Хранители Севера

Но Талли не слышала, в её пылающих глазах не было ни искры узнавания, ни проблеска осознания, только дикая, слепая, рвущаяся наружу сила, не оставлявшая места для чего-то человеческого. Мелисса смотрела в эти бездонные багровые озёра и словно проваливалась в них, теряя опору под ногами.

«Как до неё достучаться? Как пробиться сквозь эту стену ярости и тьмы?» – мысли метались в голове бешеным вихрем, но не находили выхода, не принося с собой ничего, кроме отчаяния.

– Другого выхода нет… – прошептала она, чувствуя, как собственное сердце гулко и тяжело колотится где-то в основании горла, словно пытаясь вырваться наружу.

«Придётся попробовать, надеюсь, у меня получится. Нет. Я не могу допустить провала. У меня должно получиться. Иначе…»

Она сделала глубокий, шумный вдох, но воздух не принёс облегчения, а лишь обжёг изнутри пересохшие лёгкие. Лоб покрылся мелкой, холодной испариной, пальцы стали влажными и скользкими.

«Я никогда этого не делала сама. Никогда.»

Девушка лишь видела со стороны, как это делали опытные наставники. Как они, словно живые якоря, вгрызались в реальность, чтобы удержать тех, кого уносил в небытие Хаос. Как они замыкали на себя бушующий поток чужой ярости, пропуская его через своё тело и душу. Как их лица бледнели и кривились от невыносимой боли, а тела содрогались под чудовищным напором чужих, искажённых эмоций. Наблюдать со стороны было страшно, но пережить это на себе – казалось немыслимым.

«Если я не справлюсь… если он сломит и меня… что тогда будет с ней? С нами?»

Теперь ей предстояло шагнуть прямо в самое пекло. Она знала, что это значит. Это ощущение, будто тебя насильно погружают в ледяную, густую, как чернила, воду. Она обволакивает, стекает ледяными струйками под одежду, затекает под ногти, липнет к коже мерзкой плёнкой. А внутри этой тьмы – чужая, враждебная воля, и навязчивый, соблазнительный шёпот: Поддайся, отпусти, разомкни пальцы, и всё это закончится. Ты устала, просто растворись.

«Нет! – мысленно крикнула она самой себе. – Я справлюсь, я должна справиться. Ради неё.»

– Талли, – её голос дрогнул на первом же слоге, но она с силой воли не позволила ему сорваться в беззвучный шёпот. – Я с тобой, я не оставлю тебя, я помогу.

Шаг. Ещё один. Каждый шаг вперёд давался с невероятным трудом, будто она двигалась не по воздуху, а сквозь вязкую, плотную смолу. Она тянула её назад, сопротивлялась каждому движению, хлестала по лицу невидимыми плетями. Мелисса, преодолевая это давление, вытянула вперёд руку и резко, прежде чем страх мог остановить её, схватила подругу за запястья. В тот же миг её собственное тело пронзила волна чужой, всесокрушающей ярости. Бездонной, первобытной, неуправляемой. Гнев, который невозможно было унять или понять. Она едва удержалась на ногах, её пальцы затряслись, а сердце застучало в висках оглушительным, диким барабаном. Ей казалось, что она дотронулась до раскалённого металла, и он вот-вот прожжёт ей кожу до кости. Хаос внутри Талли встретил её вторжение, как зверь, яростно охраняющий своё логово. Он взревел, сжался в тугой комок, забился в конвульсиях, пытаясь вытолкнуть, сбросить с себя эту незваную помеху. Он вгрызался в её волю острыми, липкими щупальцами, вползал в грудную клетку, под самые рёбра, пытаясь разорвать изнутри.

Мелисса ахнула. Её тело качнулось, пальцы на миг дрогнули и ослабли – ещё чуть-чуть, и она выпустит Талли из рук, и всё будет потеряно. И в этот миг в голове, яснее ем когда либо, зазвучал тот самый мерзкий, сладкий голос: «Отпусти, просто разожми пальцы, и вся эта боль уйдёт. Ты будешь свободна.» Но она резко, с силой замотала головой, отгоняя искушение.

