Путешествие в пушкинский Петербург

Крестьяне составляли подавляющую часть петербургского населения. В 1821 году дворян в Петербурге было 40 250, а крестьян – 107 980. В течение 1821–1831 годов количество дворян, живших в городе, увеличилось на 2650 человек, а крестьян почти на 10 000.

Петербург был «мужской» город. Сюда на заработки из деревень приходили кормильцы. Здесь квартировали тысячи солдат гвардейских полков. Женщин насчитывалось втрое меньше, чем мужчин.

Было в столице немало иностранцев. Так, в 1818 году они составляли почти десятую часть всего населения. Примерно половина из них занималась ремеслом, врачебной практикой, содержала аптеки. Другие торговали, были гувернерами и учителями в дворянских семьях, мастерами и подмастерьями на фабриках и заводах, а также нанимались слугами. Петербургские аристократы любили окружать себя иностранными слугами. Так, например, княгиню Е. И. Голицыну – пушкинскую Princesse Nocturne – при ее отъезде за границу в 1815 году сопровождали: «…дворецкий Иоганн Шот, венгерский подданный, Михаил Фадеев, дворовый ее сиятельства человек, и араб Луи Обенг, французский подданный».

Особенно много было в Петербурге немцев. Они придерживались своего уклада жизни и своих обычаев. Имелись немецкие школы, немецкий театр, немецкие церкви и отдельное немецкое кладбище, выходили периодические издания на немецком языке. Немцы держали в своих руках некоторые отрасли ремесла и торговли. В частности, им принадлежала бо́льшая часть петербургских булочных.

И хлебник, немец аккуратный,В бумажном колпаке, не разУж отворял свой васисдас.(«Евгений Онегин»)

Физиономия аккуратного немца-булочника, беседующего через форточку с покупателем, – необходимая деталь в картине пушкинского Петербурга.

Кроме немцев, французов, англичан, шведов, итальянцев, в Петербурге проживало и некоторое количество греков, персов и даже индусов. Известно, что директор Публичной библиотеки А. Н. Оленин подобрал на Фонтанке полузамерзшего индуса, неведомо как очутившегося в России, и тот прижился в его доме. Актер П. А. Каратыгин рассказывал в своих «Записках» о другом петербургском индусе – богатом ростовщике Моджераме Мотомалове: «Эту оригинальную личность можно было встретить ежедневно на Невском проспекте в своем национальном костюме… бронзовое лицо его было татуировано разноцветными красками, черные зрачки его, как угли, блистали на желтоватых белках с кровавыми прожилками, черные широкие брови, сросшиеся на самом переносье, довершали красоту этого индийского набоба…»

Привилегированные слои населения предпочитали жить в центре города. Самым аристократическим районом считались Невский проспект, улицы Миллионная, Большая и Малая Морские, Большая и Малая Конюшенные, набережные Дворцовая, Английская, Гагаринская… Здесь в роскошных дворцах, великолепных особняках и просторных квартирах жили аристократы, крупные чиновники, богатые купцы. Литейная улица с прилегающими к ней Сергиевской, Фурштадтской, Захарьевской, оба берега Фонтанки, застроенные особняками, как и кварталы, расположенные между Невским проспектом и Разъезжей улицей, также служили местом жительства «лучшего общества».

Квартиры в центре города стоили дорого. Осенью 1831 года, вскоре после женитьбы, Пушкин поселился в доме вдовы сенатора Брискорна, на Галерной улице, близ Английской набережной. За квартиру в бельэтаже из девяти комнат поэт платил в год 2500 рублей ассигнациями. Это была очень большая сумма. Еще дороже стоила Пушкину квартира из двенадцати комнат в третьем этаже дома именитого купца Жадимеровского на Большой Морской улице, снятая в 1832 году. Ее цена была 3300 рублей ассигнациями в год. А последняя квартира поэта из одиннадцати небольших комнат в бельэтаже дома княгини С. Г. Волконской на Мойке обходилась в 4300 рублей ассигнациями в год. Пушкин снял ее осенью 1836 года.

