вспыхнула в сознании, обжигая изнутри. Он заставил себя говорить спокойно, почти отстранённо:

– Зачем вам это?

Глаза его не отпускали её, впитывая каждую мелочь. Он смотрел пристально, почти болезненно внимательно, надеясь уловить хоть намёк на ложь, малейшее колебание, любую фальшь в её поведении, но она только едва тронула уголки губ, сложив их в лёгкую, почти насмешливую улыбку.

– Теперь моя очередь задавать вопросы, – её голос прозвучал на удивление мягко, но в этой мягкости таилась сталь. – Почему вы здесь?

Его смех прозвучал неожиданно и резко. Хриплый, низкий, бархатистый. Он прокатился по комнате, ударился о стены, заскользил по книжным корешкам и пробежал холодными, неприятными мурашками по её коже. Мелисса инстинктивно затаила дыхание, лишь на миг. Он рассмеялся, и в ней что-то дрогнуло – горячая, тревожная искра под ложечкой, будто отклик на некий зов, который она не хотела и не могла признать.

– Мы пришли за тем же, – сказал он уже без тени смеха, его голос стал ниже, тише, насыщеннее. – Мы тоже ищем доказательства.

Она не ответила, просто откинулась чуть назад на резную спинку стула, не сводя с него глаз. Взгляд её стал пристальнее, острее, почти колючим.

«Если они здесь, значит, у них уже есть конкретный подозреваемый, иначе бы не рисковали появляться. А если рискнули – значит, это кто-то из самых приближённых к короне. Кто-то очень властный, кого они не могут обвинить без железных, неоспоримых улик.»

– Кого вы подозреваете? – спросила она прямо, без предисловий. – Раз уж ищете прямые доказательства.

В комнате повисла густая, давящая тишина. Брайан, до этого неторопливо осматривавший переплёты в дальнем углу, застыл на месте, затаив дыхание. Адриан не ответил сразу. Он отвернулся, уставившись в сторону книжной полки, разглядывая потрёпанные корешки, хотя вряд ли видел хоть одну букву. Он раздумывал, взвешивал каждое слово.

– Мы не уверены, – произнёс он наконец, оборачиваясь к ней лишь наполовину. – Но есть одно имя.

Он сделал паузу, давая ей понять вес этих слов.

– Только… пока оно не должно звучать вслух.

Он полностью обернулся к ней. На его губах играла лёгкая, почти невинная улыбка, но в тёмно-карих, почти чёрных глазах не было и тени наивности, только холодная, хищная внимательность. Они скользили по её лицу, цепляясь за малейшие перемены: за лёгкую напряжённость в бровях, за неестественную ровность спины, за едва заметную тень, легшую на губы.

– Теперь моя очередь задавать вопросы, не так ли? – произнёс он с подчёркнутой, почти театральной любезностью.

Голос звучал так невинно и мягко, что Мелисса мысленно усмехнулась, оценив игру.

« Точный, почти изысканный манипулятор, скрывающий острые углы за бархатом учтивых слов.»

Но его следующая фраза сорвала эту тонкую плёнку спокойствия, как нож разрезает шёлк.

– Для чего вам эта информация?

Он не отвёл взгляда, продолжая буравить её своим тёмным, неотрывным взглядом.

– Как это касается лично вас?

Она не ответила сразу. В комнате воцарилась гробовая тишина, даже пламя факела, казалось, замерло, бросая на стены застывшие, дрожащие тени. Брайан перестал делать вид, что листает книги, и медленно, очень медленно обернулся, уловив резкую перемену в воздухе.

Она не спешила. Не могла спешить. Любое неосторожное слово, любой промах могли стать той самой трещиной, через которую хлынет правда, а вместе с ней – смертельная опасность. А ей нельзя было позволить себе ни единого промаха.

«Сказать правду? Нет, слишком рискованно. Они потребуют подробностей, доказательств, а я не смогу их дать, не сейчас. Черт!»

– Мы ищем того, кто послал убийцу за нами, – произнесла она наконец, выбрав слова с ювелирной точностью. – И учитывая, что наш маршрут знали только приближённые к вам, ваше высочество, – она сделала на этих словах лёгкий, но ядовитый акцент, – мы сделали вывод: крыса сидит прямо во дворце.

Она намеренно умолчала, кто именно скрывается за этим «мы». Пусть гадают, строят догадки. Чем больше тумана, тем труднее разглядеть её уязвимость. Подняв подбородок ещё чуть выше, она вновь скрестила руки на груди, принимая защитную позу.

– А как вы знаете… демоны Севера не прощают своих обидчиков.