– Нет… – её выдох сорвался сквозь сжатые, почти стиснутые зубы. Пальцы, вопреки боли и страху, сильнее вцепились в горячие, напряжённые запястья подруги. – Я здесь… – прошептала она, вглядываясь в безумные глаза. – Я с тобой, слышишь меня?

Хаос внутри Талли взревел с новой силой, почуяв, что уговоры не подействовали. Он не собирался так просто отпускать свою добычу.

– Отпусти… – голос Мелиссы снова дрогнул, выдавая её истощение, и она тут же сжалась внутри, мысленно выругавшись на себя.

«Нет, не так! Ты же знаешь – с ним нельзя показывать слабину! Ни капли! Твёрже, чёрт возьми, как учили наставники!»

В ответ на её внутреннюю борьбу в сознании раздался отвратительный, беззвучный смех. Он вибрировал в висках, пульсировал под рёбрами, будто голодный, нетерпеливый шакал, облизывающий окровавленные зубы перед тем, как вцепиться в глотку. По её спине скатилась ледяная, крупная капля пота. Руки дрожали мелкой, неконтролируемой дрожью, но она не разжимала пальцы. Не могла, не имела права.

– Уходи… – хрипло, почти беззвучно выдохнула она, но её слова бесследно утонули в оглушительном гуле безумия.

И тогда Хаос начал копаться в её собственных мыслях. Он выискивал слабые места, старые, незажившие шрамы на душе, сомнения, вытягивал наружу самые тонкие, самые уязвимые нити страха.

«Ты слабая, ничтожная. Ты всегда такой была. Ты не справишься. Зачем борешься? Посмотри на неё – она сильнее. Она приняла эту силу, а ты…»

Мелисса, не в силах больше слушать этот шёпот, закричала. Крик вырвался из самого её нутра, хриплый, рваный, полный отчаяния и гнева. Она кричала в саму тьму, приказывала ей, требовала, чтобы та отступила, оставила их в покое. Но ответом ей был лишь тот же нарастающий, издевательский смех. Он впивался в уши, заползал под кожу, заставляя зубы стискиваться от брезгливости и омерзения. Хаос не отступал, наоборот, он вползал в неё глубже, обжигая всё на своём пути. Она чувствовала его теперь не как внешнюю силу, а как нечто липкое, вязкое, заполняющее её лёгкие вместо воздуха. Каждое её слово, каждый отчаянный крик лишь доказывали ему одно – она бессильна перед ним.

Он глумился над ней.

Он хотел, чтобы она чувствовала себя крошечной, ничтожной букашкой. Сжимал её разум в своих липких, удушающих объятиях, медленно и методично выдавливая последние капли уверенности и воли. Каждым своим шёпотом, каждой вибрацией в её голове он демонстрировал: ты – слаба.

Мелисса стиснула зубы до боли, так сильно, что у неё заныли скулы. Дрожь, начавшаяся в кончиках пальцев, поднималась выше, затекала в локти, сковывала плечи, сжимала горло тугой, железной петлёй. Где-то глубоко внутри, на самом дне сознания, ещё теплился слабый отголосок уроков наставников – обрывки фраз, смутные образы правильных движений, дыхательных практик. Но сейчас всё это казалось таким далёким, недостижимым, будто она смотрела на это сквозь толстое, мутное и грязное стекло. Не достать, не ухватить, не вспомнить.

«Как они это делали? Как находили в себе силы…?»

Но чем отчаяннее она пыталась ухватиться за эти обрывки знаний, тем быстрее они ускользали, тая, как дым. Оставалась только пустота, оглушительный рёв в ушах и всепоглощающее, страшное ощущение полной, абсолютной беспомощности.

И Хаос знал это. Он будто смеялся, чувствуя её крах, и накатывал новой, ещё более мощной волной. Ноги у неё наконец подкосились, не выдержав ни физической, ни ментальной нагрузки. Мир резко дёрнулся, в ушах зазвенело, а перед глазами вспыхнули и заплясали чёрные, расплывчатые пятна.