Понятно, что в центре города жили не только люди «из общества». Здесь же в подвальных, первых и верхних этажах селились многочисленные торговцы и ремесленники. Причем ремесленники определенных специальностей и торговцы определенными товарами. Так, из 45 ювелиров-«бриллиантщиков», числившихся в Петербурге в конце 1810-х годов, 42 квартировали в центральных частях города. Из 66 петербургских часовщиков здесь же проживало 50. Из 24 перчаточников – 20. Из 54 модных магазинов в центре размещалось 48. Из 45 переплетных мастерских – 35. Здесь жили 55 повивальных бабок из 68. Но только 12 гробовщиков из 46. Так же обстояло дело и в последующие десятилетия. Гоголь, приехавший в Петербург в конце 1820-х годов и снимавший квартиру на Большой Мещанской улице, недалеко от Казанского собора, в доме каретного мастера Иохима, рассказывал в одном из писем: «Дом, в котором обретаюсь я, содержит в себе двух портных, одну маршанд де мод[5], сапожника, чулочного фабриканта, склеивающего битую посуду, декатировщика и красильщика, кондитерскую, мелочную лавку, магазин сбережения зимнего платья, табачную лавку и, наконец, привилегированную повивальную бабку. Натурально, что этот дом должен быть весь облеплен золотыми вывесками». Жизнь трудового Петербурга определялась жизнью Петербурга праздного.

В тех же домах, где обитали господа, но только в тесных, грязных каморках жили слуги.

В самом центре города селились и «работные люди» – крестьяне, занятые на строительных работах. Часто убежищем им служили подвалы возводимых ими зданий. Строители Казанского собора жили в казармах на Конюшенной площади. Тысячи строителей Исаакиевского собора размещались в бараках вблизи него. В улицах, примыкавших к Сенной площади и Апраксину двору, много было домов, где находил пристанище «работный люд». В этом районе обитали и многочисленные петербургские нищие.

Самым населенным был район Большой Садовой и Гороховой улиц, Обуховского, Вознесенского, Екатерингофского проспектов. Здесь селились главным образом люди с умеренным достатком: купцы и чиновники средней руки, ремесленники, мещане и крестьяне, занимавшиеся мелкой торговлей. Гороховую улицу – самую длинную, пересекавшую эту часть города – современники называли Невским проспектом простого народа. Автор описания Санкт-Петербурга И. Пушкарев писал: «Прилегая к Сенной площади, Гороховый проспект во всякую пору дня представляет картину промышленной деятельности, всегда наполнен толпами рабочего народа, беспрестанно оглашается криками разносчиков, и, подобно Невскому проспекту, все дома, расположенные здесь, испещрены вывесками ремесленников». Дома почти все были каменные, в три и четыре этажа, густо населенные.

Значительно отличался от центра столицы и внешним видом, и составом населения окраинный район к западу от Сенной площади, который называли Коломной. Здесь обитали мелкие чиновники, служащие и отставные, вдовы, живущие на небольшую пенсию, небогатые дворяне, актеры, студенты, бедные ремесленники. Тут было много деревянных домов с садами, огородами, дощатыми заборами. И дома эти выглядели точь-в-точь как тот, который описал Пушкин в «Домике в Коломне»:

                …Вижу как теперьСветелку, три окна, крыльцо и дверь.

В Коломне снимали в конце 1810-х годов квартиру родители Пушкина. Они жили почти в самом конце Фонтанки, на правом берегу ее, в двухэтажном каменном доме, принадлежавшем адмиралу Клокачеву. Большие квартиры в центре города им были не по карману. А здесь за умеренную плату они могли иметь семь комнат во втором этаже. Это была первая петербургская квартира Пушкина. Он поселился в ней сразу после окончания Лицея, в 1817 году, и жил до мая 1820 года – до ссылки.

Сходными по составу населения с Коломной были кварталы, располагавшиеся вокруг казарм Семеновского и Измайловского полков. Кварталы эти назывались «полками», а улицы – «ротами». Как сказано в одном из описаний Петербурга 1830-х годов, «около казарм, в местах, называемых собирательным словом полк, живут небогатые чиновники, отставные военные, купцы и мещане, производящие неважный торг».