Адриан внимательно слушал, не пропуская ни единой интонации. Слишком гладко, слишком аккуратно подобраны слова. Ни одной лишней детали, которую можно было бы проверить. Ни одной зацепки, что не ускользала бы, как вода сквозь пальцы. Он чувствовал – она что-то недоговаривает, возможно, очень многое. Но держалась при этом уверенно, даже чересчур уверенно, и это бесило его. Бесило, и в то же время невероятно интриговало. Он провёл рукой по волосам, смахивая капли пота и раздражение вместе с растрёпанными светлыми прядями. Они тут же упали обратно на лоб, частично закрывая глаза, но он будто не замечал этого. Сейчас перед ним была только она – эта девушка со скрещёнными на груди руками и вызывающим, сдержанно-холодным взглядом. Подбородок её был приподнят чуть упрямее, чем нужно. Вся её поза, каждый мускул кричали: не отступлю.

– Допустим, – произнёс он, задержав взгляд на её лице, пытаясь проникнуть за маску. – Значит, мы ищем одно и то же. Почему бы нам не объединить усилия?

Он медленно обошёл стол, небрежно проводя кончиками пальцев по поверхности. Ящики были выдвинуты, и в них – пусто. Ни клочка бумаг, ни намёка на следы. Всё было вычищено подчистую, будто здесь никогда и ничего не было. Он перевёл тяжёлый взгляд на девушку. Его собственное лицо стало непроницаемой каменной маской.

– Уже что-то нашли?

– Нет, – коротко, отрывисто бросила она, не отводя глаз. – Они всё успели забрать. Знали, что мы придём.

Сказано было жёстко, отстранённо, почти равнодушно, но он, к своему удивлению, уловил в её ровном голосе глухую ноту досады. Или затаённой злости? Не был до конца уверен. Где-то глубоко в животе неприятно, тревожно ёкнуло. Он сдержанно, сквозь зубы выругался:

– Чёрт…

«Как?! Как они успели? Кто их предупредил? Не нужно было говорить дяде… Мы сами себя выдали. Он всё стёр, уничтожил все следы. Мы сами позволили ему это сделать. Это я виноват, это моя ошибка.»

Мысли метались в голове. Он даже не заметил, как сжал кулак до побеления костяшек – ногти глубоко врезались в ладонь, оставляя красные полумесяцы. Он продолжал винить себя, даже не догадываясь, насколько сильно ошибается в причине провала. Но прежде, чем он успел сказать хоть слово, из глубины комнаты, из-за его спины, раздался ледяной, обвиняющий голос:

– Мы ведь договорились работать вместе… Так почему же вы солгали нам, принцесса?

Мелисса резко, почти машинально обернулась на звук. В полумраке дальнего угла, где слабое дрожание огня от факелов танцевало зловещие тени по стенам, между высоким книжным шкафом и грубой каменной кладкой стоял Брайан. Его фигура почти полностью растворялась в тени, но глаза… Его глаза сияли в темноте холодным стальным блеском, точно отточенное лезвие, только что извлечённое из ножен.

БЕРНАР

Шагая по узкому, криво выдолбленному туннелю, юноша шёл медленно, почти крадучись, прислушиваясь к каждому звуку. Камень под ногами был скользким от просачивающейся влаги, и каждый его шаг отзывался в гулком подземелье глухим, упругим эхом, будто кто-то невидимый шагал прямо за ним. Он слышал только себя – собственное дыхание, биение сердца. Ни чужих шагов, ни приглушённого плача, ни даже отголоска голоса Талли, который ещё недавно звучал где-то рядом. Он шёл, опустив голову, устремив взгляд вниз, на свои потёртые ботинки. Мысли настойчиво крутились вокруг их последнего разговора. Он был резок, знал это, отчётливо чувствовал, как каждое его слово жгло не только её, но и его самого изнутри. Но… всё было правдой, и когда-то она должна была это услышать. Просто он не был уверен, что это «когда-то» наступит именно сегодня.

– Проклятье, – выдохнул он глухо, сжав челюсти так, что заболели скулы. Перед внутренним взором всплыло её лицо: испуганное, растерянное, с широко раскрытыми глазами, и этот взгляд: обиженный, не верящий, такой, будто он вонзил ей в спину нож.

«Я извинюсь. После. Обязательно извинюсь.»

Он сжал кулаки, кожа натянулась на костяшках, побелев от напряжения. Мысль хоть и не приносила успокоения, но давала хоть какую-то опору, создавала мнимую структуру среди этого нарастающего хаоса. Бернар уже собрался шагнуть вперёд, но инстинктивно замер на краю: прямо под ногами зиял тёмный провал. Узкая, крутая лестница уходила вниз, в сырую, непроглядную пасть подземелья. Ступени были металлические, покрытые облезшей краской и рыжими подтёками ржавчины.

– Ну конечно. Лестница, – пробормотал он, с неудовольствием прищурившись.