– Чёрт… – прошипела она, в отчаянии вгрызаясь в собственную губу. Острая боль пронзила плоть мгновенно. Медный, солёный привкус крови затопил язык, но даже это не помогло, не вернуло ясность. Ничто не помогало.

Грудь сжало так, что послышался лёгкий хруст. Воздух застревал где-то в горле, не доходя до лёгких, не принося кислорода. Дыхание стало рваным, срывающимся на короткие, бесполезные полувсхлипы. Её ясный, обычно такой твёрдый взгляд затянуло мутной, слёзной пеленой. Всё перед глазами поплыло, расплылось, потеряло чёткость. И внутри, поднимаясь из самой глубины, закипала густая, липкая паника. Он не оставляля места для мыслей, для надежды, для света. Горячий, тугой ком подступил к самому горлу. Ещё миг, и она просто рухнет на колени, сядет на холодный камень и зарыдает. По-настоящему, горько и безнадёжно, как последняя, напуганная до полусмерти девчонка, у которой отняли всё.

«Я ничего не могу… Я не справляюсь…»

Эта простая, беспощадная мысль вонзилась в сознание острее любого клинка, оставляя после себя зияющую, пульсирующую рану собственного бессилия. Слёзы хлынули почти сразу, помимо её воли. Они текли по бледным щекам, обжигая кожу, смешиваясь с потом и пылью. Мелисса сжала веки, тщетно пытаясь удержать их, спрятать хоть крошечную часть своей уязвимости от этого чудовища, от всех, но слёзы не слушались. Одна, особенно крупная и горькая, скатилась по щеке и с тихим шлепком упала пыльный пол, оставив за собой солёную дорожку.

Хаос засмеялся снова, но теперь его смех звучал иначе – лениво, протяжно, с оттенком гадкого, самодовольного удовлетворения, словно сытый хищник, который наконец-то поймал долгожданную дичь и теперь не спеша наслаждался её предсмертными судорогами. Он впитывал её слабость, смаковал каждую каплю отчаяния, он знал: ещё чуть-чуть, ещё одно мгновение, и она сломается окончательно, станет его частью, ещё одной тенью в бесконечной череде поглощённых.

Но вдруг в её измученном сознании мелькнула мысль. Не просто мысль – озарение. Безумное, нелогичное, идущее вразрез со всем, чему её учили, и в то же время – единственно возможное теперь.

«А что, если… не бороться?»

Мелисса замерла. Сердце по-прежнему грохотало в груди, уши звенели от чудовищного напряжения, дыхание рвалось наружу короткими, беспорядочными рывками. Но её пальцы, те самые, что до белизны впивались в запястья Талли, начали медленно, почти нехотя, разжиматься. Слёзы всё ещё текли по её лицу, застилая мир водяной пеленой, но взгляд из-под мокрых ресниц внезапно прояснился, стал острым и ясным. На выдохе, почти беззвучным шёпотом, который был тише шелеста сухих листьев, она произнесла:

– Хаос…

Голос её был пустым. В нём не было ни прежнего отчаянного крика, ни приказа, ни униженной мольбы. Не было и тени страха, не было даже отголоска боли, только странное, бездонное спокойствие, и теплота, идущая из самой глубины.

Что-то внутри чудовищной энергии дрогнуло, будто по абсолютно чёрной, неподвижной глади озера кто-то невидимый провёл ладонью, и от этого прикосновения пошли круги, одна за другой, нарушая мёртвый покой. Хаос застыл, его торжествующее бульканье оборвалось на полуслове. Он не понимал, это сбивало его с толку, ломало все его шаблоны. Он знал, как бороться, знал, как душить, давить, ломать сопротивление. Он пожирал страх и отчаяние, но это… эта тишина, это принятие… это не поддавалось его разрушительной логике.