В «ротах» Семеновского полка жили одно время друзья Пушкина – поэты Дельвиг и Баратынский. Они сообща снимали скромную квартирку в доме отставного придворного служителя Ежевского. Дельвиг описал их житье-бытье в шутливом стихотворении:

Там, где Семеновский полк, в Пятой роте, в домике низком,Жил поэт Баратынский с Дельвигом, тоже поэтом…

В Измайловском полку, в домике отставного унтер-офицера, своего старого сослуживца, останавливается, приезжая в Петербург, герой повести Пушкина «Станционный смотритель» Семен Вырин.

На Петербургской стороне жили главным образом мещане – владельцы маленьких домов и больших огородов. На Выборгской – фабричные мастеровые, сезонные рабочие. Васильевский остров населяли большей частью иностранные купцы и ремесленники, ученые, художники, учителя, студенты да еще морские офицеры.

Среди крестьян, обитавших в Петербурге, особое место занимали жители Охтинской слободы. Еще в начале XVIII века, при Петре I, их переселили сюда из Московской и других губерний. Они были причислены к Адмиралтейству «для корабельных работ». В свободное время охтинские поселяне занимались ремеслом и сельским хозяйством. Они были искусными резчиками по дереву и столярами-мебельщиками. Их работы продавались в лавках и на рынках столицы. «Столярное мастерство и продажа молока, – свидетельствует современник, – доставляют ныне значительные выгоды охтинским поселянам».

И крупный, и мелкий рогатый скот держали жители всех районов Петербурга, даже центральных. Так, в 1815 году в Петербурге насчитывалось 2570 коров, 234 теленка, 502 барана, 155 овец, 369 коз и 219 козлов.

На Охте держать скот было особенно удобно: охтинцы жили в деревне, но близко от центра столицы. Зимою по замерзшей Неве за какой-нибудь час они добирались до Невского проспекта. И зимним утром на городских улицах появлялось много молочниц-охтинок с коромыслом, на котором висело несколько жестяных или медных кувшинов с молоком.

Что ж мой Онегин? ПолусонныйВ постелю с бала едет он;А Петербург неугомонныйУж барабаном пробужден.Встает купец, идет разносчик,На биржу тянется извозчик,С кувшином охтенка спешит,Под ней снег утренний хрустит.(«Евгений Онегин»)

Охтинки одевались весьма своеобразно. Это была смесь русского и голландского народного костюма. Голландское осталось еще с тех времен, когда здесь жили корабельные мастера-голландцы с женами. Охтинки носили широкий сарафан со сборами, поверх него фартук с карманами и теплую кофту. На голове – по-русски повязанный платок. На ногах – синие шерстяные чулки и красные башмаки с высокими каблуками.

В статье «Загородная поездка» А. С. Грибоедов рассказал о народном гулянье в окрестностях Петербурга. «Если бы каким-нибудь случаем сюда занесен был иностранец, который бы не знал русской истории за целое столетие, – писал Грибоедов, – он, конечно, бы заключил из резкой противоположности нравов, что у нас господа и крестьяне происходят от двух различных племен».

Все это в полной мере относилось и к самому Петербургу. Все здесь отличало господ от крестьян: внешний облик, обычаи, образ жизни.

Одежда мужика летом состояла из длинной пестрядинной – сшитой из самого грубого и прочного холста – рубахи с косым воротом, подпоясанной шерстяным кушаком или кожаным узким ремнем. Почти у каждого впереди на подпояске висел роговой гребень, железный зубчатый ключ от висячего замка и кожаный кошелек. У плотника сзади был заткнут за пояс топор, у каменотеса – молот, у штукатура – лопатка и терка. Широкие порты из синей пестряди заправлялись в сыромятные сапоги с высокими голенищами или в онучи, если на ногах были лапти. В теплое время ходили босыми или надевали «опорки» – низы старых сапог, отрезанные от голенищ. На голове мужик носил поярковую шляпу с большими полями и высокой тульей, перевязанной лентой, за которую была заткнута деревянная ложка. Весной и осенью поверх рубахи надевался темно-серый или смурый (темно-бурый) кафтан. Зимней верхней одеждой служил тулуп, обувью – валенки. Шляпу заменял треух, на руках были кожаные рукавицы. Так как мужики жили в Петербурге бессемейно и занимались тяжелой и грязной работой, одежда их скоро приобретала весьма неприглядный вид. Стригся мужик «под горшок», носил усы и бороду.