«Замечательно, просто замечательно.»

Он стоял ещё мгновение, вглядываясь в зев лестницы, ведущей в непроглядную подземную темноту. С горечью тяжело сглотнул. Всё внутри кричало единым хором – не спускайся, поверни назад, пока не поздно. Но он уже зашёл слишком далеко, чтобы отступать. Сделав нерешительный шаг, он поставил ногу на первую ступень. Ржавый металл тут же отозвался противным, протяжным скрипом. Юноша замер, затаив дыхание, прислушиваясь.

Тишина.

Бернар бросил последний, почти прощальный взгляд вверх, туда, где остался слабый отсвет света, и, опустив голову, начал медленный спуск. Каждая ступень отзывалась под его весом глухим, угрожающим лязгом. Темнота сгущалась с каждым шагом, поглощая его. Сырой, липкий холод вползал под воротник плаща. Стены по бокам потемнели, покрылись влажным, склизким налётом. Камень под его скользящими пальцами был холодным и скользким, будто плесень и мох стали здесь полноправными хозяевами много лет назад.

Шаг. Ещё шаг. И вдруг в ноздри ему ударил запах.

Он вздрогнул всем телом, резко остановившись. Это был не просто смрад или затхлость. Это было нечто жуткое, чуждое, не принадлежащее миру живых, словно сама сущность гниения собрала в себя всё самое отвратительное: вонь тухлых яиц, кислый дух испорченной рыбы, тяжёлый аромат плесени, сладковатую горечь болотной жижи и тошнотворное зловоние разлагающейся плоти. Он сдавленно закашлялся, судорожно отшатнулся, прижал рукав куртки к носу и рту, но грубая ткань почти не спасала – невыносимая вонь просачивалась сквозь неё, вползала в горло едким комком и резала лёгкие изнутри. Желудок сжался в тугой, болезненный узел. Бернар сделал глубокий, прерывистый вдох, насколько это было возможно, и прошептал сквозь ткань, больше для самого себя:

– Ещё немного… держись… ты же не зря сюда полез…

Лестница, казалось, не имела конца, уводя в самое сердце земли, в её тёмные, никем не виданные глубины. Шаг за шагом он шёл вниз, стискивая зубы до хруста, не глядя под ноги, стараясь думать о чём угодно, только не об этом затхлом, ядовитом воздухе и не о липкой, давящей темноте вокруг. И всё же, с каждым шагом, в нём зрела тяжёлая, неотвратимая догадка. Он уже начинал смутно понимать, что ждёт его внизу.

И вот – последняя ступень. Под ногами внезапно оказалась не твёрдая поверхность, а мягкая, податливая земля. Тяжёлая, вязкая, будто болотная топь. Он ступил осторожно, и его ботинок с чавкающим звуком провалился в густую грязь почти по щиколотку. В тот же миг запах усилился в десятки раз, так резко и сильно, что в ушах зазвенело, а в глазах потемнело и поплыли тёмные пятна. Бернар пошатнулся, вдавился плечом в холодную, слизкую стену, согнулся пополам, судорожно хватая ртом воздух и борясь с накатывающей волной тошноты. Ему показалось, будто всё нутро его сжалось в тугой комок, готовое вот-вот вывернуться наружу. Он сжал зубы до боли, зажмурился, втянул воздух через рукав, и застыл так, выжидая, пока этот ужасный спазм отступит.

Когда он смог наконец заставить себя открыть глаза, первое, что он увидел – это ржавые клетки. Они стояли вдоль стен, выстроившиеся в бесконечный ряд, будто безмолвные, равнодушные свидетели чьей-то долгой и мучительной агонии. Железные прутья проржавели насквозь, местами вросли в камень, став его частью. Некоторые решётки были распахнуты, и тонкий, скрипучий звук то и дело нарушал гнетущую тишину, словно призраки всё ещё бродят здесь. Сквозняк гулял по залу, и казалось, что сам воздух шепчет что-то на непонятном языке, пугающе тихо и навязчиво. Внутри клеток лежала грязная, сплюснутая солома, местами чёрная от пропитавшей её влаги, местами – буро-красная, ужасающего оттенка. Пятна, следы, вонючие, переполненные вёдра в углу, которые даже не пытались спрятать. Юноша на секунду зажмурился, как будто это простое действие могло отменить, стереть то, что он уже увидел. Он знал, что внутри этих вёдер. Ему даже не нужно было заглядывать. Всё было ясно и так, по этому удушающему, непередаваемому запаху. Он снова почувствовал, как подкатывает тошнота, но с огромным усилием воли справился с ней, проглотив горький комок. Сжал кулаки до хруста в костяшках. Воздух в этом месте будто был соткан не из пыли и сырости, а из застывшего страха и отчаяния. Казалось, само пространство хранит в себе следы тысяч криков, впитанных в стены, пропитанных в сам пол. Он сделал шаг. Ещё один. Под сапогами с противным хрустом раздавилось что-то мелкое и хрупкое – кость? Щепка? Он не хотел этого знать, не хотел проверять.