Девушка выдохнула. Медленно, очень спокойно, словно впервые за всё это время действительно наполнила лёгкие воздухом, а не ледяным ужасом. Её веки опустились, губы приоткрылись в едва уловимом, почти незаметном движении. Лицо, искажённое прежде болью и усилием, стало мягким, расслабленным, почти умиротворённым. Она больше не боролась.

– Я знаю, ты здесь… – прошептала она, и на этот раз её шёпот был не громче, но он звучал иначе, будто она говорила не в пустоту, а прямо в самое сердце темноты.

Тьма внутри Талли сжалась, от неожиданного прикосновения. Чёрные, клубящиеся вихри энергии, ещё секунду назад бушевавшие с неистовой силой, теперь дрожали, стали неуверенными, их яростные всплески сменились хаотичными подрагиваниями. Мелисса почувствовала это физически – странное, дикое замирание, как если бы сама Тьма на мгновение задумалась, задержала своё губительное дыхание. И она, не колеблясь, шагнула вперёд, прямо в самую глубину Хаоса, в его эпицентр, в то место, куда прежде никто и никогда не осмеливался ступить добровольно.

– Ты не хочешь быть один… – её голос прозвучал с пронзительной ясностью. – Я тоже.

Её окутало странное, почти необъяснимое чувство, будто из самой бездонной глубины, из-под всех слоёв ярости и разрушения, кто-то прислушался. Она прикрыла глаза, и, вместо того чтобы оттолкнуть Тьму, она раскрылась ей всей своей душой, всем своим существом.

– Иди ко мне… – позвала она, и в этом призыве была не сила, а ласка. Приглашение.

Мгновение длилось как вечность. Тьма, ещё мгновение назад безжалостная и всепожирающая, вдруг замерла в полной растерянности, в неуверенности, словно впервые за всё своё бесконечное существование она не знала, что делать с таким предложением. Мелисса не смела дышать, боясь спугнуть этот хрупкий, невозможный миг. Надежда, едва теплившаяся внутри, стала тонкой и хрупкой, готовая треснуть от малейшего давления. И когда ей уже показалось, что Хаос опомнится, что он вновь рассмеётся ей в лицо своим леденящим душу хохотом, оскалится и разорвёт её на клочья… он откликнулся.

Согласился.

Он хлынул в неё. Не потоком, а целой рекой, стремительной, необузданной, всесокрушающей. Её отбросило на шаг назад, она едва удержала равновесие, её ноги подкосились от чудовищного напора. Боль вспыхнула мгновенно: каждый удар сердца отзывался в висках новым приступом жжения, будто её вены наполнили не кровью, а раскалённой лавой. Возникло ощущение, словно кто-то невидимый и могущественный ломает её кости изнутри и заливает свежие трещины чистым, обжигающим огнём. Зубы скрипели от нечеловеческого напряжения, мышцы сводило судорогой, пальцы выброшенных вперёд рук дрожали, но она не позволила себе закричать, не издала ни звука.

Хаос не просто вошёл в неё – он ворвался, сметая на своём пути все внутренние барьеры, все защиты. Он вплетался в нити её сознания, срастался с её телом, вживлялся в самую суть. И тогда перед её внутренним взором замелькали образы, чувства, воспоминания, ей не принадлежавшие: Талли, прижатая к холодному полу грубыми мужскими руками… Безжалостный блеск зелья в тёмно-зелёном стеклянном флаконе… Животный страх, сжимающий грудь стальной удавкой… Унизительная беспомощность… И затем – жгучая, оправдывающая всё ярость.

Мелисса чувствовала всё это, как своё собственное. Чужая, невыносимая боль прожигала её изнутри. Чужая, слепая ненависть кипела в её жилах, отравляя каждую клетку. Она задыхалась от этой злости, её грудь сотрясалась в такт бешеному, чужому сердцу. Она стала свидетелем и соучастником всей этой тьмы.

– Ты победила, призывательница, – прошептал тот самый голос внутри, но теперь в нём не было насмешки. И, прежде чем раствориться в глубинах её собственного существа, добавил – и это прозвучало с оттенком неподдельного, странного сожаления: – В последний раз.