Так выглядели крестьяне, приходившие в Петербург на заработки. Необходимость внести оброк гнала их в город. Что же ждало этих людей в столице? «…Изнуренные дальним путем, они являются сюда нередко в болезненном виде и, что всего хуже, не вдруг могут иногда находить себе работу, отчего крайне нуждаются в пропитании», – писал наблюдавший все это И. Пушкарев. По официальной статистике, наибольший процент смертности падал в Петербурге на май, июнь, июль – как раз на те месяцы, когда скапливалось больше всего пришлых крестьян. Как-то Николай I, зайдя в госпиталь, спросил у врача о причине болезни лежащего перед ним мужика. «Голод, ваше величество», – ответил врач. На другой день он был уволен: полагалось делать хорошую мину при плохой игре.

Большинство умирало не в госпиталях, а в своих временных жилищах. «Осмотрев помещения, занимаемые тысячами этих людей в Петербурге, – свидетельствовал А. Башуцкий, – трудно представить себе, чтобы там мог жить кто-либо. Теснота, сырость, мрак, сжатый воздух, нечистота превосходят во многих из подобных жилищ всякое вероятие».

Жизнь в Петербурге для пришлого мужика начиналась с поисков работы. Чтобы иметь право наняться на работу и жить в столице, крестьянин обязан был сдавать свой паспорт в Контору адресов и получать взамен его «билет» – временный вид на жительство. После этого он отправлялся на «биржу».

Полицейская Контора адресов помещалась на Театральной площади в доме Крапоткина. «Бирж», где собирались крестьяне в ожидании нанимателей, существовало несколько. Плотники и каменщики толпились у Сенной площади. Поденщики, бравшиеся за всякий труд, – у Синего моста на Мойке и на «Вшивой бирже» – так называлось место на углу Невского проспекта и Владимирской улицы из-за промышлявших там уличных цирюльников.

Женская прислуга – кормилицы в голубых кокошниках, кухарки всех возрастов – стояла рядами на Никольском рынке, у Старо-Никольского моста и вдоль набережной Крюкова канала. Лакея, кучера, садовника можно было нанять у Синего моста на Мойке.

С четырех часов утра на «биржах» уже толпился народ. Чернорабочие могли ходить туда безрезультатно недели и месяцы. Специалисты – каменотесы, каменщики, плотники, штукатуры – устраивались быстрее. Многих рабочих еще с зимы нанимали подрядчики, наезжая в деревни или засылая туда своих приказчиков. Каждый год в Петербурге возводилось около сотни «обывательских» домов, а на строительство таких грандиозных зданий, как Новое Адмиралтейство, Главный штаб или Исаакиевский собор, продолжавшееся десятилетия, требовались многие тысячи рабочих.

Архитектор Монферран писал о русских «работных людях»: «Двадцать лет, посвященных мною постройке Исаакиевского собора, позволили мне высоко оценить трудолюбие этих людей, которые ежегодно приходят на работы в Петербург. Я отметил у них те большие достоинства, которые трудно встретить в какой-либо другой среде… Русские рабочие честны, мужественны и терпеливы. Одаренные недюжинным умом, они являются прекрасными исполнителями… Русские рабочие велики ростом и сильны, отличаются добротой и простодушием, которые очень располагают к ним. Проживая здесь без своих семей, они селятся группами в 15–20 человек, причем каждый ежемесячно вносит на свое содержание определенную сумму. Каждая группа имеет свою стряпуху и двух работников, занимающихся топкой печей, доставкой воды и провизии».