В глубине помещения, у дальней стены, стоял массивный, мрачный стол. Вся столешница была испещрена тёмными, многослойными разводами, будто её долго и тщательно шлифовали чем-то липким и тёмным. Пыль лежала сверху ровным, густым слоем, но даже сквозь неё угадывались те самые пятна, навсегда впитавшиеся в древесину. На стенах вокруг, развешанные в идеальном, почти педантичном порядке, висели инструменты. Или нет, не так. Это были не инструменты, а орудия. Потому что инструменты создают и лечат, а эти – только калечат и разрушают. Длинные, изогнутые щипцы с загнутыми, как когти, концами. Короткие, ржавые ножи, с запёкшейся, почти чёрной коркой на лезвиях. Верёвки, потемневшие от пота и перетёртые в тех самых местах, где они впивались в плоть. Огромные, толстые гвозди. Железные кольца с острыми внутренними шипами. Дубинки, туго обмотанные колючей проволокой.

Бернар не шелохнулся, застыв на месте. Дышать стало невыносимо тяжело – воздух будто сгустился до состояния киселя и впивался в лёгкие тысячами крошечных, ядовитых иголок. Всё внутри него сжалось в один сплошной, болезненный комок. По телу медленно, неотвратимо разливалось вязкое, тошнотворное отвращение, а за ним, из самых глубин, поднималась глухая, слепая, всесокрушающая волна ярости. Здесь всё, каждый сантиметр пространства, кричало о чужой, невыносимой боли, о сломанных и растоптанных жизнях, о жестокой, бессмысленной несправедливости. Он чувствовал это каждой клеткой своей кожи, каждым нервом. Эти стены помнили отчаянные крики. Эти клетки – чью-то безысходность и ужас. Здесь держали людей. Здесь их пытали. Здесь их ломали. И в тусклом, дрожащем свете фонаря, выхватывающем из мрака эти жуткие детали, к нему пришло горькое, беспощадное понимание, ударившее с силой кулака в солнечное сплетение:

«Я отпустил их тогда. Тех, кто всё это устроил. Я знал и ничего не сделал. Я не спас их.»

Едкая, горькая желчь подступила к самому горлу. Пальцы сжались в кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони, оставляя на коже красные полумесяцы, но эта физическая боль не глушила душевную, а лишь вызывала новый, резкий всплеск всепоглощающего стыда. Перед глазами снова, словно наяву, возникли те самые девочки: их испуганные лица, их тихие, прерывистые голоса, их немой, животный страх. Он тогда просто… отвернулся, ушёл, позволив уйти тем, кто всё это устроил, кто превратил подземелье в ад. Его губы дрогнули, и он с силой провёл рукой по лицу, пытаясь стереть и это видение, и тяжкое бремя вины, легшее на его плечи.

– Чёрт… – это слово вырвалось тихо, но в нём была вся горечь, какая только могла поместиться в одном звуке.

И в этот миг он возненавидел себя так, как никогда прежде. Внутри будто что-то обрушилось, какая-то последняя опора, и теперь он падал в бездну собственной вины. Она давила на плечи, жгла изнутри, не давая вздохнуть. Он шагнул вперёд, почти механически, и пошёл вдоль бесконечного ряда клеток. Ни одна не была пустой. Даже если в них не осталось тел – они были полны. Полны до краёв застывшей болью, отпечатанной в каждой детали: в измятой, почерневшей соломе, в застарелых, въевшихся в камень пятнах, в этих вёдрах, от одного вида которых сводило желудок. Сквозняк, гулявший по подземелью, раскачивал незапертые дверцы, и они поскрипывали, словно плача. Под ногами хлюпала вязкая, смешанная с неведомой грязью жижа. От стен тянуло ледяной сыростью, плесенью и чем-то ещё – сладковатым, тошнотворным запахом старой крови. Он шёл, не отводя взгляда, впитывая каждый ужасающий штрих. Боялся отвернуться, будто это простое действие означало бы снова предать тех, кто томился здесь. На шершавой каменной кладке в каждой клетке виднелись следы. Выцветшие, бурые отпечатки ладоней, тянущиеся вниз, к полу, будто в последнем отчаянном усилии ухватиться за жизнь. Где-то выше, на уровне глаз, кто-то выцарапал ногтями слова: короткие даты, обрывки молитв, чьи-то имена. Он подошёл ближе к одной из таких надписей, провёл подушечками пальцев по неровным, пыльным царапинам, и замер, прочитав: «Пенелопа».