Она пошатнулась, её тело, выдержавшее невероятное, наконец начало сдавать. Руки повисли плетьми, пальцы беспомощно подрагивали. Глаза стекленели, взгляд становился всё более отрешённым, устремлённым внутрь, в тот бушующий океан, который она теперь носила в себе.

ТАЛЛИ

Хаос тёк по её венам, как раскалённый металл. Он не просто жил в ней – он разъедал изнутри, заполняя каждую трещинку в душе. Нервы горели, мышцы натянулись до предела. Пальцы сами сжались в кулаки, ногти впились в ладони до крови. Губы дрогнули, скривились в злой усмешке – чужой, но будто знакомой. А внутри шептал голос:

– Убей их, заставь страдать, они заслужили.

Он не кричал, не приказывал. Он уговаривал мягко, почти ласково, как старый друг, который понимает. Как будто знал: это – то, чего она хочет на самом деле.

Каждая клетка тела вспыхивала яростью. Пальцы сводило судорогой. Зубы скрежетали так, что челюсти ныли. Чужая ненависть накатывала волной, а с ней – образы: Крики, рвущие воздух, чужие руки, впивающиеся в кожу, лица, искажённые страхом.

«Разорвать, отомстить, заставить их кричать.»

– Я хочу этого, больше всего на свете…

Она не знала, кому принадлежала эта мысль. Ей? Или тому, кто прятался в её голове? Где кончалась она и начинался Хаос – теперь нельзя было разобрать.

– Талли…

Незнакомый голос. Он пробился сквозь рёв в голове, тонкой ниточкой протянувшись к ней сквозь хаос. Кто-то звал, кто-то тянулся, но это было так слабо, так ничтожно перед всепоглощающей бурей внутри.

А потом – холод.

Чьи-то руки сомкнулись на её запястьях. Ледяные пальцы впились в кожу, сжимая так сильно, что кости хрустнули. Острая боль пронзила тело. Она дёрнулась, инстинктивно пытаясь вырваться, но хватка не ослабевала. Спустя пару минут наступила странная тишина. Шум в голове начал стихать. Голос Хаоса, ещё минуту назад оглушающий, теперь затихал. Ярость медленно угасала, сознание прояснялось, и вместе с ним вернулись воспоминания: мерзкий смех, страх, звон разбивающегося стекла. Они нахлынули резко, ярко, словно она снова проживала каждую секунду. Тошнота подступила мгновенно. Желудок сжался, внутри всё закрутилось. То, что ещё секунду назад казалось справедливым, даже необходимым, теперь вызывало отвращение. С усилием Талли открыла глаза. Мир плыл, всё вокруг дрожало, но в глазах больше не пульсировал алый свет, теперь они снова были её, светло-голубые. Горло пересохло, губы потрескались. Кровь запеклась в уголках рта. Ссадина на виске ныла тупой, назойливой болью, но она была терпима. Всё было терпимо до тех пор, пока она не подняла взгляд. Перед ней стояла Мелисса, но это была лишь тень подруги. Её обычно прямая спина теперь сгорбилась. Яркие, обычно сверкавшие озорными искорками глаза, теперь выглядели как две застывшие капли крови. Взгляд ушел куда-то вдаль. Её лицо было белее свежего снега, кожа просвечивала. По её щекам, от глаз к подбородку, тянулись тонкие тёмные прожилки. Даже губы потеряли свой привычный розовый оттенок, став бледно-серыми.

Талли почувствовала, как ледяная волна прокатилась по её спине. В горле застрял ком, а пальцы вдруг стали холодными и нечувствительными.

«Что… я наделала?»

Она бросилась вперед, руки сами потянулись к подруге, пальцы впились в тонкие плечи Мелиссы с такой силой, что та слегка качнулась.

– Мелл… – голос сорвался в шёпот. – Мелисса, ты слышишь меня?