Значительную часть крестьянского населения столицы составляли крепостные слуги. В 1815 году «дворовых людей» в Петербурге числилось 72 085, в 1831 году – 98 098. Одни жили при своих господах, другие служили по найму.

У вельмож слуг было великое множество: у графов Шереметевых, например, 300 человек, у графов Строгановых – 600. Это исключение, но иметь 25–30 слуг в дворянском доме считалось делом обычным.

У Пушкина, всегда стесненного в средствах, в 1830-е годы был штат прислуги из 15 человек; в последней квартире на Мойке при семье поэта, состоящей из него самого, его жены Натальи Николаевны, четырех маленьких детей, двух своячениц, были две няни, кормилица, камердинер, четыре горничные, три лакея, повар, прачка, полотер. И еще верный «дядька» Пушкина, ходивший за ним с детства, – Никита Козлов.

Служивших по найму с каждым годом становилось все больше. В наемные слуги шли оброчные крестьяне, а также дворовые, отпущенные по паспортам. Купцам, мещанам, ремесленникам и иностранцам запрещено было покупать крепостных. Они имели право держать лишь наемных слуг.

В 1822 году на углу Невского проспекта и Малой Морской была открыта Контора частных должностей, которая за известную плату подбирала слуг. Но в контору обращались не часто, предпочитая нанимать слуг на «биржах».

У Пушкина в «Домике в Коломне» у бедной вдовы с дочерью тоже жила нанятая кухарка – старуха Фекла, а после ее смерти – мнимая Мавруша. Поэт описывает сцену найма:

За нею следом, робко выступая,Короткой юбочкой принарядясь,Высокая, собою недурная,Шла девушка и, низко поклонясь,Прижалась в угол, фартук разбирая.«А что возьмешь?» – спросила, обратясь,Старуха. «Все, что будет вам угодно», —Сказала та смиренно и свободно.Вдове понравился ее ответ.«А как зовут?» – «А Маврой». – «Ну, Мавруша,Живи у нас; ты молода, мой свет;Гоняй мужчин. Покойница ФеклушаСлужила мне в кухарках десять лет,Ни разу долга чести не наруша,Ходи за мной, за дочерью моей,Усердна будь; присчитывать не смей!»

Среди слуг в домах вельмож и крупных чиновников существовала своя иерархия. Над всеми стоял дворецкий, за ним шли камердинер и подкамердинеры, горничные, камеристки, повар, официанты, лакеи. Ниже всех на этой лестнице помещались «работные бабы», истопники, прачки. Дворецкому надлежало быть расторопным, распорядительным, обходительным с господами и строгим с прислугой. От камердинера требовалось умение брить и причесывать барина, содержать в порядке господский гардероб. Повару надлежало искусно и разнообразно готовить, ибо еде в барском обиходе придавалось большое значение. «В Петербурге едят хорошо и много, – сообщает А. Башуцкий. – Обыкновенный обед состоит из пяти, шести блюд… Русская кухня сохранила национальные и усвоила славные блюда всех земель…Русская сырая ботвинья, кулебяка, гречневая каша, французские соусы, страсбургские пироги, пудинг, капуста, трюфели, пилав, ростбиф, кисель, мороженое нередко встречаются за нашими обедами, где квас стоит рядом с дорогими и душистыми винами – бургундскими, рейнскими или шампанским… Десерт во все продолжение обеда стоит на столе: он состоит из сухих конфектов, варений и фруктов, которые произрастают в здешних оранжереях, во множестве присылаются из Москвы и окружностей или вместе со всевозможными лакомствами привозятся из всех стран на кораблях…» На кораблях из других стран привозили даже готовые деликатесные кушанья. «Ели черепаховый суп, изготовленный в Ост-Индии и присланный мне Воронцовым из Лондона», – писал почт-директор А. Я. Булгаков брату.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Верста – 1200 метров.

2

Сажень – примерно 2 метра.

3

Аршин – почти 71 сантиметр.

4

Вершок – 4,5 сантиметра.

5

Модистка (фр.).