Никакого ответа, она даже не шелохнулась. Девушка встряхнула её ещё раз, сначала осторожно, потом сильнее. Паника в груди нарастала. И вдруг подруга моргнула. Алый взгляд метнулся в её сторону, в нём что-то дрогнуло. Она резко отшатнулась назад, шумно втянула носом воздух. Позади послышались быстрые шаги, и уже через секунду к ним подбежали остальные. Мелисса моргнула, пытаясь стряхнуть с ресниц тьму, которая до сих пор шевелилась внутри. Она не уходила, затаилась где-то под сердцем, настороженно наблюдая.

Бернар одним резким движением оказался рядом. Он не сказал ни слова, просто шагнул вперёд и с силой обнял Талли. Он прижимал её к себе, сжимал так крепко, что где-то в рёбрах кольнуло, но она не сопротивлялась. Через тонкую, пропитанную потом и пылью ткань его рубахи девушка чувствовала, как бешено колотится его сердце. Оно стучало почти в унисон с её собственным. Руки юноши дрожали, и голос тоже, когда он наконец заговорил:

– Ты нас до смерти напугала, Талли.

Она уткнулась лицом в его плечо. Закрыла глаза, вдыхая знакомый, почти родной запах. Дрожь в ногах начала стихать. Однако внутри, где-то глубоко, всё ещё пульсировало что-то тёмное, оно не ушло, просто затаилось.

МЕЛИССА

Девушка сжала трясущиеся пальцы в кулаки, так сильно, что ногти впились в кожу ладоней. Тьма не ушла, не отпустила, крутилась под кожей. Она сделала шаг в сторону, потом ещё один, ноги подкашивались. Резко зажмурилась, стиснула зубы до хруста, чувствуя, как липкая волна тошноты подкатывает к горлу, и вдруг согнулась пополам, судорожно сглотнув горечь.

– Мелисса! – Адриан подскочил к ней. Его ладони легли на её плечи. Он подался вперёд, заглядывая ей в лицо. Увидел на губах алую полоску и, не раздумывая, стёр кровь большим пальцем. – Ты в порядке?

Она с трудом кивнула. Её руки непроизвольно сжались на животе, пытаясь удержать внутри то, что рвалось наружу. В глазах всё плыло, в висках стучало.

– Не совсем… – прохрипела она сквозь зубы. – Но я держусь.

Талли, прячась за широкой спиной Бернара, краем глаза скользнула по сторонам, и наткнулась взглядом на Брайана. Он стоял чуть поодаль, почти в тени. Тёмные брови сошлись к переносице, а на лбу пролегли глубокие складки. Он даже не попытался встретиться с ней взглядом. Зелёные глаза искали что угодно, кроме неё: рассматривали пол, стену, сломанный светильник в углу, тёмную трещину на потолке.

«Почему он так себя ведёт?»

Тревога подкралась незаметно. Она внезапно поняла, что кулаки сжались непроизвольно. Бернар резко отстранился, вспоминая. Сделал шаг назад, отпуская её, и коротко глянул на остальных.

– Рад, что мы… разобрались, – сказал он, потирая висок. – Но меня не отпускает одна деталь. Он говорил что-то про время. Про какое?

– Время?.. – Талли нахмурилась. Память подводила. Мозг крутил обрывки: чьи-то голоса, тревожные взгляды, какой-то гул…

«Время.»

– Я помню… – прошептала она, глядя сквозь него. – Они всё время смотрели на часы. Постоянно, как будто… что-то ждали.

И тут же, словно изнутри кто-то ударил, в висках вспыхнула острая, пульсирующая боль. Девушка судорожно вдохнула и сжалась, обеими руками схватившись за голову.

– Кх… Шум… – простонала она, голос дрогнул. – Как же громко…

Бернар моментально оказался рядом. Поддержал её под локоть, взгляд напряжённый, обеспокоенный.

– Шум? Какой шум, Талли? Что ты слышишь?

Но она едва могла выговорить, звенящий гул в ушах перекрывал всё, будто внутри черепа кто-то завёл сломанный механизм.

Щёлк.

Тик.

Тик.

Громче.

– Нам срочно нужно уходить! – Тревожный крик Брайана раздался неожиданно, заставляя всех вздрогнуть.

Он слышал эти звуки раньше: глухие удары, нарастающее эхо, будто само пространство готовилось рухнуть.

«Артефакты начали детонацию.»

Бах!

Где-то внизу, глубоко под ногами, раздался первый взрыв. Пол дрогнул под ногами, стены содрогнулись, и с потолка посыпалась мелкая известковая крошка.

– Быстро! Уходим!

Брайан сорвался с места. Его рука инстинктивно схватилась за рукоять меча, будто сталь могла защитить от взрывной волны. Он резко обернулся, глаза метнулись к Талли.

– Талли!

Она стояла, не двинувшись.

– Талли, пошевелись! – его голос сорвался на крик.

Бах!

Второй взрыв – уже не внизу, а где-то рядом, за стеной. На долю секунды всё вокруг озарил белый свет, режущий глаза. А затем – грохот. Горячий воздух ударил в лицо, заставив кожу обжечься. Потолок взвизгнул, треща от напряжения. Сверху обрушились обломки – осколки камня, пыль, древние плиты, потерявшие опору. Талли инстинктивно шагнула назад, но было уже поздно.

– Ааах!

Её отбросило в сторону. Спина врезалась в острый выступ каменной стены, и боль пронзила тело – от поясницы до самых плеч. Зрение помутнело, в ушах звенело. В нос ударил едкий запах гари.

Гул. Рёв. Пламя.

Всё слилось в один нескончаемый кошмар. Стены дрожали, готовые вот-вот рухнуть, пол норовил выскользнуть из-под ног. Над головой хрустнул камень. С глухим треском от потолка оторвался кусок арочного свода – массивная глыба, вращаясь в воздухе, рухнула всего в шаге от Бернара. В лицо ударила горячая пыль. Он резко развернулся, прикрываясь рукой – серо-белые облака оседали на щеках, смешиваясь с потом. Грудь тяжело вздымалась.

– Чёрт! – рык вырвался из его горла, полный ярости и бессилия.

Взрывы сливались в одну безумную, оглушительную симфонию разрушения. Коридоры, ещё минуту назад бывшие путями к спасению, теперь превращались в смертельные ловушки – магические артефакты срабатывали один за другим. Каменные стены рушились, трещали по швам. Потолок проседал с жутким скрипом. Под ногами ходили ходуном целые плиты.

Бернар попытался удержаться на ногах, но новый, мощный толчок ударил его в спину, сбивая с ног. Он с силой грохнулся на каменный пол. Под ладонью острый осколок булыжника впился в кожу, вызывая острую, жгучую боль. Он резко, со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы.

– Бернар, берегись! – донёсся до него испуганный крик Талли.

Он резко поднял голову и увидел, как прямо на него, покачиваясь, обрушивается гигантская статуя из чёрного, отполированного до блеска обсидиана – изображение древнего зверя хаоса, застывшее в вечном, агрессивном прыжке, с пастью, распахнутой в беззвучном, но оттого не менее страшном, рёве.

Грохот был оглушительным.

Обсидиановый монстр рухнул, разлетаясь на тысячи острых осколков. Каменные фрагменты взметнулись в воздух, обрушив на всё вокруг град обломков. Один из них, острый и тонкий полоснул по щеке юноши, оставив за собой горячую, пульсирующую линию боли. Тёплая кровь тут же потекла по его лицу, смешиваясь с пылью и потом.

Бах!

Очередной взрыв, более близкий и яростный, разорвал воздух, и весь мир вокруг вздрогнул. Стены содрогнулись до основания, древние каменные блоки с глухим, угрожающим рёвом сорвались с потолка, разбиваясь о плиты пола с оглушительным треском. Пламя, алое, хищное и неумолимое, рвалось по коридорам – оно жадно лизало стены, поглощая всё на своём пути, и каждый вдох теперь обжигал лёгкие едким дымом. И тогда земля дрогнула по-настоящему. Мелкие камешки под ногами запрыгали, словно испуганные мыши.